Гоголь - Репин - Запорожцы 13 глава

Уже перед зарей я подошел к железнодорожному мосту через Донец и, все еще сомневаясь, Каменская ли это (мне всю дорогу мерещилось, что я иду назад, в Глубокую), про­шел по гулкому мосту и вышел на офицерскую заставу род­ного Лейб-гвардии Атаманского полка.

На вокзале была толпа обывателей, офицеров и партизан, ждущая сведений о судьбе отряда, а в дамской комнате седой генерал Усачев, окружной атаман, меня спросил: «Разве Голубов не получил моего требования неприкосновенно доставить вас всех в Каменскую, а раненым предоставить подво­ды?». Здесь же я нашел и полковника Миончинского, кото­рый с несколькими юнкерами верхом пробился еще в начале боя и кружным путем вышел на Каменскую.

Меня спросили о Чернецове, но что мог я ответить?!

В апреле 1918 года, когда, вернувшись из степей, мы с восставшими раздорцами и мелеховцами трижды ходили на Парамоновские рудники выбивать большевиков и трижды не могли их выбить, когда после каждого нашего отступления надо было два дня уговаривать казаков попытаться еще раз наступать, когда бабы ухватами гнали из куреней на «пози­цию» и дряхлых стариков, развозя по зазеленевшим курга­нам каймак и галушки, где родные воители лениво постре­ливали по шахтерам да спали под апрельским солнцем, в дни Страстной недели я узнал о смерти Чернецова.

В хуторе Мокрый Рог, нашей «печки», от которой мы всегда начинали «танцевать» к рудникам, на очередном ми­тинге, когда генерального штаба полковник Гущин стучал кулаком в вышитую грудь своей косоворотки, уверяя, что он самый расподлинный трудовой казак, а казаки сопели и смотрели в землю, я увидел того рябого чубатого казака, который всё просил меня подарить, когда нас пленили, ему лошадь и взял мои сапоги. Он также сразу узнал меня и застенчиво улыбнулся: «Вы дюже не серчайте, господин сот­ник, за это... (он поискал слово) происшествие. Ошибка по­лучилась. Кто ж его знал? Теперь-то оно всё ясно, всё опре­делилось»... Я прервал его, спросив, не знает ли он что о полковнике Чернецове. Он знал, мы отошли в сторону, за­курили, и казак рассказал.

Чернецов поскакал почему-то не в Каменскую, а в родную станицу Калитвенскую, где и заночевал. Станичники в ночь же дали знать об этом на Глубокую, и уже на рассвете Под­телков с несколькими казаками схватил в Калитвенской Чер­нецова и повез его в Глубокую. По дороге Подтелков издевал­ся над Чернецовым, - Чернецов молчал. Когда же Подтелков ударил его плетью, припомнив его удар кулаком, Чернецов выхватил из внутреннего кармана своего полушубка малень­кий браунинг и в упор... щелкнул в Подтелкова. В стволе пистолета патрона не было, - Чернецов забыл об этом, не подав патрона из обоймы. Подтелков, выхватив шашку, рубанулего по лицу, и через пять минут казаки ехали дальше, оставив в степи изрубленный труп Чернецова. Николай же Голубов, будто узнав о гибели Чернецова, набросился на Под­телкова, укоряя его, и потом даже плакал. Так рассказывал казак, а я слушал и думал о том, что самый возвышенный подвиг венчает смерть.

Февраль 1924 года.

В. Село. Сербия.

«Казачьи Думы»,

г. София (Болгария),

№23, 15 апреля 1924 года.

«Казачество»

(Мысли современников о прошлом, настоящем и будущем Казачества)

 

Н.Н.Туроверов,

казак Донского Войска, поэт.

 

Знаем. Дон течёт откуда,

Знаем, чем он украшен –

Украшен он славой русской,

Сам собою доказал.

(Каз. песня)

 

Было три Дона: Вольница Дикаго Поля, Имперское Войс­ко Донское и, третий, короткий и пламенный, как зигзаг молнии, казачий сполох. Четвёртого Дона нет.

Там - в Союзе республик - есть Северо-Кавказский край, есть Круп и евреи на Задонской целине, разбухающий, галдливый Ростов, да умирающий на своём юру Новочеркасск. Может быть, там наладилась сила жизни, свой быт, но каза­ки тут ни при чём.

