Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

Очень много лет спустя 1 страница

Глава 7

Джереми Кортезе смотрел на удалявшуюся темную БМВ с тайным желанием, чтобы она взорвалась. Он не сомневался, что мир нисколько не пожалеет, если останется без тех, кто сидит в этой машине, – за исключением водителя.

– Пошли в задницу, идиоты!

Пожелав им именно так использовать спутниковую навигацию, он убедился, что машина исчезла в транспортном потоке, и вернулся в одну из двух бытовок, которые на деле представляли собой жестяные коробки, стоявшие на колесах возле ограждения строительной площадки.

Удержался от желания закурить.

Только что закончившееся техническое совещание доставило немало неприятностей. Настроение, и без того отвратительное, с самого утра стало еще хуже, хотя и не только по этой причине.

Накануне вечером он ходил в Мэдисон-Сквер-Гарден, смотрел, как бездарно проигрывали «Никс» далласским «Маверикс». Ушел оттуда расстроенный и потому снова и снова задавался вопросом, зачем же все-таки он с таким упорством продолжает посещать этот храм спорта.

Он давно уже перестал болеть за любимую команду, радоваться праздничной атмосфере на стадионе и испытывать привычное волнение. Выигрывает его команда или нет, дома он так или иначе оказывался все с теми же старыми мыслями.

И один.

Выуживать воспоминания – малоприятное занятие. Что бы ни происходило с тобой в жизни, в любом случае вспоминать нет смысла. Хорошие воспоминания не поймать, а плохие не убить. И казалось, вдыхаешь какой-то дурной воздух, от которого вот-вот задохнешься, и во рту остается отвратительный вкус.

Однако он все время возвращался к прошлому, побуждаемый желанием, в той или иной мере присущим каждому человеку, – испытать боль.

Все чаще во время матча он оглядывал трибуны вокруг, пока со временем окончательно не утратил всякий интерес к тому, что происходит на площадке, где носятся парни в цветных спортивных формах.

С жалким пакетиком попкорна в руках смотрел он, как и родители и дети приходят в восторг от данка Айронса или от тройной угрозы Джонса, как дружно орут вместе со всеми болельщиками, скандируя: «Защита! Защита! Защита!», когда нападает команда противника.

Бывало, и он вел себя так же, когда ходил на эти матчи вместе со своими детьми и чувствовал, что кое-что значит для них. Но вчера он понял, что заблуждался, а истина заключалась в том, что это они составляли все в его жизни.

Когда кто-то из команды «Никс» забросил мяч с трех метров, он тоже в восторге вскочил по инерции вместе с толпой совершенно незнакомых людей и старался справиться в этот момент с чем-то, что навертывалось на глаза.

Потом опустился на свое место. Справа от него никто не сидел, а слева переглядывались парень с девушкой и, казалось, спрашивали себя, почему они тут, а не развлекаются где-нибудь в постели.

Когда он ходил в Мэдисон со своими детьми, то всегда садился между ними. Джон, младший, обычно сидел справа и с одинаковым интересом следил как за игрой, так и за проходившими мимо продавцами напитков, сахарной ваты и прочих вкусностей.

Джереми нередко сравнивал сына с топкой, способной поглощать хот-доги и попкорн, словно старый паровоз, работающий на угле. Он не раз думал, что этого ребенка нисколько не интересует баскетбол и радость от пребывания на стадионе ему доставляет только проявляющаяся там отцовская щедрость.

Сэм, старший, больше походивший на него и обликом, и характером и обещавший вскоре перегнать в росте, напротив, с увлечением следил за игрой. И хотя они никогда не говорили об этом, он знал, что сын мечтает стать звездой НБА. К сожалению, Джереми был убежден, что мечта эта несбыточна. Сэм унаследовал его сложение, комплекцию, которая со временем обретет тенденцию скорее расширяться, чем удлиняться, и неважно, что мальчик играет в школьной команде. Когда же они играли вдвоем у корзины за домом, он всегда побеждал сына.

Потом случилось то, что случилось. Вообще-то он не ощущал за собой никакой вины.

Просто начался демонтаж.

Они с Дженни, его женой, стали все меньше разговаривать и все больше ссориться. Потом ссоры закончились, осталось молчание. Без всякой причины они вдруг стали чужими людьми. На том демонтаж закончился, и у них не хватило сил начать строительство заново.

