 |
Заспиртованное сердце. Зеркало
|
|
|
|
Заспиртованное сердце
Вдох – зрачок чернильной калпей, расширяясь, ищет света,
Пальцы судорожно сжались, в кровь ладони ногти рвут.
Заспиртованное сердце оживает под корсетом,
Кринолин колышет пышный пожелтевшую траву.
Выдох – больно скрипнут кости, странно чувствовать, как прежде,
Тяжесть тела, тяжесть платья, кружев, юбок, жемчугов,
Заспиртованное сердце раздирают страх и нежность,
Тяжело ему, больному, под шнуровкою тугой.
Я бреду в густом тумане, я ищу тебя наощупь,
Мой инстинкт сильнее боли – воздух пробую на вкус,
Заспиртованное сердце бьётся в грудь фигурки тощей,
Бьётся – скользкое, гнилое, я почти его боюсь.
Что мне делать в этом мире, мне, восставшей из могилы,
Воскрешённой чьей-то волей, чьей-то дрогнувшей рукой?
Заспиртованное сердце растопило пламя в жилах,
Гонит прочь искать злодея, что нарушил мой покой.
Так спеши закрыть засовы, бойся рук в изломах шрамов,
Что сдавить готовы горло, вырвать душу без суда,
Заспиртованное сердце бьётся яростным тамтамом,
То ли кровь бежит по венам, то ли ток по проводам.
Бойся, я уже в проёме, смех кривит гнилые губы,
Шаг на свет из полумрака… Жар объятий, поцелуй…
Заспиртованное сердце, как ни странно, тоже любит.
Так подай мне руку, милый, так шагни за мной во мглу.
Звёздным бисером вышито зимнее небо…
Звёздным бисером вышито зимнее небо,
Гонит Сириус зайца февральского к марту,
До весны ещё долго, как солнца не требуй,
Как не жги в очаге обветшалые карты.
Воют волки пурги ледяным ветрами,
Меж рассветом и нами раскинулась пропасть,
Но смотри, как седой астроном протирает
Запотевшие линзы своих телескопов!
|
|
|
Как на башне средь свитков и книг бесполезных,
Где забудешь вопрос, не дойдя до ответа,
Он читает маршруты бродячих созвездий,
Как ликует, поймав объективом комету,
Как твердит имена – Альтаир, Денеб, Вега,
Как снимает на камеру россыпь алмазов...
Я, за ним повторяя, рисую по снегу
Хмуроликой луны беспокойные фазы,
Я рисую серп месяца – тонкий и острый,
Рыжий Марс, опалённый рассветным пожаром,
Траекторий падения звёзд перекрёстки,
Пасти кратеров лунных – как девочка Клара.
Я рисую по глобуса матовой глади
Клин пернатых созвездий: Орёл, Лебедь, Ворон,
Фиолетовой ручкой в измятой тетради –
Россыпь точек, как дырки на парусе шторы,
След моих звездолётов неровным пунктиром,
Млечный Путь – серебристою хрупкой гирляндой,
Бирюзу, лазуриты, топазы, сапфиры,
Лепестки васильков, незабудок, лаванды,
Искры майских костров, оперенье снежинок,
Витражи – это всё так похоже на звёзды,
Глянец звонких шаров – по-рождественски синих,
Перья чаек, навеки покинувших гнёзда,
Светлячков, безрассудно набившихся в банку,
Крупный жемчуг, да капли медового воска…
Я надеюсь, ты примешь меня, чужестранку –
Бесконечных небес тёмно-синяя роскошь?
Я смотрю на тебя словно средневековый
Капитан, флот ведущий в объятья заката,
Что по звёздам безмолвным над берегом новым
Тщетно силится вычислить координаты,
Как арабский купец в бесконечной пустыне,
Чьи верблюды устали, да пальцы выводят
На пергаменте мятом сеть ломанных линий,
Бриллианты светил на ночном небосводе.
Я листаю тома, величавой латынью
Наслаждаясь, хоть не понимаю ни строчки,
Иллюстраций цветных позолотой и синью,
Алой буквицей, миниатюрой восточной,
Я пытаюсь постичь, что вращает планеты,
К благосклонной Урании страстно взывая –
Там, глядишь, скоротаю полвека до лета,
Новой встречи с любимым созвездием Льва, и
Соберу по крупицам мозайку вселенной,
|
|
|
В остывающей чашке моей отражённой,
Тает свод потолка, растворяются стены,
Я рисую Секстант, Журавля и Дракона…
Говоришь, я больна, замечталась? Возможно.
Пальцы сжали перо, вьются строчки, как космы,
Сея кляксы – плеяды веснушек по коже –
Я пишу вникуда:
Я люблю тебя, космос.
_______
Примечания:
«Гонит Сириус зайца февральского к марту... » - имеются в виду созвездия Большого Пса и Зайца, чей зенит приходится, соответственно, на январь и февраль.
«Девочка Клара» - речь идёт о Кларе Эйммарт, немецком астрономе 17-18 веков. Она с ранних лет помогала отцу вести наблюдения в семейной обсерватории, создав серию подробных карт Луны и других космических тел.
«Благосклонная Урания» - так назывался трактат другой немецкой учёной, Марии Куниц (17 век). Собственно, Урания – муза астрономии.
Зеркало
Утро выдалось сонным, с полок падают вещи,
Пол накренился, осень застилает глаза,
Пыль на зеркале старом, паутинкою трещин
Разбегаются мысли, возвращаясь назад.
Разбивается чашка – зло, безжалостно, резко,
Кровь струится по пальцам – солона, горяча,
Помнишь, как ты когда-то ожидал меня в детской,
Накрывал круглый столик и протягивал чай?
Ты пиликал на скрипке, я смеялась беззлобно,
Под кроватями – монстры, ты просил – не корми!
Ты любил мой угрюмый, зазеркально-загробный,
Безрассудно-зловещий нарисованный мир.
Щекотать себе нервы, верить сказкам упрямо –
У мальчишек в почёте, кто, бывало, не звал
И Кровавую Мэри, и Пико́ вую Даму,
Да тушил свою свечку, загоралась едва?
Кто не звал меня прежде – колдуны, чародеи,
Все желали богатства или мести кому,
Ты один был невинным, пальцы чайником грея,
Ты просил лишь о друге, чтоб не быть одному.
Я была тебе больше, чем родною сестрою,
Бледной девочкой в платье в чёрно-белый горох,
Что сама неживая – забывала порою,
Будто грудь мою вправду двигал выдох и вдох.
Мы читали друг другу, как стихи с табуретки,
Сумасшедшие сказки с ложкой были в конце,
Почему-то дышали этим воздухом едким,
Умудряясь не падать, не меняться в лице.
Только время проходит и ни капли не лечит,
Только делает чёрствым, только учит молчать,
|
|
|
Приучил себя верить – может, вправду, так легче? –
Что меня ты придумал, да не спишь по ночам.
Нет, ты так же болеешь – не ангиной, не гриппом, -
Незаконченной сказкой, недосмотренным сном,
Возвращаясь во время, где цветущие липы,
Где кленовые кроны смотрят прямо в окно.
Ты рисуешь по стенам бесконечные двери,
Вкус и запах из детства вспоминаешь едва.
Горький скрип половицы, силуэт на портьере…
Ты ведь помнишь, я рядом – стоит только позвать!
Кто зовёт это бредом, кто твердит – паранойя,
Прекрати уже прятать зеркала и глаза!
В этом мире бесцветном ты сгниёшь от покоя,
Ты погибнешь со скуки, так осмелься сказать…
Ты такой же, как прежде – неприкаянный, рыжий,
Так решись чиркнуть спичкой у стекла в полутьме,
Назови моё имя, повтори его трижды,
Крепко-крепко зажмурься…
И услышишь мой смех.
|
|
|
