Распрямление японского тела.

Культура тела определяется социальными и духовными запросами личности и общества. В подтверждение этому предлагаю познакомиться с историей реформы тела в Японии.

http://www.polit.ru/article...
(сокращ. вариант статьи Александра Мещерякова Открытие Японии и реформа японского тела (вторая половина XIX — начало XX вв.)

Стабильность режима и общественное спокойствие были характерной особенностью периода Токугава (1542—1616). Характерные черт этого сёгуната, просуществовавшего до 1868 года:
- почти полная и добровольная изоляция от внешнего мира,
- запрет на изменение сословного состояния, на ограничение роскоши и регламентация жизни всех сословий (одежда, прически, еда, размер и устройство жилища, способы передвижения, формы публичного поведения).
Образцом послушания выступали самураи. Буддийское понимание жизни как «страдания» отступило на второй план. Состояние вещей часто именовали благословенным, правителей не поносили, а хвалили.

В середине XIX века сёгунское правительство под давлением (в том числе и силовым) западных держав (прежде всего США, России, Англии и Франции) было вынуждено пойти на открытие нескольких портов, а всего через десятилетие, в 1867 году, сёгунат Токугава пал. Научно-технологическая отсталость привела к тому, что сёгунат не смог дать отпора западному давлению. В результате вспыхнувшей гражданской войны к власти пришли силы, которые выступали за всеобъемлющую модернизацию страны. Режим сёгуната сурово осуждался за его недееспособность. Япония вступает в эпоху решительных реформ. Их освящает фигура императора Мэйдзи (на троне – 1867—1912). До этого времени императоры в течение длительного времени были отстранены от власти и не покидали пределы своего дворца в Киото. Мэйдзи тоже ничего не решал, но теперь он стал появляться на публике, позиционируя себя в качестве абсолютного монарха и «вдохновителя» перемен.
Период Токугава оказался для Японии поистине «золотым», тогда как середина XIX века принесла ей полноформатное столкновение с европейской цивилизацией, результатами которого стали крах всей прежней системы жизни и лихорадочный поиск ответов на вызовы Запада. Все это сопровождалось развитием комплекса национальной неполноценности и психологическими стрессами. Оценив огромный разрыв между Японией и Западом, японцы вдруг стали считать себя «неполноценными», а страну – «отсталой». Кризис идентичности имел всеобъемлющий характер и осознавался не только как культурно-политический, но и как личностно-телесный. Японцы начали объяснять многие свои проблемы телесной ущербностью.

На вооружение было взято учение социального дарвинизма в версии Гербер-та Спенсера. Вслед за Спенсером японцы стали считать, что «прогресс» обеспечивается сначала соревнованием между отдельными людьми, потом – между группами людей и, наконец, конкуренцией между нациями. Главной целью реформ являлось создание страны, которая смогла бы не только отстоять свою независимость, но и войти в клуб европейских держав, где она была бы признана в качестве равного партнера. «Реформа тела» была важнейшей составной частью этих всеобъемлющих реформ.

Реформа тела:
При непосредственном столкновении с европейцами японцы стали считать свое тело «некрасивым» и «непропорциональным. Что делать? «Исправление тела» (наращивание мускулов, повышение роста, ликвидация кривизны ног, вызванной недостатком животного белка, а также обычаем ношения младенцев за спиной) – процесс длительный. Поэтому для начала было гораздо проще и даже естественнее попытаться «закамуфлировать» свое тело евро-пейским платьем. Естественнее потому, что именно одежда в глазах японца всегда являлась показателем статуса. Облачаясь в европейскую одежду, японец «уравнивал» себя с европейцем. Японцы того времени не сомневались, что «слабость» их тела обусловлена многолетним миром. Они были убеждены в том, что если постоянные войны в Европе приводили к возрастанию физических кондиций, то отсутствие войн в Японии обусловило изнеженность и физическую деградацию. Таким образом, наращивание военного потенциала и участие в войнах превращались в системное требование по реформе не только политики, но и тела.
Мужчины носили европейское платье прежде всего на работе и в общественных местах. Оно служило мерилом «цивилизованности». В качестве главного источника идеи «прогресса» выступало само государство, поэтому именно государственные служащие (включая военных) являлись главными «носителями» европейской одежды. Европейская одежда не подходила для жизни «на полу» и требовала реформы интерьера японского дома.
Японский мужчина и японская женщина были одеты по-разному, что вызывало удивление европейцев. В популярной книге, изданной в 1899 году, отмечалось: «Вот у одного магазина остановилась пара: муж и жена. Он выглядит важным господином, одетым по последней моде; на нем все изящное, модное: и пальто, и галстук, и белоснежная крахмальная рубашка, и лакированные ботинки. И в голову не придет, что это – житель Азии. Между тем, его жена совсем не то. В своем “киримоне”, или халате, с легкими деревянными “гэта” на ногах, с бровями, сбритыми догола, и зубами, выкрашенными черною краской, она – настоящая японка»[8].

