 |
Общество ревнителей художественного слова
|
|
|
|
АКМЕИЗМ В КРИТИКЕ
(1913 – 1917)
Составление Александры Чабан и Олега Лекманова
Предисловие и примечания Олега Лекманова
СОДЕРЖАНИЕ
Олег Лекманов Акмеизм в зеркале критики
Пролог
<Без подписи> «Цех Поэтов»
<Ц.> Литература, книги, писатели (отрывок)
Н. В. Недоброво Общество ревнителей художественного слова в Петербурге (отрывок)
И. Ивич Цех поэтов
А-ми Заметки любителя стихов. О самых молодых поэтах
< Без подписи > Новости литературного мира
А. Рославлев Бумажные цветы
Валерий Брюсов Сегодняшний день русской поэзии (50 сборников стихов 1911 – 1912 гг.) (отрывки)
Н. С. Гумилев Письма о русской поэзии. Сергей Городецкий. Ива. Пятая книга стихов. Изд. Шиповник. СПб., 1913 г. (отрывок)
Виктор Ховин Литературная неделя. «Гиперборей». Ежемесячник стихов и критики. № 1, октябрь 1912. СПб. Ц. 25 к. (отрывки)
< Без подписи > Новости литературного мира
< Без подписи > Новости литературного мира
Л. Аркадский Литературные отголоски
Как убивают поэзию. Несколько цитат Арк. Бухова
Андрей Левинсон «Гиперборей» (Ежемесячник молодой поэзии)
<Без подписи> Сергей Городецкий. Ива. изд. Шиповник. СПБ. 1913. Ц. 2р.
< Без подписи > М. Зенкевич. «Дикая порфира». Изд. Цеха поэтов. СПб. 1912. Ц. 90 к.
< Без подписи > Владимир Нарбут. Аллилуйа. Стихи. С портретом автора работы М. Чемберс-Билибиной. Изд. Цеха поэтов. СПб. 1912. Ц. 75 к. Владимир Нарбут. Любовь и любовь. 3-я книга стихов. СПб. 1913. Ц. 10 к. (in 64o)
<Без подписи>. Анна Ахматова. Вечер. Стихи. С предисловием М.Кузмина. С фронтисписом Евгения Лансере. СПб. 1912. Ц.90к.
Мимоза Аполлон-сапожник
Л. Символизм и акмеизм
С. И. Символизм и акмеизм
И. К. Символизм и акмеизм (Лекция Сергея Городецкого в подвале «Бродячей собаки»)
|
|
|
1913 – 1917
< Без подписи > Русская литература (отрывок)
И. В. Игнатьев Литературные тени. О «поэзии дня». О «цехе поэтов»
< Без подписи > Книжные новости
Николай Гумилев Наследие символизма и акмеизм
Сергей Городецкий Некоторые течения в современной русской поэзии
Георгий Иванов Стихи в журналах 1912 г. (отрывок)
< Без подписи > <Сообщение о лекции С. Городецкого «Символизм и акмеизм»>
М. Неведомский Еще один год молчания. Наша художественная литература в 1912 г. (отрывок)
< Без подписи > В Литературном обществе (отрывок)
<А. Б.> Русская литература в 1912 году (отрывок)
Владимир Львов-Рогачевский Без темы и без героя (отрывок)
В. Буренин Критические очерки. I. Критики-модерн
И. В. Игнатьев Литературные тени. О «поэзии дня». О «цехе поэтов». О «кубизме», «эго-футуризме» и «футуризме»
< Без подписи > Литературная хроника
< Без подписи > <О манифестах Н. Гумилева и С. Городецкого>
< Без подписи > Сообщение о лекции С. Городецкого
Д. Философов Акмеисты и М. П. Неведомский
И. В. Игнатьев Литературные тени. XIII. О «поэзии дня». О «Цехе поэтов»
А. Редько По поводу заметки г. Философова об «акмеизме»
В. Львов-Рогачевский Символисты и адамисты
<Анчар> Акмеисты
Д. Левин Наброски
Д. Левин Наброски
Н. Агнивцев Маленький фельетон. «Двухнедельные пророки»
Н. Гиляровская Новое литературное течение
< Без подписи > Новости литературного мира
Эръ Отголоски дня
< Без подписи > «Искусство наших дней» (лекция Ф. К. Сологуба) (отрывок)
В. Львов-Рогачевский Переливание крови (по поводу лекции Ф. К. Сологуба) (отрывок)
Владимир Гиппиус Литературная неделя. Что случилось? (отрывок)
Н. С – iй Литературное обозрение
И. К. Футуристы или аферисты (отрывок)
Н. С. Гумилев Письма о русской поэзии. Вячеслав Иванов. Нежная Тайна
Владимир Гиппиус Литературная неделя. Литературная суета
|
|
|
И. Игнатов Литературные отклики. Новые поэты. «Акмеисты», «адамисты», «эго-футуристы»
< Без подписи > Новости литературы и искусства. Литературная хроника
