Личность в человеческом общении

Двадцатый век войдет в историю как мучительный век, несмотря на величайший материальный прогресс и множество ценнейших открытий. Две мировые войны (которые в действительности были одной войной, разделенной на два этапа), советская революция 1917 года, миллионы убитых, массовые депортации, концентраци онные лагеря и лагеря уничтожения, газовые камеры, принудительные работы, политические преследования, угрожающий призрак коммунизма и еще более грозный призрак атомной бомбы — все это факторы определяют историю нашего столетия. Во второй половине века, когда либеральные демократии одержали победу, провозгласив права человека и приближение эпохи счастья, свирепый и эгоистический капитализм, достигнув невиданной степени развития, стал причиной громадного социального неравенства, несправедливого распределения богатств, миллионной безработицы, распространения наркомании, невиданного роста числа абортов, эксплуатации слаборазвитых стран более могущественными державами, голода на обширнейших территориях, терроризма и сексомании. Если попытаться найти общее название всем этим прискорбным феноменам, то таким названием будет: презрение к человеческой личности.

Правда, что внешние формы человеческих отношений, — по крайней мере, в западном мире — улучшились, что почти все хотят уважения и мирного сосуществования, что поднялся уровень жизни большинства горожан. Но не будет преувеличением сказать, что в целом доминирующим фактором, который все еще определяет отношения между людьми, остается эгоизм. В капиталистических обществах XIX в. говорили: «Каждый за себя, а последний пусть идет к черту». В индустриальных обществах XX века этого не говорят, но практикуют на деле. Нынешние общества — это общества, в которых господствует экономика, жажда наживы, стремление к извлечению наибольшей выгоды, к прибыли любой ценой, короче говоря, эгоизм за счет всех остальных. Маммона — всемогущий бог этих обществ.

Нет лагерей уничтожения, но продолжается эгоизм, мучающий и уничтожающий миллионы людей, которые живут в отчуждении от собственности, в нехватке необходимого. До сих пор многие не поняли, что важнее быть личностью, чем иметь деньги. Зачем человеку много денег, если он не умеет быть хорошим супругом, хорошим отцом, хорошим другом, хорошим гражданином? Еще не поняли, что материальный комфорт чаще влечет за собой не освобождение человека, а его духовную деградацию. Еще не поняли, что мы становимся личностями и делаем личностями других через уважение, открытость, взаимопомощь, общение с другими людьми, — если только понимать общение правильно и глубоко.

В предыдущих главах этой книги мы обрисовали онтическую структуру личности. Теперь мы хотим представить иные основанные на реальности ориентиры, которые могут научить того, кто вглядится в них, быть личностью и развить свои личностные качества во всей полноте и красоте понятия «личность». Нравственная хаотичность наших обществ, нарастающее разочарование в капиталистических странах, закат духовных ценностей, отсутствие иллюзий и экзистенциальная пустота, угроза новых диктатур, чудовищная несправедливость — все это можно преодолеть только при том условии, что люди хотят и умеют жить как личности. А это возможно лишь тогда, когда они умеют общаться с другими людьми. Образовательные учреждения, как правило, обучают молодых людей многообразным наукам. Университеты выдают дипломы, чтобы с их помощью зарабатывать деньги. Но никто не учит высшей мудрости — быть личностью. Этому должна была бы учить семья, но очень часто она или не умеет, или не может, или не хочет этого делать. И потому у нас есть множество специалистов во всем, но мало личностей. Вновь Диоген мог бы вернуться со своим фонарем на бурлящую полуденную площадь и воскликнуть: «Ищу человека!»

1. Между индивидуализмом и коллективизмом

Философии Нового времени, особенно со времен Декарта и Канта, были, как правило, субъективистскими. Кант тешил себя иллюзией, что ему удалось разрушить метафизику бытия, и обрел наивных учеников, которые ему поверили. Так возникли идеалистические метафизические учения о «Я» и эпистемологической имманентности. Против них в XIX веке выступил Кьеркегор, однако с позиций еще более заострённого фидеистического субъективизма. Кьеркегор стал одним из учителей мрачного и солипсистского экзистенциализма ХХ века. Высшей точки виталистический субъективизм достиг в философии Ницше, который был и остается одним из неоспоримых духовных вождей нашего столетия. С его точки зрения, ничто не имеет ценности, кроме решений индивидуальной воли, нацеленной на экспансию жизни, силы и власти. Попытки освободить философию от субъективизма, — например, феноменология Гуссерля, с ее призывом zurьck zu den Sachen selbst (назад к самим вещам) или позитивизм и неопозитивизм, с их стремлением придерживаться исключительно эмпирических данных и логики, — эти попытки либо не преодолели имманентизма (феноменология), либо не сумели дать адекватного объяснения личности (позитивизм). Поэтому они не привели к рождению гуманизма.