Здесь - в Европе - казаки, шалея от восьмилетней склоки и болтовни русской эмиграции, ладно пригнали к своей шее крахмальный воротничок, ловко приспосабливаются к чужой жизни, но свои рестораны называют «Донскими волнами», голосят в них свои песни и ругают Запад.

***

Историку нашей эпохи надо преодолеть Иловайского ка­зённого и Иловайского революционного, чтобы яснее видеть и осязать минувшие события, их причины и следствия.

Казачеству же (как, положим, и всему русскому народу), кроме этого, надо ещё преодолеть и самоё себя в навыке Госу­дарственного самосознания. Любовь к Родному краю, гордость Доном должны только увеличивать, а отнюдь не умалять, без­граничную любовь к России, непреклонную гордость Российс­ким Государством. Как и России давно пора забыть, ещё такую недавнюю, нарядную экзотику в своём взгляде на казачество, -казаки не только носят лампасы и с гиком скачут на врага, но и пашут землю и хотят учить своих детей. Без России и вне Рос­сии у казачества не было, нет и не может быть дорог!

России же без казаков было бы труднее идти своим исто­рическим путём, будет тяжелее возвращаться на своё истори­ческое лоно.

** *

Будущее должно строиться на том лучшем, что дало про­шлое. Вольница создала самое лучшее и ценное - она выкова­ла казака, а уже этот казак дал Ермака, Межакова, Платова, Бакланова, Каледина, правда, дал он и Разиных, но едва ли с последними казачеству по дороге.

Просто потому, что давно уже нет ни тех персидских шел­ков, которые от избытка удали надо купать в дёгтю, ни вос­точных княжён, которых можно кидать во славу Дона в море.

А как опасно красочную старину проводить в жизнь, по­казали трагические, незабываемые годы гражданской вой­ны. Показал и Мамонтовский рейд, и, пожалуй, больше него, реставрированный Круг.

«С Дона выдачи нет», - крикнул в августе 17 года М.П.Богаевский приехавшему из Петербурга за Калединым Скобе­леву, чтобы через 5 месяцев Каледин, увидя, что, кроме «кру­говой» болтовни, ничего нет, покончил с собой, и Назаров был взят и уведён на смерть Голубовым с самого заседания Круга. А когда весной 18 года Антонов разрядил свой наган в затылок восторженному идеологу Донских вольностей М.П.Богаевскому, - разве председатель Круга ударил шашкой об землю, призывая к мести, разве члены Круга искали мешков, чтобы кинуть в них непрошенных гостей в Дон? Вольница Дикого Поля знала свободу, равенство и брат­ство, но кого теперь этим удивишь? Казак каждый день те­перь читает эту формулу на парижских школах и церквах.

* * *

Будущее четвёртого казачьего Дона органически связано с крестьянским вопросом на Дону, перебить всех донских хохлов - это, конечно, не решение вопроса, перевести их всех в казачье сословие равносильно переходу всех казаков в донс­кое крестьянство.

Мирное же сожительство, при сохранении казаками сво­их паев, войсковых юртов, прав на рыбные ловли, в будущем невозможно.

Надо или крестьянам уйти на новые наделы, или каза­кам, покинув Дон, создавать своё четвёртое войско уже не на Дону. Направление исхода остаётся одним - на Восток, в Си­бирь. И в этом гораздо менее невероятного, чем в переселени­ях в Колумбию, в Бразилию, в Аргентину, куда, если не на всю жизнь (об этом как-то жутко думать), то на очень долгий срок, готовы ехать многие казаки.

** *

Казачья ухватка, казачья смётка, казачья удаль. Вещи, которые не поддаются влиянию никаких политических экс­периментов. Они остаются теми же и там, на бывшем Дону, и здесь, в Европе.

Как и казачий своеобразный говорок, с его отсутствием среднего рода (войско - храбрая, сено - хорошая), с его образ­ными глаголами: сигать - прыгать, гавкать - лаять, болванеть - торчать, с чикамасом вместо окуня, куренём вместо дома, лежнем вместо вальдшнепа и, неизвестно из каких по­ходов занесённым словом, - винцерада вместо плаща.

