 |
Поэтапный множественный регрессивный анализ
|
|
|
|
| Оказание помощи / не оказание помощи | Градуированная помощь | ||||||||
| Индивидуальные переменные | Общее уравнение | Индивидуальные переменные | Общее уравнение | ||||||
| Этапы | г(а) | F | R | F | Этапы | г | F | R | F |
| 1. Спешка (Ь) | -0,37 | 4,537* | 0,37 | 5,884* | 1. Спешка (Ь) | -0,42 | 6,665* | 0,42 | 8,196** |
| 2. Поручение (с) | 0,25 | 1,495 | 0,41 | 3,834* | 2. Поручение (с) | 0,25 | 5,884* | 0,46 | 5,083* |
| 3. Религия как поиск смысла жизни | -0,03 | 0,081 | 0,42 | 2,521 | 3. Религия как поиск смысла жизни | -0,16 | 1,297 | 0,50 | 3,897* |
| 4. Религия как средство | -0,03 | 0,003 | 0,42 | 1,838* | 4. Религия как средство | -0,08 | 0,018 | 0,50 | 2,848* |
| 4. Религия как цель | 0,06 | 0,000 | 0,42 | 1,430 | 4. Религия как цель | -0,07 | 0,001 | 2,213 |
Примечания: N = 40. Помощь является зависимой переменной; df = 1/34; (а) Где это уместно, коэффициент корреляции индивидуальной переменной — точечный двухсерийный; (Ь) Переменные даны в порядке заполнения поэтапного регрессивного уравнения; (с) информация о предоставлении помощи позитивна. *р < 0,05 **р< 0,01.
В свете полученных результатов подтвердилась вторая гипотеза, выдвигавшая предположение о том, что степень спешки определяет оказание помощи. Предположение, связанное со второй гипотезой, основывалось на содержании притчи. Притча подразумевает, что размышление на религиозные темы не увеличивает стремление помочь. Другое, противоположное предположение, связано с теорией значимости нормы. Размышление на тему притчи о Добром Самаритянине должно было бы стимулировать помощь. Однако данные эксперимента опровергают эту гипотезу. Испытуемые, которые собирались беседовать на тему притчи о Добром Самаритянине, останавливались, чтобы помочь жертве, не чаще, чем испытуемые, которые собирались беседовать на тему о возможных профессиях семинаристов.
|
|
|
Так как подтвердились обе ситуационные гипотезы, то можно было бы на этом и закончить анализ. Однако чтобы выяснить взаимосвязь между независимыми переменными исследования и оказанием помощи, необходимо провести множественный регрессивный анализ. Кроме того, множественный регрессивный анализ, использующий больше статистической информации, имеет существенные преимущества перед анализом переменных. Он позволяет сравнить относительное воздействие различных независимых переменных на зависимую переменную. Также множественный регрессивный анализ может сравнивать воздействие постоянных и номинальных независимых переменных на постоянные и номинальные зависимые переменные (используя точечную двухсерийную корреляцию rpb) и четко показывает сильные отклонения от предполагаемой нормы (Cohen, 1965, 1968). В табл. 5.2 помещены результаты множественного регрессивного анализа, использующего одновременно оказание помощи и неоказание помощи и градуированную шкалу помощи как систему независимого измерения. В таблице общее уравнение для величин F дано с их меняющимся значением. В уравнении индивидуальные величины F считались вместе со всеми пятью независимыми переменными. Хотя две ситуационные переменные, спешка и содержание сообщения, больше коррелируют с зависимыми переменными, чем какая-либо из религиозных диспозиционных переменных, только спешка позволяет прогнозировать, окажет испытуемый помощь или нет (колонка 1), либо предсказать общее количество оказанной помощи (колонка 2). Эти результаты подтверждают данные дисперсионного анализа2.
Заметим также, что ни одна из разновидностей третьей гипотезы, предполагавшей, что типы религиозности позволяют прогнозировать оказание помощи, не получила подтверждения в результате исследования. Ни анализ характеристик, ни составной регрессивный аначиз не обнаружили корреляций между религиозными и зависимыми переменными.
|
|
|
2Примечание - Чтобы проверить обоснованность использования анализа дисперсии и множественного регрессивного анализа, мы провели параметрический анализ полученных данных. Был вычислен коэффициент ранговой корреляции Кендалла между шкалой помощи и пятью независимыми переменными. Как и ожидалось, почти в каждом случае коэффициент приближался к корреляции, но был значительным только в ситуации спешки (спешка, т - -0,38, р < 0,001).