Со своей стороны, либерализм, господствовавший в XIX и ХХ веках и отмеченный неизгладимой печатью руссоистской философии, тоже индивидуалистичен. Руссо в «Исповедании веры савойского викария» говорит: «Мне нужно лишь одно — спросить себя о том, что я собираюсь делать: все то, что я ощущаю как хорошее, действительно хорошо; все то, что я ощущаю дурным, дурно. Совесть надежнее всех казуистов» ¹. В начале романа «Эмиль» Руссо пишет: «Естественный человек целиком существует для себя; он есть нумерическое единство, абсолютная целостность, которая не имеет других отношений, кроме как с самим собой или себе подобными» ². Идеал человека — «естественное состояние», состояние асоциальное, в котором каждый жил бы в абсолютной свободе. Но так как это невозможно, люди объединяются друг с другом посредством общественного договора, устроенного таким образом, что каждый остается господином над самим собой и пользуется максимальной свободой, ограниченной лишь свободой других людей³.

Руссоистский либерализм соединился с капитализмом, рожденным индустриальной революцией и книгой Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776). Принципы личной выгоды, разделения труда в целях получения максимальной прибыли; спроса и предложения, свободного развития, невмешательства государства, вносящей равновесие «скрытой руки» спровоцировали жажду обогащения любой ценой и дикий индивидуализм раннего капитализма, живучий и поныне.

Неудивительно, что в этих враждебных и неуютных обстоятельствах человек Нового времени обнаруживает тенденцию к изолированности и замыканию в собственной индивидуальности. Он принимает и утверждает свою индивидуальность как монаду среди множества других монад для того, чтобы чувствовать себя индивидом. При этом он часто находит эту индивидуальность в господстве хозяина над рабом, как подметил Гегель в «Феноменологии духа», хотя теперь это господство маскируется самыми различными и утонченными способами.

Для того, чтобы спастись от отчаяния, грозящего ему в этом одиночестве, человек ищет выход в прославлении индивидуальнос ти. Рассматривая человека исключительно в его отношении с самим собой, индивид превращает собственное единичное «Я» в главное средоточие своих интересов, отчуждает себя в «иметь» и «копить» и растрачивает себя в поверхностном потоке ощущений, эмоций, впечатлений, влекомый непостоянной и прихотливой фантазией. «Расточительство и скупость — вот два симптома индивидуальности», — диагностирует Мунье⁴. Индивидуалистический эгоизм был и остается одной из самых тяжелых болезней нашего времени и ошибочным решением проблемы человека.

Именно потому, что это решение было ошибочным, оно породило, в качестве корректива, противоположную крайность: коллективизм в двух его основных формах: марксистской и фашистской. В коллективистском мировоззрении человеческая личность верит, что для решения проблемы одиночества нужно с головой окунуться в общество и отдаться этому потоку. Он направляется партией и харизматическими лидерами, уверенными в том, что им ведом смысл истории. Чем более компактна, единообразна и могуча правящая группа, тем она надежнее. Больше нет ни одиночества, ни жизненной тоски, потому что партия и ее лидер имеют решения на все случаи жизни. Достаточно следовать партийным лозунгам, чтобы освободиться от ответственно сти перед существованием. Если партия приходит к власти, общество формируется и униформируется в качестве коллектива послушных, безликих, одинаковых индивидов. Государство становится всемогущим, прославляет само себя, и граждане живут государством и для государства. Муссолини сказал в своем выступлении 28 октября 1925 года в миланском театре Ла Скала: «Всё в государстве, ничего против государства, ничего вне государства». Коллективизм пессимистичен в отношении личности и потому подчиняет ее коллективу и представляющему коллектив государству. Коллективизм развивает и использует технику и сопряженное с ней материальное процветание в качестве еще одного элемента, обеспечивающего уверенность индивидов. Государство уподобляется провидению, которое укрывает своими крыльями каждого, дабы никто не испытывал недостатка в господствующей идеологии. Возникает слияние личности со всеми — с организованной людской массой, функционирующей с абсолютной надежностью. Это триумф общего над единичным, абстрактного над конкретной личностью. Превосходно направляемая и продуманная пропаганда довершает единообразие всех членов коллектива.

