 |
Четвертое шифрованное письмо
|
|
|
|
Мой лорд, от преданного слуги вашего лордства, с самыми сердечными пожеланиями благополучия вам и вашему дому. Я уже давно не получал письма от вас, мой лорд, и от мистера Пиготта тоже; но, без сомнения, у вас есть дела поважнее. Мои новости такие, что У. Ш. закончил пьесу, ту, что о королеве Марии Шотландской. Он сам сказал мне, и я стал умолять его дать мне ее прочитать. Сначала он ответил, нет, я еще буду править ее, как обычно, но я был настойчив, и он уступил. Я прочел исчерканные страницы. Мой лорд, я думаю, мы промахнулись, выбрав этого человека. Если только я не ошибаюсь в своем суждении, он сделал совсем не то, что мы ему приказали. Но судите сами, я напишу вам, что запомнил, поскольку он не позволил мне скопировать ни строчки.
Есть пролог, где говорится, что в этой пьесе представлены две великие королевы и их спор, от которого зависела судьба обоих королевств. Несмотря на раздоры в церкви, Англия победила! Однако жаль как проигравшую, так и победительницу. Или что‑ то вроде этого. Вот что он сделал. Мы думали, он покажет, какая Елизавета была деспот и тиран. Он так и сделал, но заодно описал, как она тоскует, что из‑ за ее бесплодной утробы королевство достанется сыну другой женщины, той самой, которую она вынуждена убить. Она горько сожалеет о своем одиночестве, потому что из‑ за политики она должна убить единственного человека, что мог быть ей другом.
Мы думали, он покажет Марию доброй христианкой, чтобы вызвать наш гнев из‑ за ее судьбы. Он так и сделал, но описал ее как опрометчивую разрушительницу собственной судьбы. Она с открытыми глазами вступает в заговор, который ее уничтожит, поскольку (так он показывает) она понимает, что Баббингтон глупец, знает, что ее сообщения читает Уолсингем, но это ее не останавливает. И ради чего? Она отчаивается избавиться от забот, если станет королевой Англии или Шотландии, или чего угодно, отчаивается найти место, где сумеет дышать свободно. Из окна она смотрит, как какая‑ то благородная леди охотится с соколом, и хочет поменяться с ней местами, отдать все свои титулы за глоток воздуха. Она жалеет о своих злых поступках прежних времен, но думает, что ей все простится за папистские суеверия. Попав в тюрьму, она превозносит себя, презирает королеву Елизавету за ее бесполезную утробу, говорит, что тюрьма Великой Бесс прочнее той, в которой сидит она. Хвастается также, что она имела любовь, а королева Елизавета нет, только делала вид. Дальше он говорит, что доказательства против королевы Марии отчасти ложные, поскольку он говорит, что Мария не замышляла убить Елизавету, а только лишь хотела освободиться от ее власти. Получается, что Уолсингем клятвопреступник и мошенник.
|
|
|
Насчет религии, у него есть роль капеллана Марии по имени Дю Пре, который спорит о правильной христианской вере с сэром Эмиасом. Мне кажется, он побеждает в споре, но совсем немного. Он показывает их какими‑ то клоунами, один пуританин, другой папист, вроде бы спорят, но только в насмешку. Может, одного этого достаточно, чтобы повесить У. Ш. Сцена, где королева Мария идет на казнь, очень трогательная, задумана так, чтобы заставить зрителей забыть, что она была отвратительной убийцей и шлюхой. Не знаю, сумел ли я вам угодить, мой лорд, но мой рассказ ничто в сравнении, как если бы вы прочли все сами, поскольку нужны не мои мозги, чтобы судить о пьесах. Когда я сумею раздобыть ее и послать вам, вы решите сами, подходит она для ваших намерений или нет.
Остаюсь ваш верный слуга, желающий процветания и долгой жизни вашему милостивому лордству.
|
|
|
Лондон 28 октября 1611, Ричард Брейсгедл.
Расхаживать с оружием, решил Крозетти, значит чувствовать себя так, словно у тебя расстегнута ширинка – неловко и глупо. Он задавался вопросом, как отец выносил это столько лет, пока работал. Может быть, у копов все по‑ другому? Или у преступников. Придя на работу, Крозетти разрывался между желанием оставить пистолет в портфеле (а вдруг его кто‑ нибудь найдет и украдет! ) и держать его на себе. Сначала он не вынимал оружие, но поймал себя на том, что взгляд его все время возвращается к портфелю. Промучившись около часа, он достал пистолет и сунул его за пояс, прикрыв полой джинсовой рубашки, которую надевал на рабочем месте.
