Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

Очень много лет спустя 9 страница

Човский снял бандану и опровергнул предположение Вивьен, обнаружив густую, несмотря на возраст, копну тщательно крашенных волос. Провел по ним рукой, словно это помогало припомнить.

– Это случилось ровно восемнадцать лет назад.

Вивьен отметила, что дата совпадает с допустимой погрешностью, которую сообщил патологоанатом.

– Вы уверены?

– Совершенно. Через несколько дней после этого родился мой младший сын.

Вивьен достала из куртки один из снимков, которые принесла с собой, крупный план, и протянула Човскому.

– Это Митч Спарроу?

Човскому даже не понадобилось брать снимок в руки, чтобы рассмотреть получше.

– Нет, у Митча были светлые волосы, а этот – шатен. И потом, у него была аллергия на кошек.

– Вы никогда не видели этого человека?

– Никогда в жизни.

Вивьен задумалась на минутку о затруднении, которое создавал такой ответ, и перешла к другим вопросам:

– Что за человек был Митч?

Човский улыбнулся:

– Поначалу, когда пришел к нам, – завзятый байкер. Заботился о своем мотоцикле больше, чем о родной матери. Красивый парень, но с женщинами обращался как с бумажными платками – попользуется и бросит.

Казалось, Човскому очень нравится, что его слушают.

– А потом? – поторопила его Вивьен.

Човский пожал плечами, как бы говоря, что дальше все сложилось как обычно.

– Однажды встретил девушку, не похожую на других, и запал на нее. Все реже пользовался мотоциклом и все чаще – кроватью. Пока девушка не залетела. Пока не забеременела, я хочу сказать. Тогда он нашел работу, и они поженились. Мы все были на свадьбе. Два дня пили беспробудно.

Вивьен некогда было выслушивать воспоминания старого байкера. Ей требовалось добраться до главного.

– Расскажите о его исчезновении. Как это получилось?

– А нечего рассказывать. Просто исчез в один прекрасный день, и все. Ни с того ни с сего. Жена обратилась в полицию. И ко мне приходили, расспрашивали. Из Семидесятого округа, кажется. Но так ничего и не прояснилось. Французы говорят – cherchez la femme. ^{^[2]}

Он, похоже, остался очень доволен своей цитатой на иностранном языке.

– Вы общаетесь с его женой?

– Нет. Пока жила здесь, она виделась иногда с моей женой. Но пару лет спустя после исчезновения Митча нашла себе друга и уехала.

Човский предугадал следующий вопрос:

– Не знаю, где она живет.

– А как звали ее, помните?

– Кармен. Монтальдо или Монтеро, не помню точно. Испанка. Очень красивая женщина. Если Митч ушел к другой, то совершил самую большую глупость в своей жизни.

Вивьен не могла сказать Човскому, что Митч, по всей вероятности, не совершал этой глупости. Возможно, сделал какую-то другую, покруче, как она подозревала, если угодил в цемент. Но эту – нет.

Решила, что больше он, пожалуй, не сообщит ей ничего интересного. Она узнала имя, время, всплыло заявление об исчезновении, сделанное женщиной по имени Кармен, Монтальдо или Монтеро. Значит, теперь нужно найти заявление и разыскать эту женщину.

– Благодарю вас, мистер Човский, вы очень помогли мне.

– Не за что, мисс Лайт.

Они оставили его со своими мотоциклами и воспоминаниями и направились к выходу. Уже на пороге Рассел остановился, нерешительно взглянул на Вивьен и обернулся к Човскому:

– Еще один вопрос, если позволите.

– Слушаю вас.

– Где работал Митч Спарроу?

– На стройке. Опытный был рабочий. Мог стать прорабом, если бы не исчез.

Глава 21

Когда они отошли немного от магазина, Вивьен набрала номер капитана. Начальник ответил почти сразу.

– Белью.

– Алан, это я, Вивьен. У меня новости.

