 |
Для смерти и скорби есть белый цвет, 9 глава
|
|
|
|
— По крайней мере, нужна миля. Вода подойдет. Что-то вроде озера Лин…
— Ферма Люка, — сказал Саймон. — Северная часть штата. Час или два в дороге. Там, наверное, заперто, но я знаю, как туда попасть. И там есть озеро. Конечно, не такое большое как Лин, но…
Магнус закрыл книгу, которую держал.
— Неплохая идея, Симус.
— Через несколько часов, — сказала Изабель, взглянув на часы — Мы могли бы быть там…
— О, нет, — сказал Магнус. Он оттолкнул от себя книгу. — В то время как твой энтузиазм безграничен и впечатляющ, Изабель, я слишком устал, чтобы правильно сотворить заклинание вызова на данный момент. И это не то, чем я готов рисковать. Думаю, все согласны.
— Так когда? — спросил Алек.
— Нам нужно поспать несколько часов, — ответил Магнус. — Выступаем рано утром. Шерлок… извини, Саймон… позвони и спроси, можно ли одолжить грузовик Джордана на время. А теперь… — Он оттолкнул свои бумаги в сторону. — Я собираюсь пойти поспать. Изабель, Саймон, вы можете воспользоваться свободной комнатой снова, если пожелаете.
— Разные спальни были бы лучше, — проворчал Алек.
Изабель вопросительно взглянула на Саймона своими темными глазами, но он уже полез в карман за телефоном.
— Хорошо, — сказал он. — Я вернусь к вечеру, но сейчас я должен сделать что-то очень важное.
* * *
В дневное время Париж был городом с узкими извилистыми улочками, выходящими на широкие проспекты, приятными золистыми зданиями с шиферными крышами и со сверкающей рекой, разделяющей его надвое, как шрам, полученный на дуэли.
Себастьян, несмотря на своё утверждение доказать Клэри, что у него есть план, был немногословен, пока они шли по улице, сплошь уставленной арт-галереями и магазинами старых пыльных книг, вплоть до улицы Гранд-Огюстен, выходящей на берег реки. С Сены подул прохладный ветер, и она задрожала.
|
|
|
Себастьян размотал шарф со своей шеи и протянул ей. Ворсистый черно-белый твид еще хранил тепло его тела.
— Не будь глупой, — сказал он. — Ты замерзла. Надень его.
Клэри обмотала им свою шею.
— Спасибо, — по привычке сказала она и вздрогнула.
Ну вот! Она поблагодарила Себастьяна. Она ждала, что молния падет с небес и испепелит ее на месте. Но ничего не произошло. Он странно посмотрел на нее.
— Ты в порядке? Ты выглядишь так, словно собралась чихать.
— Я в порядке.
Шарф пах мужским запахом и цитрусовым одеколоном. Она не была уверена, что думала, что он будет пахнуть так. Они продолжили путь.
На этот раз Себастьян замедлил шаг, идя рядом с ней и останавливаясь, чтобы объяснить, что районы Парижа были пронумерованы. Сейчас они переходили из Шестого в Пятый, в Латинский квартал, и мост, пересекающий реку впереди, назывался Понт Сен-Мишель.
Как заметила Клэри, мимо них проходило много молодых людей: девушки ее возраста или старше, невозможно стильные в облегающих брюках, на недосягаемо высоких каблуках, с длинными волосами, развевающимися на ветру с Сены. Многие из них останавливались, чтобы бросить на Себастьяна оценивающие взгляды, которые он, казалось, не замечал.
Джейс, подумала она, заметил бы.
Себастьян обладал яркой внешностью с белоснежными волосами и черными глазами. Он показался ей красивым еще в первую встречу, когда был с выкрашенными в черный цвет волосами, хотя это совершенно не шло ему. Так он выглядит лучше. Бледность его волос придаёт его коже хоть какой-то цвет, позволяет обратить внимание на его высокие скулы и изящную форму лица. Его ресницы были невероятной длины, темнее волос, и слегка загнутыми, как у Джослин — это было ужасно несправедливо! Почему только она из их семьи не получила завивающиеся ресницы? И почему у него не было ни одной веснушки?
|
|
|
— Так, — сказала она резко, прерывая его на полуслове, — кто мы?
Он бросил на нее косой взгляд.
— Что ты имеешь в виду «кто мы»?
— Ты сказал, что мы последние из Моргенштернов. Моргенштерн — немецкая фамилия, — напомнила Клэри. — Так что, мы — немцы? Что это за история? Почему не осталось никого, кроме нас?
— Ты ничего не знаешь о семье Валентина? — голос Себастьяна звучал недоверчиво. Он остановился у стены, которая шла вдоль Сены, прямо посреди тротуара. — Твоя мать, что, ничего тебе не рассказывала?
— Она и твоя мать тоже. И нет, ничего не рассказывала. Валентин не был ее любимой темой.
— Фамилии Сумеречных Охотников составные, — медленно произнес Себастьян и взобрался наверх ограждения. Он протянул руку, и через мгновение она позволила ему взять ее и втащить на стену рядом с ним. Серо-зеленые воды Сены бежали под ними, туристические кораблики пыхтели, неторопливо проплывая мимо. — Фэйр-чайлд, Лайт-вуд, Уайт-лоу. «Моргенштерн» значит «утренняя звезда». Это немецкая фамилия, но они были швейцарцами…
— Были?
— Валентин был единственным ребенком в семье, — пояснил Себастьян. — Его отец — наш дед — был убит Нежитью, и наш двоюродный дед погиб в битве. У него не было детей. Это, — он протянул руку и коснулся ее волос, — наследство со стороны Фэирчайлдов. Английская кровь. Я больше похож на швейцарских родственников. Как Валентин.
— Ты знаешь что-нибудь о наших бабушках и дедушках? — спросила Клэри, увлекшись рассказом против своей воли.
Себастьян опустил руку и спрыгнул со стены. Он протянул руку, она схватилась за нее и, потеряв равновесие, спрыгнула. На мгновение она столкнулась с его грудью, твердой и теплой под рубашкой. Проходящая девушка бросила на нее насмешливый, ревнивый взгляд, и Клэри поспешно отстранилась. Она хотела крикнуть той девушке, что Себастьян был ее братом, и в любом случае, она его ненавидела. Она не сделала этого.
— Я ничего не знаю о наших бабушках и дедушках, — сказал он. — Откуда? — его улыбка вышла кривой. — Идем. Я хочу показать тебе свое любимое место.
Клэри отпрянула.
— Я думала, ты собираешься доказать мне, что у тебя есть план.
— Всему свое время. — Себастьян зашагал вперед, и через мгновение она последовала за ним. Требовалось узнать план. А до этого быть милой с ним. — Отец Валентина был очень похож на него, — Себастьян шел дальше. — Он верил в силу. Мы — воины, избранные Богом. Это — то, во что он верил. Боль делает тебя сильным. Потеря делает тебя могущественным. Когда он умер…
|
|
|
— Валентин изменился, — произнесла Клэри. — Люк рассказывал мне.
— Он любил своего отца и ненавидел. Что-то ты можешь понимать, зная Джейса. Валентин воспитывал нас так же, как его воспитывал наш дед. Мы всегда возвращаемся к тому, что знаем.
— Но Джейс, — произнесла Клэри. — Валентин научил его не только сражаться. Он учил его иностранным языкам, игре на пианино…
— Это влияние Джослин. — Себастьян произнес ее имя неохотно, как будто ненавидел даже его звучание. — Она думала, что Валентин сможет поддерживать разговор о литературе, искусстве, музыке… не только об убийстве. Все это он вложил в Джейса.
Железные голубые ворота выросли перед ними. Себастьян нырнул в них и поманил Клэри следовать за ним. Она не любила таскаться за кем-либо, но последовала за ним, держа руки в карманах.
— А что насчёт тебя? — спросила Клэри.
Он показал свои руки. Без сомнения, это были руки ее матери — проворные, с длинными пальцами, созданные для того, чтобы держать кисть или ручку.
— Я учился играть на инструментах войны, — сказал он, — и рисовать кровью. Я не похож на Джейса. — Они находились в узкой аллее между двумя рядами домов, сделанных из того же золотого камня, как и многие другие здания в Париже, их крыши сверкали медно-зеленым в солнечном свете. Под ногами улица была из булыжника, и не было никаких автомобилей или мотоциклов. Слева от нее расположилось кафе с деревянной вывеской, державшейся на выделанном железном копье, но разве возможно ли было здесь, на этой извилистой улочке, вести прибыльное дело? — Мне здесь нравится, — сказал Себастьян, проследив за ее взглядом. — Потому что это, как если бы ты побывал в прошлом веке. Никакого шума машин, никакого неонового света. Только… умиротворение.
|
|
|
Клэри уставилась на него.
Он лжет, подумала она. Себастьян не может на самом деле так думать. Как может тот, кто чуть не сжег Аликанте до основания, желать умиротворения.
Затем она задумалась о месте, в котором он вырос. Она никогда его не видела, но Джейс рассказывал ей о нем. Небольшой дом-коттедж, действительно… в долине, за пределами Аликанте. Там тихие ночи и небо, полное звезд. Скучает ли он по тем местам? Да и может ли испытывать подобные эмоции тот, в ком, по сути, нет ничего человеческого? Ей хотелось спросить его: Тебе еще не надоело лгать?
Жить там, где настоящий Себастьян Верлок жил и рос, пока ты его не прикончил? Гулять по этим улицам под его именем, зная, что где-то его оплакивает тетя? И что ты имеешь в виду, когда говоришь, что он не мог сопротивляться?
Его черные глаза задумчиво оценивали ее.
Она понимала, что он обладал чувством юмора; кроме того, в нем была жилка язвительного остроумия, что делало его иногда похожим на Джейса. Он улыбнулся.
— Пошли, — сказал он, руша её задумчивость. — В этом месте подают лучший в Париже горячий шоколад.
Клэри не была уверена в том, действительно ли она в первый раз в Париже или нет, однако, когда они заняли место, ей пришлось признать, что горячий шоколад был восхитителен. Они сидели за столиком, маленьким и деревянным, на старомодных стульях с высокими спинками — горячий шоколад готовили прямо за их столиком в голубом керамическом горшке, используя сливки, какао-пудру и сахар. Результатом был горячий шоколад настолько густой, что твоя ложка могла бы стоять в нем вертикально.
Они также заказали круассаны, которые макали прямо в шоколад.
— Ты знаешь, если ты хочешь ещё круассан, они принесут его, — сказал Себастьян, откинувшись на спинку стула. Они были здесь самыми молодыми людьми за десятки лет, заметила Клэри. — Ты набросилась на свой круассан, как волчица.
— Я просто проголодалась.
Она пожала плечами.
— Послушай, если ты хочешь поговорить со мной, говори. Убеди меня. — Он наклонился вперед, кладя локти на стол. Она вспомнила, глядя ему в глаза, что накануне заметила серебряные кольца вокруг радужной оболочки его глаз. — Я думал о том, что ты сказала прошлой ночью.
— Прошлой ночью я была не в себе. Я не помню, что я тебе говорила.
— Ты спросила меня, кому я принадлежу, — сказал Себастьян. Клэри застыла с чашкой горячего шоколада на полпути ко рту.
— Я действительно это спросила?
— Да. — Он внимательно изучал ее лицо. — И у меня нет ответа на твой вопрос.
Она опустила чашку, вдруг почувствовав себя не в своей тарелке.
— Тебе и не нужно кому-то принадлежать, — ответила она. — Это был риторический вопрос.
|
|
|
— Хорошо, тогда позволь мне тебя кое о чем спросить, — сказал Себастьян. — Думаешь, ты смогла бы меня простить? То есть, возможно ли получить прощение таким, как я?
— Я не знаю. — Клэри схватилась за угол стола. — Я… Я имею в виду, что не знаю многого о религиозной составляющей прощения, только о обыденном понимании этого слова. — Она сделала глубокий вдох, зная, что она лепечет. В настойчивом выражении темных глаз Себастьяна было нечто такое, что заставляло думать, что он ждет ответов на свои вопросы лишь от нее одной. — Я знаю, что человек должен своими поступками заслужить прощение. Должен измениться. Сознаться, раскаяться, компенсировать то, что он сделал.
— Компенсировать, — отозвался Себастьян эхом. — То есть загладить свою вину. — Она посмотрела вниз, на свою кружку. Те поступки, которые совершил Себастьян, нельзя было исправить… никак. — Ave atque Vale, — сказал Себастьян, глядя на свою кружку шоколада.
Клэри узнала в этих словах традиционное прощание Сумеречных охотников со своими умершими соратниками.
— Почему ты сказал это? Я не умираю.
— Ты знаешь, это из стихотворения, — сказал он. — Катулла. Frater, ave atque vale[7]. Он говорит о пепле, о заупокойных обрядах и о своей скорби по брату. В детстве я учил эту поэму, но тогда не чувствовал этого — ни его горя, ни утраты, я даже не задумывался о том, каково это — умереть, не имея никого, кто станет оплакивать тебя. — Он внезапно посмотрел на нее. — Как ты думаешь, если бы мы выросли вместе, это что-либо изменило бы? Ты бы любила меня?
Клэри обрадовалась, что вовремя поставила на стол кружку, иначе уронила бы ее.
Себастьян смотрел на нее без какой-либо застенчивости или неловкости, которая могла бы сопровождать такой странный вопрос, но так, как будто бы Клэри была представителем любопытной, иной формы жизни.
— Ну… — ответила она. — Ты мой брат. Я бы любила тебя. Мне бы… пришлось. — Он продолжал смотреть на неё все тем же пристальным взглядом. Клэри задумалась над тем, стоит ли ей задать ему такой же вопрос. Смог бы он в этой ситуации полюбить ее? Как сестру. Но у нее было ощущение, что он понятия не имел, что это значит. — Но Валентин не воспитывал меня, — ответила она. — На самом деле, я убила его.
И зачем она это сказала? Может быть, она хотела увидеть, что расстроила его своими словами. В конце концов, Джейс однажды сказал ей, что, возможно, Валентин был единственным, кто заботился о Себастьяне. Но он даже не побледнел.
— В действительности, — произнес он, — Ангел убил его. Хотя это было из-за тебя. — Его пальцы оставили следы на побитой столешнице. — Знаешь, когда я впервые встретил тебя в Идрисе, надеялся… Я думал, что ты будешь похожа на меня. Потом, когда я осознал, что мы не похожи, то возненавидел тебя. Но когда я возродился, Джейс рассказал мне о том, что ты сделала, и я понял, что ошибался на твой счет. Мы похожи.
— Ты сказал то же самое прошлой ночью, — ответила Клэри. — Но я не…
— Ты убила нашего отца, — сказал он. Его голос звучал мягко. — И тебе абсолютно все равно. Ты ведь ни секунды об этом не задумывалась, не так ли? Первые десять лет жизни Джейса Валентин избивал его в кровь, но Джейс до сих пор по нему скучает. Переживает, хотя в нем нет ни капли крови Валентина. Он был твоим отцом, а ты убила его, и ты даже не страдала бессонницей по этому поводу.
Клэри, открыв рот, уставилась на него. Это было несправедливо. Так несправедливо. Валентин никогда не был для нее отцом. Он никогда не любил ее. Он был всего лишь монстром, которого следовало убить. Она убила его, поскольку у нее не было выбора.
Незнакомый голос в ее мыслях воскресил образ Валентина, вонзающего лезвие меча в грудь Джейса, и удерживающего его в то время, пока он умирал. Валентин плакал над сыном, которого он убил. Она никогда не оплакивала смерть отца. У нее даже и мысли такой не возникало.
— Я прав, не так ли? — произнес Себастьян.
— Скажи, если я ошибаюсь.
Скажи, что ты не такая, как я.
Клэри опустила взгляд на кружку с уже остывшим шоколадом.
У нее было ощущение, что внутри нее пронесся вихрь и стер все ее мысли и слова.
— Мне казалось, что ты считал Джейса похожим на тебя, — наконец произнесла она сдавленным голосом. — Я думала, что из-за этого ты хочешь, чтобы он был с тобой.
— Мне нужен Джейс, — сказал Себастьян. — Но внутри он не такой, как я. А вот ты — да. — Он встал. Каким образом он оплатил счет, Клэри не запомнила. — Пойдем со мной.
Он подал ей руку. Она встала без его помощи и машинально поправила ему шарф; шоколад, который она выпила, ощущался пенящейся кислотой в желудке. Она последовала за Себастьяном из кафе в переулок, где он стоял, глядя в синее небо над головой.
— Я не похожа на Валентина, — ответила Клэри, останавливаясь рядом с ним. — Наша мама…
— Твоя мать, — поправил он, — ненавидит меня. Ненавидит! Ты видела ее. Она пыталась убить меня. Ты хочешь сказать мне, что похожа на свою мать, отлично. Джослин Фэирчайлд жестока. Она всегда была такой. Месяцами она притворялась, что любит нашего отца, возможно, даже годами, лишь для того, чтобы она смогла собрать достаточно информации о нем, чтобы предать его. Она спланировала Восстание и наблюдала, как убили всех друзей ее мужа. Она украла твои воспоминания. Ты простила ее? И когда она бежала из Идриса, ты правда думала, что она вообще планировала взять меня с собой? Она, должно быть, испытала облегчение от мысли, что я мертв…
— Это не так! — резко перебила Клэри. — Она берегла шкатулку, в которой хранила твои детские вещи. Она имеет обыкновение доставать ее и оплакивать их. Каждый год на твой день рождения. Я знаю, что шкатулка у тебя в комнате. — Тонкие, изящные губы Себастьяна исказились. Он отвернулся от нее и зашагал вниз по аллее. — Себастьян! — окликнула его Клэри. — Себастьян, подожди. — Она не была уверена, что знает причину, почему она хотела, чтобы он вернулся. Правда, она понятия не имела, где она была или как вернуться обратно в квартиру, но этого было более, чем достаточно. Она хотела встать и бороться, доказать что она не была той, кем он ее назвал. Она повысила свой голос до крика: — Джонатан Кристофер Моргенштерн! — Он остановился и медленно повернулся, оглядываясь на нее через плечо. Она шла к нему, а он наблюдал за ее походкой, его голова наклонилась в сторону, черные глаза сузились. — Спорю, что ты даже не знаешь мое второе имя, — произнесла она.
— Адель. — В музыкальном тоне, каким он произнес это, была столь сильная близость, что ей стало неуютно. — Кларисса Адель.
Она подошла к нему.
— Почему Адель? Я никогда не знала.
— Я и сам не знаю, — ответил он. — Я знаю, что Валентин никогда не хотел, чтобы тебя называли Кларисса Адель. Он хотел, чтобы тебя назвали Серафина, в честь его матери. Нашей бабушки. — Он повернулся и зашагал снова, и на этот раз она держала темп. — После того, как наш дедушка был убит, она умерла… сердечный приступ. Смерть от горя, всегда говорил Валентин.
Клэри вспомнила Аматис, которая не смогла забыть Стивена, свою первую любовь; отца Стивена, который умер от горя; Инквизитора, которая жила во имя мести. Мать Джейса, перерезающей вены, когда умер ее муж.
— Прежде чем я повстречала Нефилимов, я бы сказала, что невозможно умереть от горя.
Себастьян сухо засмеялся.
— Мы не испытываем такую сильную привязанность, подобно примитивным, — сказал он. — Разумеется, бывают исключения. Не все одинаковы. Но связи между нами, как правило, сильные и нерасторжимые. Вот почему нам так плохо, с другими не из нашего вида. Нежить, примитивные…
— Моя мама вышла замуж за нежить, — язвительно произнесла Клэри.
Они остановились перед квадратным каменным зданием с жалюзи синего цвета почти в конце аллеи.
— Когда-то он был Нефилимом, — ответил Себастьян. — И взгляни на нашего отца. Твоя мать предала и бросила его, а он всё равно провёл остаток жизни в ожидании вновь отыскать её и убедить вернуться к нему. Шкаф, полный одежды… — Он покачал головой.
— Но Валентин твердил Джейсу, что любовь — это слабость, — сказала Клэри. — Которая уничтожит тебя.
— А ты думаешь, это неправда? Когда ты не можешь забыть женщину и тратишь полжизни на ее поиски, а она тебя на дух не переносит? И при этом ты знаешь, что твоя возлюбленная вонзила нож тебе в спину, да еще и повернула его, — на мгновение он наклонился к ней так близко, что его дыхание всколыхнуло ее волосы. — Возможно, ты похожа на свою мать больше, чем на нашего отца. Но какая разница? Ты безжалостна до самых костей и в твоём сердце лёд, Кларисса. Не говори мне иначе.
Прежде чем она смогла ответить, он отвернулся и взобрался на верхнюю ступеньку дома с синими ставнями. Лента электрического звонка пролегала на стене рядом с дверью с каждым написанным от руки именем на пластиковой карточке рядом с ним. Он нажал на кнопку рядом с именем «Магдалена» и подождал. Внезапно сквозь динамик раздался скрежещущий голос:
— Qui est là?
— C’est le fils et la fille de Valentine, — ответил он.
— Nous avions rendez-vous?
Возникла пауза, затем раздался звонок. Себастьян рывком открыл дверь и вежливо придержал ее, позволяя Клэри пройти вперед. Ступеньки были деревянными, такими же потертыми и гладкими, как палуба корабля. Они в молчании преодолели лестницу до верхнего этажа, где на лестничной площадке дверь была слегка приоткрыта.
Себастьян вошел первым, а Клэри следом. Она обнаружила, что находится в большой, светлой, просторной комнате. Стены, как и занавески, были белыми. Сквозь окно она могла увидеть улицу, обустроенную ресторанами и бутиками. Мимо проносились машины, но, казалось, их звук не проникал внутрь квартиры. Полом служило отполированное дерево, мебель была из светлого дерева или обитые кушетки с цветными сбитыми подушками.
Часть квартиры была обустроена наподобие студии. Свет от фонаря лился на длинный деревянный стол. Здесь располагались мольберты, накрытые материей, которая скрывала то, что было изображено на них. Испачканный краской халат висел на стене.
Около стола стояла женщина.
Клэри могла бы подумать, что она — ровесница Джослин, если бы не несколько факторов, которые скрывали ее возраст. Она была одета в бесформенный черный халат, который спрятал ее тело, и были видны лишь белые руки, лицо и горло. На каждой ее щеке была черная руна, нанесенные толстыми линями, сбегающими из внешнего угла ее глаз к губам. Клэри раньше не видела подобных рун, но она ощущала их значение — власть, умение, мастерство. У нее были густые длинные каштановые волосы, ниспадающие волнами до талии, а ее глаза, когда она подняла взгляд, были своеобразного ровного оранжевого цвета, напоминающего умирающее пламя.
Женщина сцепила свои руки поверх свободной рубашки. Нервным, мелодичным голосом она произнесла:
— Tu dois être, Джонатан Моргенштерн. Et elle, c’est ta sœur? Je pensais que…
— Я — Джонатан Моргенштерн, — произнес Себастьян. — И, да, это моя сестра. Кларисса. Пожалуйста, говорите с ней по-английски. Она не понимает французский.
Женщина прочистила горло.
— Мой английский несколько подзабыт. Прошли годы с тех пор, как я говорила на нем.
— Мне он кажется достаточно хорошим. Кларисса, это Сестра Магдалена. Одна из Железных Сестер.
Клэри была поражена.
— Но я думала, что Железные Сестры никогда не покидают своей обители…
— Не покидают, — перебил Себастьян. — Если только они не опозорены участием в Восстании, которое было разоблачено. Кто, по-твоему, вооружал Круг? — он невесело улыбнулся Магдалене. — Железные Сестры — Творцы, не воины. Но Магдалена бежала из Крепости, прежде чем ее участие в Восстании могло бы быть обнаружено.
— Я не видела нефилимов пятнадцать лет, пока твой брат не связался со мной, — сказала Магдалена. Было трудно сказать, на кого она смотрела, пока говорила; ее невыразительные глаза, казалось, блуждали, но она точно не была слепой. — Это правда? У тебя есть… материал?
Себастьян залез в мешочек, прикрепленный к его оружейному поясу, и достал из него кусок чего-то, очень напоминающего кварц. Он положил это на длинный стол, и случайный луч солнца, прошедший сквозь звездное небо, словно шел из глубины материала.
Клэри затаила дыхание. Это был адамас, из лавки старьевщика из Праги. Магдалена шипяще вздохнула.
— Чистый адамас, — сказал Себастьян. — Нетронутый руной.
Железная Сестра обошла вокруг стола и положила руку на адамас. Ее руки, в шрамах и покрытые несколькими рунами, дрожали.
— Adamas pur, — прошептала она. — Прошли годы с тех пор, как я в последний раз держала в руках святую материю.
— Ты обработаешь его и зачаруешь, — произнес Себастьян. — Когда ты сделаешь, я заплачу тебе больше. То есть, если ты веришь, что можешь создать то, что я просил.
Магдалена взяла себя в руки
— Разве я не Железная Сестра? Разве я не приняла постриг? Разве не я обрабатывала Небесный Материал? Я могу создать то, что обещала, сын Валентина. Никогда не сомневайся в этом
— Я рад это слышать. — Было веселье в голосе Себастьяна — Я вернусь сегодня ночью. Ты знаешь, как найти меня, если я тебе понадоблюсь.
Магдалена кивнула головой. Все ее внимание вернулось к пергаминовой субстанции, адамасу. Она погладила его пальцами
— Да. Вы можете идти.
Себастьян кивнул и сделал шаг назад.
Клэри колебалась. Она хотела схватить женщину, расспросить ее о том, чего же требовал Себастьян, спросить о том, почему она преступила Закон Конклава, чтобы работать под началом Валентина.
Магдалена, как будто почувствовав ее колебания, подняла голову и тонко улыбнулась.
— Вы, двое, — сказала она, и на мгновение Клэри подумала, что она собиралась сказать, что не понимает, почему они были вместе, что она слышала, как они ненавидят друг друга, что дочь Джослин была Сумеречным Охотником, тогда как сын Валентина — преступником. Но она только покачала головой. — Mon Dieu, — воскликнула она, — как же вы похожи на своих родителей!
Глава 16. Братья и Сестры
Когда Клэри и Себастьян вернулись домой, гостиная была пуста, но в раковине были тарелки, которых не было там ранее.
— Мне казалось, что ты сказал о том, что Джейс спит, — сказала она Себастьяну, с долей осуждения в голосе.
Себастьян пожал плечами.
— Когда я говорил это, он спал. — В его голосе сквозила насмешка, но не было реальной угрозы. Они возвращались от Магдалены практически молча, но не в плохом смысле молчания. Клэри позволила мыслям унестись далеко, и лишь вернувшись назад к реальности, поняла, что она шла рядом с Себастьяном. — Я практически уверен, что знаю, где он.
— В своей комнате? — Клэри начала подниматься по лестнице.
— Нет. — Он прошел вперед ее. — Пойдем. Я покажу тебе.
Он быстро поднялся по лестнице в хозяйскую спальню, Клэри шла по пятам. Она увидела в замешательстве, что он отодвинул боковую часть шкафа. Она скользнула в сторону, открывая лестницу за ней. Себастьян усмехнулся через плечо Клэри, когда она подошла и встала позади него.
— Ты шутишь, — сказала она. — Потайная лестница?
— Только не говори мне, что это самая удивительная вещь, которую ты сегодня видела.
Он перешагивал сразу через две ступеньки, и, хотя Клэри устала, она всё же последовала за ним.
Винтовая лестница привела в просторную комнату с отполированным деревянным полом и высокими стенами. Со стен свисали всевозможные виды оружия, и из-за этого комната была схожа с тренировочным залом Института — кинжалы и шакрамы, булавы и мечи с клинками, арбалеты и кастеты, метательные звезды, топоры и мечи самураев. На полу были аккуратно нанесены тренировочные круги.
В центре одного из них находился Джейс, спиной ко входу. Он был без рубашки и босиком, в черных тренировочных брюках, в каждой руке по ножу. Изображение промелькнуло у нее в голове: обнаженная спина Себастьяна, исполосованная безошибочными ударами кнута. Спина Джейса была гладкой, бледно-золотистая кожа поверх мускулов, украшенная только характерными шрамами сумеречных охотников… и царапинами от ее ногтей, сделанных прошлой ночью.
Она почувствовала, что краснеет, но все еще задавалась вопросом: почему Валентин бил кнутом одного мальчика, но не другого?
— Джейс, — сказала она.
Он обернулся. Он был чистым. Серебряная жидкость исчезла, и его золотистые волосы были почти бронзово-темными, влажно облепившими голову. Его кожа блестела от пота. Выражение лица было настороженным.
— Где вы были?
Себастьян подошел к стене и начал изучать оружие, проводя голой рукой вдоль лезвий.
— Я подумал, что, возможно, Клэри хочет посмотреть Париж.
— Вы могли бы оставить мне записку, — сказал Джейс. — Наша ситуация отнюдь небезопасная, Джонатан. Я бы не беспокоился о Клэри…
— Я следила за ним, — произнесла Клэри.
Джейс обернулся и взглянул на нее, и она успела заметить в его глазах промелькнувший образ маленького мальчика из Идриса, который кричал на нее за то, что она испортила его тщательно продуманные планы относительно ее безопасности. Но этот Джейс был другим. Его руки не дрожали, когда он смотрел на нее, и пульс на горле оставался неизменным.
— Ты что?
— Я следила за Себастьяном, — сказала она. — Я не спала, и я хотела узнать, куда он направляется.
Она засунула руки в карманы джинсов и вызывающе посмотрела на него. Он оглядел ее, от беспорядка волос, наведенного ветром, до ее сапог, и она ощутила, как кровь поднимается к лицу. Пот поблескивал на его ключицах, и мышцах на его животе. Его тренировочные штаны удерживались на талии, обнажая V-образные кости бедра. Она вспомнила те ощущения, что испытывала, когда он обнимал ее, когда он крепко прижимался к ней, что она чувствовала каждый выступ его костей и мускулов своим телом… Она ощутила столь острый приступ смущения, что у нее закружилась голова.
Но хуже всего было то, что Джейс даже чуточку не испытывал подобных ощущений, словно прошлая ночь не имела для него особого значения. Он казался всего лишь… раздраженным. Раздраженным, и потным, и горячим.
— А, хорошо, — ответил он, — но в следующий раз, когда захотите выбраться из нашего заколдованного дома через дверь, которой не существует, оставьте записку.
Она вскинула брови.
— Это был сарказм?
Он подбросил один из своих ножей, затем поймал его.
— Возможно.
— Я брал Клэри повидать Магдалену, — произнес Себастьян. Он взял одну из метательных звезд и рассматривал ее. — Мы отнесли адамас.
Джейс подбросил второй нож, но в этот раз пропустил момент захвата, и нож вонзился в пол.
— Отнес?
— Да, — ответил Себастьян. — И я рассказал Клэри план. Сказал, что мы планируем заманить демонов в ловушку, чтобы затем уничтожить их.
— Однако не рассказал, каким образом ты планируешь это совершить, — ответила Клэри. — Эту часть ты мне никогда не рассказывал.
|
|
|