Мистер Глейзер отправился в долгую поездку, связанную с покупкой товара, и у Крозетти особых дел не было. Он лишь подменял Памелу, принятую на работу вместо Кэролайн, во время ее перерывов. В этом магазине дорогих редких книг покупателей бывало не так уж много даже на Мэдисон‑ авеню, и Памела тратила большую часть своего времени на телефонные разговоры с непрерывно острившими приятелями – если судить по ее восторженному визгу, слышному даже в подвале. Вообще‑ то она хотела заняться издательским бизнесом, в чем призналась сама, хотя никто ее не спрашивал. Крозетти осознавал, что ведет себя с ней как последний хам, но ему никак не удавалось вызвать у себя хоть какой‑ то интерес к выпускнице средней школы, мечтающей об издательском деле.
Во время очередной «смены караула» она попросила его достать с верхней полки книгу. Он сделал это и услышал, как она испуганно вскрикнула. Когда он вручал ей книгу, она спросила, широко распахнув глаза:
– У вас за поясом пистолет? Я заметила его, когда вы потянулись вверх…
– Да. Это опасный бизнес, книги. Лишняя предосторожность не помешает. Есть люди, готовые на что угодно ради первого издания Бронте… буквально на что угодно.
– Нет, серьезно!
– Серьезно? Я обожаю тайны, в этом мне нет равных.
Не слишком‑ то убедительно. На мгновение мелькнула мысль завести обычный треп: сказать, что на нее приятно смотреть, что она ведет себя прямо как в фильме «Она ему навредила», [72] спросить, видела ли она этот фильм, и так далее, и тому подобное. Но к чему эти хлопоты? Он пожал плечами, натянуто улыбнулся и пошел за прилавок.
|
|
|
После обеда она была настроена менее дружественно, чем раньше; кажется, она боялась его, и это вполне устраивало Крозетти. Оставшуюся часть дня он потратил на звонки знакомым, выясняя, где можно снять жилье, и с той же целью лазал в Интернете. После работы он отправился в самое приглянувшееся место – в лофт неподалеку от кораблестроительного завода в Бруклине. Там обитал его приятель из колледжа, звукооператор, со своей подругой‑ певицей. В списке жильцов было много свободных художников, и приятель сказал, что этому району Бруклина предопределено стать новым Уильямсбергом. В здании воняло, но все оно было залито бледно‑ золотистым светом, проникавшим сквозь огромные грязные окна, и мучительно напоминало жилище Кэролайн. Поскольку Крозетти был человек эмоциональный, этого хватило, чтобы заключить договор, и он спустился по расщепленным ступеням, став на восемьсот долларов беднее и договорившись о переезде после Дня благодарения.
На автобусе он доехал до Сто шестой улицы и направился домой. По пути он прошел мимо черного внедорожника с тонированными стеклами. Машина не принадлежала соседям, чьи автомобили он знал наперечет. Вдобавок в памяти тут же всплыло ночное предостережение Клима, поэтому Крозетти был не то чтобы готов к тому, что произошло дальше, но, во всяком случае, не слишком удивился. Торопливо обойдя автомобиль, он услышал звуки открываемой дверцы и шаги по мостовой, повернулся и увидел двух мужчин в черных кожаных куртках, устремившихся в его сторону. Оба были крупнее него, а один гораздо крупнее. Капюшоны опущены на лица, глаза прикрывают темные очки, что, по мнению Крозетти, свидетельствовало о дурных намерениях. Без долгих размышлений он выхватил из‑ за пояса пистолет отца и выстрелил в направлении большого бугая. Пуля прошила куртку и вдребезги разбила ветровое стекло машины. Оба парня остановились. Крозетти вскинул пистолет и прицелился в голову бугаю. Они медленно попятились, сели в автомобиль и умчались, взвизгнув шинами.
|
|
|
Крозетти опустился на обочину, свесив голову между колен, и сидел так, пока не прошли тошнота и слабость. Посмотрев на пистолет, как на объект чужеземной цивилизации, он бросил его в портфель.
– Альберт! Что случилось?
Крозетти обернулся и увидел маленькую седоволосую женщину в розовом тренировочном костюме и бледно‑ голубом кардигане, стоящую на пороге своего бунгало.
– Ничего, миссис Конти. Какие‑ то парни пытались похитить меня, я выстрелил в одного из них, и они убрались. Все закончилось.
Пауза.
– Хочешь, чтобы я набрала девятьсот одиннадцать?
– Нет, спасибо, миссис Конти. Я сам позвоню.