– Очень хорошо.

– Мне необходим моментальный розыск.

Капитан уловил волнение в ее голосе, и оно против воли передалось ему.

– Даже быстрее, если смогу. Слушаю.

Оба опытные полицейские. Оба знали, что в таком случае, как этот, воевать приходится не столько с человеком, сколько со временем. И у человека, которого они ищут, времени предостаточно.

– Запиши следующее.

Вивьен подождала, пока капитан взял ручку и бумагу.

– Давай.

– Того типа, что нашли между стенами, зовут, по всей вероятности, Митч Спарроу. Один свидетель подтвердил, что он входил в группу байкеров, которая называлась «Череполомы». И базировались они на Кони-Айленде, на Серф-авеню. В Семидесятом округе должно быть заявление о его исчезновении, поданное восемнадцать лет назад женщиной по имени Кармен Монтальдо или Монтеро. Спустя два года она уехала в неизвестном направлении с новым другом. Мне нужно разыскать ее.

– Хорошо. Через полчаса что-нибудь сообщу.

– И последнее. Этот Митч Спарроу был строительным рабочим.

Новость, понятное дело, взбудоражила капитана.

– О господи.

– Вот именно. Поэтому нужно покопаться в документах профсоюзов. Можешь поручить кому-нибудь?

Профсоюзы поставляли строительным фирмам рабочих, какие им требовались, выбирая их из своих списков. По ряду технических и организационных причин почти все предприятия в случае необходимости обращались именно к ним.

– Можешь считать, что агенты уже отправились туда.

Вивьен выключила телефон. Рассел слушал, пока шел вместе с ней к машине.

– Извини меня.

– За что?

– Ну, за это… Извини, что вмешался. Я машинально.

Вивьен и правда удивил вопрос, который Уэйд задал Човскому. Она пожалела, что сама до него не додумалась, но со свойственной ей честностью не могла не оценить заслугу Рассела.

– Это оказалась здравая мысль. Весьма здравая.

Рассел, казалось, и сам удивился своей неожиданной догадке.

– Я подумал, наверняка этот Спарроу попал в цементный блок за то, что узнал или увидел, на свою беду, что-то лишнее…

Он помолчал, размышляя.

– Просто вспомнил письмо, которое передал вам.

По лицу его пробежала тень, и Вивьен поняла, что он заново пережил те обстоятельства, в которых получил это письмо. Строки, написанные неровным мужским почерком, с поразительной отчетливостью всплыли в ее памяти.

Всю жизнь до и после войны я работал на строительстве.

Она завершила мысль Рассела, которая из простого предположения превратилась в уверенность:

– И ты решил: вполне вероятно, что тот, кто убил Спарроу, и тот, кто написал письмо, – одно и то же лицо.

– Совершенно верно.

Между тем они пришли на парковку. На другой стороне большой площади за редкими деревьями высился скелетообразный силуэт американских горок и парашютной вышки и виднелись тенты Луна-парка на Кони-Айленде. Машин на парковке стояло мало, и Вивьен подумала, что в понедельник, конечно, не так уж много народу приезжает в парк развлечений, даже если день такой прекрасный, как сегодня.

Она посмотрела на часы.

– Из-за всей этой истории я забыла, что хочу есть, но теперь вспомнила. Подождем звонка капитана. Хочешь гамбургер?

Рассел смущенно и как-то неопределенно улыбнулся:

– Я не буду есть. Составлю тебе компанию, если хочешь.

– Ты на диете?

В улыбке Рассела отразились унижение и безоговорочная капитуляция:

– Дело в том, что в кармане у меня ни цента. А мои кредитные карты давно превратились в куски пластика. В городе есть места, где мне доверяют, но тут я на территории команчей. Никакой возможности выжить.

Несмотря на все, что она знала о беспутной жизни Рассела Уэйда, Вивьен неожиданно прониклась к нему симпатией и даже нежностью. И сразу же постаралась запрятать эти чувства подальше, чтобы они не натворили каких-нибудь бед.