Валерий Брюсов Новые течения в русской поэзии. Акмеизм
<Без подписи>. Акмеизм-адамизм
Б. С-въ Замерзающий Парнас
< Без подписи > Литературный диспут
<Без подписи>. Диспут о литературе
<Дий Одинокий> Из записных книжек
Георгий Фэхтнер Неунывающие футуристы
А. Долинин «Акмеизм»
< Без подписи > Новости литературного мира
Л. Львовский Новый Кольцов
Владимир Нарбут В. Н. Крачковский. Стихотворения. Спб. 1913 г. В. Курдюмов. Пудренное сердце. Стихи. Спб. 1913 г. Н. С. Поздняков. Облетевшие мысли. Спб. 1913 г. Петр Погодин. Стихи. Изд. «Тв-ва Наш век». Спб. 1913 г. Франсис Жамм. Стихи и проза. Переводы И. Эренбурга и Е. Шмидт. Предисловие автора. Москва. 1913 г. (отрывок)
< Без подписи > О литературном цехе
Б. Э. Искусство и литература. Memento
Андрей Полянин В поисках пути искусства
Владимир Гиппиус Литературная неделя. Русская хандра (Игорь Северянин. Громокипящий кубок. Поэзы. Предисловие Федора Сологуба. К-во «Гриф») (отрывок)
<Н. Г.> «Акмеизм» в «Заветах»
Е. Кускова Сказка о слове, девушке и бирюльках (отрывок)
Виктор Ховин Модернизированный Адам
Владимир Львов-Рогачевский Символисты и наследники их (отрывок)
А. Редько У подножия африканского идола. Символизм. Акмеизм. Эго-футуризм (отрывок)
В. Г. Голиков Бесслезные глаза
В. Шершеневич Письмо в редакцию «Петербургского глашатая»
И. Накатов Балаганчик
А. Измайлов Литературное обозрение (отрывок)
Анатолий Луначарский Молодая французская поэзия (отрывки)
И. Игнатьев Эгофутуризм (отрывок)
Виктор Ховин Письмо в редакцию
Вадим Шершеневич За полгода
И. Казанский Наши акмеисты
А. Измайлов Литературное обозрение (отрывки)
Вадим Шершеневич Литературные тени. Грааль-Арельский. Летейский берег. «Цех поэтов». СПб. 1913. 70 к.
Семен Дмитриевич Бессилие современной критики (заметки библиографа) (отрывок)
Жан Шюзвиль Поэты. Футуризм. Акмеизм. Адамизм и проч.
И. Эренбург Заметки о русской поэзии
< Без подписи > Отзывы о книгах
< Без подписи > Вечер поэзии К. Д. Бальмонта
Вадим Шершеневич Футуризм без маски. Компилятивная интродукция (отрывок)
|
|
|
<Н. Г.>. Литературный 1913 год (отрывки)
Сергей Городецкий Посвящение <к сборнику «Цветущий посох: вереница восьмистиший»>
< Без подписи > Русская литература (отрывок)
Н. С. Гумилев. Письма о русской поэзии. Осип Мандельштам. Камень
Дмитрий Философов Немецкий романтизм и русская культура (отрывок)
<Без подписи>. В литературном обществе
М. Мурашев В литературном обществе (заседание 10-го января)
< Без подписи > Творчество Бальмонта (отрывки)
<Щ.> Искусство и жизнь (лекция Г. Чулкова) (отрывок)
<Л. М.> Доклад Чулкова об искусстве
< Без подписи >. Творчество Бальмонта (отрывки)
А. Бурнакин К толкам о будущем (отрывки)
А. Дейч В стане разноголосых (отрывки)
< Без подписи > Хроника
Владислав Ходасевич Русская поэзия. Обзор (отрывок)
Рем Литературный диспут
Дмитрий Философов Незаконченный спор (о споре в религиозно-философском обществе) (отрывок)
< Без подписи > «Пробуждаемся мы или нет?» (отрывок)
В. Львов-Рогачевский Из жизни литературы. В лагере символистов (отрывки)
< Без подписи > Лекция Георгия Чулкова
< Без подписи > В Литературном обществе. Символизм и критика (отрывок)
< Без подписи > В Литературном обществе
< Без подписи > В Литературном обществе
<Без подписи> В литературном обществе
< Без подписи > В Литературном обществе
<Пессимист> Игра в литературу
< Без подписи > В «Цехе поэтов»
Корней Чуковский Лица и маски (отрывок)
П. Пиш В борьбе за землю
Иванов-Разумник Вечные пути (Реализм и романтизм) (отрывки)
Давид Бурлюк, Алексей Крученых, Бенедикт Лившиц, Владимир Маяковский, Игорь Северянин, Виктор Хлебников. Идите к черту! (отрывок)
Д. Тальников «Символизм» или реализм? (отрывок)
<Агасфер> В «Литературке»
<Без подписи> Литературное общество
< Без подписи > Акмеисты, футуристы, стилизаторы и пр.