– Мадонна! А ведь какие тихие у нас раньше были соседи! – воскликнула миссис Конти и вернулась к себе на кухню.
Крозетти собрался и на подгибающихся ногах пошел к своему дому. На обочине сверкал старый «кадиллак», и он мрачно взглянул на него, направляясь к задней двери. Он хотел проскользнуть в дом через кухню, выпить бокал красного вина, подняться к себе и отдохнуть. Но нет – через двадцать секунд после того, как он закрыл дверь, Мэри Пег уже стояла рядом.
– Алли! Вот и ты. Я весь день пыталась связаться с тобой. Почему ты не отвечал на мои сообщения?
– Прости, ма, но я много разговаривал по телефону. – Он набрал в грудь побольше воздуха. – Вообще‑ то я искал себе жилье. И вроде бы нашел кое‑ что в Бруклине. С Беком, помнишь его по школе?
Мэри Пег удивленно посмотрела на него и кивнула.
– Ну, это твоя жизнь, дорогой. Но я вот о чем хотела с тобой поговорить. Нам звонил юрист Булстроуда.
– Булстроуд мертв, – сморозил он глупость.
– Да, но у покойников тоже есть юристы по делам наследства. – Она внимательно вгляделась в его лицо. – Альберт, что с тобой?
У Крозетти мелькнула мысль умолчать о случившемся, но он вовремя вспомнил об Агнесс Конти. Та, безусловно, разнесет весть о внедорожнике с тонированными стеклами во всех подробностях, реальных и воображаемых. Поэтому он сказал:
– Присядь, ма.
Они уселись на кухне, Крозетти получил свой стакан вина и рассказал, как все было. Мэри Пег восприняла услышанное неплохо. Фактически, мелькнула у нее мысль, сейчас ей даже лучше, чем было, – учитывая то, что предстояло рассказать сыну.
– Ма, зачем ты это сделала? – взвыл Крозетти, выслушав ее. – Господи! Ненавижу, когда ты затеваешь что‑ то у меня за спиной.
– То есть я украла пистолет отца и превратила дом в вооруженный лагерь?
– Это разные вещи. Это вызвано необходимостью, – без энтузиазма ответил Крозетти.
Больше всего сейчас ему хотелось прилечь.
|
|
|
– Ну, мне же надо было как‑ то реагировать, а ты был недоступен. Слишком занят подготовкой побега из дома, чтобы отвечать на звонки…
Звук остановившегося перед домом автомобиля заставил ее резко смолкнуть.
– Ох, спорю, это Донна, – сказала Мэри Пег и пошла к двери.
Крозетти налил себе еще бокал вина. Когда он его осушил, в комнату вошел Радислав Клим – свежевыбритый, в черном костюме, при галстуке, держа в руке черную фуражку с блестящим козырьком.
– Хотите вина, Клим?
– Спасибо, нет. Я должен скоро ехать.
– Темно уже. Ночью людей не хоронят.
– Нет, это не похороны. Это для вампиров.
– Прошу прощения?
– Сейчас такая мода, знаете ли. Богатые молодые люди делают вид, будто они вампиры, разъезжают в катафалках и устраивают вечеринки в склепах бывших церквей. Ах, вот и ваша мать. А это, надо полагать, сестра. Как поживаете?
Донна Крозетти была худющим рыжеволосым клоном своей матери и украшением нью‑ йоркского Общества юридической помощи – друг угнетенных, сердце, полное сострадания. При ее появлении на улице все закоренелые преступники разбегались прочь. Самая младшая сестра, всего на год старше Крозетти, она в полной мере обладала присущим среднему ребенку в семье чувством космической несправедливости, изначально сфокусированным на брате. Брат был объектом ненависти и негодования, но тем не менее его тоже следовало защищать от любых угроз до последней капли крови. Крозетти испытывал к ней чувства столь же смешанные и сложные; прекрасный пример тупика любви.
Клим представился, пожал руку явно удивленной Донне Крозетти, расцеловал Мэри Пег в обе щеки и отбыл.
– Кто это?
– Новый друг‑ жилец, – ответил Крозетти.
– Что? – воскликнула Донна, с которой никто не посоветовался.
– Нет, – сказала Мэри Пег.
– И еще он водит катафалк, – не унимался Крозетти.
– По ночам?
– Да. Он говорит, для вампиров. Как ты, Дон?
– Он не «друг‑ жилец», – сказала Мэри Пег. – Как ты можешь говорить подобные вещи, Альберт!
– Нет, именно так, – стоял на своем Крозетти.