– У тебя неприятности, да?

– Сейчас для всех тяжелый кризис. Ты же работаешь в полиции – слышала, наверное, про этого фальшивомонетчика, которого арестовали в Нью-Джерси.

– Нет, а что?

– Он изготовлял двадцатипятидолларовые банкноты, потому что двадцатидолларовых ему не хватало на расходы.

Вивьен невольно рассмеялась. Двое темнокожих парней в ярких рэперских шмотках обернулись на них, проходя мимо.

Вивьен посмотрела в глаза Расселу Уэйду и словно впервые увидела его. Скрытая за веселым взглядом, угадывалась его привычка к одиночеству. Возможно, эта привычка – скорее результат его собственного решения, нежели давления обстоятельств.

– Могу угостить?

Рассел безутешно кивнул:

– Я не в силах отказаться. Признаюсь, голоден зверски, с майонезом могу съесть хоть автомобильные шины.

– Тогда пошли. Автомобильные шины нам еще нужны. Кроме того, обед мне обойдется дешевле.

Они пересекли парковку и вышли на берег океана. На пляже никто не загорал, лишь кое-кто прогуливался с собаками, а еще кто-то бежал трусцой. Вивьен залюбовалась волшебной игрой воздуха и света на воде, отражавшей солнце и тени облаков. Она остановилась, обратив лицо к ветру, поднимавшему волны и украшавшему их пеной. Случались иногда в ее жизни такие минуты, как эта. Минуты, когда, глядя на бесстрастное великолепие мира, хотелось опуститься на землю, закрыть глаза и забыть про все на свете.

И чтобы все забыли о ней.

Но это невозможно. Из-за людей, которых она любила и о которых согласилась заботиться как человек. Из-за людей, которых не знала и о которых согласилась заботиться как сотрудник полиции. Многие из них в этот момент занимались своими делами или куда-то ехали, не ведая, что занесены в смертный список убийцы, чье безумие исключало какое бы то ни было милосердие.

Они пошли по дощатому настилу для прогулок на пляже, пока не обнаружили яркий киоск, где продавали хот-доги и гамбургеры. Запах жареного они учуяли еще раньше, он-то и привел их сюда. Под тентами возле киоска располагались столики и деревянные стулья, чтобы летом клиенты могли поесть в тени на берегу океана.

– Что хочешь?

– Чизбургер, пожалуй.

– Один или два?

Рассел помялся:

– Два было бы чудесно.

Вивьен снова улыбнулась. Не было никакого повода для улыбки, но этот человек иногда умудрялся всколыхнуть в ней беззаботность, которая прогоняла любое другое настроение.

– Хорошо, сиротка. Садись и жди меня.

Она направилась к продавцу и сделала заказ, пока Рассел усаживался под тентом. Вскоре Вивьен подошла нему с подносом, на нем еда и две бутылки минеральной воды. Подтолкнула к Расселу его чизбургеры и решительно поставила перед ним воду.

– Пей! Наверное, предпочел бы пиво. Но раз уж ты со мной, будем считать, что мы при исполнении, поэтому никакого алкоголя.

Рассел улыбнулся:

– Некоторое воздержание мне не повредит. Пожалуй, я несколько перебрал в последнее время…

Он замолчал, потом, неожиданно изменившись в лице, заговорил другим тоном:

– Извини меня за все это.

– Ты о чем?

– Что пришлось платить.

Вивьен ответила беспечным жестом и оптимистичным заявлением.

– Придет время, отблагодаришь роскошным ужином где-нибудь. По моему выбору. Если это дело закончится так, как всем хотелось бы, у тебя выйдет отличная история, которую можно будет рассказать. А отличные истории приносят обычно славу и деньги.

– Не ради денег я ввязался в это.