Сергей Бобров Анна Ахматова. Четки. Сборник стихов. К-во «Гиперборей». СПБ. 1914
< Без подписи > Новости литературного мира
Вяч. Полонский Случайные заметки об Эртелевом переулке, о сатире, о звонкой монете и о г.г. Городецком и Гумилеве
|
|
|
Н. С. Гумилев Письма о русской поэзии. Сергей Городецкий. Цветущий посох
Борис Садовской Конец акмеизма
Сергей Городецкий Литературная неделя. Стихи в «Аполлоне» (о войне)
Петр Отшельник Раздумья и недоуменья Петра Отшельника (отрывок)
П. Гурьев Итоги русской символической поэзии (отрывок)
Корней Чуковский «Цветущий посох»
Сергей Бобров Русская поэзия в 1914 году (отрывки)
<Без подписи> Развенчиваемый герой нашего времени (отрывок)
< Без подписи > «Четверг» в литературно-артистическом клубе
Георгий Чулков Оправдание символизма (отрывок)
Л. Берман Мушка на щеке (к вопросу о конкретности в искусстве)
М. Моравская Волнующая поэзия
Иннокентий Оксенов Взыскательный художник. О творчестве современном и грядущем
Сергей Городецкий Поэзия, как искусство
Н. С. Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. Осип Мандельштам. Камень. Изд. 2-е
В. Жирмунский Преодолевшие символизм
<Б. Э.> В литературном мире. (Доклад о новой поэзии)
Л. Гроссман Гиперборейцы
Лариса Рейснер Краткий обзор нашей современной поэзии (акмеизм)
Д. Выгодский Поэзия и поэтика (Из итогов 1916 г.) (отрывки)
Эпилог
Осип Мандельштам Утро акмеизма
Указатель имен
АКМЕИЗМ В ЗЕРКАЛЕ КРИТИКИ
Вспомним банальную, почти стертую метафору: всем известно, что Колумб вовсе не собирался открывать Америку, он искал наиболее удобный и короткий путь по морю в Индию.[1] Эта первоначальная цель задала направление его пути, который, в конечном счете, привел Колумба к берегам неизвестного материка.
Сходным образом, как правило, обстоит дело с принадлежностью того или иного автора к тому или иному литературному направлению. Задумывая свой текст, автор стремится в «Индию», путь в которую, как вектором, указывается ему литературным направлением. А в итоге он прибывает в никем еще не виданную «Америку», подталкиваемый собственной творческой индивидуальностью, собственной творческой интуицией. Но тот факт, что стремился он все-таки в «Индию», определенным образом скорректировал авторский маршрут.
Это, в первую очередь, и побуждает филологов подробно изучать историю литературных направлений. Зная об изначальном авторском импульсе, легче исследовать конечный результат.
При этом расстояние от искомой «Индии» до достигнутой «Америки» у представителей разных школ и у разных авторов, принадлежащих к одной школе – может быть различным. От почти неразличения «Индии» и «Америки», как в первой книге стихов символиста-Блока, до весьма и весьма значительного зазора, как у футуриста Пастернака и у большинства акмеистов.
|
|
|
1.
История акмеизма началась с «Цеха поэтов» – содружества стихотворцев, сплотившегося по инициативе Сергея Городецкого и Николая Гумилева осенью 1911 года (его дебютное заседание состоялось 20 октября). «Собирались весь первый год очень часто – три раза в месяц, – свидетельствовал постоянный участник заседаний «Цеха» Василий Гиппиус. – Гумилев и Городецкий были “синдиками” и по очереди председательствовали. Новых членов цеха выбирали тайной баллотировкой, после того, как читались вслух их стихи <...> Весь круг читал каждый раз, читали по очереди, после каждого чтения – стихи обсуждались, как по существу, так и в частностях. Эту способность экспромтной критики цеховики развили в себе в высшей степени – особенно Гумилев»[2]. А Михаил Зенкевич, тоже бывший усердным посетителем заседаний «Цеха», в 1969 году рассказывал Л. А. Шилову (цитируем по неопубликованной стенограмме): «...собирались <у тех>, у кого квартиры были. Квартира была у Городецкого, квартира была у Лозинского <...> Потом, иногда в Царское Село, но это сложнее было – ездить к Гумилеву... Там у него такой деревянный флигелечек был, надо было на поезде тащиться ночью <...> Ну, там очень товарищеские были отношения. Было заведено только, что если кто говорит, не говорил только “нравится, не нравится” – чтобы обязательно было придаточное предложение и, так сказать, говорили дело. Но там были иногда и гости, которые вообще никакого отношения <к акмеизму> не имели. Клюев был... Хлебников».
