 |
«Крыши нет, холодно, голодно. Приходится не столько служить, сколько восстанавливать… Это были самые замечательные годы моей жизни»
|
|
|
|
«Крыши нет, холодно, голодно. Приходится не столько служить, сколько восстанавливать… Это были самые замечательные годы моей жизни»
В то время это были сплошные развалины. Киевляне помнят, что в храме были практически одни стены, а вместо потолка – голая крыша, через которую залетали голуби и лился дождь. Храм был разделён кирпичными перегородками на отдельные помещения, потому что до того, как начал обсыпаться потолок, здесь располагался лабораторный корпус. Затем из этого лабораторного корпуса сделали склад, а позже и свалку ботанического сада. Храм имел такой вид, как большинство церквей после господства советского периода.
Вначале службы совершались только по воскресеньям – всенощные бдения и Литургии. Что интересно: с самого дня возрождения и до сих пор в нашем монастыре сохранилось ядро хора. Вообще, хор в Ионинском монастыре появился не иначе как Промыслом Божьим…
Регентом нашего хора является протодиакон Димитрий Болгарский, а один из его главных помощников, второй регент, – это праправнук великого композитора Николай Лысенко. Они пели в Выдубицком монастыре, когда он был ещё православным. И когда во время раскола в 1992 году академик Пётр Толочко передал ключи от монастыря Филарету, не знаю, по своему ли расположению или по приказу свыше, то православных оттуда выгнали. Хор перешёл петь в ближайшее место – Ионинский монастырь. Вместе с нами хористы переносили все сложности богослужения, потому что зимой храм не отапливался несколько лет, причём внути было холоднее, чем снаружи, и люди выходили на улицу погреться. За ночь собор промерзал, и если утром воздух на улице прогревался до 0 – +5 С, то в храме мороз сохранялся, как в морозильной камере. И эти длинные монастырские службы хор перенёс очень мужественно, радуя своим пением богомольцев нашего монастыря.
|
|
|
Не возникало ли у Вас после церковного раскола 1992 года вопроса, с кем оставаться? Всё‑ таки митрополит Филарет был предстоятелем…
– Вся Лавра была единодушна. Может, и были монахи, лично знакомые с бывшим митрополитом Филаретом, у которых имелись поводы уважать его как иерарха, но основная масса братии видела его или только во время богослужения, или на каких‑ то официальных церемониях. Тесных контактов не было. И когда стал вопрос: быть с полнотой Православной Церкви или быть с бывшим митрополитом Филаретом, братия выбрала полноту Церкви, выбрала спасение.
Вся Украина смотрела на Киево‑ Печерскую Лавру: с кем Лавра? Звонили, спрашивали, кого Лавра поддержала. Благодаря крепости лаврской братии и чёткой ориентации раскол не имел катастрофических последствий. Тогда ведь не было интернета, люди находились в информационном вакууме и не знали, что происходит. Они знали митрополита Филарета, что он предпринимает какие‑ то шаги, но поддерживать его или нет, никто не знал. Все смотрели на лаврскую братию, а она осталась верна Православию. И это сыграло решающую роль в том, что Православие действительно стоит, и растёт наша Церковь.
Когда Вы пришли в Ионинский монастырь, не смутило то, что крыши нет, что холодно, что приходится не столько служить, сколько восстанавливать?
– Это были самые замечательные годы моей жизни! Человек такое вспоминает со слезами на глазах и ностальгией. Как было здорово, какое было рвение и желание потрудиться для храма.
Ни благотворителей, ни денег не было. Наступили голодные 1990‑ е, когда страна была поставлена на колени. Церковь тоже была далеко не в цветущем состоянии. Всё по храму приходилось делать самим. Для квалифицированных работ привлекались специалисты (например, чтобы поштукатурить стены), но при этом мы, например, поднимали наверх раствор. А так практически всё делали своими руками.
|
|
|
Как восприняли Ваше решение уйти в монастырь родители?
– Когда решил бросить институт и пойти в Лавру, думаю, что это было серьёзное для них испытание, хоть мама к тому времени уже ходила в храм. Любая мама хочет, чтобы ребёнок родил ей внуков, мечтает, чтобы семья росла и род продолжался. Понятно, что к моему выбору поначалу было напряжённое отношение… Представьте, если до этого спрашивали: «Как ваш сын? » – и мама с гордостью отвечала: «Он учится в медицинском институте на третьем курсе» (а мединститут был одним из самых престижных учебных заведений Киева), то через два месяца на вопрос: «Как ваш сын? » – должен был звучать ответ: «Он ушёл в монастырь». Можно понять её состояние в тот период. Но как любая мама, она хотела, чтобы мне было хорошо, она видела, что я этим горю. Слава Богу, она смирилась, пережила, а теперь является постоянной прихожанкой нашего монастыря.
И на вопрос: «Как там ваш сын? » – сейчас она, надеюсь, найдёт, что ответить.
Вы часто видитесь с родителями?
– В основном на богослужении. Дома не так часто удаётся бывать.
«Спросили у отца Агапита, есть ли у него преемник. Он ответил, что есть, игумен Иона. Когда Блаженнейший меня увидел, то усомнился…»
В каком году Вы приняли монашество, сколько Вам было лет?
– Это было в 1995 году, мне было двадцать три года. Великим постом я был пострижен в Лавре в пещерах в рясофор, и вскоре, на Лазареву субботу, был рукоположен в сан иеродиакона.
Интересно, что у нас в монастыре был иеродиакон Феофил, ныне покойный. В Страстную седмицу, перед Пасхой, он тяжело заболел и не мог быть на богослужении. И мне пришлось сразу служить Страстную, Пасху‑ достаточно сложные в богослужебном плане. Но благодаря тому, что до этого я нёс послушание пономаря, адаптировался достаточно легко. Понятно, что некоторые мои внешние и голосовые данные не дотягивали до настоящего диакона, но по крайней мере священнику во время богослужения я точно не мешал. Есть такой критерий: хороший диакон – тот, который не мешает священнику молиться во время службы. Священник молится, диакон молится – и вся церковь молится.
Прослужил несколько месяцев. Перед Успением Пресвятой Богородицы, в день памяти перенесения мощей преподобного Феодосия Печерского, 27 августа, был рукоположен в сан иеромонаха.
|
|
|