Он произнес свои слова тихо, почти равнодушно. Вивьен не сомневалась, что он сказал их не только ей, но еще кому-то, с кем разговаривал мысленно. А может быть, и многим.

Некоторое время они ели молча, каждый погрузившись в свои мысли.

– Хочешь знать правду о «Сербской Голгофе»?

Вопрос Рассела прозвучал резко, неожиданно. Вивьен взглянула на него, и увидела, что он смотрит на океан, темные волосы ерошит ветер. По тону его голоса она поняла, сколь важен для него этот момент. Конец какого-то длинного пути, возвращение домой, где он увидит наконец в зеркале лицо, которому будет рад.

Не дожидаясь ее ответа, Рассел продолжил разговор, следуя нити рассказа, которая служила в то же время и нитью памяти. За такой сердце и разум с трудом поспевают вместе.

– Мой брат Роберт был на десять лет старше меня. Особенный человек, из тех, кто умеет вежливо, но решительно обращать в свою личную собственность все, с чем соприкасается.

Вивьен решила, что самое правильное в эту минуту – слушать.

– Он был моим кумиром, а также кумиром школы, девушек и семьи. Не потому, что сам старался, а про-сто обладал от природы удивительным обаянием. Думаю, редко мне доводилось слышать в жизни такую же гордость, какая звучала в голосе моего отца, когда он говорил о Роберте.

Он помолчал, и в этом молчании, казалось, соединились судьба мира и смысл жизни.

– И в моем присутствии тоже.

Слова Рассела вызвали в памяти Вивьен далекие образы. Пока он продолжал свой рассказ, голоса и лица из ее жизни становились рядом с теми, о ком рассказывал человек, сидевший напротив нее.

…и естественно, Грета возглавила чирлидеров. Не потому, что она моя дочь, просто не представляю, кто, кроме нее, мог бы…

– Я стремился во всем походить на него, но это оказалось невозможно. Неистовый человек, словно с цепи сорвавшийся. Любил риск, разные испытания, бесконечные состязания. Вспоминая сейчас, думаю, что знаю причину. Самый непоколебимый противник, который всякий раз оказывался перед ним, – это он сам.

…Натан Грин? Грета, ты хочешь сказать, что сегодня за тобой приедет этот Натан Грин? Не могу поверить. Это же самый…

– Роберт был неукротимым. Казалось, он все время что-то ищет. И нашел наконец то, что искал, когда занялся фотографией. Поначалу все считали, будто это одно из тысячи его увлечений, но постепенно обнаружился настоящий талант. Он обладал врожденной способностью с помощью объектива проникать в самую суть вещей и в души людей. Глядя на его снимки, невольно испытываешь ощущение, будто он заглядывает куда-то дальше того, что видно снаружи, и показывает то, что обычно недоступно глазу.

…ты необыкновенно хороша, Грета. Вряд ли в этих краях когда-нибудь видели более красивую невесту. Да и на всем свете, думаю. Я горжусь тобой, моя девочка…

– Остальное всем известно. Неуемное стремление доводить все до предела очень скоро превратило его в одного из самых известных военных репортеров. Где бы ни возникал конфликт, он тотчас мчался туда. Поначалу некоторые недоумевали, почему наследник одной из самых богатых семей Бостона рискует жизнью, мотаясь по миру с «Никоном» в руках. Но потом перестали удивляться, потому что его фотографии печатали все газеты Америки. Всего мира, про правде говоря.

…Полицейская Академия, говоришь? Ты уверена? Не говоря уже о том, что это опасная работа, я не думаю…

Вивьен сделала усилие и отогнала воспоминания, прежде чем красивое лицо Греты явилось из прошлого и напомнило о сегодняшних страданиях.

– А ты?

Она прервала Рассела этим простым вопросом, не объяснив, что обращалась и к себе.

– А я?

