 |
И чашу наших жизненных весов уравновесить маленьким подарком...
|
|
|
|
И, в ожиданье будущих чудес, застыну на заснеженной аллее, и в бесконечность мартовских небес, умчусь, как птица, крыльев не жалея. А солнце упадет на купола и отразится радугой в капели. И мне о том, как прежде здесь жила, шепнут негромко старые метели. Сгоняю в Гатчину - ведь это так легко! Пусть прошлое опять ко мне вернется. И в синем небе где-то далеко душа к душе тихонько прикоснется...
В Гатчине, как ни странно, еще лежал снег. Уже слегка подтаявший, сверкающий льдистым блеском под лучами яркого мартовского солнца, он тонким слоем покрывал дорожки парка. И лишь кое-где по берегам Белого озера виднелись темные проталины. Освободившаяся ото льда озерная гладь весело блестела и переливалась серебристой рябью, набегающей от порывов прохладного ветерка. И у края воды, в полном соответствии с текстом «Угла Невского», деловито шлепали толстенькие утки.
Стены дворца, в это ясное весеннее утро, казалось, были вылеплены из солнечного света. Каждый камень лучился, наполненный ровным, мягким золотистым сиянием. А легчайшее кружево инея, укрывшее ветви парковых деревьев, вспыхивало и мерцало искрами серебра.
Я шла, светло и безмятежно улыбаясь своим мыслям. В только что перечитанном «Перстне императора» герои попадали в Гатчину летом, и их сразу же вовлекал в свой веселый водоворот пышный и яркий исторический фестиваль. Но сейчас на Дворцовой площади и на аллеях парка царила тишина, прерываемая разве что пересвистами синичек. И мне подумалось, что сегодня любимый дворец императора похож на Замок Спящей Красавицы.
Он еще скован зимним сном, еще погружен в беззвучие и грезит о балах и парадах далекого прошлого.
Но пройдет еще пара дней и Принцесса Весна ступит своими зелеными туфельками на заснеженные дорожки парка. Заливаясь веселым смехом, потекут веселые ручьи, согревшиеся поляны укроет ковер подснежников. Запоют скрипки в Павильоне Венеры. И толпы людей вновь хлынут в распахнутые ворота замка, изумляясь, поражаясь, радуясь вечной красоте и романтике. Впрочем, тогда, пожалуй, здесь станет несколько шумновато. Лучше прогуляться по знакомым залам сейчас, когда посетителей в Гатчине почти нет. И только я успела додумать эту мысль до конца, как толпа туристов, выкатившаяся из какого-то автобуса, бодро топоча, и что-то выкрикивая понеслась через площадь прямиком во дворец. Саша и Дина, шагавшие немного впереди меня, тут же остановились.
|
|
|
- Давайте не пойдем пока в музей - предложил юноша. – Подождем чуть- чуть, пока наплыв посетителей схлынет. Тем более, что сегодня такой чудесный солнечный день. Хочется провести его на воздухе.
- А куда же мы пойдем? – поинтересовалась Дина. – Вдоль Белого озера мы уже прогулялись и на Горбатом мосту постояли.
- Так ведь парк же этим не ограничивается - заметил Саша.
И заговорщицки подмигнул нам.
- Я хочу, дорогие дамы, показать вам парочку очень интересных мест! Ручаюсь, ни один экскурсовод их не знает. Правда, для этого придется отойти от дворца и углубиться подальше в парк. Но дело того стоит, уверяю вас!
- Саша, ты нас интригуешь! – засмеялась девушка. – Ну ладно, веди нас, Сусанин, в свои заповедные места.
И мы пошли мимо забавного березового домика и портала «Маска» прямиком к воротам в парк «Зверинец». День разгорался все ярче, и золотые солнечные зайчики вовсю играли в воде, отбрасывая веселые блики на могучие замшелые стволы кленов и лиственниц, растущих у воды. По дороге мы еще успели присесть на оттаявшую лавочку и выпить из термоса горячего чая.
И «заточить» вчерашнего салатика, заботливо прихваченного из кафешки.
|
|
|
- Я всегда сюда с собой чего-нибудь беру – сказала я, запихивая в рюкзачок пустой термос. Потому, что знаю, что Парк так просто не отпустит. Тут вообще можно сутками бродить. Причем, в любое время года. Если бы можно было родиться, кем захочешь, предпочла бы стать белочкой в гатчинском парке…
- А почему не птичкой? – со смехом спросила Динка. - Можно весь год здесь жить. И на юг улетать не надо.
- Дык я и так уже – Ворона – вздохнула я.- Белочкой как-то солиднее…
- Мы сейчас идем вдоль Теплой речки - пояснял Саша. – Вода в ней не застывает даже в самые суровые зимы. А от Теплой речки до Холодных ванн, построенных еще при Петре Первом, тянется небольшой канал. Многие почему-то называют его Павловским каналом. Кстати, милые дамы, а вы как думаете – почему?