Обе концепции личности — индивидуализм и коллективизм Нового времени — представляют собой ответ на ситуацию разочарованности и неуверенности, в которой оказался современный человек. Сегодня мы знаем, что обе системы потерпели крах из-за неспособности утвердить подлинно человеческую жизнь. Одинокий и замкнутый человек — вообще не человек, а безразличный атом коллективной общности, которая часто предстает ему как равнодушная или враждебная. Как бы такой человек ни убеждал себя в том, что, замыкаясь в себе, в своих интересах и приобретениях, он утверждает себя как субъект, в действительности он живет в фундаментальной иллюзии, не развивается как личность, не достигает взрослости в общении и в солидарности, оставаясь по существу инфантильным.

В 1938 году Мартин Бубер говорил: «Несмотря на все попытки гальванизации, время индивидуализма уже прошло». Что касается коллективизма, то в обстановке неудержимого восхождения диктатур Бубер добавляет следующее: «Коллективизм находится на вершине своего развития, хотя здесь и там уже проглядывают некоторые признаки ослабления» ⁵. В этом он был прав. Великие коллективистские системы стали жертвами своих ошибок и, прежде всего, попытки растворить личность в тотальности. То были слишком антиприродные системы, а природу не одолеть. Уже Гораций говорил: «Naturam expelles furca, tamen usque recurret» («Можешь природу хоть вилами гнать — она всё же вернется») ⁶. Индивидуализм в качестве концепции человеческой жизни тоже потерпел крушение; однако Бубер ошибся, датировав его окончательную смерть 1938 годом. Напротив, он продолжает жить с удвоенной силой в либеральных демократиях, ибо до сих пор ему не нашли или не захотели найти альтернативы.

Либеральные демократии, на первый взгляд опирающиеся на волю народа и общественные свободы, на деле сохраняют немало черт коллективистских и диктаторских режимов, как это показали Прудон и его последователи. В таких демократиях партия навязывает парламентариям дисциплину голосования, контролирует правительство и стремится установить контроль также над судебной властью. Меньшинству затыкает рот большинство. Говорят, что демократия — это участие. Однако участие граждан ограничивается лишь тем, что они отдают свой голос на выборах, причем чаще всего за едва известного им кандидата. Какое жалкое участие! Не без иронии можно заметить, что народ тоже «царствует, но не правит».

Промышленные и финансовые магнаты часто более могущественны, чем государство, а экономическая власть обусловливает или определяет власть политическую. В результате богатые становятся все богаче, а бедные — все многочисленнее и беднее. Маркс предвидел это и не ошибся. Капиталистические общества сделались антисолидарными и антигуманными. Они продемонстрировали полнейшую неспособность разрешить тяжелейшие противоречия и антигуманизм развитого капитализма, неспособность создать более гуманное общество, в котором каждая личность могла бы развиваться как личность.

Американский профессор японского происхождения Фрэнсис Фукуяма обнаружил историческую близорукость, когда заявил, что в лице либерального общества человечество достигло высшей точки своего развития и завершения истории, так как породившие это общество драматические противоречия устранены, а системы, которые могли бы стать альтернативными либерализму, отсутствуют ⁷. Профессору неведомо, что человеческий дух и человеческая свобода, к счастью, способны на бесконечное обновление в поисках большей истины и большего блага. Мы не можем допустить конца истории в такой неудовлетворительной системе, как буржуазный либерализм.

Общества сделаются более гуманными только тогда, когда распространится новое адекватное понимание личности. Этого будет непросто добиться. Мастодонт капитализма формирует людей согласно своим потребностям: скупых, склонных к индивидуализму и конкуренции, эмпирических, поверхностных и гедонистических. Утверждение нового и адекватного понимания человека должно быть задачей всякой подлинной философской антропологии и всякой подлинной педагогики, так как общества преображаются не революциями, а воспитанием. «Puerilis educatio, renovatio mundi», — говорил отец Хуан Бонифасио, крупный испанский педагог-иезуит XVI века: «Воспитание детей есть обновление мира».