Рассел повторил ее слова, будто припоминая, что в этой истории у него тоже имелось место. Свое место, которое он все время искал и всегда безрезультатно. На лице его появилась робкая улыбка, и Вивьен поняла, что он вспоминает свою прежнюю наивность.

– Из духа соперничества я тоже начал работать с фотоаппаратами. Когда сказал отцу, что купил их, по лицу понял: он посчитал, что я выбросил его деньги на ветер. А Роберт, напротив, очень обрадовался. Он всячески помогал мне и ободрял. Это он научил меня всему, что умею.

Вивьен заметила, что, несмотря на утверждение, будто голоден, Рассел не доел даже один чизбургер. Она хорошо знала по опыту, как воспоминания лишают аппетита.

Рассел продолжал рассказ, и Вивьен показалось, что он впервые делится этими воспоминаниями с кем-то. Она только удивилась, почему именно с ней.

– Мне хотелось быть таким же, как он. Хотелось доказать отцу с матерью и всем их друзьям, что я тоже кое-чего стою. Поэтому когда брат собрался в Косово, я попросил его взять меня с собой в Европу.

Все это время Рассел смотрел в сторону, но теперь обратился к ней с вопросом:

– Помнишь историю этой войны на Балканах?

Вивьен мало что знала о ней и даже устыдилась своей неосведомленности.

– Более или менее.

– В конце девяностых годов Косово было конфедеративной провинцией бывшей Югославии, где жили в основном албанцы, мусульмане. Тогда их крепко держало в железном кулаке сербское меньшинство, которое внимательно следило за их сепаратистскими устремлениями и желанием присоединиться к Албании.

Вивьен покорили голос Рассела и его умение увлечь собеседника, вызвать в нем соучастие, и она по-думала, что в этом, наверное, и заключается его настоящий талант. Она не сомневалась, что, когда все закончится, он и вправду сможет рассказать миру большую историю.

Свою большую историю.

– Все началось много раньше. Столетия тому назад. На севере от Приштины, столицы, находилось место, которое называлось Косово Поле. Это значит «поле черных дроздов». В конце тринадцатого века там произошло сражение, в котором христианская армия сербско-боснийского союза под предводительством князя Лазаря Хребеляновича была разбита войсками Оттоманской империи. Сербы понесли особенно большие потери. После поражения на этом месте установили уникальный памятник, думаю, другого такого нет нигде в мире. Это стела, которая символизирует вечное проклятие врагам сербского народа и желает им потери всех возможных благ в лютых кровопролитиях на этом и на том свете. Я был там. У этого памятника я понял одну вещь.

Он помолчал, словно подыскивая нужные слова, чтобы обобщенно выразить свою мысль.

– Войны кончаются. Ненависть остается навсегда.

Вивьен гадала, не припомнились ли и ему тоже строки из того письма.

Всю мою жизнь до и после войны я работал на строительстве…

– Роберт рассказал мне о том, как Милошевич в 1987 году поклялся, что больше никогда никто не тронет ни одного серба. Это заявление о намерениях в один миг превратило его в человека, владеющего ситуацией, и он стал президентом. В 1989 году, ровно шестьсот лет спустя после битвы на Косовом Поле, он произнес воинственную речь у той стелы. Там собралось тогда пятьсот тысяч сербов. В тот день все албанцы сидели, запершись в своих домах.

Рассел жестом как бы подвел итог.

– Мы с братом приехали в начале 1999 года, когда репрессии и борьба с повстанцами Армии Освобождения Косово убедили международное сообщество вмешаться. Я видел такое, чего не забуду никогда. А Роберт удивил меня своим хладнокровием.

Вивьен подумала: неужели Рассел так никогда и не освободится от призрака Роберта Уэйда?

– Однажды ночью, незадолго до того, как начались бомбардировки НАТО, всех журналистов и фотографов попросили уехать. Причины не объясняли, но все догадывались, что ожидается серьезная этническая чистка. Префект Приштины кратко, но ясно дал понять, что уезжающим он желает счастливого пути, а остающимся ничего не гарантирует. Некоторые не уехали. Мы в том числе.