Об установке объединения на многообразие голосов и сознательном отсутствии в содружестве общей для всех и обязательной к исполнению теоретической программы, вспоминали и другие участники «Цеха»: «Вначале многочисленный и пестрый по составу, Цех ставил своей задачей лишь совместную работу поэтов разных направлений над усовершенствованием стиха»[3]. Недаром одному из членов корпорации, кубофутуристу Николаю Бурлюку, «Цех» рисовался «неким парламентом, где представлены все литературные партии»[4].
Кроме будущих акмеистов «Цех» посещали также Николай Бруни, Николай Бурлюк, Борис Верхоустинский, Сергей Гедройц (псевдоним Веры Гедройц), Василий Гиппиус, Владимир Гиппиус, Грааль-Арельский (псевдоним Стефана Петрова), Георгий Иванов, Николай Клюев, Михаил Кузмин, Дмитрий Кузьмин-Караваев (третий «синдик» «Цеха», сам стихов не писавший), его тогдашняя жена Елизавета Кузьмина-Караваева, Всеволод Курдюмов, Михаил Лозинский, Николай Макридин, Мария Моравская, Валентин Парнах, Павел Радимов, Дмитрий Цензор, Владимир Чернявский, Владимир Юнгер и некоторые другие стихотворцы.[5]
Здесь многие молодые поэты поставили себе голос. В «Цехе» они обрели возможность регулярно выслушивать квалифицированное мнение о своих стихах и научились филологически грамотно судить о чужих стихах, словом, то, в чем так остро нуждаются начинающие литераторы и что далеко не всем из них предоставляется – круг сочувственников профессионалов. «В общем был “Цех” благодарной для работы средой, – итожил в своих мемуарах недолгий участник объединения, символист Владимир Пяст, – именно той “рабочей комнатой”, которую провозгласил в конце своей статьи “Они” покойный И. Ф. Анненский»[6]. «В комнату приходит всякий, кто хочет, – писал Иннокентий Анненский,– и все поэты, кажется, перебывали в ней хоть на день. Хозяев здесь нет, все только гости»[7].
2.
Ситуация началá стремительно меняться осенью 1912 года, когда Гумилев и Городецкий предприняли форсированную попытку оформить рождение новой поэтической школы, не стремившейся выйти из рамок модернистской парадигмы, но опиравшейся в своей работе на иные идеологические и поэтологические основания, чем символизм. В первом (январском) номере петербургского «Аполлона» за 1913 год появились установочные статьи двух синдиков «Цеха», призванные наметить пути в ту самую «Индию», достичь которой отныне должны былистремиться акмеисты-адамисты – сами Гумилев с Городецким, а также Анна Ахматова, Михаил Зенкевич, Осип Мандельштам и Владимир Нарбут. Эти статьи, как легко убедится читатель предлежащего сборника, очень быстро попали под перекрестный огонь модернистской и реалистической критики, причем едва ли не самый чувствительный залп Гумилев и его товарищи получили со стороны былого поэтического наставника многих участников «Цеха», Валерия Яковлевича Брюсова.
Кое-что из сказанного Брюсовым в его статье-отповеди акмеистам не лишено смысла и оснований, особенно, по части критики «манифестов» Гумилева и Городецкого. Тем не менее, пророчество-вывод, которым завершается брюсовская статья, не сбылось. «Всего вероятнее, через год или два не останется никакого акмеизма. Исчезнет самое имя его…»[8], – уверенно предсказывал мэтр символистской школы.
Акмеизм остался. Имя его не исчезло. «Мы все прошли через акмеизм». Эту реплику Анатолия Наймана[9] могли бы повторить очень многие и разные русские стихотворцы ХХ столетия.
И дело здесь, по-видимому, не в том, что почти все акмеисты оказались, каждый, на свой лад, значительными поэтами, а в том, что их (и некоторых других участников «Цеха») стихи, в совокупности, действительно, радикально отличались от поэтической продукции символистов, с одной стороны, футуристов – с другой и реалистов – с третьей.
Другой разговор, что Гумилев и Городецкий, не дав плодам дозреть как следует, поспешили со своими скороспелыми, недодуманными и недоформулироваными обобщениями. Поэтому исследователям часто приходится говорить об акмеизме не столько на основании его принципов, провозглашаемых и «реализуемых явным образом», сколько на основании «принципов, реализуемых имплицитно в процессе построения текста и его семиотического функционирования»[10].
Один из главных таких принципов, которым руководствовались Ахматова, Городецкий, Гумилев (в стихах, написанных до «Огненного столпа»), Зенкевич, Мандельштам (в стихотворениях 1912 – 1915 гг.) и Нарбут – это принцип «живого равновесия» (формула Мандельштама)[11] между земным и небесным, между реальным и запредельным.
Важно также, что о соотношении земного и небесного акмеисты стремились говорить прозрачным и ясным – формульным языком.
Чтобы было понятно, о чем идет речь, сверхкратко рассмотрим теперь программное стихотворение Гумилева «Фра Беато Анджелико» (1912):
В стране, где гиппогриф веселый льва
Крылатого зовет играть в лазури,
Где выпускает ночь из рукава
Хрустальных нимф и венценосных фурий;
В стране, где тихи гробы мертвецов,
Но где жива их воля, власть и сила,
Средь многих знаменитых мастеров,
Ах, одного лишь сердце полюбило.
Пускай велик небесный Рафаэль,
Любимец бога скал, Буонаротти,
Да Винчи, колдовской вкусивший хмель,
Челлини, давший бронзе тайну плоти.
Но Рафаэль не греет, а слепит,
В Буонаротти страшно совершенство,
И хмель да Винчи душу замутит,
Ту душу, что поверила в блаженство.
На Фьезоле, средь тонких тополей,
Когда горят в траве зеленой маки,
И в глубине готических церквей,
Где мученики спят в прохладной раке.
На всем, что сделал мастер мой, печать
Любви земной и простоты смиренной.
О да, не все умел он рисовать,
Но то, что рисовал он, – совершенно.
Вот скалы, рощи, рыцарь на коне, –
Куда он едет, в церковь иль к невесте?
Горит заря на городской стене,
Идут стада по улицам предместий;
Мария держит Сына Своего,
Кудрявого, с румянцем благородным,
Такие дети в ночь под Рождество
Наверно снятся женщинам бесплодным;
И так нестрашен связанным святым
Палач, в рубашку синюю одетый,
Им хорошо под нимбом золотым:
И здесь есть свет, и там – иные светы.
А краски, краски – ярки и чисты,
Они родились с ним и с ним погасли.
Преданье есть: он растворял цветы
В епископами освященном масле.
И есть еще преданье: серафим
Слетал к нему, смеющийся и ясный,
И кисти брал и состязался с ним
В его искусстве дивном… но напрасно.
Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но все в себе вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.
В третьей строфе гумилевского стихотворения перечисляются великие итальянские мастера, достигшие абсолютного совершенства на мистических, «небесных» путях. Однако уже в следующей, четвертой строфе выясняется, что подобное совершенство не приносит радости тому, кто смотрит на картины художников-мистиков, пренебрегших земным во имя небесного. Они пугают своей чрезмерностью, отсутствием сдержанности и чувства меры. Работам главных титанов Возрождения противопоставляется творчество фра Анджелико, в котором Гумилев видит художника, достигшего идеального равновесия между земным и небесным. Глубоко религиозные фрески и картины монаха фра Анджелико, по Гумилеву, были вдохновлены «земной любовью»: Младенец Христос предстает у итальянского живописца крепким здоровым ребенком – мечтой всех матерей; «рыцарь» «едет» в небесную «церковь», а, может быть, к своей земной «невесте»;[12] краски фра Анджелико замешивались на основе земных цветов, растворенных «в епископами освященном масле»; его святые знают, что «здесь есть свет, и там – иные светы».[13] Завершается стихотворение почти математически выверенной формулой равновесия между небесным («Бог») и земным («мир»), помогающей идеальному художнику создавать совершенные творения. «И вот ангельский художник становится для поэта идеальным носителем прекрасной человеческой двойственности».[14]
И пусть некоторые из «цеховиков» (в первую очередь, Владимир Нарбут с Михаилом Зенкевичем) в своем антисимволистском раже иногда доходили до полного отрицания небесного ради земного,[15] даже и они, не говоря об остальных участниках группы, во многих своих вещах стремились к акмеистическому «живому равновесию». Это подметил, но еще не смог адекватно проанализировать А. Долинин (Искоз), с недоумением констатировавший в своей задорной критической статье об акмеизме: «В. Нарбут, совсем не как адамист, обращается к Христу в последней строфе:
Но мне – прости меня, я болен,
Я богохульствую, я лгу –
Твоя раздробленная голень
На каждом чудится шагу».[16]
Вся соль тут в том, что низкое, физиологическое («раздробленная голень») соединяется у Нарбута с небесно-высоким («раздробленная голень» Христа), которая, вдобавок, «чудится» автору на «каждом» «шагу». «Голень» Спасителя и «шаг» поэта могут быть ненавязчиво сближены через не называемый, но подразумеваемый мотив «ноги». «Молодые поэты в жажде достигнуть неба вновь прильнули к земле» (И. Эренбург).[17]
3.
Впрочем, сегодняшняя наша задача заключается не в том, чтобы ответить на вопрос: «Чтό такое акмеизм?», а в том, чтобы попытаться вникнуть в суть полемик вокруг акмеизма в критике 1912 – 1917 годов.
Расстановка сил в этих полемиках ретроспективно была реконструирована двумя виднейшими участниками литературного процесса 1910-х годов, причем реконструкции были предложены взаимоисключающие.
Александр Блок в 1921 году так вспоминал о реакции прессы на опубликование в «Аполлоне» акмеистического манифеста Гумилева: «Большинство собеседников Н. Гумилева было занято мыслями совсем другого рода: в обществе чувствовалось страшное разложение, в воздухе пахло грозой, назревали какие-то большие события; поэтому Н. Гумилеву как-то и не возражали энергично».[18] Совершенно иначе в 1963 году писала об атмосфере, склубившейся вокруг акмеистических манифестов Гумилева и Городецкого, Анна Ахматова: «С необычайным воодушевл<ением> и редкостным единодушием всё и все ринулись душить новое течение. От суворинского “Нового времени” до футуристов, салоны символистов (Сологубы, Мережковские), литературные общества [(т. н. “Физа”)], бывш<ая> “башня”, т. е. окружение В. Иванова и т. д. и т. д. без жалости когтили аполлоновские манифесты. Борьба с занявшими командные высоты символистами была делом безнадежным».[19]
Как водится, оба эти радикальные и претендующие на обобщение суждения были весьма далеки от истины.
Что касается Блока, то его неправота и пристрастность в данном случае очевидна. Вряд ли кто-нибудь решится назвать «не энергичными» «возражения» на тезисы акмеистической программы, прозвучавшие, например, в следующих критических репликах: «Ведь это уже предел возмутительно наглого идиотства!» (В. Буренин);[20] «“Акмеисты” – детски беспомощны в области философии, и все-таки пытаются слепить эстетическую теорийку. Это безнадежно» (Иванов-Разумник);[21] «Приход новых Адамов в русскую современность исторически настолько не подготовлен, что производит впечатление поистине маскарадное, особливо когда во главе шествия мы узнаем версификатора Н. Гумилева, такого отменно-цивилизованного monsieur Адама, и Анну Ахматову, простодушно выдаваемую С. Городецким за новую Еву» (С. Парнок);[22] «…они кувыркаются на все лады, до неприличия перед “почтеннейшею публикой”, изощряются в изобретении нелепостей – одна другой грандиозней, – а читатель равнодушен, как стена» (И. Накатов);[23] «Сергей Городецкий, Гумилев и другие (счетом ровно шесть человек) – от современной ли серой сумеречной скуки, от тщеславного ли желания стать созидателями новой поэтической школы – изобрели эту тощую теорийку с пышным вызолоченным ярлыком: “акмеизм” и пустили ее в оборот» (В. Голиков)…[24] Примеры подобных «энергичных» высказываний в периодической печати того времени можно множить и множить.
Нападки на акмеизм в разговорах и в частной переписке, а также на публичных диспутах по понятным причинам, были и того жестче. «<А>кмеисты одолевают. “Мышиные жеребчики”, вообразившие себя новорожденными; куда как хорошо!», – сетовал Владимир Княжнин в письме к Борису Садовскому в марте 1913 года[25]. «“<А>кмеисты” помешаны на теоретическом, конечно, и платоническом, но от этого не менее яростном преследовании “старших”, – жаловалась Александра Чеботаревская в письме к Вячеславу Иванову от 21 января 1913 года. – Как в былые времена считалось почетным для молодого считать себя чьим-нибудь учеником (ну, хоть Брюсова, Бальмонта), так теперь считается почетным быть врагом старших, не признавать никого, кроме себя»[26].
Отдельного комментария заслуживает недоброжелательное и упоенное обыгрывание в прессе самоназвания группы, из которой вылупился акмеизм – «Цех поэтов».
«До сих пор мы знали цехи часовщиков, портных, сапожников и т. д., которыми ведают ремесленные управы, – иронизировал в газетной заметке Исидор Гуревич. – Поэты же, как вообще жрецы искусства, имели отношение единственно к храмам, именуемым академиями. Ведь понятия: храм и жрец – синонимы. Но вот часть наших молодых поэтов скинула с себя неожиданно греческие тоги <…>, отвернулась от своих храмов и взглянула в сторону ремесленной управы, образовав свой цех – цех поэтов <…> Не может быть, чтобы все эти Ахматовы, Зенкевичи, Бестужевы и т. д. настолько скромные существа, что по скромности своей не дерзают называть себя жрецами искусства, а предпочитают являться перед публикой в качестве ремесленников»[27]; «Явилась марка мастерской: “Цех поэтов”, – вторил Гуревичу Александр Рославлев. – Цех – это очень характерно. Цех сапожников – и цех поэтов. <…> Цех выпускает их книги старательные, но без аромата, без проблесков индивидуальности»;[28] «Вы певец природы, помните это, у вас есть чисто художественные обороты и настроения; совершенствуйте же дар, данный вам Богом и не будьте подпевалой, вернее, подмастерьем <ни> в каком “ цехе поэтов”. Неужели ваше художественное чутье не страдает от такого названия?», – увещевала Владимира Нарбута Екатерина Уманец, главный редактор журнала «Светлый луч»[29].
«Одни заглавия антиакмеистических статей могут дать представление об общем тоне полемики, – итожила Ахматова в 1963 году. – (“Замерзающий Парнас”, “У ног африканского идола”, “Без божества, без вдохновенья” и т. п.). Брюсов в влиятельной “Русской мысли” назвал Н<иколая> С<тепановича> — “господин Гумилев”, что на тогдашнем языке означало некто, находящийся вне литературы».[30]
Итак, Блок, нападая на акмеизм, был явно пристрастен. Но и ахматовское утверждение: – «всё и все» «с необычайным воодушевлением и редкостным единодушием» «ринулись душить новое течение» – тоже нуждается в серьезных коррективах.
Реакция критики на акмеизм не могла быть единодушной и однородной хотя бы потому, что почти ни в чем единодушной не была сама критика начала 1910-х годов – эпохи небывалой для России свободы мнений и высказываний. Даже жестких оппонентов акмеизма следует распределить, по крайней мере, в две группы. В первую входят упертые реакционеры (В. Буренин, А. Бурнакин, Г. Редер и др.), проклинавшие акмеизм заодно со всем модернизмом, принципиально не делавшие никаких различий между акмеистами и футуристами. Вторую группу образуют как раз лидер футуристической группы «Центрифуга» С. Бобров, а также кубо- и, особенно, эгофутуристы (И. Игнатьев и В. Шершеневич), яростно сражавшиеся с акмеистами за внимание читателя модернистских стихов. «Решительная школа эго-футуристов с особенным пренебрежением как раз и относится к своей сопернице по новизне» (А. Редько).[31]
Особое место среди ненавистников акмеизма принадлежит поэту, прозаику и филологу Борису Садовскому, видевшему в Гумилеве «ловца душ» молодых стихотворцев и личного соперника в борьбе за влияние на начинающих авторов.
«Занявшие командные высоты» символисты вплоть до 1921 года, когда был написан фельетон Александра Блока «“Без божества, без вдохновенья” (Цех акмеистов)», печатно высказывались о младшей поэтической школе весьма скупо. Кроме уже упомянутой кисловатой статьи Брюсова, можно вспомнить разве что о нескольких газетных заметках ближайшего друга Мережковских Дмитрия Философова, да о паре абзацев в трактате Георгия Чулкова «Оправдание символизма». Ни Вячеслав Иванов, ни Андрей Белый, ни тот же Александр Блок никакими антиакмеистическими печатными выпадами в 1910-е годы не отметились.[32]
Совсем не озлобление, а искреннее желание разобраться, чтó же все-таки на самом деле объединило этих молодых и почти неизвестных широкой публике поэтов, двигало многими тогдашними неангажированными критиками. О том, что кроме Городецкого и отчасти Гумилева никто из акмеистов не был толком знаком читателям, красноречиво свидетельствует путаница в инициалах и другие фактические ошибки, которые допускали критики, рассуждая об участниках группы. Так, в статье Бориса Лавренева Михаил Зенкевич фигурирует как «В. Зенкевич»,[33] в заметке Михаила Цетлина – как «Н. Зенкевич»,[34] а в одной из статей Василия Львова-Рогачевского – как «М. Зен ь кевич».[35] Осипа Мандельштама тот же Львов-Рогачевский именует «С. Мандельштам<ом>».[36] Анонимный же составитель литературной хроники журнала «На берегах Невы» и вовсе превратил Анну Ахматову… в мужчину: «Сергей Городецкий выступил на всероссийском литературном обществе в СПб. с докладом об акмеистах, как называют поэтов, примкнувших к “цеху поэтов”, как-то Нарбута, Гумилева, Ахматова [не «Ахматов ой». – О. Л. ], Мандельштама, Зенкевича, Городецкого и др.»[37] Впрочем, путаник Львов-Рогачевский в сходном перечислении написал о Михаиле Зенкевиче… как о женщине: «Недавно Сергей Городецкий и группа его единомышленников из цеха поэтов выступили с манифестом об “Акмеизме”. В проекте докладчик обещал повести в “рай, творимый поэзией Гумилева, Зенкевич [не Зенкевич а – О. Л. ], Анны Ахматовой и О. Мандельштама”».[38]
Сегодня нам трудно себе это представить, но в начале 1913 года именно Городецкий казался большинству читателей и критиков едва ли не главным козырем в акмеистической колоде.[39] К примерам из статей, составивших этот сборник, прибавим здесь цитату из дневника Александра Блока от 25 марта 1913 года: «Футуристы в целом, вероятно, явление более крупное, чем акмеизм. Последние – хилы, Гумилева тяжелит “вкус”, багаж у него тяжелый (от Шекспира до… Теофиля Готье), а Городецкого держат, как застрельщика с именем; думаю, что Гумилев конфузится и шокируется им нередко».[40] Акмеизм послужил для Городецкого едва ли не последней надеждой на возрождение былой силы и славы, тем несчастливым Рубиконом, после которого репутация автора «Яри» уже не восстановилась, и он навсегда превратился в глазах читателей в «бывшего поэта».[41] «“Вереница восьмистиший” г. Городецкого – крышкой гроба над этим поэтом хлопнулась; для г. Городецкого после этой книги доподлинно все кончилось, – писал в 1915 году злоязычный Сергей Бобров. – Стихотворец-однодневка пришел к своему естественному вечеру. “Ярь” – была и осталась его единственной книгой. – Стихи “Цветущего Посоха” чрезвычайно, по своей фактуре, плохи»[42].
Разобравшись, чтό к чему, некоторые критики, как минимум, были готовы признать талантливость участников «Цеха поэтов» и акмеистов. «Большинство сборников нового издательства – первые сборники, первая работа учеников на званье подмастерья. А между тем некоторые из них сделаны мастерски». Так М. Цетлин писал об изданиях «Цеха»[43]. «Было бы однако несправедливым не отметить, что среди “вершинников” есть талантливые поэты», – признавал и Александр Редько в статье с тем самым «страшным» заглавием «У подножия африканского идола», на которое ссылается Ахматова[44]. «Талантливы ли они? Да, постольку, поскольку они были таковыми и до акмеизма <…>, – делился впечатлениями от прочитанных акмеистических стихов Аркадий Долинин (Искоз). — Городецкого и Гумилева мы уже давно знаем в литературе, как хороших поэтов. А. Ахматова и М. Зенкевич тоже заявили себя, как люди талантливые <…> Вл. Нарбут и О. Мандельштам еще под сомнением, несмотря на то, что отдельные образы им иногда удаются»[45]. «Большинство авторов, бесспорно, талантливо», – соглашался с высокими оценками стихов акмеистов Илья Игнатов.[46] «Среди адамистов есть поэты, несомненно, талантливые», – вторил ему Виктор Ховин.[47] «Мы уверены, или по крайней мере надеемся, что и Н. Гумилев, и С. Городецкий, и А. Ахматова останутся и в будущем хорошими поэтами и будут писать хорошие стихи», – благодушествовал в своем фельетоне об акмеизме даже и Валерий Брюсов,[48] как видим, вовсе не выводивший Гумилева за пределы «литературы».
О том, что творчество акмеистов и участников «Цеха поэтов» достаточно высоко оценивалось редакторами того времени, можно судить и по регулярному появлению подборок их стихов, печатавшихся не только в «Аполлоне», где отделом поэзии заправлял Гумилев, но и в «Новом журнале для всех», в «Лукоморье», в «Ниве»...[49]
Нужно еще заметить, что критики реалисты и марксисты вполне сочувственно отнеслись к акмеистам, увидев в них потенциальную пятую колонну русского модернизма. Именно поэтому счел для себя возможным защищать акмеистические манифесты от Брюсова Анатолий Луначарский: «Недавно в “Русской мысли”, в статье, посвященной так наз<ываемым> акмеистам, В. Брюсов сверху вниз набросился на те определения символизма, которые дает ему группа молодых русских поэтов, теоретически, по крайней мере, старающихся сбросить с себя оковы пониженной жизнечувствительности и неопределенного, но вполне враждебного действительности мистицизма»[50]. Поэтому же приветствовал образование «Цеха поэтов» социал-демократ Михаил Неведомский: «В Петербурге рядом с таким последним словом модернизма (гордо отрицающим все слова предыдущие), как кружок “футуристов” с его вычурами и молодым школьничеством, — образовался и крепнет совсем иной по духу и всем своим аспирациям кружок молодых певцов, назвавший себя “Цехом поэтов”. Во главе его стоят С. Городецкий и Гумилев <…> <H>адо сказать, что именно возврат к действительности, к конкрету, к краскам и трепету жизни является основной нотой в настроении этих молодых стихотворцев»[51].
В лице Осипа Мандельштама и Ильи Эренбурга акмеизм противопоставил символизму (в лице Константина Бальмонта), всегда старавшийся находиться над литературной схваткой Корней Чуковский: «Строй свою поэму, как башню, как часовню, как мост, будь не музыкантом, но каменщиком. У акмеистов Эренбурга и О. Мандельштама много таких каменных стихов <…> Акмеистам не уйти от музыки, но эта их жажда “каменности”, “вещности” — <н>есомненно плодотворна и нужна: ужасная участь музыканта-Бальмонта, который вот превратился в шарманку, должна быть мементо
|
|
|