2. К новому пониманию личности

В то самое время, когда индивидуализм и коллективизм были господствующими интерпретациями человека, перед лицом антигуманизма обеих систем медленно и робко формировалось в философских кругах гораздо более глубокое и целостное понимание личностной реальности. «Я вижу, — говорил Мартин Бубер, — как появляется на горизонте с медлительностью, присущей всем событиям подлинной человеческой истории, такое глобальное недовольство, какого еще не знали. Речь пойдет уже не о том, чтобы, как это было до сих пор, противостоять господствующей тенденции во имя других тенденций, но о том, чтобы восстать против ложного осуществления великого чаяния сообщества, чаяния его аутентичной реализации... Первый шаг должен состоять в том, чтобы устранить ложный выбор, который замутняет мышление нашей эпохи: выбор между индивидуализмом и коллективизмом. Первым делом мы отправимся на поиски подлинной, ныне исключенной альтернативы» ⁸.

Подлинная альтернатива, по которой тосковал Мартин Бубер, получила выражение в его трудах и в трудах других философов нашего столетия. Имя этой альтернативы — персонализм. В числе наиболее видных представителей персонализма, между учениями которых немало различий, назовем следующих мыслителей: Макс Шелер, Мартин Бубер, Эммануэль Мунье, Эммануэль Левинас, Жан Лакруа, Морис Недонсель, Поль Рикёр, Габриэль Марсель, Пьер Тейяр де Шарден, Педро Лаин Энтральго, Дитрих фон Хильдебранд, Кароль Войтыла, Йозеф Тишнер и др.

Мы не ставим себе задачей описать здесь философское течение персонализма, но только попытаемся найти в идеях этих авторов элементы, которые могут помочь нам обрести более адекватное понимание того, что есть человек. Мы действительно полагаем, что персонализм представляет собой философию, у которой больше всего шансов на успех в создании будущего более гуманного общества. И причина тому — персоналистское понимание личности, то значение, которое придается в нем достоинству личности и межличностному общению. Поэтому мы вдохновляемся персонализмом в поисках подлинной альтернативы индивидуализму и коллективизму, аль тернативы, которая обеспечивала бы полноту развития каждой личности.

Как уже отмечалось, в Новое время эпоха индивидуализма начинается с Декарта. В тезисе Декарта: «Я мыслю, следовательно, я существую» мыслящее «Я» абсолютно превалирует над бытием и утверждается в качестве абсолютной исходной точки. Субъективное мышление конституирует личность. Антропологическую линию Декарта продолжает кантианский трансцендентальный идеализм: у Канта именно трансцендентальный субъект конституирует и оформляет объект познания. Правда, Кант попытался восстановить филантропическую этику, провозгласив категорический императив в следующей формуле: «Поступай таким образом, чтобы относиться к человечеству — как в твоем лице, так и в других — всегда как к цели, и никогда просто как к средству» ⁹. В этом же направлении работал Фихте.

Но только Фейербах открыл важность «Ты» и другого в осознании собственного «Я» и психологических нравственных требований по отношению к другим людям. Несмотря на свой материализм и атеизм, Фейербах является персоналистом, который рассматривает человека только в его связи с другими. Эта связь осуществляется в отношении «Я-Ты» и в обществе. Прежде всего такое отношение должно быть отношением любви: «Я не существую без тебя; я нахожусь в зависимости от тебя; где не существует kein du — kein ich)»¹⁰. «Не ¹¹. «Сущность человека заключается в сообществе, в единении человека с человеком... Это таинство общинной и социальной жизни, таинство необходимости ¹². «Ты существуешь, только если любишь; бытие есть бытие, только если оно есть бытие любви»¹³. «Нечто — это лишь то, что любит; не любить ничего — значит не быть ничем. Чем в большей степени нечто есть, тем больше оно любит, и наоборот» ¹⁴. Цитаты можно умножать до бесконечности ¹⁵. Мартин Бубер пишет: «Фейербах начал это раскрытие ¹⁶.

Итак, Фейербах раскрывает значение взаимного человеческого общения для реализации личности. Волюнтаристский атеизм философа побуждает его к преувеличениям: «Любовь — это сам Бог; вне любви нет никакого Бога. Любовь делает человека Богом, а Бога — человеком» ¹⁷. Заканчивая свою книгу «Сущность христианства» фразой: «Homo homini deus» («Человек человеку — Бог»), Фейербах говорит о том боге, каковым является человеческий род. В этом была его ошибка. Любить человечество — значит утверждать его и утверждать каждого человека в качестве личности; обожествлять его — значит разрушать его и разрушать каждого человека именно как личность.

Фундаментальная интуиция Фейербаха остается в силе. Величайшее открытие — сказать, что в онтологическом порядке бытие моей личности конститутивно соотнесено с бытием других, а в психологическом порядке «я» реализуется через «мы». Личность реализуется как личность, только вступая в общение с другими личностями. Встреча с другими носит глубоко творческий характер, если становится встречей не индивидов, замкнутых и взаимно враждебных, а личностей, открытых для общения. Ребенок сначала говорит «ты» матери и отцу и в этом «ты», принимаемый родителями, обретает сознание «я». Он говорит «ты» на языке чувств — единственном, который он понимает и на котором способен объясняться. Но если он не почувствует принятия в ответ на это «ты», то в будущем ему грозит невроз неуверенности, одиночества или неспособности к нормальным отношениям с другими людьми. Это будет неуравновешенная личность.

Если человек, по верному замечанию Хайдеггера, есть единственное сущее, в котором бытие осознает само себя, то вступать в общение с другим человеком — значит вступать в общение с самосознающим бытием, а потому способным к самоотдаче, способным обогащать другого и самому обогащаться в бытии. Подлинное человеческое общение в том и заключается, что мы становимся богаче, делая богаче другого. Сколько мы отдаем, столько и получаем; а что не отдано, то пропало. В «иметь» мы обогащаемся в борьбе против остальных людей; в «быть» — обогащаемся, отдавая себя другим и общаясь с ними глубоко и солидарно ¹⁸.

Мы общаемся с другими людьми прежде всего посредством языка. Главным образом благодаря языку мы усваиваем бесконечное интеллектуальное и духовное богатство других и сами обогащаем других, так как язык, письменный или устный, является чувственным носителем и проводником идей, ценностей и чувств. Но для того, чтобы общение посредством языка было действительно продуктивным, необходимы долгие молчаливые размышления; в противном случае, язык превращается в легкомысленную болтовню. Только у того, кто много молчит и размышляет в тишине, есть нечто важное, что сказать. Молчание необходимо для того, чтобы стало возможным подлинное человеческое общение, как мгновения одиночества необходимы для совместной жизни. Кроме того, язык должен быть правдивым, ибо правдивость вызывает доверие, а доверие — желание слушать и понимать.

Только при этих условиях возникает подлинный, коммуника тивный и творческий диалог. В противном случае, имеет место не диалог, а монолог вдвоем.

Коммуникативный диалог требует также уважения к свободному самопроявлению другого. Только при наличии уважения к другому и к его слову этот другой ощущает себя собеседником, личностным «Ты». Только чувствуя себя удостоенным уважения, он рефлективно сознает собственное достоинство. Только чувствуя доброту, проникается доверием к реальности и верит в то, что она добра. Подлинный диалог делает человека личностью. Диалог не может быть только диалектикой: в диалектической беседе происходит обмен доводами, и только; но в подлинном диалоге, помимо этого, возникает связь взаимного уважения и эмоциональной симпатии, без которых почти невозможны творчество и рост личности. Личное отношение есть нечто большее, чем взаимный обмен идеями.

Но межличностное общение не исчерпывается словесным диалогом. В нем оно берет начало, а довершается любовью. Однако слово «любовь» настолько насыщенно и сложно и настолько затаскано, что нуждается в максимально возможном прояснении, чтобы быть понятым. Любовь классифицировали самым различным образом. Представляется верным, что существует три рода любви между людьми, которые у греков обозначались тремя разными словами. Во-первых, это 2eroq (эрос) — то инстинктивное влечение, которое мужчина испытывает к женщине и женщина к мужчине. Назовем его «Любовь 1». Этот род любви тяготеет к исключительности и обладанию, к единоличному владению любимым человеком. Сартр проанализировал феноменологию эроса в книге «L'кtre et le nйant»¹⁹ с пессимистических позиций. В эротической любви он видит конфликт, соблазн и даже мазохизм. Это не так, но эрос порой действительно несет с собой тоску и смятение одновременно с наслаждением. В наших обществах, говоря о любви, часто подразумевают именно инстинктивное влечение.

Есть другой род любви, который у греков именовался fil0ia (филия) и отождествляется с тем, что мы зовем дружбой. Обозначим его как «Любовь 2». Дружба — это сердечное и бескорыстное взаимное общение, открытое и не стремящееся к обладанию; это сходство взглядов, взаимный интерес, душевный покой.

Наконец, есть третий род любви, по-гречески именуемый \ag0aph (агапэ). Эта любовь проявляется в бескорыстном и самоотверженном отношении к людям, в готовности служить и помогать им. Назовем ее «Любовь 3». Такая любовь может включать в себя два предыдущих рода любви, но не обязательно. Это наиболее конструктивный в личностном плане вид любви, ибо таинственным образом дело обстоит так, что чем больше личность отдает, тем более она остается самой собой²⁰.

Тейяр пишет: «Соединение дифференцирует... Только любовь в силу того, что только она принимает и соединяет сущие в самой их глубине, способна, соединяя сущие (это факт повседневного опыта), привести их к полноте именно как сущие»²¹. Мы сказали «таинствен ным образом». В самом деле, есть нечто таинственное в том, что чем больше мы забываем о себе ради помощи другим, тем больше мы поистине оказываемся самими собой. И это не благочестивое и морализирующее соображение, а онтическая реальность, свойство человеческого существа, верифицируемое в опыте.

Что касается трех родов любви, следует заметить, что «Любовь 1» не свободна, ибо инстинктивное влечение к другому человеку возникает или не возникает помимо нашей воли. «Любовь 2» полусвободна: дружбу можно искать и культивировать. «Любовь 3» свободна вполне, ибо человек всегда может помочь и послужить другому человеку, какие бы чувства он к нему ни испытывал. Поэтому «Любовь 3» наиболее человечна и должна направлять другие виды любви. Именно она действительно созидательна, хотя возможно, конечно, и соединение (или несоединение) всех трех родов любви воедино. Та любовь, которая взирает прежде всего на благо других, составляет самое глубокое и плодотворное отношение, какое возможно между людьми: отношение «Я-Ты».

Мартин Бубер в прекрасной книге, опубликованной в 1922 году, с большой тонкостью и психологической глубиной исследует плодотворность и все импликации отношения «Я-Ты»²². Приведем некоторые из ее основных идей.

Человек соотнесен с другим человеком и только в другом находит самого себя. Только превосходя себя в поисках «Ты», он реализует собственное бытие. Согласно Буберу, язык опирается на два «фундаментальных слова», «слова-начала», или «протослова» (Grundworte), которыми именуются не вещи, а модусы отношения между личностями: «Я-Оно» и «Я-Ты». В речи мы всякий раз соотносим свое высказывание с «Оно» или с «Ты». Отношение «Я-Оно» безлично и представляет собой опыт другого или обладание другим. Отношение «Я-Ты» — отношение по преимуществу, отношение в полном смысле слова. Оно подразумевает не обладание или манипулирование другим, а встречу личностей, уважительное видение и принятие, озаряющее присутствие, прямое и непосредственное отношение без каких-либо посредующих звеньев (экономических, политических, эротических и т. д.), затрудняющих подлинную встречу с «Ты». Такое отношение сохраняет свободу каждого, но облекает ответственностью личность в целом. Когда я по-настоящему говорю «Ты», то говорю одновременно «Я». «Ты» порождает «Я»: во взаимном отношении оба приходят к осознанию самих себя в качестве личностей. Именно в таком отношении мы чувствуем себя познающими и познаваемыми, любящими и любимыми; именно в нем мы выбираем и нас выбирают, мы осуществляем свою свободу перед лицом другого и другой признаёт нас свободными. В таком отношении я хочу, чтобы ты был «Ты», то есть был другим, чем «Я», и ты хочешь, чтобы я был «Я», то есть отличным от тебя. Так возникает «Мы» — не просто арифметическая сумма, но общение личностей, в основании которого лежит взаимная ответственность. При этом особость каждого не теряется, наоборот, усиливается. Онтологической категорией, позволяющей понять сущность «Мы», служит категория «между» — этой подлинной экзистенциалии в хайдеггеровском смысле. Но еще более глубокой категорией является любовь, понятая не просто как чувство, но как общение. Бубер также называет категорию «между» духом. В любом случае речь идет о персонифицирующем отношении.

