 |
«Всё было чётко: я пришёл в Церковь и понял, что мне нужно быть именно здесь…»
|
|
|
|
«Всё было чётко: я пришёл в Церковь и понял, что мне нужно быть именно здесь…»
Я родился и вырос в Киеве. Мой отец был военнослужащим.
Примечательно, как отец попал в Киев. Он служил солдатом‑ срочником в полку гражданской обороны на Краснозвёздном проспекте. Из этого полка его командировали в военное училище, окончив которое, он вернулся в свою же часть, где прошёл путь от рядового до начальника штаба полка.
Специфика детей военных состоит в том, что воспитанием больше занимается мать. Поскольку по долгу службы отец уходит рано, приходит поздно, видит ребёнка только по выходным, дети большую часть времени проводят с мамами…
…Мамина мягкость и отцовская твёрдость очень хорошо сочетались в моём воспитании, мне кажется. Я счастлив, что у меня такие родители, которые вложили в меня всё, что смогли.
Религиозность я впитывал с детства от любимых прабабушек и бабушек. Основам молитвы меня научила мама. Не было ни молитвословов, ни книг, но благодаря ей я знал, как правильно перекреститься, поставить свечку, знал, какие молитвы надо прочитать в сложных ситуациях. И я поражаюсь, с какой деликатностью мама всё это мне передавала, ведь она была не настолько воцерковлена, а в храм ходила от случая к случаю: или во времена особой нужды, или когда приезжали друзья, родственники, знакомые.
Кстати, для обзорных экскурсий у нас был отработанный маршрут: Владимирский собор, затем к Золотым Воротам, потом посещали Софию Киевскую, шли к Андреевской церкви, спускались по Андреевскому спуску, осматривали достопримечательности Подола и оттуда ехали на трамвае в Киево‑ Печерскую Лавру. И всегда, когда проходили по этому маршруту, все обязательно ставили свечки во Владимирском соборе, каждый молился, как мог, и просил что‑ то у Господа…
|
|
|
У меня был большой друг детства, сосед по дому Олег Василенко. Мы с ним ходили в одну группу в детском саду, учились в параллельных классах. В середине 1980‑ х, когда всплывали многие закрытые в советское время темы, в том числе и религиозные, мы активно с ним всё это обсуждали, спорили, искали какие‑ то материалы в журнале «Огонёк» и так далее. В то время в журнале «Слово» начали публиковать Евангелие главами, и эти страницы были зачитаны нами практически «до дыр».
Мы учились в девятом или десятом классе школы, когда Олег меня спросил:
– Ты когда‑ нибудь слышал, как звонят колокола?
– Конечно! На Крещатике часы, например.
– Да нет, это электрические. А настоящие слышал когда‑ нибудь?
– Нет.
– Тогда приезжай в такое‑ то время к Крестовоздвиженской церкви на Подоле, послушаешь.
Приезжаю, выхожу из трамвая, и вдруг слышу этот колокольный звон, который меня, что называется, «накрыл с головой». Представьте, человек ни разу такого не слышал, а тут – праздничный трезвон. Сейчас я понимаю, что он был не самым искусным и не самым качественным, потому что вместо большого колокола использовался обрезок трубы, маленькие колокола тоже собраны «с бору по сосенке». Но тогда это показалось мне чем‑ то необыкновенным, а звуки – небесными и божественными.
Подхожу к колокольне с широко раскрытыми от удивления глазами и вижу, что это звонит Олег! Для меня это был шок. Представьте, 1987‑ й или 1988‑ й год. Ещё советская власть, а тут комсомолец вдруг звонит на колокольне.
…Вот заканчивается колокольный звон, спускается Олег, а я даже не знаю, как спросить, откуда он здесь и как сюда попал. В голове роятся ещё какие‑ то вопросы. На что он мне говорит: «Служба закончится, поедем домой и поговорим обо всём». Я остался, думал, ну, сколько той службы, постою подожду. А это было начало всенощного бдения…
|
|
|
За эти два часа с хвостиком в храме я отчётливо ощутил, что здесь моё место и мне в жизни ничего другого не нужно. Милостью Божией у меня не было каких‑ то религиозных исканий, сомнений или «тыканий» в тупиковые ветки – буддизм, протестантизм. Всё было чётко: я пришёл в Церковь и понял, что мне нужно быть именно здесь. Шёл мне тогда 17‑ й год…
«Я когда узнал, как правильно поститься, делал всё по уставу: без мяса, значит, без мяса, без рыбы и масла, значит – без. Родители терпели…»
Я стал ходить в храм, по крупицам узнавал о православии, потому что ни книг, да и вообще ничего тогда не было. Каждое печатное слово ценилось на вес золота. К тысячелетию Крещения Руси, помню, стали появляться какие‑ то книги, молитвословы, но стоили они тогда астрономических сумм. Например, толковая Библия Лопухина стоила триста рублей, молитвослов – пятьдесят рублей… Понятно, что простому школьнику они были не доступны.
Помню, как я первый раз прочёл Евангелие. Мне дал его уже упомянутый Олег. Кстати, сейчас он – протоиерей, служит в Александро‑ Невском храме села Хотов под Киевом.
Так вот, Евангелие было дореволюционным изданием с выпадающими страничками, засаленными и затёртыми до дыр. Представляю, сколько людей его до меня прочли… Это теперь я понимаю, что необходимо было читать с трепетом (хотя трепет тогда был) и благоговением, а не так, как я по привычке со школьными учебниками – сидя в кресле и закинув ноги на стол. Думаю, Сердцеведец Господь простит меня за такое чтение…
Прочтение Евангелия сделало своё дело. Теперь я знал, что то, что есть в Церкви, – это правильно. Если что‑ то мне кажется неправильным, значит, я об этом просто не всё знаю. Господь так устроил, что была чёткая внутренняя установка, что в Церкви ничего неправильного быть не может.
|
|
|