Я бы многое могла сказать в ответ на этот вопрос. Но решила промолчать и дать слово Дине. И не ошиблась!
- Потому что этот канал прямой и стремительный. Как сам император или его шпага – тихо, но уверенно произнесла девушка.
И добавила, внимательно взглянув на меня:
- Вчера на рассвете, когда вы, Женя, уснули, я немного почитала ваш роман. Образ Павла Петровича у вас получился необыкновенно живым и ярким!
- Спасибо на добром слове - улыбнулась я. - Всегда приятно получить комплимент от профессионала. Я редко пишу от мужского лица. Совсем не чувствую эту энергию, не умею и не хочу лезть мужчинам в голову, потому что знаю, что все равно ничего там не пойму. Но иногда слова и, правда, не спрашивают автора – они просто приходят. Так случилось и с этой историей, которая вошла, не постучавшись, и распорядилась, чтобы я ее записала.
Попутно я заметила, что Саша прямо-таки просиял, когда Дина так хорошо сказала об императоре. Кстати, интересно, откуда родом наш новый знакомый? Не из Гатчины ли? Ведь здесь практически все местные жители отзываются о Павле с неизменным уважением и восхищением. Надо бы чуть позже расспросить юношу. А наша экскурсия тем временем продолжалась.
- Обратите внимание – по берегам канала стоят массивные деревянные сваи.
- Ага! Стройными рядами, как гвардейцы на параде – кивнула Дина. - Саша, а для чего они нужны?
- Эти сваи держат на своих дубовых спинах расползающиеся берега. Кстати, воды здесь очень чистые, ведь Императорские ванны питают многочисленные подземные родники, да и в самом канале их не мало. У него даже приток есть – ручей с Топкого острова, куда пол- Гатчины за родниковой водицей ходит. Летом можно увидеть, как в хрустальной воде снуют плотвицы, окуни, щурята.
|
|
|
- Саша, я кажется, догадалась! Ты – биолог! – бросив на юношу кокетливый взгляд, вдруг заявила девушка. – И работаешь в этом парке, изучаешь его флору и фауну.
А вот после этих слов наш знакомый почему-то погрустнел.
- Нет, это не так – негромко произнес он. - Я артист, точнее… собирался им стать. Впрочем, не важно! Давайте лучше подойдем поближе к воде. Смотрите, по берегу канала идет оживленная дорога, по которой гатчинцы спешат в парк и обратно. Все стараются быстро пройти этот неинтересный с виду участок. На что смотреть? Вода да кусты. Но некоторые останавливаются взглянуть на воды и… остаются завороженные. Потому что самым терпеливым и внимательным канал может показать настоящие чудеса! Идемте, дамы!
И мы подошли к бегущей воде.
- Смотрите, что это за забавная птичка там сидит? – со смехом воскликнула Дина. - Сама темно-коричневая, манишка на груди белая.
Прямо какой-то мини-пингвин. Ой, мамочки, что она делает?!
Девушка ахнула, потому что загадочная птичка вдруг нырнула в воду, замахала под водой крыльями и, как заправский водолаз, принялась бегать по дну, что-то собирая.
ГЛАВА 11. Ворон смакует лужи, словно ценитель - вина.
- А вот вам первое чудо! – Саша снова сиял от удовольствия, что ему таки удалось нас удивить. – Это оляпка, водяной воробей. То есть единственная птица из отряда воробьиных, которая умеет нырять. Она не просто ныряет, а бегает по дну, добывая себе пропитание. Причем, как настоящий спортсмен-водник, учитывает все особенности водного потока. Смотрите, все время поворачивается к сильному течению то грудью, то вполоборота, быстро и ловко меняя положение крыльев.
- Такое впечатление, что она на дне фламенко танцует - восхищенно прошептала Дина. - А ведь, правда – чудо! Маленькая крылатая русалочка!
|
|
|
- Хочешь увидеть другие чудеса? – лукаво поинтересовался юноша.
Девушка торопливо закивала.
- Тогда идем дальше!
Мы отошли от канала и снова углубились в парк. И вот тут чудеса, действительно, посыпались на нас, как кролики из шляпы фокусника!
Сначала мы увидели на подтаявшем снегу тонкую полоску аккуратных следов с овалами подушечек лап и черточками коготков. А потом за деревьями вспышкой яркого пламени мелькнул рыжий хвост! Не успела я сказать «Ай», как Дина, запрокинув голову к небу, радостно завопила:
- Вы только гляньте, красота какая! Гуси домой летят!
В яркой синеве неба плавно летел гусиный клин. Вероятно, один самых первых этой весной. Тут голова у меня окончательно закружилась.
- Воробьи, пусть даже водяные, лисы, гуси… Это что - весь животный мир наших с подружкой сказок собрался сегодня в Гатчине, чтобы поприветствовать меня?! Ну и ну! Не хватает только говорящего ворона!
Вместо ворона на ближнюю осину сел огромный черный дятел-желна.
И начал методично долбить дерево, не обращая на нас ни малейшего внимания. Саша посвистел птице. Дятел прислушался, оглянулся и продолжил долбить дальше с видом говорящим что-то вроде:
- Ладно, делай, что хочешь, мальчик, только не мешай.
Не знаю, сколько бы еще продолжалась наша прогулка, если бы юноша не заметил, что моя подружка уже зябко кутается в шарф. И потирает ладошки в красивых, но слишком тонких для северного леса перчатках.
- Озябла? – Саша бережно взял руки Дины в свои.
Стянул перчатки, растер ее побелевшие пальцы. А потом поднес к губам ладони девушки и осторожно на них подышал. Дина замерла, не сводя с юноши нежного и удивленного взгляда. Саша поймал ее взгляд и смущенно улыбнулся. Так они и застыли на какое-то время, глядя друг на друга.
Я сначала отошла в сторонку, немного потопталась под деревом, любуясь невозмутимым пернатым тружеником в красном берете. А потом тактично кашлянула.
- Прошу прощенья, молодые люди, но может, нам уже пора возвращаться в музей? День за половину перевалил, в лесу становится сыровато и неуютно. Давайте продолжим знакомство с Гатчиной в более теплом местечке.
Саша и Дина одновременно кивнули. И мы двинулись в обратный путь.
У самого входа во дворец мы наткнулись на большой плакат.
Ярко-красные буквы на черно-белом фоне гласили: «В их судьбе – опаленная Гатчина». Выставка, посвященная Дню Освобождения города от немецко-фашистских захватчиков. Саша, до этой минуты беспечно беседовавший с Диной, увидев этот плакат, резко остановился, словно бы налетел на невидимую стену. Он сразу замолчал и даже вздрогнул. Веснушки темными крапинами проступили на побледневшем лице.
|
|
|
- Что с тобой? – удивилась я. – Тут такие выставки каждый год устраивают.
26 января – день, когда наши фашистов из Гатчины выбили.
Дина ничего не сказала. Лишь бросила на юношу тревожный взгляд и ласково коснулась его плеча. Саша моргнул, провел рукой по лицу, словно приходя в себя, и сказал почти спокойно.
- Да, я в курсе про 26-е число. Просто немного удивился, что выставку до сих пор не убрали.
- Тут, наверно, страшные бои шли - вздохнула девушка, вглядываясь в картину, висевшую возле плаката. Там была изображена группа бойцов на фоне обгоревшего и пробитого пулями красного знамени. Перед солдатами дымились безжизненные развалины.
- Это так - тихо ответил Саша. – Город горел, подожженный отступающими гитлеровцами. Горел большой Гатчинский дворец. На Коннетабль, то есть на обелиск, мимо которого мы проходили, была прибита огромная свастика.
И наши бойцы наводили орудие, чтобы сбить ее прямой наводкой.
Он вздохнул.
- Старинные пушки с Дворцовой площади исчезли. Наверно, были пущены фашистами на переплав. А вот статуя императора Павла 1 каким-то чудом уцелела. Когда мы пробирались к входу во дворец, то тут, то там рвались мины…
- Когда МЫ пробирались?! – ошарашенно пронеслось у меня в голове. – Что наш знакомый имел в виду?
Но спрашивать Сашу пока что ни о чем не стала. А он продолжал рассказывать, стиснув кулаки, и глядя прямо перед собой неподвижным взором:
- Так вот когда мы…ну, то есть советские солдаты прорвались к собору, то сразу же обратили внимание на массивную железную дверь, ведущую в его подвал. Не знаю даже, почему она привлекла внимание освободителей. Наверно, «включилось» какое-то шестое чувство. Солдаты вскрыли ее – и что же? Все подвалы оказались битком набиты людьми. Они робко выходили оттуда, сперва глядя на своих спасителей с опаской. А потом увидели звезды на шапках и бросились к ним! Люди плакали, а в их широко открытых глазах горела безумная радость: освободились!
Юноша снова замолчал. Мне показалось, что сейчас он четко видит все, о чем рассказал нам. Пламя над Гатчиной…
Дымящиеся стены дворца, обгоревшие остовы деревьев в парке…
- Ты так говорил сейчас… - Дина покачала головой. - Как будто сам сражался в том бою.
Саша улыбнулся.
- Просто мне здесь дорог каждый камешек. Каждый листок на старой липе, каждый завиток на лепнине Белого зала. Понимаешь, в 1944 году не здания, не вещи гибли. Живые существа! Для меня, по крайней мере.
- И не только для тебя, дружище, - отозвалась я. – Я читала, что простые горожане помогали сотрудникам музея вывозить все ценности из дворца. Некоторые даже отказывались эвакуироваться, пока не спасут максимальное количество экспонатов. Отправляли с последними отступающими частями бесконечные тюки и ящики с картинами, статуями и прочими раритетами, а сами оставались в Гатчине, хотя немец уже был рядом. И многие из спасителей музея погибли при первых бомбежках под обломками дворца.
- Да. Все так и было, - Саша снова помрачнел.
Но потом поднял голову и торопливо сказал:
- Заговорил я вас тут совсем. И загрузил своими военными рассказами. Давайте пройдем в музей, что ж на пороге стоять?
- Только на эту выставку пойдем обязательно! – твердо сказала Дина. – Надо отдать дань памяти героям.
- Согласна полностью! – подхватила я. - Но давайте сначала пройдемся по Мраморной лестнице. Ее же отреставрировали совсем недавно. Мне, например, интересно!
- «Сначала» хотелось бы … руки помыть – вздохнула Динка.
- А, ну да. Ща соображу, где тут у нас чего - улыбнулась я. - Представляешь, я сюда уже лет восемь приезжаю, а до сих пор в коридорах первого этажа путаюсь. У одной моей знакомой, кстати, тут одноклассница много лет работает экскурсоводом. И тоже говорит – «не люблю по первому этажу ходить – боюсь потеряться».
- Гатчинский дворец – самый большой в Европе – сказал Саша. – Так что не мудрено. Ладно, дамы, мойте свои лапы, а я пока гляну, где тут чая горячего выпить для начала. Чтобы потом ни на что не отвлекаться.
- Не надо чая – хмыкнула я. – У меня тут есть знакомый кофейный аппарат. – Я всегда у него пасусь. Бутерброды в рюкзаке еще остались. Так что – будем экономить. Лучше лишнюю выставку посетим, если что.
Заветный кофейный аппаратик обнаружился довольно быстро. И мы, прихватив живительный напиток, уютно разместились на небольшой банкетке под окном.
- Скажите, Женя, - сказала Динка, глядя в старинное окно и грея озябшие руки о пластиковый стаканчик. – А, правда, что император отсюда так и не ушел?
- Думаю – да. Но об этом лучше «музейных» спрашивать. Они с ним чаще меня встречаются – улыбнулась я. – Мы-то с ним только на страницах наших фэнтэзи встречаемся.
- Но вы его любите…
Я пожала плечами.
- Автор всегда любит своего героя. Другое дело, что к некоторым, относишься особенно нежно.
- «Посылаю тебе безымянный прощальный поклон.
С берегов, неизвестно каких. Да тебе и неважно» - вдруг сказал Саша.
- Ага. Правда, Бродский имел в виду что-то свое. Но приветы мне часто прилетают. Потом расскажу, если успею. А сейчас надо поторопиться – чтобы по экспозициям галопом не нестись. В глубины истории надо погружаться…
- Медленно и плавно, – перебила меня Динка.
- Вот именно! – улыбнулась я, вспомнив, что герой «Перстня императора» произносил эту же фразу при весьма занятных обстоятельствах.
- А вот мне с уроками истории в школе не повезло…
Неожиданно произнес Саша.
– Училка свой предмет не любила, а детей она любила еще меньше.
И я из двоек по истории не вылезал. Потому, что любил задавать на уроках «неудобные вопросы». К примеру, почему Екатерину называют «по-европейски просвещенной императрицей», а Павла «солдафоном и самодуром»? Если именно император, взойдя на престол, объявил приказ об амнистии всем писателям и издателям журналов, которых при его матушке отправили в Сибирскую ссылку или заточили в Шлиссельбургской крепости. Обычно после таких вопросов наша Гусыня Крокодиловна… то есть Галина Константиновна краснела, как помидор, и орала, что параграф учебника не надо понимать. Его надо учить! Но, несмотря на все параграфы дурацких учебников, я продолжал верить, что среди такой красоты и рыцарской романтики мог жить только очень хороший человек!
- Ты родился и вырос в Гатчине? – поинтересовалась Дина.
- Да, это моя родина. Кстати, о рыцарях - Саша усмехнулся. - Как-то лет в двенадцать взял я почитать в городской библиотеке книгу Вальтера Скотта «Айвенго». Пухлую такую, от времени растрепанную, так что страницы выпадали. И, как говорится, понеслось! Мы с ребятами устроили во дворе что-то вроде тайного рыцарского ордена. Со своим гербом и девизом. Настругали мечей из палок и на заросшем пустыре начали устраивать турниры и поединки. А мне тогда - юноша смущенно улыбнулся. - В общем, нравилась одна девчонка. Ниночка из параллельного класса. Тоненькая такая, со светлой челкой и двумя косичками. А жила моя «принцесса» на улице, где всегда толклась какая-то шпана. Ну, рыцарь же обязан защищать свою даму сердца! И я стал провожать Нину до дома. А поскольку из городской библиотеки я, практически, не вылезал, то в портфеле у меня, кроме учебников всегда лежало несколько толстых томов «Библиотеки приключений». Так вот, я выяснил – если таким грузом знаний треснуть, как следует, хулигана по башке, то умнее он, конечно же, не станет. А вот вежливее – наверняка!
Мы с Динкой весело хихикали, слушая рассказ нашего «рыцаря».
«И злодея следам не давали остыть, и прекраснейших дам обещали любить, и друзей успокоив, и ближних любя, мы на роли героев вводили – себя»
- вовремя ввернула я знаменитую фразу из Высоцкого, заметив, что
девушка поглядывает на юношу с искренним восхищением.
- А закончилась эта история весьма печально - вздохнул Саша. - Потому что о нашем «тайном ордене» каким-то образом прознала вредная историчка.
Ну и закатила скандал на все школу! Мол, школьники в своих играх изображают врагов нашего государства!
Проклятых «псов-рыцарей», с которыми Александр Невский сражался. Меня даже к директору вызывали! В общем, игры закончились, а Нина вскоре с семьей переехала в другой город…
- А ты в душе так и остался рыцарем - тепло улыбнулась юноше моя подружка.
Он опять смутился, даже покраснел немного. И чтобы перевести разговор на другую тему, торопливо вскочил с банкетки, и предложил:
- А теперь давайте все-таки совершим прогулку по рыцарскому замку. Кстати, на Мраморной лестнице я тоже еще не был после реставрации.
- Но начнем мы, пожалуй, все-таки, с Кинозала – сказала я. - Как говаривал Владимир Семенович: «Вкусное – на третье». А пока – поговорим о грустном.
ГЛАВА 12. Я сойду к тебе с этих, сгоревших почти, страниц…
- У меня, как и у Саши, отношение к Гатчине – особенное. Хотя, в отличие от него, я родилась и выросла достаточно далеко отсюда. И до определенного момента даже названия такого не знала. И когда первый раз приехала в Ленинград, к тому самому своему милицейскому дядюшке, сюда даже не заглянула. Съездила в Павловск – там моя мама до войны жила, когда в своем кино - инженерном институте училась. В – Петергоф. На фонтаны посмотреть. В Пушкин – Лицею поклониться. А Гатчина осталась в стороне. Тут, когда я студенткой была, и смотреть-то было не на что. Потом дядюшка в Москву переехал – и ездить стало не к кому. Да и мне не до того было: я институт заканчивала, замуж выскакивала и прочими семейными ценностями тогда интересовалась. А когда дети выросли, родители ушли, а семейная жизнь накрылась "медным тазом», я вдруг оказалась вольной птицей. И понесло меня по фестивалям. На одном из них познакомилась с барышней. Она тут недалеко от кирхи живет, точнее – жила. Вот она меня к себе в гости и затащила. Дабы я к ней приехала – стихов почитать. Есть у меня и такое пятно в биографии. А куда мы с ней первым делом гулять пошли? – Конечно же, во дворец! Ну, я влюбилась в него и пропала. Теперь по несколько раз в год сюда приезжаю. Сейчас-то есть на что полюбоваться! А, когда я первый раз в него зашла – кругом сплошные следы войны были. Их и теперь хватает – но тогда у меня особенно грустное впечатление осталось. Мне ведь тоже кажется, что камни, книги, картины – живые! И, когда они гибнут, вместе с ними умирают архитекторы и художники. Не говоря уже о писателях и поэтах…
А в Гатчинском дворце фашисты уничтожили все, к чему их поганые руки прикасались! Пьяные немецкие офицеры поднимались на Сигнальную башню дворца и ради развлечения сбрасывали оттуда различные фарфоровые предметы. А ведь до войны дворец называли пригородным Эрмитажем благодаря богатейшей коллекции, включавшей более 54 тыс. экспонатов.
В музее была также научная библиотека с почти 24 тыс. томов книг и журналов, и фототека, включавшая около 13 тыс. фотографий и негативов.
В результате крупного пожара во дворце рухнула кровля, сгорели перекрытия и оконные рамы, погибли все плафоны, паркеты, двери наборной работы, огонь уничтожил значительную часть внутренней отделки.
Не все, конечно, сгорело, но вывезли отсюда много чего. Розыск и возвращение экспонатов Гатчины были начаты сразу после освобождения. Крупнейшей находкой стали 465 картин из коллекции Гатчинского дворца, обнаруженные в Рижском замке. В июне 1944 года из Пудости была привезена найденная там мебель: из комнат Николая I и главным образом Александра III - столы, шифоньеры, кресла, стулья типа жакоб, из парадных комнат XVIII века - экран Зеленой угловой и консоль из Греческой галереи — всего 107 предметов. Из воинской части были получены мраморные рельефы из Туалетной Марии Федоровны - римские императоры, из клуба Авиабазы - скульптура “Младенец Геркулес” из личных комнат Павла Первого.
Грабеж, кстати, проходил не спонтанно. Хотя нижние чины тоже, наверное, не отказывали себе в удовольствии чего-нибудь хапнуть. Как без этого?
Но команда “Кунсткомиссион”, вывозившая в Германию ценности из дворцов в пригородах Ленинграда, действовала на основании рекомендаций, подготовленных искусствоведами. Отечественные историки называют имя наиболее известного из них - Нильса фон Хольста, ведущего эксперта по вопросам искусства. Он руководил внешними связями берлинских музеев и в этом статусе в 1941 г входил в состав культурной комиссии, работавшей в Москве, Ленинграде и Литве. В 1940 году он обязал руководителей всех немецких музеев собрать для него информацию о хранившихся в советских музеях экспонатах, “которые могли бы с любых точек зрения стать ценным вкладом в немецкую культурную сокровищницу”. В районе действия группы армий “Север” имел хождение особый перечень, подготовленный по указанию Гитлера. В нем содержались данные о 55 объектах с точным указанием их местоположения. Такая вот предыстория. Даже не знаю – ЧТО меня здесь больше бесит? – Цифры или наглость немецкая? Вот ты живешь себе в доме, и даже не подозреваешь, что и дом уже поделили, и барахлишко твое себе расписали. И могилку для тебя почти что выкопали! Жесть, короче!
Культурная Европа, мать ее, во всей красе!!! Хотя, конечно, зачем русским варварам – музейные ценности? А теперь прервем мою речь, и пойдем смотреть – как дворец горит…
И я толкнула дверь кинозала. Но выдержать эти несколько минут кинохроники, было выше моих сил. Под тревожные звуки музыки на экране снова звучали выстрелы и горели дома. Пустыми глазницами окон смотрел на меня дворец. Даже фигура императора, казалось, пыталась рухнуть со своего пьедестала, и рвануться в дымящиеся развалины!
И, буркнув, что «я это уже наизусть знаю», я шагнула в соседний зал.
Посетителей на выставке «В их судьбе – опаленная Гатчина» было не так уж много. В основном, люди немолодые, с серьезными лицами и глазами, полными печали.
- Наверно, потомки тех, кто жил, сражался и погиб здесь - подумалось мне.
Я огляделась по сторонам. Простые стеклянные витрины, пожелтевшие вырезки из газет, выцветшие фотографии. И личные вещи, людей, переживших оккупацию. Я обратила внимание на какое-то полинялое ситцевое платье в цветочек и сломанную гребенку для волос рядом. Пригляделась к подписи возле экспонатов. Оказывается, все это принадлежало Наде Федоровой, девятнадцатилетней комсомолке, входившей в штаб сопротивления. Со старой фотографии на стене на меня смотрела кудрявая девушка с озорной обаятельной улыбкой.
Одета она почему-то была в короткое пышное платье с пелериной и кокетливым кружевным фартуком.
«Надя была заводилой среди местной молодежи и непременной участницей всех спектаклей драматического кружка клуба имени Некрасова. Комсомолка Надя Федорова оставалась в Красногвардейске, собирала данные о передвижении воинских частей в ближнем тылу гитлеровцев и передавала их в разведуправление фронта. Поэтому вначале устроилась работать кладовщицей на фашистский аэродром»
Скупые строки биографии на ближайшем стенде повествовали о трагической судьбе юной актрисы. Я судорожно вздохнула. Господи, каково же было этой этой хрупкой миловидной девочке умело держать себя в волчьем логове, играть роль этакой бездумной красивой куклы, которая не прочь пофлиртовать и провести вечер в обществе летчиков люфтваффе?! Наверно, только природное актерское дарование помогало ей. Мило улыбаться солдатне и офицерам, и в то же время глубоко ненавидеть и презирать их, – дело не простое. А если учесть косые, ненавидящие взгляды горожан, хорошо знавших Надю!.. Да, она настоящая героиня!
Тут же порывом ветра налетели мысли, что в «Перстне императора» главный герой у меня – тоже был актером. И Павел в юности любил играть в своем придворном театре. Ох, до чего же тесно переплетаются здесь мои выдумки и горькая реальность! Причем теперь уже трудно отделить одно от другого.
Трофейный документ на следующем стенде гласил:
«Некая Надежда Федорова, работавшая последнее время в комендатуре немецких летчиков, имела постоянную связь с Ленинградом... Несмотря на длительные допросы, очные ставки и перекрестные допросы, она настойчиво молчала...» Нетрудно догадаться, что стоит за этими строчками фашистского палача в черном мундире!
Чувствуя, что свет у меня перед глазами начинает меркнуть, а слезы подступают к горлу, я быстро отошла от витрин и стендов, посвященных уничтоженному фашистами комсомольскому подполью. Прошлась вдоль ряда других экспонатов. Здесь под стеклом лежали детали обмундирования и вооружения бойцов Красной Армии. Рядом грязно зеленые пилотки и мятые мундиры армии вермахта. Какие-то военные карты, помеченные красными чернилами и карандашом, обгорелая планшетка, ручка, сделанная из патронной гильзы. И тут мой взгляд упал на целую кипу помятых и покрытых копотью каких-то табличек на немецком языке.
- Когда наши солдаты вернулись в Гатчину, то не узнали город.
Саша и Дина, догнав меня, тоже подошли к этой витрине.
Глаза у девушки уже покраснели от слез. А юноша старался говорить спокойно, но в его голосе звучала неприкрытая боль.
- Он словно пригнулся к земле и стал каким-то черно-землистым, словно раздавленный чьей-то огромной ногой. Пустые глазницы окон с резкими бельмами фанеры вместо стекол, грязные, давно не метеные улицы вызывали щемящее чувство пустоты и тревоги в груди. Особенно резали глаза совершенно неуместные в этом исконно русском городе нелепые таблички с надписями на немецком языке: «Кирхенштрассе», «Берлинерштрассе» и прочая мерзость.
Саша махнул рукой в сторону витрины.
- Все заборы были сплошь увешаны плакатами и объявлениями военного командования на русском и немецком языках. И почти каждое из них заканчивались стереотипной фразой: «За неисполнение – смертная казнь».
В переулке у здания бывшей милиции осенний ветер раскачивал тела повешенных. Таблички, на груди казненных, говорили, что это партизаны.
По грязным тротуарам, с опаской оглядываясь по сторонам, торопливо спешили редкие прохожие.
- Ты опять говоришь так, словно сам все это видел - прошептала Дина.
Юноша устало качнул головой.
- Здесь этот ужас и боль сквозит из каждой газетной сводки. Из каждой потертой фотографии.
Он недобро усмехнулся:
- К нашему счастью, фашисты всегда отличались большой педантичностью.
И все свои злодеяния тщательно фиксировали, как в качество фото, так и в виде подробных отчетов о казнях, отправке людей в концлагеря и угоне мирных жителей в немецкое рабство. На Нюрнбергском суде над гитлеровскими палачами зачитывались, в числе других, документы из сожженной Гатчины. А вот, кстати, они и есть.
На следующем столике, покрытом прозрачным колпаком, были аккуратно разложены бумаги на немецком языке. Рядом – их современный перевод на русский.
- Немецкий пор-рядок! – скрипнула я зубами, зачитав пару бумажек.
- Оккупация Гатчины и Гатчинского района продолжалась 865 дней. За период оккупации в Гатчине было расстреляно 100 человек, повешено 762 человека, умерло от истязаний 35 008, угнано в рабство в Германию 17 000 советских людей, погибло военнопленных 80 000. Согласно переписи, проведенной немцами в июне 1943 года, в Гатчине числилось 22 000 жителей, в момент освобождения здесь находилось 2 500 человек...
- Мы отомстили врагу за все мучения и пытки! – глухо ответил Саша.
Дина вздрогнула, но юноша сразу же произнес.
- То есть советские солдаты, я хотел сказать. В январе 1944 года пробил час освобождения гатчинской земли от захватчиков. Перейдя в решительное наступление против сил 18-й немецкой армии, осаждавших Ленинград, наши войска прорвали вражескую оборону и двинулись на запад. В ночь с 25 на 26 января начался мощный огневой налет, затем с западной, северной и восточной окраин к центру Красногвардейска устремились стрелковые подразделения. Сражения шли прямо на улицах. Среди бушующего пламени и дыма наши воины выбивали гитлеровцев из домов и подвалов, дотов и дзотов. Они штурмом взяли Гатчинский дворец, освободили Приорат. Саперы находили и тут же на ходу обезвреживали мины и взрывчатку. 26 января 1944 года Гатчина была полностью освобождена от немецко-фашистских захватчиков. На балконе высокого здания в центре города старшина Силин водрузил красное знамя. Последняя мощная крепость фашистского «Северного вала» была разгромлена.
Саша выдохнул и даже немного улыбнулся:
- Как вы там говорили Женя? Пора сменить декорации?
Давайте перейдем в другой конец зала и посмотрим на фотографии освободителей моего родного города.
Я немедленно последовала совету нашего друга. Ребята задержались возле витрины с пробитым пулями красным знаменем. Наверно, тем самым, которое водружал над освобожденным городом старшина Силин. Кстати, тоже Павел, ну и совпадение! Улыбнувшись впервые за все время пребывания на этой скорбной выставке, я повернулась к фотографиям бойцов, участвовавших в штурме дворца. И застыла, как громом пораженная! Потому что с небольшого фото в центре на меня смотрел наш с Динкой новый друг! Перепутать это лицо с другим было невозможно. Те же черты, тот же внимательный и добрый взгляд, та же легкая улыбка на губах. Причем фото для того времени было на удивление четким. И я явственно видела небольшую россыпь веснушек на щеках юноши в военной форме сороковых годов. Так это его прадед, что ли?!
Чувствуя, что в этой истории все не так просто, я на слегка подгибающихся ногах подошла к стенду и вгляделась в надпись под фото:
«Сержант Александр Огнев. Героически погиб при штурме Гатчинского дворца. 1921- 1944гг.»
И тут меня словно кто-то беззвучно окликнул. В полной растерянности я обернулась. Саша смотрел на меня с противоположного конца зала. Пристально и печально.
- Он знает, что я увидела ТУ фотографию - сразу же поняла я.
Губы юноши шевельнулись.
- А вот Дине об этом знать необязательно.
Он не произнес этих слов вслух. Но они прозвучали у меня в голове так отчетливо, как если бы были сказаны мне на ухо.
ГЛАВА 13. Любовь, зачем ты мучаешь меня?
Мама дорогая! Это что же получается – еще один «путешественник во времени»? Ладно, потом разберемся! И, кивнув Саше, я почти закричала:
- Все! Хватит! Как говаривал Командор – уходим, уходим, уходим! Выбираемся из века двадцатого и отправляемся в восемнадцатый!
Мы прибились к какой-то экскурсии, прослушали лекцию о создании дворца, и нырнули на лестницу, по которой под звуки старинного менуэта вместе с нами поднимались наверх забавные тени прежних обитателей.
- Люблю лестницы! – затараторила я, стараясь стряхнуть с себя и ребят тяжелые впечатления. - А вы? Большие и маленькие, парадные и так называемые "черные", плоские и крутые, прямые и спиральные. Никогда не знаешь заранее, куда они могут привести. Если даже обычная, казалось бы, стремянка, может завести в таинственные глубины антресолей, кладовок и чердаков, то куда может привести настоящая, полная собственного достоинства, парадная лестница скажем, этого дворца? Или ступени черного хода Кремля? И, пожалуй, самое загадочное в лестницах и ступенях то, что никогда не знаешь заранее - вниз или вверх…
- А я безумно люблю бродить по книжным магазинам – лукаво улыбнулась Динка. - Забываю обо всем, с каким-то благоговением скользя кончиками пальцев по корешкам новых изданий. И знаете, о чем я сейчас подумала?
Вы же осведомлены, как парни покупают девушкам коктейли в баре? Почему люди не могут поступать также в книжных магазинах? Например, если я ищу роман в «Буквоеде», а кто-нибудь стоит у соседнего стенда, и начинает разговор, и предлагает купить книгу для меня — это же будет гораздо более привлекательно!
- Намек понял - подхватил Саша.
И добавил:
- А я – люблю строить волшебные замки.
– Мне кажется, что сегодня именно такой день! «Замки, стройсь! На первый-второй рас- счи- тайсь!" - будет командовать генералиссимус специальной воздушной эскадрильи летучих замков. И в заоблачном небе, на высоте фантазии, пройдет небывалый парад. Замки из камня, снега, из леденцов, из карамели, из сахарной ваты, патоки и даже пряников выстроятся в шеренги, а потом будут демонстрировать фигуры высшего пилотажа. Этот парад воздушные замки посвятят своим создателям - то есть нам с вами. Людям, умеющим мечтать и строить свои фантазии из всех, вероятных и невероятных, подручных материалов. "Вон еще замок полетел!" - скажет сегодня какой-нибудь малыш. И это будет еще один его новенький воздушный замок.
- Воздушные замки мы оставим на «потом» - возразила я. – А сейчас изучим вот этот: реальный и каменный. Но тоже – в чем-то волшебный!
- А вот вам и знаки рыцарской доблести - заметила я, когда мы с ребятами вошли в прохладный и светлый Аванзал.
- Какие? Где? – почти одновременно воскликнули Саша с Диной
- Посмотрите, на краях арочных проемов – лепные гирлянды из лавровых ветвей, перевитые лентами.
- Ну да, - символы победы - кивнула девушка.
- Вот именно! А еще здесь изображены шлемы древнеримских воинов.
- Смотрите! – Саша поднял вверх руку. - На углах плафонов – гипсовые вставки с фигурами орлов. И на лепнине потолка – всюду знамена и оружие. Ну да, все это атрибуты символизирующие рыцарство, доблесть и мужество. Вы совершенно правы, Женя. Ого! Да тут даже фонари-светильники похожи на боевые барабаны!
- Неудивительно! – сказала я с преувеличенно строгим видом заправского экскурсовода. - Здесь же происходил развод военного караула. Офицеры выстраивались в две шеренги, и под звуки флейты и барабана происходила смена дежурных для охраны Гатчинского дворца. А всю эту лепную рыцарскую символику придумал, и ввел в декор зала, знам
|
|
|