После развода Дженни сблизилась с родителями и теперь жила с детьми в Квинсе. Отношения остались, в общем, хорошие, и, несмотря на решение суда, она позволяла ему видеться с детьми сколько угодно. Только Джереми не всегда мог это делать, и постепенно получилось так, что мальчики встречались с ним все реже и все менее радостно. Они редко стали бывать где-то вместе, а походы на стадион и вовсе прекратились.

Похоже, демонтаж стал его специальностью, и на работе, и вне ее.

Он отвлекся от этих мыслей и постарался вернуться к действительности.

«Сонора», строительная корпорация с головокружительным оборотом, где он работал, приобрела два четырехэтажных здания, стоящих рядом на углу Третьей авеню и Двадцать третьей улицы, заплатив владельцам внушительную сумму и предложив неплохую компенсацию немногим проживавшим там семьям. На месте этих домов будет построено жилое здание в сорок два этажа с гимнастическим залом, бассейном на крыше и прочими приятностями.

Подталкивая плечом, новое уничтожало старое.

Они уже почти завершили демонтаж здания. Джереми находил эту работу необходимой, но невероятно скучной. После многих месяцев труда, грохота, сотен грузовиков, увозивших груды камней и обломков, казалось, что дело еще и не начиналось.

Поначалу он даже с некоторой грустью смотрел, как рушились эти два старых дома из красного кирпича, небольшой кусочек истории, в которой он жил. Однако радость, которую доставляло строительство, оказывалась сильным антидотом.

Вскоре экскаваторы расчистят участок, где можно заложить фундамент, способный выдержать новое здание. А потом начнется его возведение, восхождение наверх, когда будет расти этаж за этажом, пока не настанет волнующий момент водружения на крыше звездно-полосатого флага.

Стоя в дверях бытовки, он увидел, что рабочие прекратили работу и один за другим направляются к нему.

Он посмотрел на часы. В спорах с этими дураками он и не заметил, как наступил обеденный перерыв. Ему не хотелось есть, но еще больше не хотелось сейчас разговаривать со своими рабочими, как это обычно бывало, во время обеда. У него сложились дружеские, чтобы не сказать сердечные, отношения с подчиненными. У них порой возникали разногласия по каким-нибудь житейским вопросам, но во всем, что касалось работы, на которую уходила большая часть их жизни, они оставались единодушны. И он старался, чтобы на стройке, которой он руководил, люди трудились в полном согласии. Тем самым он заслужил уважение как своего начальства, так и рабочих, хотя все знали, что он готов, если нужно, снять перчатку и показать железный кулак.

От того же, что иногда речь шла не о бархатной перчатке, а о рабочей рукавице, суть не менялась.

Рональд Фримен, его заместитель, поднялся в бытовку, отчего пол слегка вздрогнул. Это был темнокожий человек, высокий и тучный, любивший пиво и острые приправы. Оба пристрастия явно отражались на его лице и фигуре. Фримен был женат на женщине индийского происхождения. Нашел, как он выражался, карри по зубам.

Как-то раз Джереми ужинал у них дома и, когда попробовал блюдо под названием масала, так обжегся, что пришлось тотчас глотнуть пива. Потом, смеясь, поинтересовался у хозяина, не требуется ли для подачи такого яства разрешение на ношение оружия.

Сняв пластиковый шлем, Рон взял пластиковый контейнер, который каждый день давала ему с собой жена, и уселся на скамью, положив его себе на колени. Посмотрев на Джереми, он понял, что сегодняшний день следовало бы вычеркнуть из календаря.

– Неприятности?

Джереми пожал плечами:

– Обычные. Когда архитектор и инженер, проспорив о чем-то несколько часов, наконец договариваются, то, как выясняется, лишь о том, что нужно искать третьего зануду. Чтобы создать нечто вроде Бермудского треугольника.

– И нашли?

– Естественно. Дураков кругом хватает.

– Брокенс?

– Ну да.

– Даже если бы эта женщина вдвое лучше разбиралась хоть в чем-то, все равно ни черта не понимала бы. В постели она, должно быть, нечто, если муж предоставляет ей полную свободу.

– Или же он деревянный и посылает ее всюду, лишь бы она уставала и вечером ничего не требовала от него. Представь только, каково это, когда такая женщина лежит рядом и ее рука тянется к твоему…

Рон поморщился от отвращения и заметил:

– Лично мне, я думаю, нужно было бы в таком случае сунуть в трусы упряжку собак, чтобы извлечь его оттуда.

В это время двое мужчин поднялись в бытовку, а Рон как раз открыл контейнер с едой. Сильнейший запах чеснока заполнил помещение.

Джеймс Риттер, славный молодой парень, даже отпрянул:

– Господи, Рон! А ЦРУ известно, что ты носишь с собой оружие массового уничтожения? Съешь все это, так уж точно сможешь варить железо одним дыханием.

Вместо ответа Рон с удовольствием отправил вилку с едой в рот:

– Ты ничего не понимаешь. И заслуживаешь тех отбросов, что ешь обычно, которые гробят тебе желудок и даже сводят на нет эффект виагры, а без нее, я уверен, тебе уже не обойтись.

Джереми улыбнулся.

Ему нравилась их шутливая перебранка. Его собственный опыт показывал, что людям, занятым тяжелым трудом, легче работается в дружеской обстановке. Именно поэтому он тоже приносил еду из дома и обедал в бытовке вместе со своими рабочими.

Но если, случалось, вставал не с той ноги, то предпочитал уединиться. Чтобы обдумать свои проблемы и оценить чужие.

Он направился к двери и остановился на пороге, глядя наружу.

– Не будешь есть, шеф?

Он ответил не оборачиваясь:

– Загляну в закусочную, здесь рядом. Вернусь, чтобы сосчитать жертвы после обеда Рона.

Джереми спустился по ступенькам и превратился в обычного горожанина. Перешел по «зебре» на другую сторону и направился по Двадцать третьей улице, оставив за спиной Третью авеню.

Движение в этой части города в этот час было не слишком оживленное. Нью-Йорк жил в очень четком ритме, ну разве только время от времени сходил с ума, когда огромная масса машин и людей появлялась на улицах неожиданно, без всякого предупреждения и причины.

В этом городе все постоянно появлялось и исчезало, словно в каком-то вечном фокусе, – машины, люди, дома.

Жизни.

Он направился в закусочную, не задерживаясь у витрин. Отчасти потому, что его не интересовало их содержимое, но прежде всего потому, что не хотел видеть своего отражения в них. Из страха обнаружить, что он тоже исчез в небытии.

Вошел в заполненное народом заведение, и запах пищи защекотал ноздри. Девушка-азиатка за кассой почему-то улыбнулась ему, прежде чем обратилась к очереди, которая взвешивала и оплачивала еду.

Неторопливо продвинулся вдоль стойки с блюдами, выбирая что-нибудь подходящее. Служащие, тоже азиаты, меняли лотки по мере того, как они опустошались. Он взял пластиковый контейнер и положил в него несколько кусочков приемлемого вида курицы под соусом и салат.

Тем временем очередь у кассы разошлась, и вскоре он оказался перед девушкой, которая улыбнулась ему, когда он вошел. Издали она показалась совсем молодой. Теперь же понял, что в дочери не годится.

Кассирша улыбнулась, словно давая понять, что готова предложить нечто большее. Джереми подумал, что так она, наверное, поступает с каждым посетителем, взвесил свои контейнеры, заплатил названную сумму и предоставил девушке улыбаться следующему клиенту.

Он прошел в глубину зала и сел за двухместный столик. Курица его не устроила. Он почти тотчас отставил ее и принялся за салат, вспомнив, что Дженни, когда они жили вместе, всегда уговаривала его есть зелень.

Все происходит слишком поздно. Всегда слишком поздно…

Он удалил языком застрявшие в зубах остатки салата и запил их пивом, взятым из холодильника.

Мысли вернулись к утреннему совещанию с Вэлом Курье, архитектором бесспорной известности и сомнительной сексуальной ориентации, и Фредом Уайрингом, инженером, чьи расчеты внушали подозрения. К этим двоим присоединилась жена владельца компании.

Миссис Элизабет Брокенс, чье лицо вполне заменяло рекламный проспект ботокса, устав менять психоаналитиков, решила, что лучшее средство от неврозов – это работа. Ни в чем не разбираясь, не имея никакого образования, ничего не понимая, она решила свою проблему, положившись на мужа. Возможно, она избавилась от неврозов, но лишь потому, что щедро раздавала их всем, кому приходилось иметь с ней дело.

Джереми Кортезе не имел документа об образовании, но свой диплом он приобрел на практике, день за днем усердно трудясь и учась у тех, кто знал больше него. Он считал, что споры с некомпетентными людьми – пустая трата времени и что рано или поздно об этом следует доложить кому следует, и прежде всего – самому мистеру Брокенсу, который хорошо знал его как работника, но, очевидно, не столь же хорошо знал собственную жену, если позволял ей вмешиваться во все.

Каждый раз, когда она появлялась на стройке, ему хотелось включить хронометр, чтобы зафиксировать и показать шефу, сколько времени отнимает визит миссис. Может, ему стоило бы по-прежнему оплачивать услуги ее психоаналитика. А также молодого тренера по теннису или гольфу, готового работать сверхурочно.

Он настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как вошел Рональд Фримен, и только когда тот остановился перед ним, оторвал взгляд от салата.

– У нас проблема.

Рон опирался руками о стол. И пристально смотрел на него. Джереми не припомнит, чтобы у него было когда-нибудь такое лицо. Не будь Рон темнокожим, сказал бы, что он бледен.

– Большая проблема.

Такое уточнение включило сигнал тревоги в сознании Джереми.

– Что происходит?

Рон кивнул в сторону двери:

– Лучше, если сам посмотришь.

И, не дожидаясь ответа, направился к выходу. Джереми последовал за ним, удивленный и обеспокоенный. Нечасто он видел своего помощника столь растерянным в случае какой-то нештатной ситуации.

По дороге они шли рядом. Когда приблизились к стройке, он увидел рабочих, вышедших за ограждение, – большая группа людей в одинаковых спецовках и разноцветных касках.

Сам того не замечая, он ускорил шаг.

Толпа у входа молча расступилась, пропуская их. Это напоминало сцену из какого-нибудь старого фильма, когда панорама показывает молчаливых мрачных людей возле шахты, где засыпало шахтеров.

Да что же, черт побери, тут происходит?

Они не стали надевать каски, как того требовали правила. Джереми следовал за Рональдом. Они миновали дощатый забор вдоль развалин еще не до конца разрушенной стены и стали спускаться по лестнице в подвал, теперь уже открытый свету. Там Рон повел его в дальний конец, где еще оставалась часть другой стены, общей для обоих зданий, которую теперь и сносили.

Они свернули налево и прошли в самый дальний угол. Тут Рональд остановился и, шагнув в сторону, словно отодвинул занавес.

Джереми содрогнулся. Рвотный позыв свел желудок, и он порадовался, что ел только салат.

При разборке этой стены обнаружилась полость. В проеме, выбитом пневматическим молотком, виднелась покрытая грязью и пылью рука трупа. Лицо, вернее, череп склонялся к тому, что осталось от плеча, и, казалось, смотрел наружу с горькой скорбью человека, которому удалось после долгих лет выбраться наконец на свет и воздух.

Глава 8

Вивьен Лайт припарковала свою «вольво», заглушила мотор и подождала немного, пока окружающий мир вернется к ней. Всю дорогу, пока ехала из Кресскилла, у нее оставалось ощущение, будто она куда-то сместилась, движется в каком-то странном параллельном измерении, быстрее обычного, оставляя позади, подобно комете, след, сотканный из обрывков прошлого, фрагментов чьих-то лиц и машин.

Такое случалось всякий раз, когда она навещала сестру.

Она всегда отправлялась к ней с надеждой, совершенно необоснованной, и потому еще более огорчалась, находя ее в таком же, как всегда, состоянии и такой же, как всегда, красавицей. Казалось, будто в силу какой-то нелепой компенсации месяцы и годы не оставляли на ее лице никаких следов. Только глаза смотрели голубыми пятнами в пустоту, словно заглядывая туда, где болезнь продолжала постепенно сокращать ее жизнь.

Вот почему возвращение от сестры оказывалось для нее чем-то вроде прыжка в гиперпространство, после чего она возникала там, где ее ждали в реальной жизни.

Без всякого кокетства она повернула к себе зеркало заднего вида. Чтобы посмотреть на себя нормальную, чтобы узнать себя. На нее смотрело лицо девушки, которую кто-то иногда находил красивой, а кто-то не замечал вовсе, словно она и не существовала. Не замечали, разумеется, как раз те, к кому она испытывала какой-либо интерес.

Шатенка, короткая стрижка, никогда не складывает руки и время от времени нуждается в непосредственном физическом контакте с людьми. Светлые строгие глаза, казалось, не умеют улыбаться. А в бардачке ее машины лежит «глок» двадцать третьего калибра 40 S&W.

Будь она нормальной женщиной, возможно, ее повседневное отношение к жизни оказалось бы иным. И внешность, наверное, тоже. Но короткая стрижка нужна, чтобы никто не мог схватить ее за волосы в рукопашной схватке, суровый взгляд – чтобы держать человека на расстоянии, сложенные руки могут выдать неуверенность, коснуться человека бывает необходимо, чтобы он ощутил защиту, заботу, исполнился доверия и открылся. А револьвер у нее потому, что она – детектив Вивьен Лайт, штатный сотрудник Департамента нью-йоркской полиции Тринадцатого округа, расположенного на Двадцать первой улице.

Вход на работу находился у нее за спиной и только ожидал, чтобы она вышла из машины и прошла те несколько шагов, которые вновь превратят ее из озабоченной женщины в сотрудника полиции.

Она достала из бардачка пистолет и сунула его в карман куртки. Взяла мобильник и позволила себе еще мгновение отдыха, прежде чем включить его и вернуться на землю.

В боковое зеркальце Вивьен заметила двух сотрудников департамента. Они сбежали по лестнице, сели в машину и быстро умчались, включив мигалку и сирену. Вызов, один из множества, какие поступают каждый день. Сигнал бедствия, просьба о помощи, сообщение о преступлении. Мужчины, женщины, дети, которые ежедневно подвергаются опасностям в этом городе, но не в силах ни предвидеть их, ни одолеть.

Они работают тут именно по этой причине.

Вежливость.

Профессионализм.

Уважение.

Это написано на дверцах полицейских машин.

К сожалению, вежливости, профессионализма и уважения не всегда хватало, чтобы защитить всех этих людей от насилия и человеческого безумия. Иногда, чтобы справиться с ними, требовалось и другое. Нужно было, чтобы какая-то частица этого безумия передавалась и полицейскому вместе с нелегкой задачей понимать это безумие и караулить его. В этом и заключалась разница между простыми людьми и теми, кому приходилось иной раз отвечать насилием на насилие. Вот почему она носила короткую стрижку, редко улыбалась, имела значок полицейского в кармане и пистолет на поясе.

Без всякой причины ей вспомнилась старинная индейская сказка, которую она рассказала когда-то Санденс. Старый чероки разговаривает с внуком, сидя на закате у своего дома.

– Дедушка, почему люди воюют?

Старик, смотревший на заходящее солнце – на день, терпевший поражение в своей войне с ночью, – неторопливо ответил:

– Каждому человеку рано или поздно приходится воевать. Каждого в этой жизни ждет сражение, в котором он либо победит, либо окажется побежденным. Потому что самая яростная схватка происходит между двумя волками.

– Какими волками, дедушка?

– Теми, которых каждый человек носит в себе.

Ребенок не понял. Он ждал, пока дедушка заговорит, а тот молчал, должно быть, желая разжечь его любопытство.

Наконец старик, собравший мудрость веков, продолжил своим спокойным голосом:

– В каждом из нас живут два волка. Один злой, он питается ненавистью, ревностью, завистью, негодованием, высокомерием, лживостью, эгоизмом.

Старик снова помолчал, на этот раз – чтобы ребенок понял сказанное.

– А другой?

– Другой волк добрый. Он питается покоем, любовью, надеждой, великодушием, сочувствием, смирением и верой.

Мальчик задумался над словами дедушки. Потом любопытство взяло верх, и он спросил:

– А какой волк побеждает?

Старый чероки повернулся к ребенку и ответил, глядя на него ясными глазами:

– Тот, которого больше кормишь.

Когда Вивьен вышла из машины, зазвонил мобильник.

Она ответила так, как если бы сидела за своим рабочим столом:

– Детектив Лайт слушает.

– Это Белью. Ты где?

– Здесь, внизу. Сейчас буду.

– Хорошо, спускаюсь. Увидимся в вестибюле.

Вивьен поднялась по ступенькам и, миновав стеклянные двери, вошла в здание, куда стекались и откуда исходили всякого рода представители страдающего бренного человечества – люди, поломанные жизнью, и люди, ломавшие жизни. Каждый из них оставлял после себя некий след, словно витавший в воздухе и дававший пищу уму.

Слева располагались дежурные. Они сидели на некотором возвышении у стены, так что каждый, кто оказывался перед ними, вынужден был смотреть вверх. Стена за ними когда-то была облицована белой плиткой. А вот когда, этого Вивьен, как в сказке, припомнить не могла. Сейчас часть плиток откололась, другие покрылись серыми трещинами и патиной, какую наносит только плохое время.

Темнокожий мужчина в наручниках стоял рядом с полицейским, державшим его за руку, другой коп что-то записывал в журнале.

Войдя в вестибюль, Вивьен жестом ответила на приветствие коллеги и, свернув направо, прошла в большую комнату, окрашенную в неопределенный цвет, посередине которой стоял ряд стульев, на стене напротив висела белая панель, другая такая же стояла на подставке рядом с письменным столом на возвышении. Тут, в зале заседаний, дежурным сообщали распорядок дня и давали общие указания по работе.

В комнату заглянул капитан Алан Белью, непосредственный начальник Вивьен, высокий деловитый опытный человек, любящий работу и хорошо знающий свое дело. Увидев Вивьен, он направился к ней быстрым бодрым шагом.

Он знал о трудных семейных обстоятельствах Вивьен. Несмотря на молодость и бремя висевших на ней забот, работала она, бесспорно, замечательно, и он не мог не ценить этого.

Отношения их строились на взаимном уважении, и, как следствие, сотрудничество приводило к отличным результатам. Как в человеческом плане, так и в профессиональном.

Кто-то из коллег однажды назвал Вивьен «любимицей капитана», но когда Белью узнал об этом, он отвел того сотрудника в сторону и коротко побеседовал с ним. Никто не знал, что он сказал ему, но с того момента все намеки прекратились.

Подойдя к Вивьен, Белью по своему обыкновению сразу заговорил о главном:

– Только что поступил вызов. Убийство. Труп, насколько я понял, очень давний. Обнаружен на стройке во время демонтажа здания. Замурован в проеме между стенами в подвале.

Он помолчал ровно столько, сколько требовалось, чтобы она оценила ситуацию.

– Мне хотелось бы, чтобы ты занялась этим.

– Где?

– В двух кварталах отсюда, на углу Двадцать третьей улицы и Третьей авеню. Судэксперты наверняка уже там. Коронер тоже едет. На месте Боумен и Салинас, держат все под контролем до твоего приезда.

Вивьен поняла теперь, куда направились те двое полицейских, которых она только что видела.

– А разве этим занимается не отдел дознания?

Она имела в виду подразделение полиции, куда передавались «глухари» – дела, не раскрытые в течение многих лет. И судя по словам капитана, это именно такое.

– Пока что займемся сами. Потом посмотрим. Нужно будет – передадим.

Вивьен знала, что капитан Алан Белью считал Тринадцатый округ своей личной вотчиной и не терпел вмешательства агентов, которые не находились в его непосредственном подчинении.

Она согласно кивнула:

– Оʼкей. Еду.

В это время из боковой двери с противоположной стороны в вестибюль вышли два человека. Один – пожилой, седовласый, с загорелым лицом.

Яхта или гольф.

Или и то и другое, подумала Вивьен.

Темный костюм, кожаная папка и серьезный вид – три элемента, которые вешали ему на шею табличку с надписью «адвокат».

Другой – помоложе, лет тридцати пяти, в темных очках, с помятым лицом и трехдневной щетиной. Его одежда выглядела куда спортивнее, хотя и носила следы ночного пребывания в камере и не только там, судя по тому, что один рукав пиджака был оторван у плеча.

Мужчины шли, не глядя на окружающих. Вивьен и Белью проводили их взглядом, пока те не вышли из здания. Капитан усмехнулся:

– Сегодня ночью нашу «Плазу» посетила знаменитость.

