 |
Эта установка сохранилась до сегодняшнего дня?
|
|
|
|
Эта установка сохранилась до сегодняшнего дня?
– Да. Я верю, что Церковь водима Святым Духом, и если в Церкви есть какие‑ то проблемы, всё промыслительно. Какие‑ то немощи, слабости, глупости попускаются нам в основном для нашего смирения. Если мы пытаемся действовать только своими мозгами, тщеславием, гордостью и надмением, всё бывает посрамлено. Если делает кто‑ то что‑ то не так, значит, Господь попустил. Волнений или переживаний у меня за Церковь нет. Я знаю, что в Церкви всё правильно. А если кто‑ то и ошибается, то по Промыслу Божьему обязательно это исправится, иначе просто не может быть.
Как родители одного‑ единственного сына воспринимали то, что их ребёнок нацелен на монашество? Когда это решение вообще пришло?
– На монашество я был нацелен не сразу, потому что не знал, что это такое.
Моё воцерковление родители воспринимали не иначе как «ударился в религию». В детстве у меня были разные увлечения: то я занимался подводным плаванием, то художественной ковкой, то разводил аквариумных рыбок, то что‑ то конструировал и мастерил. И Церковь они восприняли как одно из увлечений. Отец немного надо мной подшучивал, но какого‑ то сильного противодействия не было.
Есть меткое выражение, что «если кто‑ то в семье становится верующим, то вся семья становится мучениками». В какой‑ то мере это проявлялось и в нашей семье. Слава Богу, Господь избавил, и с моей стороны не было каких‑ то нотаций родителям, мол, вы неправильно живёте, не делайте то‑ то и то‑ то. Единственный дискомфорт, который я создавал, это были посты, когда маме приходилось для меня готовить отдельно. Ведь я когда узнал, как правильно поститься, делал всё по уставу: без мяса, значит – без мяса, без рыбы и масла, значит – без. Родители это всё перетерпели.
|
|
|
Были и такие моменты, как сон на полу, длинные молитвы и прочее. Подобный максимализм, мне кажется, связан с тем, что человек не всегда умеет пользоваться разумно призывающей его благодатью. Когда Господь призывает, Он даёт человеку особые силы, благодать жить правильно, избавляет от каких‑ то грехов, дает желание и ревность молиться, воздерживает от глупых поступков, которые человек ранее совершал, даёт возможность подвизаться. Но не всегда у неофита получается делать так, как надо. Обычно бывает, если уж начинает человек молиться, то по полной программе, поститься – то же самое …
Да, про полную программу наслышаны… Протоиерей Александр Авдюгин, побывав у вас в монастыре, потом в ЖЖ поделился своими наблюдениями: приходит отец Иона в семь утра в монастырский храм, открывает канонник, и давай молитвы читать. «…Утреннее правило в храме читает, полностью, а канонник открыт только на начальной странице. Причём за полным сводом утренних молитв следует ещё набор каких‑ то молитвословий…»
«В 1992 году я счастливо завалил сессию в мединституте, не менее радостно завалил пересдачу и наконец‑ то поступил послушником в Лавру»
– Я стал прихожанином Крестовоздвиженской церкви на Подоле. Там был блестящий состав священников. Настоятель – отец Всеволод Рыбчинский, который теперь служит в Ольгинском храме; старенький отец Василий Черкашин… Это великолепные священнослужители ещё старой закалки, и слава Богу, что первые шаги в Церкви я делал именно в этом храме.
Подсобным хозяйством при церкви заведовал тогда дядя Боря – умелец «золотые руки», который всё делал с какой‑ то неослабевающей энергией. Такие, наверное, при любом храме есть. Крестовоздвиженская церковь находится у подножия крутого склона, и этот склон дядя Боря замечательно убирал; чистил, ухаживал за деревьями, цветами. Он занимался всей территорией храма, и по мере сил я старался ему помогать.
|
|
|
Он пригласил меня помочь ему и в Киево‑ Печерской Лавре. Лавра тогда уже была открыта, шёл 1990‑ й год. Ближние пещеры только‑ только передали Церкви, в них мы и трудились.
Однажды нас позвали на братскую трапезу. Я увидел, как братия вместе молятся, вместе поют, едят, за трапезой читают жития святых, и именно тогда на эмоциональном уровне пережил потрясение. Я понял, что в Церкви кроме монашества мне ничего не нужно. Было мне восемнадцать лет.
После этого всё свободное время я стал проводить в Лавре. Пары в институте закончились, и я – в Лавре. Появилось много друзей и знакомых. Одним из первых, с кем познакомился, были нынешний архимандрит Поликарп и игумен Лаврентий. Дядя Боря тоже впоследствии стал монахом в Лавре, теперь отец Силуан. Многие, кто посещают Лавру, могут видеть его постоянно работающим на лаврских склонах – невысокий, крепкого телосложения, с седой бородой.
Со временем я понял, что больше так не могу. Я учился в Медицинском институте им. Богомольца на педиатрическом факультете, но знал, что даже если окончу институт, работать по специальности не буду: пойду в монастырь. Помню, сидя на парах, я смотрел на часы, когда, наконец, смогу попасть в Лавру. Так, в 1992 году я счастливо завалил сессию, не менее радостно завалил пересдачу и поступил послушником в Лавру.
В 1993 году открылся Ионинский монастырь (в то время он был скитом Киево‑ Печерской Лавры), и первый наместник, ныне архиепископ Северодонецкий и Старобельский, а тогда ещё архимандрит Агапит, пригласил меня участвовать в восстановлении обители.
Так, с 1993 до конца 1998 года я жил в Ионинском монастыре под руководством замечательнейшего человека – владыки Агапита. Это действительно уникальный человек. Слово «Агапит» переводится как «любимый». И я не знаю никого – ни в Лавре, ни среди священнослужителей, с кем бы он был в конфликте. В Лавре он жил с первого дня после открытия, был пострижен одним из первых. Он действительно человек любвеобильный, терпеливый, смиренный – настоящий монах. Вот с таким замечательным подвижником довелось начинать восстанавливать Ионинский монастырь.
|
|
|