г.Париж (Франция),

 1928 год.

Из газеты «Русская мысль»

 

«Казак казаку - брат на вечные времена» - это аксиома.

«Границы Российской державы лежали на казачьем сед­ле» - тоже аксиома.

«Казак казака - видит издалека» - древняя пословица.

Слово «казак» имеет двенадцать объяснений своего про­исхождения (столько же, сколько и Казачьих Войск), но са­мое замечательное: как ни читай его, - даже наоборот, - все равно выходит «Казак»!..

Н.Н. Туроверов.

Газета «Русская мысль»,

 г.Париж (Франция),

12 января 1951 года.

Молодость Бакланова

(Отрывок)

 

Два года пробыл Бакланов в казачьем, Попова полку, в Крыму. Служба была нетяжелая, край благодатный, в этом же полку служил и отец, служили станичники Бакланова, - ему, наверное, было веселье, чем его молодайке в далекой Гугнинской станице, в невестках, в баклановском доме.

Мужал, раздавался в плечах от полковой жизни молодой гигант урядник Бакланов, всё лучше, всё крепче сидел на коне, все легче играла тяжелой шашкой его рука - куда бы только силушку приложить. В апреле 1828 года Бакланов, «за выслугу лет» был произведен в хорунжие. Как раз начиналась Турецкая война. Эта война была первым крупным боевым ис­пытанием для России в царствование императора Николая I.

Были свежи еще лавры Отечественной войны и европейс­ких походов - мировой славой сияло имя русской армии, в ее рядах еще много было ветеранов недавних блистательных войн. Казалось, начавшаяся война будет недолгой, нетрудной, три­умфальной. Турция, только что уничтожив корпус янычаров, еще не создала регулярной армии, внутри страны бушевали мятежи, финансы блистательной Порты были в ужасном со­стоянии, она не имела союзников, - казалось, ей ли долго сопротивляться российской силе, но это только казалось. Тур­ки оказались сильнее, чем предполагалось, наших войск ока­залось недостаточно, да и войска оказались уже не те: аракче­евский учебный шаг на пользу не пошел, нас ждали неприят­ности под Браиловым, Шумлой, Варной, Курт-Тепе, - победы давались нелегко - война затянулась на два года. Присутствие в действующей армии императора не так воодушевляло войс­ка, как связывало главнокомандующего князя Витгенштейна, человека и без этого нерешительного, - повторялась история начала Отечественной войны - Александра I и Барклая де Толли. Это понял Николай I - «При мне всё идет дурно», - сказал он, покидая армию и назначая новых главнокомандующего и начальника штаба: Дибига и Толля - младших богатырей Оте­чественной войны. При них наши дела пошли бодрее: Дибич проделал эффектный поход за Балканы, - стал Дибичем-Забалканским, - взял Адрианополь, но Константинополя не взял-с двадцатипятитысячной армией это было и невозможно. Заключенный с турками мир освободил греков и сербов, но Царь град, как заколдованный клад, опять ускользнул из русских рук, - панславянской мечте о кресте на купол Айя-Софии суж­дено, видимо, оставаться только мечтой.

Но всё это история, история - никакого отношения к ней не имел девятнадцатилетний хорунжий Яков Бакланов, когда его отец, уже ставший командиром, повел свой полк из Крыма к границам Турции, а сына послал вперед с депешами Воронцова к Великому Князю Михаилу Павловичу под Браилов.

 

Чей конь неутомимый

Бежит в степи необозримой?

 

Не жалел коня молодой Бакланов - война, война - вот она, долгожданная возможность утолить жажду подвигов и славы, только бы не опоздать! Бакланов прискакал к Браилову нака­нуне штурма, передал депешу и пошел с охотниками впереди штурмовых колонн. Штурм был неудачный, охотники были подняты на воздух не вовремя взорвавшейся миной, Бакланов был оглушен и засыпан землей - это его спасло, все охотники были уничтожены турецкой вылазкой. Пролежав пять дней в госпитале, Бакланов уже скакал назад, навстречу полку, кото­рый и встретил под крепостью Костенжи. Пороху молодой хо­рунжий понюхал, но, прибыв в полк, понюхал и отцовской нагайки: «Не суйся в омут, когда отдалён от своей части», -приговаривал отец, поря безрассудного сына.