Личностные отличия между участниками, оказывавшими помощь
Для детального исследования возможного влияния личностных характеристик в анализе использовались данные только тех испытуемых, которые оказывали жертве какой-нибудь вид помощи (число их было невелико — всего 16 человек). Когда это было сделано, оказалось, что одна религиозная переменная в значительной степени связана с определенным видом предлагаемой помощи (ситуационные факторы не оказывали сильного воздействия). Испытуемые, для которых религия являлась ответом на вопрос о смысле их повседневной жизни, чаще других предлагали неопределенную или незначительную помощь (г = -0,53, р < 0,05).
Эти результаты, казалось, противоречат третьей гипотезе. Они показывали, что концепция Оллпорта—Росса о религии как цели не позволяет предсказать оказание помощи, а также что религия как ответ на вопрос о смысле жизни является значительным фактором, позволяющим прогнозировать оказание незначительной помощи. Эти результаты противоречили последним исследованиям (Batson, 1971), в которых обнаружилось, что этот тип религиозности положительно коррелирует с другими социально значимыми характеристиками. Однако последующий анализ предлагает различные интерпретации этих результатов.
Учтем, что одна категория оказания помощи была добавлена по предложению «жертв» после рассмотрения результатов первых испытуемых. Исследовалась корреляция личностных религиозных характеристик с оказанием помощи, разделенная между добавленной категорией (1) и всеми остальными. Корреляция между религиозностью как ответом на вопрос и этой дихотомической шкалой оценки помощи существенно не менялась (rpb = -0,54, р < 0,05). Таким образом, ранее обнаруженная корреляция между шкалой оказания помощи и религиозностью как ответом на вопрос отражает тенденцию испытуемых с низкой оценкой по этой шкале оказывать помощь в добавленной категории.
|
|
|
Что представляет собой оказание помощи в этой добавленной категории? В экспериментальном контексте она представляет собой нерешительность. В ответ на настойчиво предлагаемую испытуемыми помощь жертва уверяла, что с нею все в порядке, что ей лишь необходимо принять лекарство, отдохнуть минуту и т. д., и, в случае необходимости, уговаривала испытуемого уйти. Но «суперпомощники» в этой добавленной категории часто не уходили до тех пор, пока просьба уйти не повторялась несколько раз (жертва панически боялась возможного появления следующего испытуемого). Поскольку испытуемые настаивали на своем (например, отводили жертву выпить чашечку кофе или говорили о силе и спасении Христианского учения), а жертвы не могли этому воспрепятствовать, мы классифицировали этот тип помощи как ригидный, что поддерживалось их сходством с ортодоксами (г = -0,63, р < 0,01). Такой вид помощи казался неприемлемым. Если эта более экстремальная форма помощи действительно менее эффективна, то третья гипотеза, вероятно, получает подтверждение.
Но, возможно, неподходящим образом действовали не испытуемые, а экспериментаторы. Возможно, этот вид помощи следует интерпретировать как отличающийся от других, а не как ригидный. Испытуемые этого типа адекватно воспринимали ситуацию и действовали естественным образом в складывавшихся обстоятельствах согласно собственной интерпретации ситуации. Можно сказать, что этот тин помощи, встречавшийся в эксперименте, удовлетворял нуждам жертвы и несколько изменялся в результате замечаний жертвы о том, что ей необходимо. Напротив, другой тип помощи более отвечал условиям эксперимента и казался более подходящим ответом на заявления жертвы о ее состоянии.
Последний тип помощи в основном оказывали испытуемые, приверженцы ортодоксальной религиозности. Этот тип помощи был не характерен для испытуемых, когда религия являлась непреходящим источником смысла их повседневной личной и социальной жизни. Эти испытуемые оказывались более восприимчивы к нуждам жертвы и ее словам об этих нуждах.
|
|
|
ЗАКЛЮЧЕНИЕ И ВЫВОДЫ
Никуда не спешащий человек может остановиться и предложить помощь попавшему в беду. Тот, кто торопится, вероятнее всего, пройдет мимо. Парадоксально, но он пройдет мимо, даже если торопится обсуждать притчу о Добром Самаритянине, что недвусмысленно подтверждает идею самой этой притчи. (В самом деле, в нескольких случаях семинаристы, спешившие на беседу о Добром Самаритянине, хладнокровно переступали через жертву на своем пути, чтобы не опоздать!)
