Совесть каждого

С утра лекция по математике. После обеда лекция по астрономии. Таковы теперь обязанности профессора Мартина Почобута. Лекции в малой аудитории под низким сводчатым потолком, для небольшой группы студентов и, конечно, на латыни, ибо считается, что только на этом классически строгом языке может говорить высокая наука.

Главное время поглощает, конечно, обсерватория. Особенно после того, что здесь недавно случилось. «Казус белли», выражаясь латынью. Профессор Ян Накцианович, занимавший пост директора обсерватории после смерти ее основателя Жебровского, оказался не ко двору. Он не был большим знатоком астрономии, не мог наладить серьезных наблюдений. И к тому же впал в прегрешение. Ксендз по духовному званию, он был неосторожен в вопросах философии и позволил себе прельститься идеями Христиана Вольфа. Крупный немецкий ученый, автор обстоятельных сочинений по философии, психологии, этике, физике, математике оказывал сильное влияние на многие умы. У него в Марбургском университете слушал лекции Михайло Ломоносов из России и перевел в кратком изложении известную «Вольфианскую экспериментальную физику». Вольф, между прочим, создал и свое учение о нравственности, из которого следовало, что главное достоинство человека – в его личном самосовершенствовании. Вот это и вызвало негодование отцов‑ иезуитов. Как! Значит, не безусловное следование установлениям и канонам, а вольное разумение? Не полное подчинение сверху донизу, а совесть каждого? Угроза всему, на чем держится система ордена. Недаром учение Вольфа пришлось по вкусу таким отступникам, как Вольтер и Дидро.

В дело вмешался сам провинциат – представитель генерала ордена по Литве. Накцианович должен был прекратить чтение лекций, был отстранен от управления обсерваторией, а затем и вовсе покинул академию, Вильно. Переехал в Гродно, забросил занятия естественными науками, философией и стал преподавать только чисто церковные предметы. Искупление вины? Но какой урок! Показательный для всех урок.

Волей того же провинциата директором обсерватории был определен Мартин Почобут, облеченный доверием ордена. Совет академии присвоил ему звание профессора.

В обсерватории все оставалось примерно таким же, что и три с лишним года назад, перед его отъездом. Академическое начальство, видно, не очень‑ то проявляло щедрости на улучшения. Да и само помещение, несмотря на довольно импозантную парадную часть, не было еще завершено. Все требовало наведения порядка. Наладить программу наблюдений. И прежде всего осуществить то, ради чего здесь все было когда‑ то затеяно: определение географических координат по Литовскому краю. Обозначить точно свой научный адрес на земном шаре.

Молодой бакалавр наук, назначенный ему в помощники, оказался как нельзя кстати. Окончивший академию‑ университет с отличием. И весьма осведомленный в астрономии, – можно передать ему часть лекций. Аккуратный в обращении с приборами и инструментами, – может ассистировать при наблюдениях. Серьезный не по годам, исполнительный, опускающий взор в разговоре со старшими – признак хорошего иезуитского воспитания. Андрей Стрецкий – член Святого общества Иисуса.

Представляя Почобуту конспект своих первых лекций, он красочно изложил систему Птолемея. И тщательно обошел все явления, которые могли бы вызвать у слушателей ненужные вопросы. Вполне осмотрительный молодой человек. Но и Почобут согласно кивнул, просматривая конспект, не предложил что‑ либо изменить в этом смысле. Оба соблюдали друг перед другом «правила игры». Остальное – совесть каждого, и каждый хранил ее про себя.

В одном из шкафов в большом зале обнаружили они в темной глубине любопытную игрушку. Какой‑ то искусный мастер соорудил систему деревянных шариков, бегающих при вращении рукояти по проволочным кругам, – возле одного центрального шарика, самого большого. Да ведь это же Солнце с планетами! Вот и знак на большом шарике: черная точка внутри круга. Астрономический символ Солнца. А вот шарик, на котором кружок с крестиком, – Земля. Шарик такой же маленький, как и остальные планеты. И бегает он при вращении рукояти наряду с ними, по своей орбите. Земля обращается вокруг Солнца.

Внимательно осмотрели они игрушку. Пробовали приводить в движение. Модель Коперниковой системы мира. По всему – сделанная уже достаточно давно. Кому же она понадобилась, если на лекциях демонстрировать такую игрушку, конечно, не могли? Слишком было бы явным, демонстративным нарушением папских, орденских установлений. Заманчивое зрелище еретической системы. Но слово о ней все же пробивалось время от времени в академических стенах. Можно вспомнить. Еще в прошлом столетии, в самый разгар крестового похода против Коперника, профессора Андрюс Миляускас и Освальд Кригер, читавшие математику и физику, касаясь вопросов мироздания, говорили не только о великом Птолемее, но упоминали и о том, что есть и другая система, предложенная польским астрономом Николаем Коперником. Может быть, говорили о ней с осторожностью, как об одной из гипотез, но говорили. И писали в своих учебниках. А учебники издавала сама академия. «Типография Академии Общества Иисуса» – обозначалось на заглавном листе.

Чей‑ то недосмотр? Нет, при всех строгостях и запретах орден вынужден был здесь, в отдаленном Литовском крае, глядеть иногда сквозь пальцы на вольности некоторых профессоров. Выдающиеся профессора. Авторитет академии. Как же иначе удержать в своих руках дело высшего образования юношества? Ведь можно и растерять свое стадо. Гибкость по необходимости. А уж каждый профессор поступал «по совести каждого».

Пусть модель‑ игрушку и не показывали публично на лекциях. Но в своем‑ то тесном кругу преподавателей, ассистентов позволяли себе иногда ею забавляться. Знание для немногих.

И вот уже в недавнее время. Профессор Жебровский, создатель академической обсерватории. Он предлагал некоторым своим ученикам задачу: как объяснить по той или иной системе мира смену дня и ночи, времен года… и по системе Коперника тоже. Не отдавал ей предпочтения, но и не умалчивал о ней. Он тоже был членом ордена. А вот все же… Осмеливался преступить. Потому ли, что имел очень большой вес в академии? Или сознавал уже свой близкий конец из‑ за тяжелого недуга? Только ли потому…

А после него модель эта оказалась и вовсе упрятанной под запор.

Стрецкий бросил испытующий взгляд на Почобута. Тот сказал:

– Надо обтереть пыль… И поставьте обратно.

Помощник с готовностью задвинул модель вновь подальше в глубину шкафа. Каждый остался при своих мыслях.

Скорее, скорее от всего этого в башню для наблюдений!