Полк перешел Дунай в Исахчах, начиналась зима, воен­ные действия замирали, баклановские казаки схватиться с тур­ками в 28-м году не успели. Старик Бакланов отдал сына в артиллерию, - науки проходились тогда на практике, пребы­вание в артиллерии очень потом пригодилось Бакланову - его казачьи ракетные роты на Кавказе стали легендарными.

Вернулся в полк Бакланов только весною 29-го года, когда уже начались военные действия, да и то случайно.

Находясь под Шумлой со своей батареей, Бакланов узнал, что полк отца находится на левом фланге нашего осадного кор­пуса. Бакланов поехал навестить отца, по дороге, услыша пе­рестрелку и желая узнать в чем дело, выехал из лагеря на холм, перед его глазами лежала долина, пестревшая турецкими и казачьими всадниками, турки сделали очередную вылазку, казаки пошли им навстречу, казачья лава то наскакивала на турок, то, заманывая их, вихрем летела назад, там и тут схватывались в отдельных схватках делибаши и казаки, по­блескивали шашки, белели дымки пистолетных выстрелов, -картина была очень живописная. Точно такую же картину на­блюдал в это время, правда, на Кавказском фронте, и Пушкин.

 

Перестрелка за холмами,

Смотрит лагерь их и наш,

На холме пред казаками

Вьется красный делибаш.

Делибаш, не суйся к лаве!

Пожалей своё житьё,

Вмиг аминь лихой забаве -

Попадешься на копьё.

Эй, казак, не рвися к бою!

Делибаш на всём скаку

Срежет саблею кривою

С плеч удалую башку.

Мчатся, сшиблись в общем крике...

Посмотрите! Каковы?..

Делибаш уже на пике,

А казак без головы.

 

Пушкин не только наблюдал эту картину, но и сам чуть не остался без головы, бросившись с донскими казаками на делиба­шей, как был: в круглой шляпе, в черном сюртуке, с буркой на плечах и с казачьей пикой в руке.

Опустив поводья, Бакланов жадно смотрел на казачью лаву, на турецких всадников; к холму, на котором он стоял, подъеха­ли казачьи офицеры. Бакланов услышал, как один из них ска­зал: «Вот командирский сынок, служащий в артиллерии, при­ехал поглазеть на перестрелку, чтобы получить крест или чин». Кровь бросилась в голову Бакланову от этой насмешки. Он схва­тился за шашку и обернулся, но офицеры, заметя это, спешно отъехали в сторону. Сам не зная почему, - надо же было как-то Доказать насмешникам, что он не трус, - Бакланов гикнул и ударил своего жеребца тяжелой плетью. Застоявшийся его конь поднялся на дыбы и понес всадника прямо к неприятелю. Раз­дались наши фланкеры, пропуская сумасшедших всадника и коня, казаки в лаве только ахнули, - не слушая повода, заку­сивший удила жеребец нес Бакланова прямо к туркам, выско­чившая навстречу кучка делибашей невольно дала дорогу бе­шенному жеребцу, - он пронес Бакланова мимо турецких ре­зервов и по краю крутого обрыва вынес опять на прежнюю дорогу. Десяток делибашей бросились ему наперерез, уйти от них на вымотавшемся коне Бакланову уже было невозможно всё ближе он слышал крики делибашей, увидел их рядом с собой, перед его глазами сверкнули кривые сабли, - Бакланов закричал, и... потерял сознание.

Очнулся он только в палатке отца, - казаки выручили его в последний момент.

Бакланов не получил, как ожидал, плетей от отца, но настро­ение его, надо полагать, было ужасное: какие там подвиги и слава, когда в критический момент падаешь в обморок. Другой на месте Бакланова, быть может, потерял бы навеки сердце -опыт не удался, не зачем его и повторять, но Яков Бакланов был не таков. Жажда проверить себя была сильнее сомнений в своих силах. Возможность для такой проверки скоро представилась.

