4. 16 декабря

В 22 часа 25 минут 15 декабря экипаж «Ли‑ 2» отправился в пятый поисковый полет. Шли под низкими плотными облаками при попутном ветре. Долетели до горы Трилинген и стали совершать длинные поперечные галсы через каждые четыре‑ пять километров. Как и в предыдущем полете, сделали добрый десяток таких воздушных «разрезов», каждый протяженностью в тридцать – сорок километров. Наступило уже 16 декабря. В 1 час 50 минут ночи де Маре, сидевший на стульчике за командирским креслом, внезапно забарабанил кулаком по спине пилота с криком: «Look! » («Гляди! »)

Впереди слева едва виднелось микроскопическое оранжевое пятнышко – это была палатка.

До нее оставалось еще не меньше двадцати километров, и летчики не сводили глаз с этой точки среди снегов, а люди в поле зрения все не появлялись, и у каждого на борту самолета мелькала горькая мысль: опоздали… Но вот рядом с палаткой показалась крошечная фигурка, и – опять плохо: значит, только кто‑ то один уцелел!

В этот миг взыграла непогода. Просто неслыханное счастье, что поземка не началась несколькими минутами раньше, – сквозь снежные вихри ни за что не удалось бы обнаружить лагерь бельгийцев. Палатка моментально исчезла из виду, хотя она находилась уже совсем близко, но штурман успел засечь угловой курс на нее, и самолет сел в двух‑ трех километрах от лагеря посреди сравнительно ровного снежного поля.

Перов медленно рулил по направлению к невидимой палатке. Машина ползла вверх по довольно крутому склону, ползла натужно, так что перегревались моторы, а на «дворе», между прочим, было около двадцати градусов мороза. Двигатели у «Ли‑ 2» имеют воздушное охлаждение, необходимо было хотя бы ненадолго заглушить их, чтобы дать моторам остыть, но в этом крылся немалый риск: а вдруг потом не удастся завести моторы!.. Однако пойти на такой риск все же пришлось, и минут через пять ледяной ветер привел головки двигателей в норму. Машина снова двинулась в путь, в своеобразный слепой «полет»: один из механиков стал ногами на сиденье, высунулся в аварийный люк, с тем чтобы оказаться выше слоя низовой метели, и кричал пилоту, куда тому направлять самолет. Несколько раз пришлось останавливаться и «охлаждаться», а потом снова на ощупь ползти по склону.

Вдруг прямо перед носом «Ли‑ 2» вырос человек. Это был Гастон де Жерлаш, а рядом с ним стали, словно из‑ под земли, появляться другие бельгийцы, все в ярких разноцветных куртках. Распахнулась дверца в фюзеляже, из нее на снег посыпались люди, начались объятия, раздались восторженные возгласы. Один Перов не стал ликовать, а сразу же занялся делом. Убедившись, что самолет чуть ли не накрыл крылом палатку, он выключил двигатели, вылез, взял в руку лыжную палку и пошел прощупывать полосу для предстоящего взлета. Метров триста прошагал он по снежной целине при видимости метров двадцать, не более, и, оглянувшись однажды, не без тревоги увидел, что его следы тут же заносит метелью и он рискует безнадежно заблудиться, – только этого не хватало! Летчик возвратился к машине. Они пробыли в этой точке считанные минуты. Собрали и погрузили нехитрые пожитки путешественников и в 2 часа 15 минут ночи взлетели, в последний раз взяв курс на станцию «Король Бодуэн». С разрешения командира принц де Линь посидел несколько минут в кресле второго пилота, с благоговением держась за штурвал самолета‑ спасителя. Во всех углах машины шли сбивчивые жаркие разговоры о случившемся, о пережитом.

Как и подозревали наши летчики, у четверки бельгийцев уже не было продуктов, лишь жалкие остатки галет, по горсточке изюма на брата, крошки вяленого мяса. Отчаяние успело поселиться в их душах, они понимали, что товарищи на берегу бессильны, что помощь может прийти только с неба, но сколько ни ломали головы, не в состоянии были сообразить, чей самолет и с какой стороны прилетит к ним, в Кристальные горы. О советских пилотах бельгийцы, по чистосердечному их признанию, совершенно не думали…

За жизнь всей четверки, слава богу, можно было не опасаться, но утомлены они были крайне, геодезист Лоодтс не смог даже без посторонней помощи взобраться в фюзеляж. К слову сказать, Лоодтса, самого пожилого в группе, советские люди спасли дважды. В 1945 году его, участника бельгийского Сопротивления, заточенного фашистами в концлагерь на севере Польши, освободила Советская Армия. В светлую морозную летнюю антарктическую ночь 16 декабря 1958 года едва стоявшего на ногах Жака Лоодтса бережно усадили в свой самолет советские летчики.

Де Линь разулся, и все увидели большие кровавые раны на его стертых ногах. Накануне дня своего спасения бельгийцам удалось за сутки пройти… два километра. Очевидно, в последующие дни пройденные расстояния измерялись бы уже не километрами, а метрами!

Пока летели к побережью, радист Зорин сообщил в Мирный радостную весть и передал руководству Третьей САЭ благодарственную радиограмму де Жерлаша на английском языке. Она начиналась так: «Мы очень признательны вашим друзьям, русским летчикам, которые нашли нас сегодня, когда мы очень медленно и мучительно шли к нашей базе…» Борис Семенович Бродкин потом с удовольствием рассказывал, как, переводя английский текст, он вдруг запамятовал, что означает слово «painfully» (его можно перевести и «мучительно», и «болезненно»). Тогда де Линь довольно чувствительно стукнул своего спасителя по спине, и штурман мгновенно вспомнил! Ныне радиограмма в числе других реликвий тех дней представлена на специальном стенде в Музее Революции в Москве.

Надо ли говорить о том, как встретили их на бельгийской базе?! Экспедиционный повар барон Ги закатил грандиозный ужин – или ранний завтрак – в полчетвертого ночи, и по поводу той трапезы бельгийцы высказались единодушно: за все время зимовки они ни разу не наблюдали и сотой доли подобного поварского рвения (кое‑ кто даже украдкой жаловался гостям на своего титулованного кормильца).

Долго длиться праздничное застолье, однако, не могло, нужно было снова лететь и снова – в глубь Антарктиды: де Жерлаш упросил Перова доставить его к горе Трилинген, к вертолету, чтобы «раскочегарить» стрекозу, их единственное отныне воздушное транспортное средство. Полет туда и обратно с пятиминутной посадкой занял ровно три часа, после чего можно было с чистой совестью собираться домой, в Мирный. Но пурга задержала экипаж еще на полтора суток, подняться в воздух удалось лишь утром 18 декабря.

Ветер, против ожидания (и против сложившихся как будто воззрений синоптиков‑ теоретиков), добрую половину маршрута вновь был попутным, и летчики восприняли это как подарок фортуны, как награду за содеянное. Не понадобилось садиться на японской станции и брать там оставленную про запас бочку с бензином – пошли напрямик к Моусону. Австралийцы ликовали так, словно это их соотечественников спасли наши пилоты! Они усиленно зазывали погостить, хотя бы переночевать, подготовили умопомрачительный банкет, но Перов в своей решимости лететь дальше без промедления был совершенно неумолим. И тогда австралийские зимовщики доставили прямо к самолету все содержимое праздничного стола, вместе с хрустальными бокалами и накрахмаленной скатертью!

Еще во время посадки в Моусоне 12 декабря второй пилот Афонин получил от кого‑ то из австралийцев любительскую кинокамеру с большим запасом кассет. Его умоляли снимать как можно больше, снимать все эпизоды предстоящего спасения. Афонин, страстный любитель и фото‑, и киносъемок, охотно взялся за дело и аккуратно снимал все, что происходило в течение той незабываемой недели. Теперь, на обратном пути, он возвратил владельцам и киноаппарат, и отснятые пленки. В итоге получился захватывающий документальный фильм, который, если верить рассказам очевидцев, шел в Москве во время какого‑ то международного конкурса документальных (или короткометражных) лент, не говоря уже о том, что эти кадры прошли по кино‑ и телеэкранам многих стран мира. Жаль только, что ни один из советских участников событий, запечатленных в картине, ни одного кадра так и не увидел!

Когда самолет находился между Моусоном и Мирным, на борт неожиданно поступила радиограмма из Москвы. Правительство поздравляло экипаж с выполнением задания. «Ваш подвиг высоко оценен советским народом», – говорилось в тексте радиограммы, одновременно с которой был передан Указ Президиума Верховного Совета СССР. Летчик Перов награждался орденом Ленина, остальные члены экипажа – орденами Трудового Красного Знамени, переводчик – орденом «Знак Почета». Кажется, это был первый случай в истории полярной авиации (да только ли полярной? ), когда герои узнали о наградах прямо в небе!

В 2 часа 25 минут ночи 19 декабря «Ли‑ 2» сел в антарктической столице. Миновала неделя со дня вылета. За это время был совершен перелет до станции «Король Бодуэн» и обратно общей протяженностью шесть тысяч километров, что заняло двадцать девять часов полетного времени. Двадцать четыре часа продолжались поисковые рейсы, и было покрыто расстояние в пять тысяч километров. В итоге за пятьдесят три часа пребывания в небе машина прошла одиннадцать тысяч километров над морями, берегами, скалами, ледниками, горными цепями Антарктиды, экипаж совершил несколько посадок на побережье материка, пять посадок (и взлетов) в глубине континента. Летчики разыскали и спасли людей, уточнили в ходе полетов географическую карту, координаты ряда объектов, их конфигурацию и высоту. Получили свое законное место на карте дотоле мало кому известные Кристальные горы, ныне – горы Бельжика. Гора Сфинкс стала называться горой Принца де Линя, одна из соседних вершин – горой Перова. А когда Третья САЭ в полном составе уже плыла на Родину, судовые радисты приняли радиограмму от австралийских геологов – они просили наших летчиков дать согласие на то, чтобы одна из недавно обнаруженных в Антарктиде горных цепей называлась отныне именем их славного экипажа.