«Реформа волос» - такой телесный показатель, который, в отличие от собственно тела (его конституции), мог быть, подобно одежде, изменен сравнительно легко и по приказу сверху. Правительство запретило самурайский обычай выбривать лоб, и он быстро ушел в прошлое: в обиход вошла стриж-ка. Среди японских мужчин стало модным отращивать бороду и, в особенности, усы. Японцы не могли «дорасти» до европейцев, в их высокорослом и широкоплечем обществе они ощущали стеснение и неудобство, но японцы были в состоянии отрастить такие же усы и бороды.
Традиционные женские прически отличались сложной конфигурацией. Теперь невозможность обойтись в укладке без помощницы стала подвергаться осмеянию и аттестовалась как «неэкономность». В качестве подушки японкам служила деревянная или же керамическая конструкция в виде небольшой «скамеечки». Положив шею на перекладину, японки сохраняли свою прическу нетронутой даже во сне. Для сохранения формы прически использовалось растительное масло. Европейцы же находили, что от головы японок исходит неприятный запах. Это привело к активной пропаганде стрижки и частому мытью головы.

В традиционной Японии женщины сбривали (выщипывали) брови, а аристократки еще и пририсовывали их тушью несколько выше. Этот обычай вызывал удивление европейцев и потому был признан нецивилизованным и стал постепенно уходить в прошлое.

Японцы считали свое тело слабым, неразвитым, не приспособленным к конкуренции с людьми Запада в производственном и, главное, в военном отношении. В связи с этим в стране развернулась дискуссия по поводу того, каким образом нарастить мускулы и объем тела.
Прежде всего, следует сказать о рационе питания. Японцы были убеждены, что «качество» тела находится в прямой зависимости не только от одежды, но и от того, чем его «наполняют». В рацион стали входить молоко и мясо. Даже буддийским монахам разрешили употребление мяса. Хотя реальное потребление мяса на душу населения оставалось крайне низким, сама легализация мясной пищи стала символом перемен, происходящих с телом японца и его содержимым. О моде на японскую этническую кухню не было и речи.

В школе были введены уроки физкультуры, в университетах вошли в обиход соревнования по легкой атлетике, гребле, теннису и бейсболу. Для пропаганды подвижного образа жизни императору Мэйдзи пришлось заняться конными прогулками – занятие, немыслимое для прежних государей, статус которых предполагал неподвижность – император уподоблялся Полярной звезде, вокруг которой вращаются звезды-подданные.

Первый раз они приняли участие в Олимпийских играх в 1912 году в Стокгольме. Японцев оказалось всего двое – спринтер и марафонец. Их выступление оказалось откровенно провальным, марафонец даже не сумел добраться до финиша.

В 1884 году появилась работа журналиста Такахаси Ёсио «Об улучшении японской расы», в которой он утверждал, что отсталость Японии от Запада объясняется расовыми причинами и для «улучшения» породы японцам следует вступать в браки с европейцами, что принесет более совершенное потомство.
Стремление увеличить объем своего тела и «подрасти» преследовало японцев того времени. Традиционная культура была ориентирована на «маленькое». Высокий рост не обладал положительными коннотациями, самураи совершали свои подвиги не столько благодаря богатырской силе, сколько благодаря силе духа. Телу предписывалось находиться в максимально «сжатом» и «сложенном» состоянии, чему идеально соответствовала церемониальная поза (сэйдза) – сидение «на пятках». Теперь же задача состояла в «распрямлении» японца, что знаменовало собой коренное переосмысление тела и его места в пространстве – как физическом, так и социальном.
Для увеличения роста врачи и гигиенисты настойчиво рекомендовали пересесть с циновок-татами на стулья – от сидения на полу, утверждали они, про-исходит искривление позвоночника, а значит и убыль в росте. Интерьер японского дома понемногу менялся – в нем появлялись стулья и столы.
Процесс «распрямления» японца хорошо заметен на визуальных текстах того времени. Если раньше на парадных изображениях мы видим только сидящие на полу фигуры, то на фотографиях эпохи Мэйдзи портретируемые либо стоят, либо сидят на стульях.

В связи с тем, что обстановка в государственных учреждениях и школах была устроена на европейский лад, а сами служащие, преподаватели и школьники были одеты по-европейски, получило распространение «стоячее» приветствие – теперь приходилось не прижимать лоб к циновкам, а вставать со стула.

Изменения в пищевой диете (увеличение белковой составляющей), усиленные занятия физкультурой и спортом, исправление осанки приносили свои плоды. За период Мэйдзи японцы подросли на «целый» сантиметр, но все равно этого оказалось мало. Несмотря на все свои усилия, они оставались ниже европейцев. Тем более что и европейцы за это время тоже подросли.

Однако более «перспективной» оказалась другая точка зрения. Поскольку все попытки приравнять японское тело к европейскому закончились про-валом, появление в Японии сочинений, утверждающих, что японское тело хорошо и красиво само по себе, следует считать закономерным и естественным. Была предпринята попытка подойти к проблеме совсем с другой стороны: то, что раньше считалось «недостатком», объявить достоинством. Одно-временно нарастают тенденции по отторжению западного телесного идеала.

В XIX веке японцы страстно стремились избавиться от своей азиатской идентичности и влиться в «семью» европейских народов. Однако расизм Запада бесповоротно отбросил их в Азию, что имело колоссальные исторические последствия, ибо в этих условиях актуализировались идеи паназиатизма, семьи «братьев-азиатов», где роль «старшего брата» принадлежит японцу. Эти идеи находили сторонников и в Корее, и в Китае, и в Индии. Однако эффект был ограниченным: в этих странах не успело сформироваться даже государствонация, а уж про «азиатскую идентичность» и говорить нечего. Но нетерпение было велико, и поэтому Японии приходилось доказывать свою правоту форсированными методами: Корея была присоединена к Японии (1910), у Китая отняли Маньчжурию (1931—1932) и организовали там марионеточную монархию Маньчжоуго, ради «объединения усилий» против общего «белого врага» в 1937 году пришлось начать «большую войну» в Китае. Не успев закончить ее, Япония объявила войну Англии и Америке.

Идеи паназиатизма привели в результате и к вступлению Японии во вторую мировую войну (в Японии ее именовали «великой войной в Восточной Азии»), официальной целью которой было избавление желтой расы от гос-подства белого человека. Попытки понять причины этой войны с точки зре-ния экономики и политики имеют ограниченную объяснительную силу, ибо экономико-политический анализ имеет дело с рациональными категориями, то есть предполагается, что предпринимаемые действия ведут к «выгоде». Однако вся внешняя политика Японии 30—40-х годов ХХ века была продиктована не столько соображениями «выгоды», сколько «поэтическим» желанием доказать, что желтый цвет кожи ничуть не хуже белого.

http://miuki.info/2011/02/y...
За какие-то три десятилетия существенно изменились некоторые основные антропометрические характеристики нации. Средний японец стал на двадцать килограммов тяжелей, на двадцать лет долгожительней и на двадцать сантиметров выше. Не так давно, еще в конце семидесятых, автор этих заметок при своем вполне среднем росте возвышался над японской толпой почти что Гулливером, теперь же я теряюсь в ней так же, как в московской.
У Японца вытянулись руки и ноги, чем и объясняются неожиданные успехи японских футболистов, теннисистов, гимнастов и балерин. Помните, Маяковский писал: “Если мы как лошади, то они как пони?” Так вот, забудьте. Завтра мы рядом с японцами будем как пони.

И совсем уж с небывалой для гомогенного этноса стремительностью меняется лицо Японца (лицо не в переносном, а в буквальном смысле). Разглядывая публику в токийском метро, все чаще замечаешь физиономии, лишенные характерных расовых отличий. Дело не только в среднеоксидентальном выражении лица и манерах – у японцев начинают “размываться” монголоидные черты.
Это отдающее мракобесием наблюдение подтверждается и антропологами, которые объясняют подобное чудо революцией в рационе питания и образе жизни. Оказывается, у Японца заметно трансформируется строение черепа: удлиняется нос, заостряется подбородок, вытягивается лицо – в общем, настоящий триумф лысенковщины. Происходит майклджексонизация Японца, и это, ей-богу, неспроста. Похоже, что на Японских островах вызревает прообраз человека будущего, нового андрогина, который вместит в себе Восток и Запад, Инь и Ян.

Метки: тело Япония

===============================================

Елена Алешина, 21-12-2011 08:0

Тело и плоть.

https://my.mail.ru/community/telo-hram-obraz/54BCF8F37DA06472.html

Проблема человека и, в частности его тела и плоти, является основной для христианства благодаря самому факту Боговоплощения. Бог стал Человеком, в котором вся полнота божественной природы навеки стала единой с полнотой природы человеческой. Понять путь человеческого спасения без понимания человеческой природы невозможно.

Конечно, и до христианства человечество создавало антропологические теории и некоторые их положения приближались к христианскому пониманию человека и потому органично вошли в православную антропологию.
Так платоновская философия признавалась за наиболее близкую по духу христианству многими отцами и учителями Церкви (Иустином Философом, Климентом Александрийким, блаж. Августином, Дионисием Ареопагитом и др.)

Христианство, как и платонизм сходятся в положении, что человек состоит из души и тела. Но, все же, тело для Платона «подобно могильной плите (s^hma), скрывающей погребенную под ней в этой жизни душу» (Кратил, 400 с 2). Платон, исходя из твердой убежденности в существовании мира идей, который и является подлинным бытием и благом. Материя же - источник заблуждения, следовательно, зло. Душа же, будучи бестелесной природы, тождественна с идеей души и, стало быть, является бытием, а тело, мешающее душе в познании истины, — небытием и злом. Таким образом, как поиск истины и ответа на гносеологические вопросы, так и стремление доказать бессмертие души приводило Платона и философов платоновской школы к выводу о субстанциальном характере души и, наоборот, о несубстанциальном характере тела, т.е. к выводу о том, что человек — это душа. Поэтому неудивительно, что следуя примеру своего учителя Плотин жил, словно стыдясь своего тела, и умер от столь тяжелой болезни, что от него убежали все его ученики. Платонизм активно использовался различными ересями, особенно наиболее распространенным во II веке гностицизмом.

Гностики считали тело совершенно чуждым духу, а сотворение телесного человека приписывали не Богу, а демиургу, в то время как невидимый Бог-Отец творит лишь человека духовного. Поэтому и Бог в гностицизме не мог воплотиться, вочеловечиться, стать человеком.

Отношение к телу в христианстве совершенно другое: «Тела ваши, — пишет апостол Павел, — суть храм живущего в нас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога... Посему прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии» (1 Кор. 6, 19-20). Отцы и учители Церкви также единодушны в этом вопросе, что не будет удивительным, если помнить, что материальный мир творится Богом и «хороша весьма», что Сам Господь вселился в тело человека, освятив его таким образом, и что сделал Он это «нас ради и нашего ради спасения» — т.е. ради спасения всего человека, а не только его души.
Это отношение к телу как к равноправной части человека было свойственно и мужам апостольским и христианским апологетам. Так, св. Ириней Лионский в борьбе с гностиками, противопоставлявшими дух, душу и тело как три типа человеческой природы, заявляет, что это — части одной человеческой природы, и «если кто уничтожит существо плоти, т.е. создания, и будет разуметь только один дух, — таковое существо не будет уже человек духовный, но дух человека или Дух Божий. Когда же дух сей, соединенный с душею, соединяется с созданием, то человек делается, по причине излияния Духа, духовным и совершенным, и это есть человек, сотворенный по образу и подобию Божию. Если же не будет в душе Духа, таковый поистине есть человек душевный и, оставшись плотским, будет несовершенный: он имеет образ Божий в создании, но подобия не получает чрез Духа, и потому он несовершен» (V, 6, 1). Ириней, первым различивший образ и подобие, под образом Божьим в человеке понимал именно одушевленное тело, а под подобием — дар Духа: «Душа же и дух могут быть частью человека, но никак не человеком; совершенный человек есть соединение и союз души, получающей Духа Отца, с плотию, которая создана по образу Божию» (V, 6, 1).

В полемике с гностиками Климент Александрийский, также искавший ответ на вопрос о значимости античной культуры и в том числе философии, для христианства, писал: «Хулящие творение и недовольные телом безрассудны. Они не обращают внимания на то, что человек уже телесной своей организацией обращен в высоту, дабы ему возможность иметь созерцать небо; весь механизм его чувств сведен к приобретению познаний. Оттого происходит, что телесная наша хижина может в себе вмещать душу, существо в очах Божиих наидрагоценнейшее; а все существо человеческое, по освящении и души, и тела, чрез обновление оного во Христе Иисусе, удостаивается того, что становится жилищем Святого Духа» (Строматы IV, 26, 163, 1-2).

Как душа не является по природе доброй, так и тело — по природе греховным. Они становятся тем, чем их делает свобода. Т.о. тело не является простой совокупностью членов его составляющих, но оно выражает личность в ее четырех главных состояниях: естественном и греховном, посвященном Христу, жизни во славе.

Манихеи, сменившие в III веке гностиков в качестве основных противников православия, как и они, считали что зло имеет особое происхождение, но доводили эту мысль до ее логического завершения: зло теперь считается не делом рук эонов или стремления нарушить сложившийся порядок вещей, а имеет равносильное, как и добро, начало. Начало зла — материя, и поэтому человек для своего спасения должен охранять свою душу от всякой телесной нечистоты в самоотречении и воздержании, должен освобождать от уз материи содержащуюся в нем божественную сущность. Отсюда строгий аскетизм манихеев — воздержание от чувственных удовольствий, от нечистой пищи, требование полного полового воздержания. Предъявлялись, соответственно, строгие требования и к молитве. Все это — и строгая логичность, и образ жизни манихеев — производили огромное впечатление на христиан, так что влияние манихейства было огромным и можно сказать, до сих пор до конца не преодоленным.

Что касается других ересей, то причину многих из них также можно увидеть в противопоставлении Бога и мира, духа и тела.
Арианство, считая Господа Иисуса Христа не единосущным Богу-Отцу, тем самым предполагает, что воплощение в тело недостойно истинного Бога, т.е. считает тело злым.
Монофизиты же, утверждая в Иисусе Христе лишь одну природу, божественную, тоже полагают так, ибо считают невозможным человеческому телу вместить в себя всю полноту Божества.
Современный католицизм, тоже принижает природу человека, утверждая, что причиной грехопадения Адама была его телесная природа.

Достоинство человеческого тела в способности достичь обожения утверждают отцы Церкви. Хотя оно не достижимо на земле в своей высшей степени из-за уничиженности грехом в земной жизни, но будет преображено в «славное тело» (Флп. 3.21), в «тело духовное» (1 Кор. 15.44). Их отношение к телу человека исходит из факта Боговоплощения и из того, что Церковь именуется Телом Христовым. Отсюда, как необходимое следствие, вытекает необходимость хранить тело и заботиться о нем.

Св. Климент Римский писал: «Нам должно хранить плоть, как храм Божий, ибо будем судимы во плоти».
Св. Макарий Египетский: «Тело и душу человека Бог создал в жилище Себе». Преп. Максим Исповедник: «Оберегающий тело свое от болезней имеет в нем соработника для служения лучшему».

Но тело, само по себе нейтральное, может стать «телом плоти» (Кол. 2.11), «телом греха» (Рим. 6.6), ибо тогда оно действительно получает свой образ от «плоти греха» (Рим. 8.3), оно приведено в состояние уничижения (Флп. 3.21) и бесчестия (1 Кор. 15.43), исполнено похотей (Рим 6.12), совершает дела плоти. По учению ап. Павла, тело может быть подчинено трем силам, которые поработили плоть: 3акон, смерть, грех (Рим. 7.5). С такой точки зрения тело, выражает личность, порабощенную плотью и грехом.
Именно на такое состояние указывают слова Павла: «Плоть желает противного духу, а дух — противного плоти... Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота...» (Гал. 5, 17).