Баклановский полк 7 июля подошел к нижнему течению Камчика, броды были неудобны, надо было захватить перепра­ву для идущего позади корпуса Рото. Противоположный берег был занят сильным турецким отрядом и хорошо укреплен. Для захвата переправы вызваны были охотники. Первым вы­звался хорунжий Бакланов и первым бросился на своем воро­ном коне в реку, за ним бросились казаки и егеря, под огнем двенадцати турецких орудий смельчаки достигли неприятельс­кого берега, многие погибли, но уцелевшие стремительно уда­рили на турок, сбили их и гнали до деревни Дервиш-Джеван; Бакланов со своими казаками взял турецкую пушку. Молодой хорунжий во второй раз уже в обморок не упал, сам командир корпуса лично благодарил его на другой день, казаки с уважени­ем смотрели на командирского сына, но и на этот раз ему опять пришлось отведать отцовской нагайки - почему, мол, он бросил­ся в реку на вороном коне, а не на более сильном белом, - воро­ной мог-де утонуть.

Корпус, в котором был баклановский полк, спускался с пос­леднего уступа Балканских гор в приморскую долину. Стало про­сторнее казакам, вольготнее их коням, дела пошли веселее. 10-го июля казаки полков Ежова и Бакланова сбили турок на реке Инжакиой, гнали их 10 верст, взяли 7 знамен и 400 пленных; на другой день первыми ворвались в города Месеврию и Ахиол, а потом повернули к Бургасу, где были сосредоточены продоволь­ственные запасы турецкой армии. Полку Бакланова приказано было произвести рекогносцировку Бургасской крепости, ее гар­низон, увидя приближающейся казачий полк, выслал против него 700 всадников, - баклановский полк не только опрокинул эту конницу, но на ее плечах ворвался в Бургас. Крепость была взята с налета в конном строю - случай в военной истории весьма редкостный. Молодой Бакланов вошел в крепость последним -под ним была убита лошадь. Отец получил за это дело орден св. Георгия 4-го класса, а сын за дела предыдущие Анну 4-й степе­ни «за храбрость» и 3-й степени с бантом, стал кавалером уже разных орденов, - в те времена давались они не щедро.

Адрианополь был взять без боя, до Константинополя было рукой подать, но был заключен мир, и весною 1830 года бакла­новский полк двинулся походом в Бессарабию, до осени стоял там на Пруте, на тех самых местах, которые были знакомы Бакланову еще с детства, здесь он был с отцом восьмилетним мальчиком в кордоне против чумы, здесь впервые узнал он казачью полковую жизнь.

Весело возвращались казаки домой осенью 30-го года, встре­чал Дон своих родимых-служилых, - многих не досчитался среди них, весело выезжали отец и сын Баклановы в родную Гугнинскую станицу. Пять лет не видала своего Якова Петро­вича молодайка Серафима Ивановна, только месяц пожила она с ним после свадьбы. Три года поживет теперь с ней Яков Петрович, поднимет на свои могучие плечи всё хозяйство, отцу пора и на покой - отвоевался старик. Последним мирным, милым станичным светом промерцают эти три года в жизни Бакланова, - впереди Кавказ - колыбель его чудесной славы.

«Станица»,

г. Париж (Франция),

№30, апрель 1939 года.

Гоголь - Репин - Запорожцы

 

Гоголевский «Тарас Бульба» и репинские «Запорожцы» в нашем представлении являются неразрывно связанными друг с другом в изображении славного Войска Запорожского. Ис­тория этого Войска чрезвычайно интересна, но и весьма слож­на, - стоит ознакомиться хотя бы с многотомными трудами в этой области Д.В. Эварницкого, и, едва ли, достаточно знако­мыми широкой публике. Сечь, Запорожье, запорожцы - да ведь это Гоголь и Репин взяты вместе!

Гоголь собирался писать историю Малороссии, но вместо задуманного им многотомного исторического труда написал «Тараса Бульбу» - в историческом отношении вещь весьма неопределённую, что, конечно, не умаляет её очарования. Эта запорожская эпопея остаётся как бы вне времени, - как, впро­чем, вне действительности остаются часто у Гоголя и карти­ны Малороссии: величественный гром соловья, подоблачные дубы, редкая птица долетит до середины Днепра!