Им овладело неприятное ощущение, будто годы стремительно ускользают прочь, что одновременно нервирует и успокаивает. Еще минута, и Донна завопит и станет гоняться за ним вокруг стола с какой‑ нибудь ложкой, зажатой в маленьком кулачке, а мать закричит, примется разнимать их, наобум раздавать звонкие шлепки и угрожать страшными карами, когда отец вернется домой.
Донна Крозетти сердито посмотрела на мать и брата.
– Нет, в самом деле…
– В самом деле, – ответила Мэри Пег. – Он друг Фанни и помогает нам расшифровать письма семнадцатого столетия, которые нашел Алли. Он работал над ними допоздна, и я предложила ему комнату Патти.
– Три дня назад, – вставил Крозетти, обхватил себя руками и издал губами звук поцелуя.
– Ох, когда же ты повзрослеешь! – воскликнула его сестра.
Крозетти показал ей язык, она закатила глаза и присела на кухонный стол. Достала из вместительной сумки папку в кожаном переплете, с деловым видом открыла ее и сказала:
– Если этот тип придет в восемь, у нас не так уж много времени. Давайте не тратить его впустую.
Крозетти посмотрел на мать и проворчал:
– Не понимаю, к чему это.
– К тому, что Булстроуд тебя обманул. Мы должны посмотреть, можно ли заставить юристов, распоряжающихся его имуществом, заплатить тебе за рукопись столько, сколько она стоит на самом деле. Или вернуть ее.
– Я не хочу, чтобы мне ее возвращали. – По мере того как винные пары ударяли в голову на пустой желудок, Крозетти все более мрачнел. – Я хочу, чтобы ничего этого никогда не было. Вот чего я хочу.
– Ну, дитя мое, – заговорила Мэри Пег, – для этого сейчас поздновато. Тут не обойтись без юриста, а Донна и есть юрист. Думаю, ты оценишь ее добровольную помощь. В особенности после того, как совсем недавно выстрелил в кого‑ то…
– Что? – воскликнула семейный юрист. – Ты стрелял в кого‑ то? Ты позвонил в…
– Нет, и не собираюсь. Двое парней пытались похитить меня…
– Что? Кто?
– Донна, успокойся, – сказал Крозетти. – Вы выглядите в точности как Эббот и Костелло. [73] Хочешь выслушать меня или нет?
Донна сделала пару глубоких вдохов и, похоже, снова обрела профессиональное спокойствие. Рассказ продолжался не меньше часа, включая все вопросы и отступления, уклончивость младшего братца – такую типичную, такую раздражающую, сложные объяснения насчет шифра и роли Клима в их доме, странную историю Кэролайн Ролли. К тому времени когда Донна была полностью удовлетворена, в маленькой кухне стало неприятно жарко, а уровень красного вина в кувшине (емкостью в галлон) опустился на два дюйма или даже ниже.
Донна просмотрела свои заметки и взглянула на часы.
– Ладно, давайте подведем итог до прихода этого типа. Прежде всего, ты не можешь предъявлять официальные претензии на имущество Булстроуда, потому что не имел права продавать рукопись. Как и твоя приятельница Ролли. Вы умышленно похитили то, что по праву принадлежало вашему нанимателю. Поэтому я рассчитываю добиться одного: убедить Мишкина забыть обо всем и отправиться домой. Вообще‑ то тебе следовало рассказать мне все раньше.
– Никто ничего не похищал, Донна, – возразил ее брат. – Я же все тебе объяснил. Сидни велел нам уничтожить книги, и мы их уничтожили. Он получил хорошую цену за карты и вклейки, а также страховку за все остальное. Это все равно как брошенный автомобиль. Люди, которые собирают хлам, платят за него десять баксов, и если им повезет найти под передним сиденьем компакт‑ диск, они не обязаны возвращать его.
– Спасибо за разъяснение, адвокат. Ты, безусловно, посещал не ту юридическую школу, что я. Это азы, дорогой. Если твой собиратель хлама найдет в разбитом автомобиле кольцо с бриллиантом, как, по‑ твоему, может он подарить его своей подружке?
– А почему нет? – спросил Крозетти.
– Потому что у него нет разумных оснований рассчитывать, что в автомобиле окажется кольцо с бриллиантом. И если законный владелец случайно увидит это кольцо на девушке, он может возбудить дело о возвращении принадлежащей ему ценной вещи и выиграет его. Когда Глейзер отдавал вам книги, он понятия не имел, что в них спрятана рукопись, за которую можно выручить серьезные деньги. А ваш долг, когда вы нашли ее, немедленно сообщить ему о том, что его имущество на самом деле стоит гораздо дороже, а не обращать его в свою пользу.
– Значит, если я найду на распродаже картину и пойму, что это Рембрандт, а продавец не знает, я должен сказать ему? Я не могу просто заплатить десять баксов, а потом продать полотно за миллион?
– Это совершенно другая ситуация. Ты получаешь выгоду благодаря своим знаниям, что вполне законно, и, прежде чем продать картину, ты становишься ее владельцем. Именно так, между прочим, Булстроуд поступил с тобой. Это подло, но совершенно законно. Ты же никогда не был владельцем книг, из которых извлекли рукопись. Глейзер – да, был и есть. И я посоветовала бы тебе связаться с ним прямо сейчас и рассказать обо всем.
– Ох, выметайся отсюда!
– Глупый мальчишка, приди в себя! Ты украл вещь стоимостью от пятидесяти до ста тысяч долларов. Через несколько минут сюда придет человек, который считает, что эта вещь является частью доверенного ему имущества. Что, по‑ твоему, он предпримет, как юрист, когда узнает, что на самом деле вещь принадлежит другому владельцу? И принадлежала ему еще тогда, когда ты продал рукопись профессору.
– Прислушайся к ее доводам, Алли, – твердо сказала Мэри Пег.
Крозетти гневно поднялся из‑ за стола и вышел. Отчасти он сумел убедить себя, что история с рукописью – нечто вроде шалости (ну, как сорвать со столба дорожный знак) и что он уже был достаточно наказан за эту шалость, когда Эндрю Булстроуд облапошил его. В моральном отношении, убеждал он себя, это чушь собачья. Однако сейчас, когда он говорил с двумя из трех женщин в мире, на кого ему больше всего хотелось произвести впечатление (третья, Ролли, находилась в самовольной отлучке), и они дружно соглашались, что он ничтожество и преступник, груз семейного неодобрения, даже завуалированный добротой, всей тяжестью обрушился на него. Он не герой, каким был отец, он ничего не достиг, как сестры; в особенности, он не закончил Принстон и Колумбийский университет, как Донна. Он сильно опьянел и подумал, что запросто может подняться к себе, взять пистолет и застрелиться, тем самым избавив всех от множества хлопот.
Но ничего такого он, конечно, не сделал, поскольку был приличным молодым человеком из прекрасной семьи, а не невротиком‑ художником, как иногда воображал (вот и сейчас; правда, очень ненадолго). Вместо этого он достал телефон и позвонил Глейзеру в Лос‑ Анджелес. Номер Сидни, конечно, был записан в памяти мобильного телефона, и Глейзер ответил после третьего гудка. Сидни, без сомнения, человек старомодный, но для сотовых телефонов он сделал исключение.
– Альберт! Что‑ то случилось?
– Нет, с магазином все прекрасно, мистер Глейзер. Тут кое‑ что другое происходит. Я сожалею, что побеспокоил вас, но мне нужен ответ прямо сейчас.
– Да?
– Ну… м‑ м‑ м… это долгая история. Вы можете говорить?
– Да. Я собирался спуститься вниз пообедать, но какое‑ то время у меня есть. Так в чем дело?
– Хорошо. Это имеет отношение к Черчиллю. К тому, что пострадал при пожаре, и вы просили Кэролайн уничтожить его, помните?
– О, да! И что с ним?
– Я хотел спросить о… ну… остатках. Я имею в виду распотрошенные книги…
Последовала пауза.
– Тебе звонили из страховой компании?
– Нет, это не имеет к ним никакого отношения.
– Потому что… ах… то, что они выплатили, очень далеко от того, что мы могли бы получить на аукционе, и… ах… послушай, Альберт, если они позвонят, если они когда‑ нибудь позвонят, пожалуйста, отошли их ко мне, понимаешь? Не обсуждай с ними, как уничтожались эти книги или что делала Кэролайн. Вообще не говори ничего. Я имею в виду гравюры и карты, а также корешки. Все это совершенно тривиальные проблемы, но ты же знаешь, как люди из страховой компании…
– Простите… корешки?
– Да. Кэролайн сказала, что у нее есть покупатель, интересующийся корешками, и спросила, можно ли ей снять их, удалить неприятный запах и продать. Я ответил, что она может распоряжаться книгами по своему усмотрению. В наших файлах сделка оформлена письменно. Но главное то, что…
– Простите, мистер Глейзер. Когда это произошло?
– Ох, прямо тогда же, на следующий день после пожара. Она поднялась ко мне и спросила, можно ли ей использовать… м‑ м‑ м… остатки, кожу и так далее. Ты же знаешь, что она переплетчик‑ любитель?
Мэри Пег позвала его:
– Альберт! Спускайся сюда, надо поговорить!
Крозетти прикрыл рукой микрофон и крикнул в ответ:
– Минуточку, ма! Я разговариваю с мистером Глейзером. – И продолжил, вернувшись к разговору: – Да, сэр, мне это известно. Значит, получается, вы продали ей книги?
– Ох, да, все, что осталось, за вычетом карт и гравюр. Насколько мне помнится, она уплатила тридцать долларов за том. Я не видел в этом особого греха. Кэролайн на протяжении нескольких лет делала свой маленький бизнес, приводя в порядок прекрасные переплеты бесценных книг и продавая их декораторам, а те, в свою очередь, продавали их всяким невеждам, чтобы прятали за ними бары со спиртным. Итак, о чем ты хотел спросить?
Крозетти быстренько придумал отговорку и спросил, как ему следует отразить утраченное в результате пожара в их учетной системе, получил короткий ответ и закончил разговор. Он испытывал облегчение и потрясение одновременно: облегчение, поскольку по закону Кэролайн являлась владелицей рукописи, а потрясение – потому что она не разубеждала его, что это дело сомнительное и нечистое. И почему она вообще отдала ему рукопись? Может, она для того и не развеивала его впечатление о незаконности своих действий, чтобы иметь возможность в нужный момент надавить на него и заставить продать бумаги Булстроуду? Бессмыслица… И как ему изложить все это сестре?
Крозетти спустился на кухню и кратко пересказал суть разговора с Глейзером. Как он и ожидал, у Донны возникли те же вопросы, что и у него. Он, однако, оборвал ее, настроенный более решительно – теперь, когда выяснилось, что правда на его стороне.
– Донна, можешь кричать, но это не имеет никакого значения. Фактически я – владелец рукописи Брейсгедла. Кэролайн тут нет, а Глейзер не станет поднимать шум, поскольку он явно облапошил страховую компанию с этими томами. Он, скорее всего, указал их полную стоимость и забыл упомянуть о том, что реализовал карты и вклейки за пять тысяч или около того. Так что с ним все в порядке.
– Ох, не знаю, – сказала Донна. – Страховая компания может заявить, что они владельцы рукописи. Они же уплатили за нее.
– Тогда пусть подают иск! – взорвался Крозетти. – А тем временем, как думаешь, есть шанс получить ее обратно?
– Ты можешь подать иск! – с тем же пылом ответила Донна.
– Дети, – вмешалась в разговор Мэри Пег хорошо знакомым материнским тоном. – Успокойтесь. Если никто ничего не украл, это совершенно меняет ситуацию, слава богу. Почему бы не подождать и послушать, что скажет мистер Мишкин? Теперь меня гораздо больше беспокоит эта попытка похищения. Я хочу позвонить Патти. И полицию, думаю, тоже нужно поставить в известность.
С этими словами она направилась к стоящему на кухне телефону, но не успела набрать номер, как в дверь позвонили. Мэри Пег пошла открывать и впустила очень крупного человека в черном кожаном пальто. У него были коротко остриженные волосы, выражение лица суровое и мрачное. На мгновение Крозетти овладела паника: он подумал, что это один из типов, что напали на него. Однако когда человек приблизился, чтобы представиться, Крозетти увидел: несмотря на суровое выражение лица, он никак не мог быть бандитом, поскольку в его темных глазах светились печаль и мягкость. Он напомнил Крозетти отца. У того тоже было суровое лицо и грустный взгляд.
Мэри Пег сказала, что им всем будет удобнее в гостиной (она имела в виду: подальше от грязных стаканов и витающего в воздухе густого запаха вина). Итак, они оказались среди обшарпанной мебели и безделушек, под знаменитым портретом. Мэри Пег сказала, что приготовит кофе; позвольте, мистер Мишкин, ваше пальто?
Едва они уселись, как Донна продемонстрировала, не теряя времени, что она тут главная. Рассказала, кто она такая, сообщила, что временно представляет семью, и изложила основные факты дела, как она их понимает: ее брат пошел к профессору Булстроуду в уверенности, что тот справедливо оценит рукопись семнадцатого столетия, принадлежавшую брату; Булстроуд пренебрег своей профессиональной обязанностью честно оценить рукопись и фактически солгал относительно того, что она собой представляет и что она способна внести ценный вклад в науку о Шекспире; он приобрел документ у Альберта Крозетти за ничтожную часть его подлинной стоимости – сделка, которую любой суд признает незаконной. И что господин Мишкин намерен предпринять в связи со всем этим?
– Ну, мисс Крозетти, я мало что могу предпринять в связи со всем этим. Видите ли, я пришел к вам под фальшивым предлогом, по правде говоря. Мое личное участие в этом деле вызвано тем фактом, что профессор Булстроуд явился ко мне незадолго до своей трагической гибели и отдал на хранение нашей фирме рукопись, купленную у мистера Крозетти. Еще он хотел получить совет по вопросам интеллектуальной собственности, который я ему и дал. Рукопись была частью наследства, и, когда к нам пришла женщина, объявившая себя наследницей, я отправил ее к представителям соответствующего отдела нашей фирмы. Сам я этим не занимаюсь.
– Тогда зачем вы здесь? – спросила Донна, а когда до нее дошел смысл услышанного, добавила: – И что вы имеете в виду под выражением «женщина, объявившая себя наследницей»?
– Ну, суть вот в чем: выяснилось, что нас обманули. Эта женщина, представившаяся племянницей покойного Мирандой Келлог, сбежала с рукописью. Ее нынешнее местонахождение неизвестно.
– Вы, наверно, шутите! – ахнула Донна.
– Хотелось бы, чтобы это было так, мисс Крозетти. Признаюсь, что случившееся – полностью моя вина. Эта женщина обманула мое доверие, рассказав очень правдоподобную историю, и я отдал ей документ. – Мишкин перевел печальный взгляд на Крозетти. – Вы спрашиваете, зачем я пришел сюда. Скажите, не угрожали ли тем или иным способом кому‑ то из вас или людям, связанным с вами?
Обменявшись быстрым взглядом с сестрой, Крозетти ответил:
– Да. Совсем недавно двое каких‑ то типов пытались похитить меня.
– Двое мужчин, один очень крупный, другой поменьше, разъезжающие в черном внедорожнике?
– Да, все правильно. Откуда вы знаете?
– Они напали и на меня на прошлой неделе, пытались украсть рукопись. Я сумел отразить их нападение, но вскоре после этого они или кто‑ то другой проникли в мой дом, ударили моего помощника и исчезли вместе с рукописью и женщиной, назвавшейся мисс Келлог. Я подумал тогда, что ее похитили, но теперь склоняюсь к тому, что она в сговоре с преступниками. Мне кажется, первое нападение ставило своей целью сблизить меня и эту женщину, усыпить мои подозрения. Или мы имеем дело с двумя разными соперничающими группами. Я рассказываю это, мистер Крозетти, исходя из предположения, что вы знакомы с женщиной, вписанной в записную книжку Булстроуда как Кэролайн Р.
– Да! Да, знаком. Кэролайн Ролли. Именно она нашла рукопись в книгах. Вы знаете, где она?
– Нет, но мисс Келлог позвонила мне после своего исчезновения и сказала, что вместе с ней находится женщина по имени Кэролайн. Не могу сказать, кто она, жертва или соучастница преступников. Однако, без сомнения, она знает, что вы отдали не всю рукопись, что там были еще страницы, возможно зашифрованные. Кто бы ни стоял за этим, он в курсе, что они у вас, и хочет их заполучить.
– Но они бесполезны, – возразил Крозетти. – Они не поддаются расшифровке. Черт, да я любому отдам эти проклятые письма хоть сейчас. Хотите? Пожалуйста, берите…
– Мне не нравится идея отказываться от принадлежащего тебе имущества только потому, что тебе угрожают, – заявила Донна.
– Правда? Тогда почему бы тебе не забрать их?
– Забрать что? – спросила Мэри Пег, внося поднос с кофейными чашками и блюдом с печеньем.
– Альберт хочет отдать шифрованные письма этим бандитам, – ответила Донна.
– Чушь! – сказала Мэри Пег, разливая кофе. – Мы не уступаем насилию. – Она уселась на софу рядом с сыном. – Теперь, когда выяснилось, что все мы вовлечены в это дело, предлагаю каждому изложить свою историю с самого начала – ну, как это делают в детективных романах. А потом мы выработаем совместный план действий.
– Мама, это безумие! – воскликнула Донна. – Нужно немедленно позвонить в полицию, пусть они во всем разбираются.
– Дорогая, у полицейских хватает дел помимо тайных писем и попыток похищения. С Патти я свяжусь, конечно, но я уверена, что она со мной согласится. У копов нет возможности двадцать четыре часа в сутки охранять каждого члена нашей семьи. Мы должны все вычислить сами, что вполне нам по силам. Кроме того, взыграла моя ирландская кровь. Не люблю, когда какие‑ то подонки вредят моим людям. Если такое происходит, я отвечаю.
Оба отпрыска Мэри Пег широко раскрытыми глазами уставились на нее и в первый раз за многие годы припомнили кое‑ какие события своего детства, в те времена казавшиеся им унизительными. Все дети Крозетти посещали школу Святого Семейства и принадлежали к последнему поколению американских католических детей, которых учили монахини. В отличие от остальных родителей, Мэри Пег не поддавалась на пустую болтовню сестер и часто появлялась в выкрашенных известкой коридорах, чтобы отчитать учительниц за несправедливость, невнимание и некомпетентность по отношению к ее детям. Она не умолкала, несмотря на любые призывы остановиться. До сих пор дети в глубине души верили, что мать, способная бросить вызов огнедышащей монахине одиннадцати футов ростом, справится с любыми гангстерами, сколько бы их ни было.
– Почему бы вам не начать, мистер Мишкин? – закончила она.
– Джейк, – сказал тот.
– Как в «Чайнатауне», – заметила Мэри Пег.
– Надеюсь, что нет. – Мишкин вытащил из нагрудного кармана маленькую записную книжку. – Давайте посмотрим. Одиннадцатое октября, Булстроуд появляется в моем офисе и говорит, что ему требуется совет по вопросу интеллектуальной собственности…
Он рассказал все, за исключением неприличных деталей, и завершил историю разговором с Осипом Швановым, отрицавшим свое участие в насильственных акциях.
– Вы ему верите? – спросила Мэри Пег.
– Ничуть. На самом деле его интересовали шифрованные письма. Людям, недавно пытавшимся похитить вас, нужно что‑ то, что вам принадлежит. Это могут быть только шифрованные письма, по вашим словам, не поддающиеся расшифровке.
Мать и дети обменялись быстрыми взглядами, и после многозначительной паузы Крозетти сказал, что все так, и объяснил почему.
Потом Мэри Пег спросила:
– Альберт, ты понимаешь, что это означает?
– Нет, – солгал Крозетти, желая хотя бы на краткое время откреститься от пугающего знания.
– Ну, а мне все ясно, – сказала его мать. – На свете только два человека знают, что в предназначенных для уничтожения книгах были спрятаны шифрованные письма – ты и эта самая Кэролайн. Ну, кроме некоторых других, заслуживающих полного доверия…
– Ох, перестань! А Клим?
– Повторяю – заслуживающие полного доверия. Значит, с самого начала за всем стояла Ролли.
– Уж будто.
– Альберт, взгляни в лицо фактам. Кто уговорил тебя продать рукопись Булстроуду? Ролли. Кто скрылся в Англии сразу после того, как ты продал бумаги Булстроуду? Ролли. Булстроуд, наверно, нашел что‑ то в Англии, и, скорее всего, они были вместе, когда это произошло. Потом он возвращается, и его замучивают до смерти, пытаясь выпытать, что он нашел. А кто мог знать, что он вообще что‑ то нашел? Опять Ролли!
– Мама, это все построено на песке. Ты считаешь Кэролайн преступницей, не имея на то никаких доказательств. С той же легкостью она может оказаться еще одной жертвой. Может, ее тоже пытали и так узнали о шифрованных письмах.
– Он прав, ма, – сказала Донна; это заговорил ее природный инстинкт защитницы. – Мы знаем слишком мало, чтобы строить предположения о виновности Кэролайн Ролли. Однако если Алли сам не проболтался, о существовании шифрованных писем могли узнать только от нее. Между тем проблема носит очевидно криминальный характер…
Ба‑ бах!
Звук донесся с улицы, и трое Крозетти мгновенно поняли, что это такое. В их семье никто бы не сказал: «О, это, наверно, фейерверк или у кого‑ то лопнула шина». Следующие несколько секунд на улице шла яростная стрельба. Все вскочили, Мэри Пег потянулась к стоящему на столе телефону. Послышался звук разбитого стекла, потом тяжелые шаги, и трое здоровенных амбалов ворвались в комнату с большими полуавтоматическими девятимиллиметровыми пистолетами в руках. Один из них выстрелил в направлении Мэри Пег, рассчитывая, что она выронит телефон. Не обращая на это внимания, Мэри Пег набрала 911. Когда оператор ответил, дважды повторила адрес и сказала:
– Вооруженное вторжение в дом.
Спустя мгновение телефон вырвали из ее руки, один из бандитов обхватил ее за шею и приставил к виску пистолет.
|
|
|