Степень спешки испытуемых оказывала существенное воздействие на возможность оказания помощи, и не имело значения, торопятся они на беседу о добром Самаритянине или о возможных профессиях для духовной службы. Тема беседы не оказывала воздействия на поведение, и это затрудняет объяснение альтруистического поведения ссылками на нормы оказания помощи и ее характерными особенностями. Трудно вообразить ситуацию, в которой человек в беде скорее окажет другому помощь, а тот, кто хоть и думает о Добром Самаритянине, тем не менее пройдет мимо. Некоторые результаты определялись нормами оказания помощи, но эти результаты оказались незначительными. Наиболее правильный вывод, который, кажется, нужно сделать, заключается в том, что нормы оказания помощи в данной ситуации определяют альтруистическое поведение гораздо в меньшей степени, чем ожидали многие, в том числе и авторы этой работы.
Размышление о Добром Самаритянине не усиливает оказание помощи, а спешка снижает его. Трудно не согласиться с тем, что постоянно цитируемое объяснение, согласно которому этика стала роскошью в нашей быстрой суетной жизни, по крайней мере, верно. Это объяснение вполне согласуется с ситуацией, когда человек понимает, что другой попал в беду, и при этом сознательно оставляет его в беде. Однако оно, возможно, не совсем верно. Когда человек спешит, происходит то, что Толман (Tolman, 1948) называл «сужением когнитивной карты». Наши торопившиеся семинаристы замечали жертву, поскольку почти все они в постэкспериментальном интервью, поразмыслив, признавать, что жертва, возможно, нуждалась в помощи. Однако создается впечатление, что они не осознавали это, когда находились рядом с жертвой. Из-за спешки у них произошло замедление интерпретации визуальной картины либо эмпатических реакций, обычно связанных с такой интерпретацией. Судя по замечаниям некоторых испытуемых, было бы неверно сказать, что они поняли возможный дистресс жертвы, а затем сознательно игнорировали его. Вместо этого правильнее было бы сказать, что они очень спешили и не воспринимали разыгрываемую перед ними сцену как ситуацию для принятия этического решения.
|
|
|
По отношению к другим испытуемым точнее было бы сказать, что они не останавливались сознательно. Но эти испытуемые выражать тревогу и озабоченность после встречи с жертвой. Что определяло их решение пройти мимо? Почему они спешили? Потому что экспериментатор, которому помогал испытуемый, зависел от того, насколько вовремя испытуемый придет в назначенное место. Иными словами, они переживали внутренний конфликт, выбирая между решением остановиться и помочь жертве или же решением продолжить свой путь, чтобы помочь экспериментатору. Такое часто случается с теми, кто торопится. Они спешат потому, что кто-то ждет их в другом месте. Конфликт, а не бессердечность объясняет их отказ остановиться, чтобы предложить помощь.
И наконец, как и в других исследованиях, личностные характеристики оказались бесполезными для прогнозирования оказания помощи. Однако в отличие от многих предыдущих работ в нашем исследовании наблюдалось значительное разнообразие в формах оказываемой помощи, — оно связано с личностными характеристиками, особенно с типом религиозности, которая служит ответом на вопрос о смысле повседневной жизни. Таким образом, форма оказываемой помощи зависит от личностных характеристик. Но окажет ли вообще человек помощь, определяется ситуацией. Вид помощи, оказываемой человеком, зависит от более сложных характеристик, в том числе от наличия свободного времени и возможности того, что на такое решение повлияют личностные характеристики.
Литература
Allen, R. О., and Spilka, В. Committed and consensual religion. A specification of religion-prejudice relationships. Journalfor the Scientific Study of Religion, 1967,6,191-206,
Allport, G. W„ and Ross, J. M. Personal religious orientation and prejudice. Journal of Personality and Social Psychology, 1967, 5,432-443.
BatsoN, C. D. Creativity and religious development: Toward a structural-functional psychology of religion. Unpublished doctoral dissertation, Princeton Theological Seminary, 1971.
Bickman, L. B. The effect of the presence of others on bystander intervention in an emergency. Unpublished doctoral dissertation. City College of the City University of New York, 1969.
Brown, L. B. Classifications of religious orientation. Journal for the Scientific Study of Religion, 1964, 4,91-99.
Burton, R. V. The generality of honesty reconsidered. Psychological Review, 1963,70,481-99.
Cohen, J. Multiple regression as a general data-analytic system. Psychological Bulletin, 1968, 70, 426-443.
Cohen, j. Some statistical issues in psychological research. In B. B. Wolman (Ed.), Handbook of clinical psychology. New York: McGraw-Hill, 1965.
Darley, J. M., And Latane, B. Bystander intervention in emergencies: Diffusion of responsibility. Journal of Personality and Social Psychology, 1968, 8, 377-383.
Freud, S. The future of an illusion. New York: Liveright, 1953.
Punk, R. W. Language, hermeneutic, and word of God. New York: 4 Harper & Row, 1966.
Clock, C. Y, and Stark, R. Christian beliefs and anti-Semitism. New York: Harper & Row, 1966. Hartshorne, h., and may, M. A. Studies in the nature of character. Vol. 1. Studies in deceit. New York: Macmillan, 1928.
Korte, C. Group effects on help-giving in an emergency. Proceedings of the 77th Annual Convention of the American Psychological Association, 1969, 4, 383-384. (Summary)
Orne, M. T. On the social psychology of the psychological experiment: With particular reference to demand characteristics and their implications. American Psychologist, 1962,17,776-783.
Rosenberg, M. J. When dissonance fails: On eliminating evaluation apprehension from attitude measurement. Journal of Personality and Social Psychology, 1965,1, 28-42.
Schwartz, S. H., And Clausen, G. T. Responsibility, norms, and helping in an emergency. Journal of Personality and Social Psychology, 1970,16,299-310.
Tolman, E. C. Cognitive maps in rats and men. Psychological Review, 1948,55,189-208.
ИЗУЧЕНИЕ ПОВЕДЕНИЯ ЗАКЛЮЧЕННЫХ И НАДЗИРАТЕЛЕЙ В УСЛОВИЯХ, ИМИТИРУЮЩИХ ТЮРЕМНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Крейг Хэйни, Кертис Бэнкс, Филип Зимбардо (Craig Haney, Curtis Banks, Philip Zimbardo)
После того как великий русский писатель Достоевский провел четыре года в сибирской тюрьме, он, как это ни удивительно, писал, что тюремное; заключение заставило его посмотреть на будущее человечества с большим оптимизмом, ибо если человек в состоянии пережить ужасы тюремной жизни, он, несомненно, является «созданием, которое может выдержать все»1.
1 Если быть предельно точными, непосредственно «в тюрьме» — в Петропавловской крепости Достоевский был заключен 8 месяцев; 4 года в Сибири — это 4 года каторжных работ в Омской крепости, среди уголовных преступников. — Примеч. ред.
Жестокая ирония, не отмеченная Достоевским, состоит в том, что реалии тюремной жизни свидетельствуют не только об удивительной живучести и приспособляемости заключенных, но также об «изобретательности» и упорстве тех, кто придумал и до сей норы сохраняет исправительную систему.
Как бы то пи было, за столетие, прошедшее со времени тюремного заключения Достоевского, мало что изменилось, и утверждение писателя по-прежнему верно.
Да, мы проводили гуманные реформы, после которых физические условия содержания заключенных несколько улучшились; и если прежде говорили о заключении в тюрьму в качестве наказания, то теперь рассуждают об исправлении и перевоспитании. И тем не менее, тюрьма как сониальтное учреждение по-прежнему не выполняет свои задачи. С точки зрения практики жизни, есть весомые доказательства того, что в действительности тюрьмы не «перевоспитывают» правонарушителей и не предотвращают новые преступления — уровень рецидивизма в Америке, превышающий 75%, убедительно о том свидетельствует. Кроме того, одни лишь американские налогоплательщики должны предоставить на «исправление» полтора миллиарда долларов в год, что экономически крайне невыгодно. С точки зрения гуманности тюрьмы также оказываются ниже всякой критики: наши средства массовой информации полны сообщениями о ежедневных зверствах, возникающих как реакция на исправительную систему либо во имя нее.
Пребывание в тюрьме неизбежно порождает у большинства ее обитателей яростную ненависть и пренебрежение к власти и порядку, существующим в обществе, куда им предстоит возвратиться. И невозможно подсчитать урон, наносимый человеческому облику тех, кто поставлен применять наказание, и тех, к кому это наказание применяется.
Попытки объяснить прискорбное состояние нашей исправительной системы и насаждение ею бесчеловечности в среде как заключенных, так и тюремщиков, часто сводятся к тому, что можно назвать «гипотезой склонностей». Хотя эту теорию редко высказывают ясно и без обиняков, в основе ее лежит распространенное подсознательное убеждение: состояние тюрем обусловлено «природой» людей, которые обеспечивают функционирование этих учреждений, либо «природой» ее обитателей, либо «природой» тех и других. Иными словами, одна из важнейших причин скверных условий содержания заключенных, насилия, жестокости, потери человеческого облика и деградации, имеющих место в любой тюрьме, — это некое врожденное или приобретенное качество заключенных и тюремщиков.
Таким образом, с одной стороны, существует точка зрения: насилие и жестокость порождены тем, что надзиратели — необразованные и бесчувственные садисты. Именно «менталитет тюремщика», то есть присущая данному человеку совокупность отрицательных черт, вызывает бесчеловечное обращение с заключенными. Сторонники другой точки зрения утверждают, что тюремное насилие и жестокость — это логичный и предсказуемый результат принудительного содержания вместе людей, чья жизнь, по определению, характеризуется неуважением к закону, порядку и существующим обычаям и условностям, а также общей для всех предрасположенностью к импульсивности и агрессии.
С кажущейся логичностью делается вывод, что такие люди, доказавшие свою неспособность нормально жить в «нормальном» обществе, не могут мирно существовать и в тюрьме. Из этого следует: чтобы держать под контролем людей, которые на любую конфликтную ситуацию реагируют насилием либо обманом, нужны также силовые воздействия, и общество должно быть готово к некоторому количеству подобных стычек и мириться с ними.
Гипотезу склонностей восприняли и сторонники существующего положения вещей (возлагающие вину за условия жизни в тюрьме на зло, присущее самим заключенным), и его критики (приписывающие зло надзирателям и прочим сотрудникам с их недобрыми побуждениями и примитивной организацией личности). Привлекательная по своей простоте, эта теория усматривает источник тюремных мятежей, рецидивизма и морального разложения в «дурных семенах», а не в условиях «тюремной почвы».
Такой анализ уводит внимание от совокупности социальных, экономических и политических причин, которые делают тюрьмы тем, что они есть, — и, соответственно, тем, что потребовало бы принятия сложных, дорогостоящих, кардинальных решений для внедрения любых значительных изменений. Вместо этого устанавливают зачинщиков тюремных бунтов, наказывают их, переводят в учреждения самого строгого режима либо физически устраняют, ищут подстрекателей за стенами тюрьмы, временно отстраняют от должности коррумпированных чиновников, — но сама система при этом остается, в сущности, неизменной, а ее базовая структура —неизученной и не подвергнутой научной ревизии.
Однако гипотезу склонностей невозможно подвергнуть критическому анализу, прибегнув лишь к естественным наблюдениям в существующих тюрьмах, поскольку при этом неизбежно смешивается сильнейшее влияние среды и присущие заключенным и надзирателям черты характера. Чтобы отделить влияние тюремной среды как таковое от влияния, которое можно приписать изначальным склонностям тюремных обитателей, требуется иная исследовательская стратегия. Она состоит, по сути, в создании «новой» тюрьмы, сравнимой по своей социально-психологической обстановке с существующими тюрьмами, но находятся в ней люди, по всем важнейшим параметрам не отличающиеся от рядовых членов общества.
Таков был подход, принятый в данном исследовании: а именно мы создали условия, имитирующие тюрьму, в которой надзиратели и заключенные изначально мало отличались друг от друга и характеризовались как «средненормальные» люди. Затем мы наблюдали их поведение, познавательные и эмоциональные реакции и возникающую систему отношений.
Таким образом, мы начали свой эксперимент с группой людей, не выделявшихся среди остального населения по определенным характеристикам, которые мы были в состоянии измерить. Половина испытуемых была случайным образом отобрана и назначена на роль «заключенных», другая половина — на роль «надзирателей», причем ни в одной группе не было людей с преступным прошлым, с психическими отклонениями, физически ущербных либо социально дезадаптированных.
Мы организовали «экспериментальную» тюрьму, где заключенные находились в зарешеченных камерах и которая создавала психологическое ощущение тюремного заключения у всех участников эксперимента. Нашей целью было не буквально повторить американскую тюрьму, а создать ее функциональное подобие. По этическим, моральным и практическим соображениям мы не могли угрожать суровыми физическими наказаниями и осуществлять расправу, не могли допустить разгула гомосексуализма и расизма, не могли дублировать некоторые иные специфические стороны тюремной жизни. Тем не менее мы полагали, что можем создать ситуацию, достаточно реалистическую, чтобы участники не только чисто внешне играли свои роли, но и вжились в них. Для этого мы перенесли из настоящей тюрьмы такие условия, которые, как мы ожидали, вызовут качественно сходные психологические реакции у участников — ощущение власти и полной беспомощности, управления и подавления, удовлетворения и безысходности, произвола и сопротивления власти, высокого и низкого общественного положения, мужского начала и демаскулинизации.
В традиционных терминах экспериментальной социальной психологии мы сначала посредством анализа существующих тюрем определили ряд важных концептуальных переменных, а затем создали условия, в которых эти переменные были задействованы. Мы не выдвигали никакой особой гипотезы, кроме одной гипотезы общего плана, что исполнение роли «надзирателя» или «заключенного» приведет к существенным различиям в поведении, эмоциональных реакциях, в отношении к самому себе, а также в других показателях приспособления к непривычной ситуации.
Далее следует рассказ о том, как мы создавали и населяли свою тюрьму, что мы наблюдали, что сообщали участники эксперимента, и наконец, какие выводы мы можем сделать о природе тюремной среды и психологии заключения и о причинах того, почему наши тюрьмы не справляются с возложенной на них задачей.
МЕТОД °
Общее представление
Влияние ролей «надзирателя» или «заключенного» изучалось в контексте экспериментальной имитации тюремной среды. Замысел исследования был сравнительно прост и включал всего одну переменную, а именно — случайное распределение ролей «тюремщиков» и «заключенных». Участники эксперимента играли свои роли в течение длительного времени (около недели) в среде, которая физически напоминала условия тюремного заключения. Центральным в методологии создания и сохранения психологического состояния заключения была функциональная имитация существенных свойств» реальной тюремной жизни» (при этом мы опирались на сведения, почерпнутые у бывших заключенных, персонала исправительных учреждений и из литературы).
«Надзиратели» имели определенную свободу действий при включении в тюремную обстановку и содержании за решеткой «заключенных». Люди, добровольно согласившиеся на данные условия жизни, по-разному справлялись со стрессами и испытаниями. Поведение обеих групп испытуемых наблюдалось, записывалось и анализировалось. Зависимые измерения были двух основных типов: 1) взаимодействие между и внутри каждой группы испытуемых, наблюдаемое непосредственно и записанное на видео- и аудиопленку; 2) информация, отраженная в опросниках, самоотчетах настроения, тестах личности, ежедневных отчетах «надзирателей» и собеседованиях, проводимых после окончания эксперимента.
Испытуемые
22 человека, которые участвовали в эксперименте, были выбраны из тех 75, кто откликнулся на газетное объявление, приглашавшее добровольцев мужского иола принять участие в психологическом исследовании «тюремной жизни» за плату в размере 15 долларов в день. Каждый из откликнувшихся заполнил обширную анкету с вопросами о его семье, физическом и психическом здоровье, жизненном опыте, отношениях с людьми, о склонностях и предпочтениях, что дало возможность исключить из эксперимента людей с психопатологией либо преступным прошлым. С каждым претендентом на участие в исследовании беседовали один или два экспериментатора. В конце концов были отобраны 24 человека, которых посчитали наиболее устойчивыми (физически и психически), наиболее зрелыми и наименее склонными к антиобщественным поступкам. (Большинство из этих людей действительно участвовали в эксперименте, а несколько человек, по различным причинам, — нет. — Примеч. ред.). Методом случайного отбора их поделили, половине испытуемых присвоив роль «надзирателей», а другой половине — роль «заключенных».
Испытуемыми стали нормальные, здоровые студенты мужского пола, которые летом находились в Стэнфорде и его окрестностях. В основном это были хорошо обеспеченные белые (кроме одного испытуемого-азиата) люди. Испытуемые не были знакомы друг с другом: эта предосторожность имела целью избежать возможного разрыва прежней дружбы и привнесения в эксперимент ранее установленных отношений и моделей поведения.
В окончательно отобранной группе испытуемых накануне начала эксперимента был проведен ряд психологических тестов, однако для того чтобы избежать пристрастного отношения со стороны экспериментаторов-наблюдателей, набранные баллы были сведены в таблицы лишь после окончания эксперимента.
Два человека, которых держали в резерве на случай, если потребуется дополнительный «заключенный», не были востребованы, и один, бывший резервным «надзирателем», отказался участвовать в эксперименте перед самым его началом.
ПРОВЕДЕНИЕЭКСПЕРИМЕНТА
Оборудование тюрьмы
Тюрьма была оборудована в 12-метровом отрезке коридора в подвальном помещении здания психологического факультета Стэнфордского университета. Этот отрезок коридора был разделен двумя специально построенными стенами, в одной из которых находилась единственная дверь, ведущая в блок с камерами; в другой стене было небольшое оконце для наблюдения. В три маленькие камеры (2x3 метра) были превращены лабораторные комнаты, для чего обычные двери были заменены стальными решетками, выкрашенными в черный цвет, и вынесена вся мебель.
Единственной мебелью в камерах были койки (с матрасом, простыней и подушкой) для каждого заключенного. Тесный чулан служил карцером; его размеры были чрезвычайно малы (65 х 65 х 210 см), и в нем не было света.
Кроме того, несколько комнат в примыкающем крыле здания использовались в качестве помещений для надзирателей (где они переодевались в униформу и отдыхали), также там была спальня для «начальника тюрьмы» и «старшего надзирателя» и комната для проведения собеседований и тестов. В маленькой комнатке, изображавшей обнесенный забором тюремный двор, за ширмой находилось видеозаписывающее оборудование и пространство для нескольких наблюдателей.
Рабочие подробности
«Заключенные» находились в тюрьме круглые сутки в продолжение всего эксперимента.
Они были в случайном порядке распределены по камерам, по три человека в каждую.
«Надзиратели» работали также по трое в восьмичасовую смену; находясь в «тюрьме» только во время рабочей смены, в остальное время они занимались своими обычными делами. Другие отобранные участники эксперимента оставались у себя дома в качестве резерва.
Ролевые инструкции
Испытуемым сообщили, что они методом случайного отбора будут назначены на роль заключенного либо надзирателя, и все добровольно согласились играть любую из ролей за 15 долларов в день на протяжении периода времени до двух недель. Они подписали контракт, гарантирующий минимально достаточное питание, одежду, жилье и медицинское обслуживание, а также денежное вознаграждение в обмен на их заявленное намерение играть назначенную роль на протяжении эксперимента.
В контракте было четко указано, что назначенные на роль заключенных будут находиться под непрерывным наблюдением, а часть их основных гражданских прав будет ущемлена, но исключено оскорбление действием. Никакой иной информации о том, что их ждет, предоставлено не было, также они не получили указаний, как следует себя вести в этой роли. Будущих заключенных по телефону попросили находиться у себя дома в то воскресенье, когда мы начинали свой эксперимент.
Назначенные на роль надзирателей присутствовали на координационной встрече в день, предшествующий вселению в тюрьму заключенных. Их познакомили с авторами эксперимента, «начальником тюрьмы» (автором настоящей статьи) и участвующим в исследовании студентом-старшекурсником, на которого была возложена административная роль «главного надзирателя». Им сказали, что мы хотим имитировать тюремную обстановку в пределах, накладываемых практическими и этическими соображениями. В задачу надзирателей входило «поддерживать в тюрьме разумную степень порядка, необходимого для эффективного функционирования», хотя им не сообщали в подробностях, каким образом следует выполнять эту обязанность. Их предупредили, что хотя невозможно предсказать многие неожиданности (например, попытки побега заключенных), надзиратели должны быть готовы к непредвиденным обстоятельствам и эффективно справляться с разнообразными ситуациями, которые могут возникнуть.
«Начальник тюрьмы» проинструктировал надзирателей о порядке рабочих смен, обязательном ежедневном составлении докладов об «опасных» или необычных происшествиях с подробным их описанием, о порядке питания заключенных, их работы и отдыха. Для того чтобы эти испытуемые начали исполнять свои роли даже прежде, чем в тюрьме появится первый заключенный, надзиратели помогали в окончательном оборудовании тюремного комплекса — ставили в камеры койки, вешали на стены таблички с надписями, обустраивали собственные помещения, переносили мебель, холодильники и тому подобное.
Надзиратели полагали, что нас главным образом интересует поведение заключенных. Разумеется, нас не меньше интересовало то, как скажется на поведении и состоянии самих надзирателей их собственная роль.
Для того чтобы поведение надзирателей в наибольшей степени отражало их истинные реакции на условия, имитирующие настоящую тюрьму, а не просто способность следовать данным инструкциям, испытуемым дали минимальные указания о том, как надо быть тюремщиком. Однако им строжайше запрещалось применять физические наказания либо избивать заключенных. Таким образом, с этим единственным исключением, их роли были с самого начала относительно расплывчаты, однако каждый «надзиратель» должен был взаимодействовать с группой «заключенных», а также с другими «надзирателями» и прочими «сотрудниками исправительного учреждения».
Форма одежды
Для того чтобы усилить у испытуемых ощущение анонимности, каждая группа получила одинаковую форму. Надзиратели были одеты в рубашки и брюки цвета хаки, имели свисток, полицейскую дубинку и зеркальные солнечные очки, сквозь которые невозможно было увидеть глаза. Форма заключенных состояла из широкого халата из миткаля, с идентификационным номером спереди и сзади, без нижнего белья; также они имели резиновые туфли и обтягивающие нейлоновые шапочки; на одной лодыжке была легкая цепь с замком. Каждому заключенному выдали зубную щетку, мыло, мыльницу, полотенце и постельное белье. В камерах были запрещены все личные вещи.
Такая экипировка заключенных и надзирателей служила для усиления идентичности внутри каждой группы и для уменьшения индивидуальных отличий в обеих группах. Форма цвета хаки была призвана передать военный дух, свисток и дубинка служили символами управления и власти. Форма заключенных была предназначена не только для того, чтобы лишить их индивидуальности, но чтобы унизить их и служить символом их зависимости и подчиненного положения. Цепь на лодыжке постоянно напоминала о гнетущей атмосфере тюрьмы, даже во время сна, когда цепь задевала другую ногу. Шапочка убирала все различия, связанные с длиной волос, их цветом или стрижкой (для этого же бреют головы заключенным в некоторых настоящих тюрьмах и солдатам в армии). Плохо сидящий халат заставлял испытуемых чувствовать себя неловко при движении; а поскольку он был надет без нижнего белья, заключенным приходилось принимать непривычные позы, более присущие женщинам, нежели мужчинам, — еще одна составляющая процесса демаскулинизации при заключении в тюрьму.
Помещение в тюрьму
При содействии сотрудников полицейского управления Пало-Альто-Ситивсе испытуемые, которым предстояло стать заключенными, были неожиданно «арестованы» у себя дома. Сотрудник полиции заявил, что они подозреваются в краже со взломом или вооруженном ограблении, уведомил об их правах, надел наручники, тщательно обыскал (нередко под взглядами любопытных соседей) и привез в участок в полицейском автомобиле. В участке испытуемые прошли стандартные процедуры взятия отпечатков пальцев и занесения в картотеку, а затем помещены в камеру предварительного заключения. Каждому заключенному были завязаны глаза, после чего один из экспериментаторов и испытуемый-надзиратель отвезли их в нашу экспериментальную тюрьму. Во время ареста и после него задействованные сотрудники полиции сохраняли официальный вид и не отвечали, когда испытуемые старались разузнать, связан ли их «арест» с нашим исследованием.
После прибытия в нашу тюрьму каждого заключенного раздевали догола, обрабатывали «средством от вшей» (обычным дезодорантом) и на некоторое время оставляли одного, стоящим в обнаженном виде. Затем ему выдавали описанную выше одежду, фотографировали, приводили в Камеру и приказывали молчать.
Распорядок дня
Когда все камеры были заселены, старший надзиратель поприветствовал заключенных и прочел им правила данного учреждения (разработанные надзирателями и им самим.) Эти правила нужно было запомнить и выполнять. К заключенным следовало обращаться лишь по номеру, указанному на их форме (с целью их деперсонализации).
Заключенным полагались ежедневно: скромное трехразовое питание, три посещения туалета под наблюдением тюремщика и два часа — для чтения или написания писем. Заключенные были обязаны выполнять определенную работу, за которую они должны были получать почасовую оплату, что составляло 15 долларов в день. Были предусмотрены два свидания в неделю, а также право смотреть фильмы и делать физические упражнения. Трижды в сутки заключенных выстраивали на «перекличку» (по одному разу за рабочую смену надзирателей). Первоначальной целью «переклички» было удостовериться, что все заключенные на месте, и проверить их знание правил и своего номера. Первые переклички длились всего около десяти минут, но каждый следующий день (или ночь) их продолжительность возрастала и в конце концов некоторые переклички длились по несколько часов. Многие заранее установленные пункты распорядка дня были изменены надзирателями либо отменены вовсе, а некоторые привилегии в ходе эксперимента были позабыты персоналом.
РЕЗУЛЬТАТЫ
|
|
|