Быть может, своего Тараса Гоголь писал с кошевого Ивана Сирко, у которого также было два сына - Пётр и Роман, один из которых оказался изменником, указав дорогу янычарам в Сечь. Народные предания о Сирко в то время ещё были свежи, только два поколения отделяли Гоголя от эпохи запорожских войн и походов - его родной дед был писарем Запорожского войска. Гоголь слушал его «дивныя речи про давнюю старину, про наезды запорожцев, про ляхов, про молодецкие дела Под­ковы, Полтора-Кожуха и Сагайдачного...».

Репинская картина имеет точную историческую дату - это ответное письмо запорожцев на ультиматум турецкого султана Махмуда IV. Увы, сохранившийся текст этого письма, подпи­санного кошевым атаманом «Иваном Сирко зо всим кошом Запорожским», приведён быть не может: оно вне печати.

Для своей картины Репин искал подходящих типов, он их нашёл среди кубанских казаков - потомков запорожцев. Особенно много зарисовок он сделал в станице Пашковской...

«Станица» (Франция),

№ 31, июль 1939 года.

Понемногу обо всём

Атаман

 

Слово «атаман» (по малороссийски «отоман») некоторые производят от англо-саксонского и скандинавского Hedman, у немцев Hauptmann, - «гетман» у малороссийского, казаче­ства. По мнению других, слово «атаман» происходит от «ватамман» или «ватагаман», то есть, главный распорядитель артели, товарищества (ватаги), употреблявшегося в этом смысле в новгородских грамотах XIII века.

 

Есаул

От татарского - ясаул, в старину писалось: эсаул, прежде - звание, должность; в последнее время было чином в казачьих войсках, соответствующим чину ротмистра, капитана.

Звание же «войскового есаула» сохранилось лишь за дву­мя лицами, состоявшими при войсковом атамане: при выходе атамана на войсковой круг, они ему предшествовали, имея в правой руке насеку.

 

 

Станица

 

По объяснению профессора Н.И. Веселовского, слово «ста­ница» принадлежит к арийским языкам, в санскритском ко­рень его stha (стха) значит «стоять», отсюда sthana (стхана) - «место» или «местопребывание»; в древне-персидском языке слово это стало употребляться в смысле страны - «Индостан», «Курдистан», «Туркестан» и т.д. Казаки словом «станица» называли и отряды: «послать грамоту со станицей». «Зимовой станицей» называлось (по смыслу своего «зимования» на месте) казачье посольство в Москву. С.Ф. Платонов в своих «Очерках по истории смуты» (СПб., 1899 г., стр. 144) пишет: «Неуловимы в необъятных пространствах «Дикого поля» ка­зачьи отряды - «станицы», по тогдашним выражениям, «козаковали» или «чуряли», где и как хотели...».

 

Курень

 

По объяснению профессора И.П. Березина, слово «курень» принадлежит монгольскому языку, - «кюриэнь», и обознача­ет: «ограда, становище, круг». В древние времена племя схо­дилось на каком-нибудь месте в виде кольца, а глава его на­ходился в середине круга, это и называли «курень». От Запо­рожского казачества, где куренём называлось собрание станиц (или станицы), это слово перешло в другие казачьи войска, -главным образом, на Дон, где стало обозначать казачье жили­ще, его дом.

 

Приём в Сечь

Кто не помнит знаменитого гоголевского («Тарас Бульба») описания приёма в Сечь, в братство Запорожских каза­ков - «..А ну, перекрестись!».

Да иначе и быть не могло (и быть не может). Сечь всегда и для всех была раскрытою настежь, и единственным усло­вием для входа в нее была православная вера, однако, по сви­детельству Боплана (жившего между запорожцами в 1660 г.), принимаемый должен был доказать и свое удальство пере­плыть, например, знаменитые Днепровские пороги.

Очень характерный рассказ приводит Скальковский в своей истории «Новой Сечи» (т.е. последней), как один бывший за­порожец, в глубокой старости, описывал свой приём в войско: «...Итак, я пришел в Сечь и явился в курень, а як уже мене совсем приняли, то атаман, при собрании всех, отвел мени в курене три аршина в длину, та два в ширину, сказал: «Вот тебе домовина (т.е. гроб), а як помрёшь, то зробим еще короче...».

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: