 |
Нижняя Мезия 12 страница
|
|
|
|
– Господин мой и бог! – Стефан, управляющий супруги императора Домициллы, согнулся в унизительном поклоне.
– Что тебе?
– Господин мой и бог. Я раскрыл заговор… Вот список… все, кто замыслил ужасное… – Стефан испуганно огляделся.
Вид у него был жалкий. Стефан явился к императору в нелепой яркой тунике и плаще из зеленой шерсти, с обмотанной льняными бинтами правой рукой (он где-то поранил руку и уже несколько дней носил повязку), в левой Стефан сжимал запечатанные таблички. Рука дрожала.
«Боится, мерзавец. Его обвинили в растрате. Вот и дрожит. Надо со всеми так – обвинять и держать в страхе. Страх – лучшее средство для непокорных. Все должны бояться – сенаторы и доносчики. Это ведь так забавно, когда доносчики трясутся от страха, но все равно доносят! »
У Домициана был список на сотню имен – тех, кого он планировал в ближайшее время уничтожить. Супруга Домицилла была в том списке. Но император медлил, не отдавал приказа.
– Мой господин и бог, тебя хотят убить!
Домициан поежился. Ему вдруг показалось, что со всех сторон к нему тянут руки с кинжалами и мечами. Призраки, тени казненных. Невольно император накинул на лысую голову полу тоги, будто собирался принести богам жертву.
– Пройдем в спальню, – сказал Домициан.
Пока они шли из портиков в опочивальню, император отметил, что декурион спальников Сатур почему-то все еще торчит в комнате рядом с опочивальней, но толстый и неповоротливый Сатур не внушал Домициану опасений.
Император уселся на кровать, сломал печать на табличках. На воске были какие-то записи, но разобрать каракули Домициан никак не мог: свет уже начинал гаснуть, сквозь мутноватые мелкие стекла в оконной решетке ничего толком разглядеть было нельзя.
|
|
|
– Принеси светильник! – приказал он мальчишке, что чистил многочисленные статуэтки, заполонившие домашний алтарь в спальне.
Тот повернулся и замер. Домициан поднял голову. Стефан отбросил грязную повязку. Мутный свет блеснул на остро оточенном лезвии – в руке у мерзавца был кинжал. Стефан ринулся на императора. На миг почудилось Домициану, что это силач Гай Осторий, римский Геркулес, как его еще называли, метит в императора клинком.
Страх парализовал его. Домициан хотел вскочить, но не смог. Стефан налетел коршуном. Все же император перехватил руку с кинжалом, вдвоем они рухнули на пол.
– На помощь! – завопил принцепс.
Крик вышел сдавленным, кто его мог услышать? Но дверь в спальню распахнулась. Вбежали двое. Корникулярий Клодиан и спальник Сатур. Корникулярий обнажил меч.
Ну вот, сейчас преданный вояка вонзит клинок в жирную спину Стефана и…
Видимо, Стефан испугался и подался в сторону, ослабив захват. Император сумел выхватить из ножен свой кинжал и в этот момент ощутил, как сталь вспарывает ему бок. Лицо Клодиана оказалось совсем рядом, глаза расширены, зубы оскалены, изо рта несет чесноком…
«Так вот оно что…»
Домициан ощутил еще один удар, потом еще один и еще…
«Надо было их всех убить… всех… в тот список…»
Еще удар.
«Неужели не занес… Клодиана… в тот список? »
Рот наполнился чем-то горячим, не давая дышать. Перед глазами мелькали лица – это те, убитые, они ждут его на другой стороне Стикса. У них свой список, в который все занесено, из которого ничего нельзя вычеркнуть.
* * *
В Эске солнце только что зашло. Тиресий лежал в казарме на своей койке навзничь и видел, как умирает Домициан, будто наяву.
* * *
Тело императора старая кормилица Фаллида увезла к себе в усадьбу близ Латинской дороги. Убитого обмыли и умастили благовониями, завернули в пурпурную тогу, которую кормилица выпросила у новоявленной вдовицы. В то время как Рим бесился и разбивал на Капитолии золотые и серебряные статуи Домициана, старая кормилица предавала тело своего молочного сына огню.
|
|
|
* * *
– Все с ума посходили! – Марк ворвался в перистиль, опрокинул ведро с раствором и чуть не сбил стоявшего на скамеечке штукатура.
Все лето Авл Эмпроний занимался ремонтом в бывшем доме покойного Остория, а конца работам не предвиделось.
«Это ж надо так запустить жилище! Вот же уроды! Бездельники! » – костерил про себя и вслух покойного, позабыв, что о мертвых плохо не говорят. Тем более о тех, чью душу ты сам препроводил к ладье Харона.
Сейчас Авл сидел в маленьком таблинии Остория, том самом, что бывший военный трибун переделал из жилой комнаты, и проверял счета, пытаясь свести непомерно раздувшиеся расходы с жалкими доходами этого лета. Расходы явно перевешивали.
– Все с ума… – вновь заорал Марк, возникая на пороге.
– Не входи! – предостерегающе вскинул руку Авл. – Наследишь.
Марк глянул под ноги. Они все были в растворе.
– В чем дело? – Авл отложил записи, взъерошил и без того стоявшие торчком волосы. Надо же, сентябрь, а такая духотища.
– Рабов убивают и вольноотпущенников! – выдохнул Марк.
– Что – всех?
– Нет, конечно! Тех, что на господ доносили. А теперь свободу провозгласили и вот…
– Ты раб или вольноотпущенник? – насмешливо спросил Авл.
– Да ну тебя! – Марк смутился.
– Тогда в чем дело? А?
– Но ведь мы… – Марк огляделся, закусил губу.
– Тебе что, не нравится наш новый дом? – Авл с нажимом произнес слово «наш».
– Не боишься? – спросил вдруг Марк.
– Чего?
– Гнева богов.
Авл покачал головой:
– Богов – нет. Между мной и богами сотни крупных подлецов. Молнии никогда не попадают в злодеев, зато убивают невинных. – Новый хозяин вернулся к своим счетам. – Видимо, невинные больше по нраву богам, потому небожители зовут их к себе. Твори подлости, Марк, и ты уцелеешь.
Не дождавшись ответа, Авл поднял голову.
Марка уже не было в проеме двери. Остались лишь пятна раствора на полу.
– Тук, собака, иди вытри пол! – заорал Авл рабу.
* * *
Кука залез на верхний ярус к Тиресию. Предсказатель был мрачен и всем видом показывал, что не хочет ни с кем говорить, но Кука был не из тех, кто останавливается перед закрытой дверью. Такое понятие как щепетильность ему вообще был незнакомо.
|
|
|
– Слушай, Тирс, ты видел, как Адриан насторожился – только ты сказал, будто Домициан умер, – зашептал Кука.
Остальные обитатели казармы делали вид, что таинственное совещание на верхнем ярусе их не касается. Но уши у всех были на макушке.
– Ну…
– Давай я пойду к трибуну и передам от тебя записку – будто тебе есть что сказать важное, но лично, при встрече.
– Что я еще должен ему сказать, не подскажешь? – язвительно скривил губы предсказатель.
– Будто ты составлял его гороскоп и увидел, что звезды сулят Адриану в будущем власть над Римом. Что Адриан непременно станет императором.
– Ты спятил! Ничего подобного я не вижу.
– Так узри! – рассмеялся Кука. – Скажи, будто властвовать ему не сейчас – лет через двадцать.
– Но это же вранье!
– Ты что, не понимаешь? Не станет же Адриан через двадцать лет тебя искать, чтобы повесить! Ерунда! Именно так и скажи: через двадцать лет ты станешь императором. Адриан – он до безумия честолюбив, это всем известно. Он взовьется, как мул, которому сунули под хвост комок колючек. Ого-го! Я так и чую, как его это проймет! А ты потребуй плату за предсказание – звонкие золотые плюс спасение Приска.
– Ты готов рискнуть моей головой ради головы Приска?
– Вот же тупой! Как учебный меч! Я же сказал, ты ничем не рискуешь! Тирс, тебя, конечно, иногда осеняет, но без Приска наше маленькое подразделение ничего не стоит. Приск – умница. Приск – боец. И потом, нельзя бросать товарища в беде. У тебя есть пергамент?
– Нет…
– У меня тоже. Но есть восковые таблички. Для записки хватит.
Друзья разровняли воск и принялись сочинять одну-единственную фразу, которая должна была уловить Адриана, как зверя, на приманку.
– Но нам все-таки нужен пергамент, чтобы начертить гороскоп, – решил Кука. – Гороскоп на воске выглядит как-то несолидно.
– Если честно… – Тиресий замялся. – Я не умею составлять гороскопы.
|
|
|
– Что?! А как же ты видишь будущее?
– Просто вижу. Иногда я засыпаю и вхожу в транс, душа покидает тело, и в таких снах я прозреваю будущее, – признался Тиресий.
– Ты случайно перед этим не подкидываешь в огонь листья каннабиса, [116] чтобы немного подышать дымом, как это делают местные?
– Иногда, – признался Тиресий. – Но даже если я целый час буду дышать этим дымом, то вряд ли начерчу настоящий гороскоп.
– Тогда просто напиши красивым почерком предсказание на пергаменте…
– Красивым почерком? – переспросил Тиресий недоуменно. – Красивого почерка у меня не было даже в школе у грамматика.
– Я могу, – пискнул с нижней койки Квинт.
– Ты что, все слышал? – свесили головы вниз «заговорщики».
– Кое-что…
– Проболтаешься?
– Ни в жизнь!
* * *
На другой день вечером Адриан призвал Тиресия к себе.
Военный трибун лично открыл легионеру дверь – в этот час в доме не было даже рабов, вообще никого. Небольшая комната – что-то среднее между таблинием и гостиной – тускло освещалась чадящим бронзовым светильником.
– Что-то я ничего не понял из твоей записки, – небрежно заметил Адриан. – Какой гороскоп? Чей?
– Твой, разумеется.
Тиресий едва не рассмеялся – так наивно выглядело это показное равнодушие.
Адриан помолчал.
– Что там? – спросил отрывисто.
– Много чего. Но такая работа дорого стоит.
Адриан положил на стол пять золотых монет – одну на другую.
– Хватит?
– Нет.
Адриан разлил по кубкам неразбавленное вино. В нетерпении расплескал фалерн на столик.
– Сколько ты хочешь?
– Не сколько – а что в придачу.
Адриан пригубил вино. Тиресий тоже. Почти одновременно они поставили кубки на стол.
– Так что именно? – спросил Адриан.
– Отложи отсылку Приска в Рим.
– Отложить? Разве это в моей власти?
– Легат Наталис тебя послушает.
– И на сколько времени я должен отсрочить отсылку Приска? – слово «должен» Адриан произнес с издевкой.
Но Тиресий сделал вид, что не слышит насмешки.
– На месяц. Вернее, до тех пор, пока не придут новости из Рима.
– Так ты уверен, что Домициан умер?
– Да, – кивнул Тиресий, – Его убили. Во дворце. Ты сможешь проверить мои слова, когда примчится гонец из Рима.
Адриан задумался.
– Нет, – наконец сказал Адриан, – оставить Приска в лагере не получится. Но я могу устроить, чтобы арестант так и не выехал из Мезии в течение месяца. Это подойдет?
– Приск должен вернуться в наш контуберний…
– Хорошо, хорошо! – Адриан нетерпеливо махнул рукой. – Он вернется. Не сразу, но вернется. Покажи, что ты там насочинял… – Адриан постарался придать голосу равнодушие, а жестам – небрежность.
|
|
|
– Ты станешь императором, – сказал Тиресий.
Адриан вздрогнул, судорожно вздохнул, затрепетали ноздри крупного носа. Это походило на предсмертную судорогу – невидимое копье пробило его сердце насквозь. Возможно, острый ум Адриана не поверил этим словам, возможно даже, он тут же заподозрил подвох. Неважно – честолюбие молодого провинциального аристократа, наисильнейшее, непреодолимое, страстное, впитало слова предсказателя, как отраву. Тиресий ни на миг не усомнился, что его слова достигли цели.
Посему он молча протянул пергамент с наскоро начертанным предсказанием.
Военный трибун помедлил и взял его, всем своим видом стараясь показать, что ни на палец не верит Тиресию. Развернул. Поднес к чадящему светильнику. Но лишь на миг.
– Тут нет гороскопа…
– Я не раскрываю тайны движения звезд, – Тиресий сделал значительную паузу. – Но их приговор однозначен…
– Буду императором… – пробормотал Адриан.
– Через двадцать лет, – уточнил Тиресий.
– Великим императором?
– О, да!
– Ты врешь! – Адриан отшвырнул свиток. – Ты все это выдумал, как и смерть Домициана, и…
– Звезды не лгут! – уперся Тиресий. – Всем известно, что Иосиф Флавий предсказал Веспасиану титул императора.
– А еще всем известно, – ему в тон отвечал Адриан, – как щедро Веспасиан потом отблагодарил Иосифа.
– Щедрость украшает хорошего императора, – скромно потупился Тиресий.
– Ты лжешь! – заорал Адриан. – Уйди!
– Золото мое.
– Вон!
* * *
Когда Тиресий вернулся в казарму, его тут же все окружили. Кука по секрету поведал друзьям, что Тиресий увидел в звездах великолепное будущее Адриана. Правда, не уточнил, какое именно.
– Он освободит Приска? – спросил Квинт. – Да? Он обещал?
– Он ничего не обещал!
Тиресий забрался к себе на койку и завернулся в одеяло. Кука метнулся следом.
– Что сказал Адриан?
– Что я вру.
– Значит, не поверил?
– Поверил.
– Денег дал?
– Нет.
– Что теперь делать?
– Я хочу спать. Не мешай.
* * *
Через три дня стало известно, что Приска отправляют в столицу. Приготовили повозку, конвойных. Поначалу легат планировал отправить арестанта вместе с обозом ликсы Кандида в Аквилею, откуда привозили часть положенного легиону зерна. Но потом легат передумал, ликса отбыл из Эска, а Приск остался. И вдруг Валенс поутру сообщил, что на другой день Приска отправляют. Друзьям разрешено проститься с арестантом. Но лишь полчаса, недолго. Поскольку…
Тут Валенс сделал многозначительную паузу. Потому что рано утром сразу после побудки контуберний выступает в поход на несколько дней. Не просто в поход, а в поход верхом. И Валенс хочет, чтобы тироны взяли с собой боевое оружие.
* * *
Они нагнали повозку арестанта к концу дня. Она стояла у обочины, развороченная, а рядом валялись два убитых охранника. Возница и два раба, что сопровождали повозку, исчезли. Как и арестант. Грабители увели лошадей конвоиров и мулов, что тянули колымагу.
Валенс облазал обломки, внимательно осмотрел пятна крови на досках. Потом изучил следы.
– Приск жив, – объявил центурион. – Его похитили.
– Кто похитил? – изумился Кука. – Разве не мы должны были это сделать?
– Мы опоздали. Нам придется срочно вернуться в лагерь.
Предсказания сбываются
Осень 849 года от основания Рима [117]
Эск
Когда легат Наталис услышал рассказ о похищении, он глубоко вздохнул, покачал головой и, выставив Валенса за дверь, повернулся к Адриану:
– Твои проделки?
– Ты о чем? – недоумение военного трибуна было искренним.
– Зачем ты это устроил?
Адриан пожал плечами.
– Ладно, ладно, посмотрим, что выйдет. – Наталис, кажется, был доволен. – Я уже слышал, что у нас в легионе завелся предсказатель. Я в эти штучки не верю, но… Если твой Тиресий прав, и Домициан действительно мертв, то можно подержать этого парня где-нибудь в ветеранском поместье…
– Я его не похищал! – отрезал Адриан.
Едва выйдя из претория, Адриан кинулся в барак пятьдесят девятой центурии.
– Что случилось? – без всяких вступлений и полупрозрачных намеков обратился он к Валенсу.
– Не знаю, – ответил центурион. – Кто-то нас опередил.
– Что же наш предсказатель не узрел опасность? – с издевкой спросил Адриан, оборачиваясь к Тиресию.
– Я предупреждал, что Приска нельзя отправлять в Рим. А где именно грозит ему опасность, я понятия не имел, – ловко вывернулся предсказатель. – Не всегда мне открываются точные контуры будущего. Чем неопределеннее Судьба человека, тем более смутно я различаю его будущее.
– А свое будущее ты видишь? – вспылил Адриан. – Тебя повесят или засекут до смерти?
– Ни то ни другое, – глазом не моргнул Тиресий. – Но о своей смерти предсказатель никогда не говорит.
– О моей смерти что можешь сказать?
– Она еще далеко. Лет сорок, не меньше. Ты умрешь в своей постели от сердечной водянки.
Адриан опешил от подобной наглости. Хотел ответить. Но лишь беззвучно шевельнул губами.
* * *
Поначалу Приск был уверен, что на повозку напали свои – друзья отвезут в какую-нибудь усадьбу, спрячут в надежном месте. Недаром Кука, заглянув накануне проститься, шепнул на прощание:
– Не бойся, мы будем рядом.
Но когда он услышал шум борьбы и крики нападавших (явно не Кука и его друзья), понял – что-то не так. Ногами Приск выбил дверцу повозки, ринулся вперед и перекатился по снегу. Но встать не успел. На него тут же навалились трое. Мгновенно связали руки и ноги, натянули на голову кожаный мешок и бросили на вонючую попону животом.
Мул трусил неспешно, Приска трясло, и через час он подумал, что его непременно вырвет, хотя ел он часов восемь назад. Голоса были чужие, речь – фракийская, язык, на котором говорят по обе стороны Данубия-Истра.
Ясно было, что везут его отнюдь не друзья.
Когда пленника сняли с мула и поставили на землю, он тут же упал (не то что ноги не держали – просто притворился, что так ослаб). Похитители заржали и принялись развязывать путы. Возились долго. Пока снимали путы с ног, кровь вновь начала пульсировать в пальцах рук, их кололи тысячи иголок, Приск дергался, стонал. Охранники ржали. До тех пор пока ему не развязали ноги. Тогда он ударил – наудачу, плохо чувствуя стопы, ногой не попал, зато кулаком все же сумел достать. Но тут же получил в челюсть и потерял сознание. Очнулся он в какой-то комнатенке, ноги были замкнуты в колодки – две доски с отверстиями не пережимали сосуды, но встать не позволяли. В полуподвале с узеньким окошком и сырыми стенами он был один, но, судя по размеру колодок, сюда могли набить человек двадцать. Приск не сомневался уже, что очутился в эргастуле. [118] В комнату заглянул какой-то упитанный человек лет сорока с курчавой черной бородой и живыми черными глазами, уставился на Приска, потом заорал и вылетел вон. Вскоре чернобородый вернулся, но не один, а вместе со светловолосым дюжим парнем в синей рубахе и пестрых штанах. Путая фракийские и греческие слова, они о чем-то принялись спорить. Кое-как Приск разобрал, что похитить из повозки собирались совсем другую личность, похоже, сына декуриона. Выкрадывать арестованного легионера никто из них не собирался. Рыжий стал предлагать прикончить неудобную добычу и бросить тело в Данубий, но чернобородого одолела жадность, он осмотрел плечи Приска, не нашел на них татуировки и, решив, что если парень не легионер, то риск невелик, махнул рукой и сказал:
– Завтра на корабль.
* * *
Было еще темно, когда дверь открыли. Дали хлебнуть пару глотков теплой воды с вином да вложили в рот кусок сухаря. Потом два молчаливых парня освободили Приска из колодок, связали руки, надели ему мешок на голову и повели.
Его опять везли верхом на муле. Потом он услышал плеск воды, греческую речь, его пронесли по трапу – судя по тому, как гнулись и верещали доски под ногами несущих, трапу весьма хлипкому.
– Разрежьте ремни, а то парень без рук останется, – узнал он голос чернобородого.
Грек сказал таким тоном, будто это было очень смешно – что кто-то лишится рук и ног. Один из конвоиров разрезал ремни, но мешка с головы не сняли. Пока Приск пытался сориентироваться, что и как, лязгнули петли, в нос ударил затхлый сырой запах, и Приск полетел вниз. В первый момент он подумал, что его сбросили в воду, потом понял – он в трюме корабля, что перевозит рабов. Он сразу же услышал сдержанное дыхание, стоны, плач. Внизу хлюпало.
Приск сдернул с головы мешок. Было темно. Лишь наверху смутные черточки света указывали на щели люка. Слышалось шлепанье то ли рук, то ли ног по воде и по влажному дереву.
– Кто здесь? – спросил он, пытаясь придать голосу твердости.
– Я – Луций… – ответил тонкий детский голос.
Остальные по-прежнему лишь шептали и всхлипывали.
– Здесь что, только дети?
– Я – самый старший, – опять отозвался Луций, – мне двенадцать. Остальные – мелкота.
– Раб? Похищенный? – спросил Приск, стараясь как можно скорее выяснить ситуацию.
– Раб? – возмутился мальчишка. – Мой отец – римский гражданин! Ветеран Пятого Македонского легиона Луций Корнелий Сервиан. У него поместье недалеко от Эска.
– Я не хотел тебя обидеть, – сказал Приск. – Но коли человек сидит в трюме корабля, который идет по Данубию в Понт Эвксинский, он вряд ли уже полностью свободен.
Приск не видел лица Луция, но услышал, как тот засопел, сдерживая слезы.
– Остальные – как ты, похищены?
– Ну да… – отозвался Луций. – Девчонок сразу пятерых из одной семьи украли.
– Понятно.
Подобные похищения в провинции не редкость – крали обычно детей и подростков, но вот чтобы украсть легионера! Это уже неслыханно. Правда, помнится, Валенса тоже пытались украсть и продать. Но Приска украли по ошибке, к тому же он еще не совсем легионер, присяги не давал, татуировки легионной не имеет, спровадят куда-нибудь на рынок в Вифинии, заклеймят и бросят в рудники.
Невероятно? А почему нет? Сколько людей исчезает на дорогах Нижней Мезии? Кто считал?
Судя по качке, корабль отчалил от берега и шел по Данубию – вниз по течению. С четверть часа Приск растирал ладони и лодыжки. Как ни старался он по пути ослабить путы, все равно пальцы затекли, и теперь их опять кололи проклятые иголки.
Наконец Приск встал, поднял руку. До люка ему было не дотянуться. Чуть-чуть. Малыш бы дотянулся. Но Малыша и не стали бы похищать. Не рискнули бы.
Значит, придется подпрыгнуть.
– Вас кормили? – спросил Приск. Сквозь щель наверху сочилось все больше света, и Приск уже различал контуры фигур в глубине трюма.
– Сегодня – еще ничего не давали, – сказал Луций.
Это была единственная возможность вырваться из плена. Когда откроют люк и вниз сбросят или спустят еду. Обычно рабов перевозят в деревянных клетках, но тут этим правилом пренебрегали: куда могут подеваться дети из трюма корабля?
– Когда открывают люк, что происходит? Спускают лестницу?
– Нет, никакой лестницы. Когда Статий умер, нам тоже бросили веревку, велели обязать тело, но я плохо завязал узел, и Статий снова упал к нам сюда… Иногда они спускают корзину на веревке с сухарями, иногда просто бросают мешок, потом спускают на веревке кувшин, и мы пьем.
– Луций, ты смелый парень, – Приск сказал это утвердительно. Он не особенно умел разговаривать с детьми. Но сейчас ему нужно добиться одного: чтобы ребятня не помешала ему в предстоящем.
– Отец так же говорит, – отозвался Луций. – Я в Пятом Македонском буду служить! Совсем скоро… я…
– Ну и отлично. Ты поможешь мне, и мы сбежим. Освободимся.
– У Арсиния там восемь человек охраны на палубе. Плюс двое кормчих. Я точно знаю. Меня один раз поднимали наверх, я сосчитал.
– Отлично…
– Что отлично?
– Что ты мне это сказал. А гребцы?
– Они прикованы.
– Твоя помощь неоценима. А теперь слушай: когда откроется люк, не бросайтесь к еде. Подождите, пока я не выберусь наверх. Луций, как старший, объясни им.
– Они не послушают.
Приск задумался, он не знал, как обращаться с несчастной детворой – уговаривать или стращать.
Решил стращать.
– Эй, вы, – прошипел он, – сидите тихо по углам. Кто вылезет из своего угла и будет путаться под ногами – умрет. Луций, иди ко мне.
Тот подошел. Приск положил ему руку на плечо. Парень был довольно высокий для своих лет. И, похоже, крепкого телосложения. Он может помочь.
– Будь рядом, когда я сброшу одного из них вниз. И не бойся.
– Я не боюсь. Мы их прикончим. Всех… Я уже убивал на охоте вместе с отцом. Оленя. Я могу.
– Сначала ты должен мне помочь выбраться…
Приск кратко изложил пареньку свой план. Главное, чтобы парень ничего не перепутал.
Наверху загремели шаги.
Похоже, близилась кормежка. Люк открылся, вниз хлынул свет. Приск благоразумно отступил в темноту. Оставалось надеяться, что его сочли за слабого подростка, который, как и все прочие, покорно принимает свою судьбу.
– Эй, уроды, вы еще живы? – раздалось сверху.
– Живы, – жалобно проблеял Луций.
Свет заслонила чья-то голова, вниз полетел мешочек с сухарями, Луций ловко поймал его и тут же отшвырнул в угол сидящим. Там началась возня – мелкота принялась драться за скудную жрачку. Молодец, парень, теперь малявки не станут путаться под ногами. Вниз на веревке стали спускать кувшин. Охранник, свесившись над люком, держал веревку в руках, не закрепив в блоке, свободный конец змеился по палубе.
– Взял кувшин?
– Нет еще, сейчас… мигом… – засуетился Луций.
– Что ты возишься? – «Кормильщик» еще больше свесился над люком.
Приск подхватил кувшин, ослабил веревку и захлестнул ее вокруг кисти человека наверху, рванул вниз. «Кормильщик» потерял равновесие и свалился в трюм. Приск ударил его ногой в лицо, потом сорвал с пояса упавшего фракийский кинжал, еще раз припечатал ногой голову, она с бульканьем ушла в вонючую воду на дне корабля. Один взмах лезвия по шее, и к бульканью добавился хрип.
Второй тип наверху, кажется, ничего не понял.
– Марсий… – послышалось сверху. – Ты что, перепил вчера?
– Угу! – отозвался Приск, сплевывая, – вода и кровь брызнули в лицо.
И швырнул, будто снаряд из баллисты, кувшин в лицо наклонившемуся. Тот с воплем отпрыгнул. Жаль, не свалился тоже. Приск прыгнул двумя ногами на тело в трюме, оттолкнулся от пружинящей плоти и взмыл вверх, ухватился за скобу, на которой крепился запор люка. В следующий миг он уже выбросил ноги на палубу. Еще миг – и встал. Парень, оглушенный кувшином, все еще валялся на палубе. Приск пнул его ногой в лицо, чтобы тот уже наверняка не поднялся, сорвал с пояса охранника кривой меч.
Стоявший на носу охранник-фракиец взревел, будто тур. Но, кроме него, похоже, на палубе из стражи никого больше не было. Приск глянул вперед. Он не слишком хорошо знал здешние места и не мог определить, миновал ли корабль Новы.
Зато он увидел то, что ему было нужно, – причал впереди и здание римской таможни. У причала стояла небольшая лодка со свернутым парусом. А еще чуть дальше – двухъярусная сторожевая башня, бург.
– Правь к берегу! – обернулся Приск к кормчим. [119]
А сам кинулся к охраннику на нос корабля. Охранник уже мчался ему навстречу. Благодаря не слишком высокому росту и хрупкому сложению Приск в грязных тряпках арестанта выглядел неопасным, к тому же за месяц сидения в карцере он сильно похудел и осунулся. Фракиец рассчитывал разделаться с Приском одним ударом, но римлянин увернулся, ударил сам, и тело, кувырнувшись через борт, отправилось на корм рыбе.
Ее тут, судя по всему, хорошо подкармливают.
Парус был свернут – воды сами несли корабль к цели.
Кормчие не собирались выполнять брошенный на ходу приказ беглого пленника, знай себе правили по течению. Правда, один из них запоздало дунул в какую-то дудку, видимо подавая сигнал. Из каюты полезли наружу остальные охранники – эти уже все греки. Лохматые, сонные, почти все вооруженные только мечами.
То, что творилось потом – всего несколько мгновений, Приск не смог бы вспомнить, если бы его попросили. Он напал первым. Полоснул по горлу того, что оказался ближе, ударил кинжалом второго. Потом ему пришлось отступить, но лишь для того, чтобы обогнуть мачту, как мету Большого цирка на скачках колесниц, и снова ринуться на охранников. Он нападал, жалил, уворачивался (в него пытались бросать свинцовые шары) и снова разил. Палуба была уже скользкой от крови. Луций выбрался из трюма, вооружился кинжалом одного из убитых, потом подобрал свинцовые шары, брошенные так неумело, и принялся метать их в охранников. Молодец, парнишка, сразу видно – сын ветерана! Готов к службе, хоть сейчас в легион! Первым же ударом Луций оглушил грека. Паренька попытались поймать, но кинувшийся за ним рыжебородый верзила поскользнулся в кровавой луже и грохнулся на бок. Приск тут же подскочил, полоснул упавшего мечом. Гай как будто обезумел и не чувствовал ни страха, ни боли. Он жалил как скорпион.
И, пригвождая последнего охранника к палубе, завопил:
– Скорпион!
Его клич подхватил Луций:
– Скорпион! Скорпион!
Кормчие, перетрусив, бросили весла, перестал бить барабан надсмотрщика гребцов, весла гребли вразнобой или же вовсе поднялись над водой, корабль развернуло.
Приск ринулся в каюту, увернулся от лезвия кинжала, которым попытался пырнуть его Арсиний, ухватил грека за волосы, приставил лезвие к горлу.
– Вели своим кормчим править к берегу!
Он вытащил хозяина корабля на палубу.
Арсиний судорожно вздохнул и жалким тонким голосом приказал:
– Править к станции.
– Зачем? – недоуменно уставился на него мальчишка.
– Тогда я отвезу тебя домой. Иначе останешься на станции ждать, пока разберутся, что к чему, и за тобой приедет отец. На это уйдет месяц.
– А на самом деле ты кто?
– Новобранец из Пятого Македонского. Меня похитили и хотели продать в рабство принципалы. Сам понимаешь, если они узнают, что я бежал, то постараются меня перехватить и прикончить. Мне нужно как можно быстрее вернуться в легион.
|
|
|