Вивьен знала, что он имел в виду. Этажом выше, рядом с большой комнатой, где вплотную, едва ли не друг на друге, громоздились рабочие столы детективов, отчего она походила на выставку офисной мебели, находилась камера предварительного заключения. Туда обычно сажали арестованных, иногда на всю ночь, в ожидании залога для освобождения или же перевода в тюрьму неподалеку от Чайнатауна. Полицейские в шутку называли эту камеру «Плазой» из-за неудобных длинных деревянных топчанов, прикрепленных к стенам.

– Кто этот тип?

– Рассел Уэйд.

– Тот самый Рассел Уэйд? Который в двадцать пять лет получил Пулитцеровскую премию и у которого ее отобрали через три месяца?

Капитан кивнул, и улыбка сошла с его лица:

– Да, именно он.

Вивьен уловила в голосе своего начальника глубокую печаль. Кто угодно испытал бы это чувство, глядя, как человек систематически едва ли не с удовольствием пытается погубить себя. Вивьен тоже хорошо знала по опыту, каково это.

– Прихватили его вчера в стельку пьяного во время облавы в одном подпольном игорном доме. Оказал сопротивление. Полагаю, Тайлер ему хорошо врезал.

Белью решил, что хватит отвлекаться от главного:

– Думаю, теперь ради пущего спокойствия всех живых тебе следует заняться одним мертвым. Он долго ждал, не будем заставлять ждать еще.

– Я тоже считаю, он имеет на это полное право.

Они расстались, и Вивьен вышла на улицу, в теплый воздух запоздалой весны. Спустившись по лестнице, она увидела, как Рассел Уэйд и его адвокат садятся в лимузин с водителем. Машина тронулась с места и проехала мимо. Гость, проведший ночь в «Плазе», был теперь без очков, и их взгляды встретились. Вивьен увидела напряжение в его темных глазах и поразилась огромной печали, таившейся в них. Машина проехала, и лицо исчезло. На какое-то мгновение соприкоснулись две планеты с противоположных концов галактики, но расстояние между ними тотчас восстановило обыкновенное тонированное стекло.

Еще мгновение, и Вивьен Лайт снова стала тем, кем ее хотел видеть мир.

Место, где нашли труп, находилось так близко, что проще было дойти туда пешком, чем ехать на машине. По дороге она уже обдумывала те немногие сведения, какими располагала. Стройка нередко становилась идеальным местом, если нужно навсегда избавиться от неугодного человека.

Это не первый и наверняка не последний случай. Спрятанный в цементе труп – старая история насилия и безумия.

Какой волк побеждает?

Война волков началась тогда же, когда и отсчет времени. В течение многих веков всегда находились люди, которые кормили не того волка.

Вивьен отправилась на стройплощадку, испытывая неизбежное волнение, с каким каждый раз приступала к расследованию нового дела. И с убеждением, что, независимо от того, раскроет она его или нет, все, как обычно, потерпят поражение.

Глава 9

Она шла на стройку по Третьей авеню. Шла мимо светофоров, мимо витрин, баров, двигаясь среди пешеходов как обычный человек среди обычных людей. Теперь ей предстояло выйти из неизвестности, в которой она пребывала до сих пор, смешавшись с окружающими людьми, чтобы взять на себя свою непростую роль.

Прибытие детектива на место преступления – особый момент, словно выход артиста после открытия занавеса. Никто не смел пальцем шевельнуть, пока не явится главное ответственное за расследование лицо. Вивьен знала, какие ощущения ее ждут, и, как всегда, охотно обошлась бы и без них.

Место, где совершено преступление, недавно или неизвестно когда, не лишено особой мрачной привлекательности. Места кровопролитий становились иногда даже туристической Меккой. Для нее же это всего лишь место, где следует забыть про эмоции и начать работу. Все предположения, какие она могла выстроить, пока шла сюда, теперь должны пройти проверку фактами.

Полицейская машина стояла у тротуара, за оранжевой лентой ограждения, которая отделяла стройплощадку, занимавшую проезжую часть. Боумена и Салинаса, агентов, посланных сюда Белью, она не увидела. Возможно, они находились внутри и ограждали оранжевыми лентами место, где нашли тело.

Рабочие столпились у одной из бытовок возле стройки. Несколько в стороне стояли два человека – один темнокожий, высокий и массивный, другой белый в синей рабочей спецовке. Все явно нервничали. Вивьен прекрасно понимала их состояние. Не каждый день случается, разломав стену, обнаружить труп.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