Вивьен рискнула задать вопрос:

– Ты уверен, что Роберт действительно был отважным человеком?

– Я так думал какое-то время. Теперь не уверен.

Рассел снова заговорил, и в его голосе слышались облегчение и усталость:

– У Роберта был друг, его звали Тахир Байрактари, если не ошибаюсь, школьный учитель, который жил с женой Линдитой на окраине Приштины. Роберт дал ему денег, и тот, прежде чем покинуть город, спрятал нас в своем доме, в подвале, куда мы спускались через люк, накрытый ковром. Туда доносились звуки боев Армии Освобождения. Ее подразделения наступали, наносили удары, а потом исчезали, словно их и не было вовсе.

Вивьен показалось, что если бы она поглубже заглянула ему в глаза, то увидела бы там картины, которые он вспоминал сейчас.

– Я перепугался. Роберт всячески старался успокоить меня. Некоторое время он оставался в подвале со мной, но происходящее наверху оказалось сильнее него. Дня через два, набив карманы катушками с пленкой, он выбрался из нашего убежища, когда на улицах гремели автоматные очереди. Больше я не видел его живым.

Рассел взял бутылку и отпил воды.

– Поскольку он долго не возвращался, я пошел искать его. До сих пор не знаю, как хватило смелости. Бродил по пустым улицам. Приштина превратилась в город-призрак. В спешке покидая его, люди оставляли двери в домах нараспашку и невыключенный свет. Я прошел в центр и увидел его. Роберт лежал на земле, на тротуаре. На небольшой площади, обсаженной деревьями, я увидел и другие трупы. Грудь у него была насквозь пробита автоматной очередью, фотоаппарат зажат в руке. Я взял камеру, убежал и спрятался в подвале. Я оплакивал Роберта, оплакивал и самого себя, пока не иссякли силы даже на слезы. Потом начались бомбардировки НАТО. Не знаю, сколько времени я скрывался там, слушая, как разрываются бомбы, не мылся, ел что-то, что находил рядом, пока не услышал наконец, что снаружи доносится английская речь. Тогда я понял, что спасен, и вышел оттуда.

Он снова с жадностью отпил воды, словно воспоминание о слезах не оставило в его организме жидкости.

– Когда мне удалось проявить пленку из аппарата Роберта и когда я увидел эти снимки, меня словно током пронзило, особенно один из них поразил. Я сразу понял, что это необыкновенный снимок, из тех, за какими фотографы охотятся всю жизнь.

Вивьен отчетливо представила его себе. Весь мир знал этот снимок. Он стал одним из самых знаменитых на всей планете.

На фотографии изображен мужчина в то мгновение, когда пуля пробивает ему сердце. На нем темные брюки, а торс и ступни обнажены. Из груди брызжет кровь, и тело его будто подброшено и еще не успело упасть.

По случайности, которая нередко приносит удачу военным репортерам, объектив уловил как раз тот момент, когда сраженный пулей и как бы парящий в воздухе человек раскинул руки. В таком положении, словно вознесенный, он напоминал Христа, распятого на кресте. И лицо этого человека, худое, в обрамлении длинных волос, с небольшой бородкой походило на традиционное изображение Спасителя.

Название снимка – «Сербская Голгофа» – родилось почти само собой.

– Меня охватило столько разных чувств, что и не передать. Досада, злость, зависть к этой способности уловить мгновение, тщеславие. Жадность, наверное. Я отнес снимок в «Нью-Йорк Таймс», сказав, что сам сделал его. А остальное ты знаешь. Я получил Пулитцеровскую премию за этот снимок. К сожалению, брат убитого видел Роберта, когда тот снимал его, и раскрыл правду в газетах. Так все узнали, что фотографию сделал не я.

Он помолчал, прежде чем перейти к заключению, стоившему ему многих лет жизни:

– И если быть честным, я не совсем уверен, что огорчился.

Вивьен непроизвольно накрыла ладонью руку Рассела, а когда сообразила, что сделала, мягко отняла ее в надежде, что он не заметил этого жеста.

– И что потом?

– Я выжил, соглашался на любую работу, какая подворачивалась. Съемки моделей, технические фотографии, даже бракосочетания снимал. Но главным образом брал деньги у родителей – иногда слишком много.

Вивьен искала нужные слова, чтобы облегчить ему тяжесть этого признания, но помешал звонок мобильника. Она взяла аппарат, на экранчике которого высветилось имя Белью:

– Слушаю, Алан.

– Нам просто повезло. Я позвонил начальнику Семидесятого округа и велел ему заняться розысками. Когда посоветовал подключить к работе всех его сотрудников, он решил, что я сошел с ума.

– Надо думать. Нашли что-нибудь?

– Женщину звали Кармен Монтеса. Уезжая, она предусмотрительно известила полицию о перемене адреса. Я велел проверить, и оказывается, телефонный номер все еще числится за нею по тому же адресу в Квинсе. Сейчас пришлю тебе его на мобильник.

– Алан, ты великолепен.

– Знаешь, первая женщина, которая сказала мне об этом, – акушерка, принимавшая меня. Так что вставай в очередь. Хорошей работы, и держи меня в курсе.

Вивьен поднялась, и Рассел тоже. Он понял, что передышка закончилась и пора двигаться.

– Есть новости?

– Да. Пока что нашли эту женщину, а там посмотрим.

Вивьен вытерла губы и, положив на стол бумажную салфетку, направилась к машине. Рассел с грустью взглянул на оставшуюся почти не тронутой еду и последовал за Вивьен.

История, которую он рассказал ей, как бы он ни старался, похоже, так никогда и не завершится.

Глава 22

Кармен Монтеса любила цифры.

Любила всегда, с самого детства. В начальной школе слыла лучшей ученицей. Работа с цифрами давала ей ощущение порядка, спокойствия. Ей нравилось вписывать их своим детским, но четким почерком в клеточки тетрадной страницы – у каждой свой графический рисунок, свое количественное значение, – нравилось выстраивать их в ряд или колонкой. И, в отличие от подруг, она находила это занятие очень интересным. Ее детская фантазия даже окрашивала цифры в разные цвета. Четверка была желтой, а пятерка синей, тройка – зеленой, а девятка коричневой. Ноль выглядел белоснежным, чистейшим.

И сейчас тоже, сидя в старом кожаном кресле, она держала на коленях сборник судоку. К сожалению, от ее детских фантазий осталось немногое. Цифры превратились в черные знаки на белой бумаге какого-нибудь журнала, и ничего больше. Со временем исчезли краски, и она обнаружила, что ноль в применении к людям совсем некрасивого цвета.

Она предпочла бы, чтобы жизнь ее сложилась по-другому, хотела учиться, окончить колледж, выбрать специальность, связанную с цифрами, чтобы потом работать с ними. Обстоятельства распорядились иначе.

Она вспомнила, как в одном фильме герой говорил, будто в Нью-Йорке очень трудно жить, если ты мексиканец и нищий. Услышав такие слова, не могла не согласиться с ними. По сравнению с другими девушками в похожей ситуации у нее оказалось одно преимущество – красота. Она весьма помогла ей.

Кармен никогда не шла на компромиссы, хоть и научилась со временем терпеть неприятные приставания и прикосновения. Только однажды, чтобы наверняка поступить в школу медсестер, она сделала минет директору. Когда познакомилась со студентками колледжа и увидела, как много среди них хорошеньких девушек, поняла, что они тоже сдавали подобный вступительный экзамен.

А потом появился Митч…

Она отодвинула журнал, когда заметила, что слеза капнула на только что написанную цифру, размыла чернила, и теперь ее окружал синеватый ореол, очень похожий на ноль.

Это невозможно, прошло столько лет, а я все еще плачу…

Она обозвала себя дурой и отложила журнал на столик. Но плакать не перестала, не прогнала воспоминания. Это все, что осталось у нее от тех счастливых дней. Когда она познакомилась с Митчем, все в ее жизни круто изменилось, во всех смыслах.

До и после.

С ним она узнала страсть, поняла, что такое любовь и на что она способна. Он сделал ей самый великолепный подарок на свете, он заставил ее почувствовать, что значит быть и любимой, и желанной, и женой, и матерью. И все это он отнял у нее потом, когда исчез однажды, оставив с маленьким сыном на руках.

Мать Кармен ненавидела его. Когда стало ясно, что Митч не вернется, она хоть и не высказывалась прямо на этот счет, но на лице ее так и было написано: «Я же тебе говорила». Кармен сносила намеки, потому что нуждалась в ее помощи. Она оставляла ей ребенка, уходя на работу, но так и не согласилась вернуться к родителям. Вечера проводила в своей, их квартире, вместе с Ником, точной копией отца, читая разные истории, глядя мультики и листая автомобильные журналы.

Потом познакомилась с Элиасом, тоже мексиканцем, как и она. Хороший парень, работал поваром в ресторане в Ист-Виллидже. Сначала они просто встречались как друзья. Элиас знал ее историю, относился к ней ласково и почтительно, за версту видно было, что влюблен. Никогда ни о чем не просил, даже пальцем не пытался дотронуться.

Ей хорошо было с ним, они о многом говорили, он нравился Нику. Кармен не любила его, но когда он предложил ей жить вместе, после долгих колебаний согласилась. Они взяли кредит и купили домик в знакомом квартале Квинса, и Элиас настоял на том, чтобы записать его на ее имя.

Кармен улыбнулась сквозь слезы при воспоминании об этом ласковом человеке.

Бедный Элиас. Первый раз они занимались любовью в своем доме. Он был и робок, и нежен, и неопытен, и ей пришлось взять его за руку, как ребенка, и помочь разобраться в своих чувствах. Месяц спустя она поняла, что беременна, и ровно через девять месяцев после этой их первой ночи родилась Элисон.

Кармен обрела семью. Сын, дочь и друг, любивший ее, усаживались вместе с нею за стол. Но напротив нее сидел не тот, кого она по-прежнему хотела бы видеть на этом месте, и счастье было не то – роскошное, – какое ей дарил Митч.

Сейчас она испытывала душевный покой, тот самый, с достижением которого уже начинается старость.

К сожалению, судьба пожелала, чтобы мужчины не удерживались рядом с ней.

Элиас тоже ушел. Острая форма лейкемии очень быстро унесла его из жизни. Кармен помнила горестное выражение на лице доктора Миры Коллинз, терапевта больницы, где она работала. Мира отвела ее в сторону и объяснила результаты первых анализов. Рассказала все в простых и вежливых выражениях, которые уже тогда прозвучали как соболезнование.

И она опять осталась одна. Решила, что отныне так будет жить всегда. Одна с детьми. Втроем, и больше никого. Ник вырос ласковым и очаровательным, а Элисон – с очень своеобразным характером. А потом Ник признался ей однажды, что он гомосексуалист. Кармен догадывалась, но ждала, когда он сам заговорит об этом. С ее точки зрения, этого ничего не меняло. Ник был и оставался ее сыном. Она считала себя достаточно умной женщиной и слишком любящей матерью, чтобы половая ориентация повлияла на ее уважение к нему как к личности. Они долго говорили об унижениях, которые он сносил, и волнениях, какие пережил, прежде чем занял свое место в сообществе ребят, взявших мачизм за жизненное правило. Потом он объявил ей, что переедет со своим другом в Вест-Виллидж.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