Отношение «Я-Оно» имеет совершенно другой характер: обладания, господства одного человека над другим. В нем проявляется тенденция к превращению личностного «Ты» в «Оно», в безличный объект — нейтральный, утилитарный, манипулируемый, потребляемый и эксплуатируемый. Это отношение хозяина и раба. В силу своей объективирующей направленности современная цивилизация, как правило, действует не по типу отношения «Я-Ты», а по типу эксплуататорского отношения «Я-Оно», которое ограничивает или уничтожает свободу и личностный характер другого. В отношении «я-оно» личности перестают быть таковыми и становятся вещами или в лучшем случае индивидами; они перестают быть настоящими товарищами, но принимают вид предметных реальностей, подверженных манипулированию, подчиненных условиям пространства и времени, овеществленных. Политические или экономические абсолютизмы и сексуальные злоупотребления предельно ясно свидетельствуют о таком сведе0нии личности к безличному «Оно». При этом происходит овеществление личности, ее деперсонализация, утрата ею свободы и массификация. Данным процессам немало содействуют средства массовой информации: очень часто они подвергают личность сублимационной атаке на бессознательном уровне, навязывая ему — неосознанно для него — определенные идеи, вкусы, ценности, моды, не позволяя ему думать и оценивать явления согласно объективным и гуманным критериям.

Некоторые системы мышления тоже способствовали распространению взгляда на личность как на «Оно». Марксизм интерпретирует бытие, мышление и деятельность людей как производные от железных экономических законов. Экономика есть наука о человеке «в последней инстанции»! Фрейд и его последователи сводят человеческие феномены к бессознательному действию libido, или инстинкта удовольствия, и к подавлению всего погребенного в подсознательной и бессознательной сфере. Структуралисты рассматривают все проявления человеческой жизни (язык, мышление, нравственность, религию, болтику, философию, право и т. д.) как выражения бессознательной, дорефлективной и коллективной структуры, определяемой согласно строгим научным законам. Личность перестает быть активным субъектом истории, превращаясь в объект природы. Человеческое разрешается в не-человеческое. «Человек умер», — говорит М. Фуко.

Бубер, еврей по рождению и религии, посвящает третью часть своей книги «вечному Ты», так как справедливо полагает, что отношение «Я-Ты» не замыкается в себе, но реализуется на пути к абсолютному и вечному «Ты». Тому «Ты», которое служит основанием и последней целью, придавая абсолютный смысл и значимость человеческому отношению «Я-Ты». Каждое индивидуальное «Ты» открывается в перспективе вечного «Ты». В каждом индивидуальном «Ты» фундаментальное слово взывает к вечному «Ты». Без творящего, личного и вступающего в общение Бога, к которому причастны мы все, вряд ли было бы возможно понять любовь и жить в ней. Не было бы возможности обоснованно произносить это начальное слово: «Я и Ты», — слово, неисчерпаемое ни в каких человеческих отношениях. Оно реализуется в совершенстве только в отношении с тем единственным абсолютным «Ты», которое по самой своей сути никогда не может превратиться в «Оно». Когда «Ты» является другой человеческой личностью, отношение не может быть до конца восполняющим, потому что такое «Ты» всегда конечно и случайно. Из этого опыта рождается такое чисто человеческое свойство, как надежда на Полноту.

О надежде как человеческой экзистенциалии мы должны теперь сказать хотя бы несколько слов, потому что анализ надежды очень тесно связан с межличностным отношением. Еще ранее Эрнста Блоха с его книгой «Das Prinzip Hoffnung» («Принцип надежды») блестящий феноменологический анализ надежды осуществил Габриэль Марсель²³. То был его ответ отчаявшейся и пессимистической философии Хайдеггера и Сартра. По мнению Марселя, надежду нельзя смешивать ни просто с желанием, ни с оптимизмом, ни с витальностью. Она предполагает определенное состояние «подстерегания», то есть ожидания достигнуть чего-то более человеческого, чем-то, что уже имеется. Подлинная надежда проявляется в личностной любви. Кто надеется, тот говорит не просто «я надеюсь», но также: «Надеюсь на тебя» и «для нас», ибо надежда всегда касается и того, кто ждет, и того, от кого ждут. Поэтому надежду можно назвать новым модусом взаимного общения между людьми по типу «Я-Ты». Надежда не насилует другого: скорее она верит в него, верит в его любовь. Другой чувствует себя возвеличенным в своем достоинстве, когда видит, что некто верит в него и надеется на него.

Надежда терпелива, она требует доверчивого ожидания, но в то же время принимает и любит реальность, какова бы она ни была. Поэтому надеющийся живет, будучи расположенным к реальности, открытым ей навстречу. Надежда не тождественна оптимизму, но включает в себя спокойное доверие к реальному. Она говорит мне о том, что я могу восторжествовать над всей вереницей разочарований и осуществить те возможности бытия, которых взыскует жизнь. Ожидание и доверие суть базовые элементы антропологической структуры надежды. Пессимист нетерпелив, недоверчив к реальности и потому отчаивается. Ни восстания против реальности, ни пассивного принятия реальности — такова формула надежды. Она всегда глядит в будущее и видит его открытым, в то время как отчаяние видит его закрытым. Поэтому надежда всегда обладает неким пророческим ореолом и включает в себя элемент безвозмездного дара.

Терпеливо уповающая на время надежда есть также и порыв к Трансценденции. Когда человек надеется, он осознанно или неосознанно стремится быть чем-то большим — вернее, стремится к большему бытию. Структурная ограниченность нашего существа и та сила гравитации, которая влечет нас к Полноте, побуждают уповать на абсолютное «Ты» — на «Ты», от которого можно отречься, но в котором нельзя отчаяться. «С того момента, как я некотором образом погрузился в бездну абсолютного «Ты», в своей бесконечной снисходительности вознесшего меня из ничто, я навсегда запрещаю себе отчаиваться. Точнее, подспудно я приписываю отчаянию характер такого безмерного предательства, что не мог бы совершить его, не произнеся самому себе проклятия» ²⁴. Итак, надежда есть не просто чувство: она принадлежит к онтической структуре человеческого существа.

Наблюдения Марселя очень точны. По-испански мы говорим: «Надеждой тоже живут». Следовало бы сказать: «Только надеждой и живут». Человек стареет не тогда, когда ему много лет, а когда он утрачивает надежду. Если у него не осталось больше надежд, психологически он уже мертв. Поэтому мы говорим, что надежда принадлежит к онтической структуре человеческого существа. Она есть ответ преходящего мыслящего существа Абсолютному Бытию, знак его зависимости от Него и его доверия к Нему. Поэтому Марсель говорит, что надежда принадлежит к порядку бытия, а не обладания: «Только существа, полностью освободившиеся от уз обладания в какой бы то ни было форме, способны и готовы познать божествен ную легкость жизни в надежде» ²⁵. Он признаёт также, что «такое освобождение, такая лишенность призвана быть привилегией немногих избранных. В подавляющем большинстве люди, по-видимому, обречены оставаться в сетях обладания, которых не распутать» ²⁶. Тем не менее необходимо разоблачить это заблуждение человека и представить реальность жизни в надежде²⁷.

Очевидно, существует также множество других человеческих отношений — культурных, экономических, социальных, политичес ких, юридических и т. д. И если мы в первую очередь говорим об отношении «Я-Ты», о любви и надежде, то именно потому, что они должны служить как бы общим знаменателем и фундаментальной структурой всякого человеческого отношения.

3. Личность в семейном общении

Из всего сказанного в предыдущем разделе явствует, что личность представляет собой диалогическую реальность, то есть такую реальность, которая нуждается в отношении «Я-Ты» для конституирования себя в качестве личности. «Одинокий человек» есть онтологическое противоречие. Только исходя из себя самого навстречу другому, человек реализует свою собственную подлинную самость, причем чем в большей степени осуществляется такое исхождение, тем полнее реализуется личностная сущность человека. Чем безогляднее он отдает себя, не ища себя, тем быстрее и полнее находит самого себя. Мы уже сказали, что такая открытость и самоотдача реализуется прежде всего в любви.

Постоянный и универсальный опыт говорит о том, что первейшая и сильнейшая любовь, какую взрослый человек нормальной ориентации испытывает к другому человеку, есть любовь мужчины к женщине и женщины к мужчине. Из такой гетеросексуальной встречи и соответствующего влечения рождается влюбленность — состояние духа, которое столько раз описывалос<

⇐ Предыдущая6789101112131415

Поделиться: