 |
Поэзия и поэтика (из итогов 1916 Г. )
|
|
|
|
(ОТРЫВКИ)
I.
Наша поэзия живет последнее время так напряженно, так много выходит книг, посвященных ей, так быстро и так шумно создаются и разрушаются поэтические школы и направления, так остра и ожесточенна борьба между ними, что даже небольшие промежутки времени можно рассматривать как этапы в развитии поэзии. Вчерашние «последние слова» сегодня одними канонизируются, другими сдаются в архив, но и в том и в другом случае заменяются новыми, внезапно рожденными в литературной сумятице.
В частности, все это с особенным правом можно сказать об истекшем годе. Прошедший год был для нашей поэзии по преимуществу годом итогов, и, как таковой, отметит его когда-нибудь будущий историк литературы. Мало было создано нового, немного было сделано завоеваний (может быть, в этом повинны и внешние обстоятельства), но зато многое из того, что создано ранее, было приведено в порядок, систематизировано, осознано. То, что раньше носилось в неопределенной форме, неясное и бесплотное, выкристаллизовалось, получило форму и окончательное завершение. <…>.
II.
Может быть, еще более знаменательным был истекший год для «акмеистов», для той группы поэтов, которая объединена издательством «Гиперборей». Если для старого символизма истекший год был последним, то для молодого акмеизма он был одновременно и первым, и последним. Акмеисты, года четыре тому назад объявившие о своем рождении, родились, в сущности, в этом году. До этого года они не издавали ни одной книги, сколько-либо характерной для их направления. Зато теперь они постарались сразу целым рядом книг оправдать свои теоретические рассуждения и предпосылки. Постарались, однако, неудачно.
|
|
|
Наиболее интересной с точки зрения «школы» является книга одного из основателей акмеизма, Н. Гумилева, «Колчан». Книга эта более всего замечательна тем, что она является прямой противоположностью теоретическим воззрениям автора. Вместо ожидаемой непосредственности первого человека, простоты еще не нарушенной культурой – всего, о чем нас предупредили манифесты, мы сразу попадаем в экзотический сад, где собраны художественные достижения многих веков и стран. Вместо не смущаемой мыслью эмоции, мы все время вращается в сфере изысканных умствований и логических построений. Образы, один другого литературнее и глубокомысленнее громоздятся в торжественные и замысловатые построения, отнюдь не заставляя видеть в авторе их новозданного Адама. Напротив, изощренная умственная культура, традиция тысячелетних книг и рядом с этим полное непонимание природы, неба, которое «слишком просто разубрал Всевышний» – все это изобличает человека двадцатого века, человека сегодняшнего дня, живущего воздухом библиотек и солнцем, нарисованным на холстах старинных картин.
Более значительна с художественной точки зрения книга О. Мандельштама «Камень», поэта наиболее талантливого из всех гиперборейцев. Еще более неподвижный и холодный, чем Гумилев, торжественно выступающий в пышной мантии слов, он, однако, больше, чем первый, обладает способностью импонировать своей торжественностью. Никогда не оставляя своего пафоса, никогда и не пытаясь говорить словами простыми и обыденными, он остается цельным в своей натянутости. Умелый живописец, он в то же время вкладывает в некоторые из своих стихотворений философский элемент, и его попытки создать философию музыки, философию зодчества и даже философию спорта не могут быть признаны в общем неинтересными. Однако, как все холодно это и бесстрастно, как это далеко от жизни, как неистребим во всем этом запах старинной книги с пожелтевшими от многих прикосновений листами. Как характерно для Мандельштама (и для всего направления, которое он представляет), что он не знает не только природы, но и любви. Даже для любви он слишком инертен, слишком, я сказал бы, ленив.
|
|
|
Дано мне тело. Что мне делать с ним
Таким единым и таким моим? –
вопрошает он себя. Это эпиграф ко всему его творчеству. Ему нужны глаза, чтобы видеть Notre Dame и развалины древнего Рима, ему нужны уши, чтобы слушать Бетховена и Баха, но тело, все тело, такое громоздкое и такое мое, что непременно надо самому делать что-нибудь – зачем оно? Единственная доступная работа для него – говорить, да и та слишком утомительна для него. «Мне хочется онеметь», – вздыхает он.
За «великолепным» Гумилевым и «торжественным» Мандельштамом выступает со своей безжизненной «Стаей» М. Струве, М. Лозинский с «Горным ключом» дистиллированной воды, Г. Иванов с сухим «Вереском», Г. Адамович с неподвижными «Облаками»… Все они едва-едва выявляют свое лицо, сливаясь в одну группу, безличную и безжизненную, характерной чертой которой является бесхарактерность. Истоки поэзии их так неглубоки и так малосостоятельны, что невольно заставляют предсказать им весьма печальную будущность. Это уже увядающие лепестки акмеистического цветка, умирающего от недостатка жизненных соков. Расцвет акмеизма представляется нам слишком искусственным, чтоб он мог продолжаться долго. Выявив все свои черты, лишенный возможностей дальнейшего роста, он уже переживает себя, ему уже «хочется онеметь».
Под сильным влиянием акмеистов написана серьезная книга Е. Кузьминой-Караваевой. Отравленная их ядом приподнятости, она сумела, однако, вложить «душу живу» в свои слова, сумела заставить их звучать не только приподнято, но и высоко, не только торжественно, но и торжествующе.
Не совсем поддалась пассивности тех же наставников и г-жа М. Левберг, дебютировавшая небольшой книжкой («Лукавый странник») подражательных, но не безынтересных стихов. Здесь же можно отметить и еще две женских книги: «Жадное сердце» Т. Ефименко и «Тайную жизнь» Е. Галлати <так! – Сост. >. Мы остережемся от общих выводов, но нам хотелось бы обратить внимание на то, что устояли против рассудочности и холодности акмеизма, хотя несомненно находились под его влиянием, поэты-женщины. Не объясняется ли это большей их склонностью к эмоциональному мировосприятию, их непримиримостью с чисто рассудочным, исключительно интеллектуальным отношением к явлениям жизни?
|
|
|
III.
Если итоги, подведенные символистами и акмеистами, оказались отрицательными, то совсем обратное мы видим в итогах третьей группы поэтов, которых мы объединили именем «бунтарей». Восстающие против мертвенности и холодности поэзии застывших форм, они все новаторы, все вводят или хотят вводить в поэзии непременно новое, непременно не бывшее до сих пор. Футуризм как школа перестал существовать, как только поэты, создавшие его, дошли до самоопределения и увидели, что в сущности общего между ними мало, что и незачем вовсе искать его. Однако, бунт, поднятый им, не только не утих, но, может быть, стал еще сильней от поднявшейся разноголосицы. Вместе с этим отошел в область прошлого и значительный элемент скандала, так явно дававший себя чувствовать в выступлениях футуристов. <…>.
Печатается по: Д. Выгодский Поэзия и поэтика (Из итогов 1916 г.) // Летопись. 1917. №1. С. 248 – 259. Давид Исаакович Выгодский (1893 – 1943), поэт, переводчик, критик. Михаил Александрович Струве (1890 – 1948), стихотворец, участник третьего «Цеха поэтов». Книга Е. Кузьминой-Караваевой, о которой писал Выгодский, называется «Руфь» (1916). Поэтессы Мария Евгеньевна Левберг (1877 – 1934), Татьяна Петровна Ефименко (1890 – 1918) и Екатерина Александровна Галати (1890 – 1935) участницами «Цеха» не были.
ЭПИЛОГ
Осип Мандельштам
УТРО АКМЕИЗМА
I
При огромном эмоциональном волнении, связанном с произведениями искусства, желательно, чтобы разговоры об искусстве отличались величайшей сдержанностью. Для огромного большинства произведение искусства соблазнительно, лишь поскольку в нем просвечивает мироощущение художника. Между тем мироощущение для художника орудие и средство, как молоток в руках каменщика, и единственно реальное – это само произведение.
|
|
|
Существовать – высшее самолюбие художника. Он не хочет другого рая, кроме бытия, и когда ему говорят о действительности, он только горько усмехается, потому что знает бесконечно более убедительную действительность искусства. Зрелище математика, не задумываясь возводящего в квадрат какое-нибудь десятизначное число, наполняет нас некоторым удивлением. Но слишком часто мы упускаем из виду, что поэт возводит явление в десятизначную степень, и скромная внешность произведения искусства нередко обманывает нас относительно чудовищно-уплотненной реальности, которой оно обладает.
Эта реальность в поэзии – слово как таковое. Сейчас, например, излагая свою мысль по возможности в точной, но отнюдь не поэтической форме, я говорю, в сущности, знаками, а не словом. Глухонемые отлично понимают друг друга, и железнодорожные семафоры выполняют весьма сложное назначение, не прибегая к помощи слова. Таким образом, если смысл считать содержанием, все остальное, что есть в слове, приходится считать простым механическим привеском, только затрудняющим быструю передачу мысли. Медленно рождалось «слово как таковое». Постепенно, один за другим, все элементы слова втягивались в понятие формы, только сознательный смысл, Логос, до сих пор ошибочно и произвольно почитается содержанием. От этого ненужного почета Логос только проигрывает. Логос требует только равноправия с другими элементами слова. Футурист, не справившись с сознательным смыслом как с материалом творчества, легкомысленно выбросил его за борт и, по существу, повторил грубую ошибку своих предшественников.
Для акмеистов сознательный смысл слова, Логос, такая же прекрасная форма, как музыка для символистов.
И, если у футуристов слово как таковое еще ползает на четвереньках, в акмеизме оно впервые принимает более достойное вертикальное положение и вступает в каменный век своего существования.
II
Острие акмеизма – не стилет и не жало декадентства. Акмеизм – для тех, кто, обуянный духом строительства, не отказывается малодушно от своей тяжести, а радостно принимает ее, чтобы разбудить и использовать архитектурно спящие в ней силы. Зодчий говорит: я строю, – значит я прав. Сознание своей правоты нам дороже всего в поэзии, и, с презрением отбрасывая бирюльки футуристов, для которых нет высшего наслаждения, как зацепить вязальной спицей трудное слово, мы вводим готику в отношения слов, подобно тому как Себастьян Бах утвердил ее в музыке.
Какой безумец согласится строить, если он не верит в реальность материала, сопротивление которого он должен победить? Булыжник под руками зодчего превращается в субстанцию, и тот не рожден строительствовать, для кого звук долота, разбивающего камень, не есть метафизическое доказательство. Владимир Соловьев испытывал особый пророческий ужас перед седыми финскими валунами. Немое красноречие гранитной глыбы волновало его, как злое колдовство. Но камень Тютчева, что, «с горы скатившись, лег в долине, сорвавшись сам собой иль был низвергнут мыслящей рукой», – есть слово. Голос материи в этом неожиданном паденьи звучит как членораздельная речь. На этот вызов можно ответить только архитектурой. Акмеисты с благоговением поднимают таинственный тютчевский камень и кладут его в основу своего здания.
|
|
|
Камень как бы возжаждал иного бытия. Он сам обнаружил скрытую в нем потенциально способность динамики – как бы попросился в «крестовый свод» – участвовать в радостном взаимодействии себе подобных.
III
Символисты были плохими домоседами, они любили путешествия, но им было плохо, не по себе в клети своего организма и в той мировой клети, которую с помощью своих категорий построил Кант. Для того, чтобы успешно строить, первое условие – искренний пиэтет к трем измерениям пространства – смотреть на них не как на обузу и на несчастную случайность, а как на Богом данный дворец. В самом деле: что вы скажете о неблагодарном госте, который живет за счет хозяина, пользуется его гостеприимством, а между тем в душе презирает его и только и думает о том, как бы его перехитрить. Строить можно только во имя «трех измерений», так как они есть условие всякого зодчества. Вот почему архитектор должен быть хорошим домоседом, а символисты были плохими зодчими. Строить – значит бороться с пустотой, гипнотизировать пространство. Хорошая стрела готической колокольни – злая, потому что весь ее смысл – уколоть небо, попрекнуть его тем, что оно пусто.
IV
Своеобразие человека, то, что делает его особью, подразумевается нами и входит в гораздо более значительное понятие организма. Любовь к организму и организации акмеисты разделяют с физиологически-гениальным средневековьем. В погоне за утонченностью XIX век потерял секрет настоящей сложности. То, что в XIII казалось логическим развитием понятия организма – готический собор, – ныне эстетически действует как чудовищное: Notre Dame есть праздник физиологии, ее дионисийский разгул. Мы не хотим развлекать себя прогулкой в «лесу символов», потому что у нас есть более девственный, более дремучий лес – божественная физиология, бесконечная сложность нашего темного организма.
Средневековье, определяя по-своему удельный вес человека, чувствовало и признавало его за каждым, совершенно независимо от его заслуг. Титул мэтра применялся охотно и без колебаний. Самый скромный ремесленник, самый последний клерк владел тайной солидной важности, благочестивого достоинства, столь характерного для этой эпохи. Да, Европа прошла сквозь лабиринт ажурно-тонкой культуры, когда абстрактное бытие, ничем не прикрашенное личное существование ценилось как подвиг. Отсюда аристократическая интимность, связующая всех людей, столь чуждая по духу «равенству и братству» Великой Революции. Нет равенства, нет соперничества, есть сообщничество сущих в заговоре против пустоты и небытия.
Любите существование вещи больше самой вещи и свое бытие больше самих себя – вот высшая заповедь акмеизма.
V
А=А: какая прекрасная поэтическая тема. Символизм томился, скучал законом тождества, акмеизм делает его своим лозунгом и предлагает его вместо сомнительного a realibus ad realiora. Способность удивляться – главная добродетель поэта. Но как же не удивиться тогда плодотворнейшему из законов – закону тождества? Кто проникся благоговейным удивлением перед этим законом – тот несомненный поэт. Таким образом, признав суверенитет закона тождества, поэзия получает в пожизненное ленное обладание все сущее без условий и ограничений. Логика есть царство неожиданности. Мыслить логически – значит непрерывно удивляться. Мы полюбили музыку доказательства. Логическая связь – для нас не песенка о чижике, а симфония с органом и пением, такая трудная и вдохновенная, что дирижеру приходится напрягать все свои способности, чтобы сдержать исполнителей в повиновении.
Как убедительна музыка Баха! Какая мощь доказательства! Доказывать и доказывать до конца: принимать в искусстве что-нибудь на веру недостойно художника, легко и скучно...
Мы не летаем, мы поднимаемся только на те башни, какие сами можем построить.
VI
Средневековье дорого нам потому, что обладало в высокой степени чувством граней и перегородок. Оно никогда не смешивало различных планов и к потустороннему относилось с огромной сдержанностью. Благородная смесь рассудочности и мистики и ощущение мира как живого равновесия роднит нас с этой эпохой и побуждает черпать силы в произведениях, возникших на романской почве около 1200 года.
Будем же доказывать свою правоту так, чтобы в ответ нам содрогалась вся цепь причин и следствий от альфы до омеги, научимся носить «легче и вольнее подвижные оковы бытия».
Печатается по: О. Мандельштам Утро акмеизма // Сирена, Воронеж. 1919. № 4 – 5, 30 января. С. 69 – 74. Датировка статьи вызывает споры среди исследователей. Некоторые считают, что она писалась для 1 номера «Аполлона» за 1913 год, но была отвергнута Гумилевым и Городецким или главным редактором журнала Сергеем Маковским. Другие полагают, что «Утро акмеизма» было написано в 1914 году, году последних совместных публичных выступлений группы. Так или иначе, опубликована статья Мандельштама уже после революции в журнале, издававшемся Владимиром Нарбутом. Позднее Мандельштам вернулся к рассуждениям об акмеизме в большой статье «О природе слова» (1920 – 21). Приведем обширный фрагмент из нее: «Старая психология умела только объективировать представления и, преодолевая наивный солипсизм, рассматривала представления как нечто внешнее. В этом случае решающим моментом был момент данности. Данность продуктов нашего сознания сближает их с предметами внешнего мира и позволяет рассматривать представления как нечто объективное. Чрезвычайно быстрое очеловечивание науки, включая сюда и теорию познания, наталкивает нас на другой путь. Представления можно рассматривать не только как объективную данность сознания, но и как органы человека, совершенно так же точно, как печень, сердце.
В применении к слову такое понимание словесных представлений открывает широкие новые перспективы и позволяет мечтать о создании органической поэтики, не законодательного, а биологического характера, уничтожающей канон во имя внутреннего сближения организма, обладающей всеми чертами биологической науки.
Задачи построения такой поэтики взяла на себя органическая школа русской лирики, возникшая по творческой инициативе Гумилева и Городецкого в начале 1912 года, к которой официально примкнули Ахматова, Нарбут, Зенкевич и автор этих строк. Очень небольшая литература по акмеизму и скупость на теорию его вождей затрудняет его изучение. Акмеизм возник из отталкивания: “Прочь от символизма, да здравствует живая роза!” – таков был его первоначальный лозунг. Городецким в свое время была сделана попытка привить акмеизму литературное мировоззрение, “адамизм”, род учения о новой земле и о новом Адаме. Попытка не удалась, акмеизм мировоззрением не занимался: он принес с собой ряд новых вкусовых ощущений, гораздо более ценных, чем идея, а главным образом вкус к целостному словесному представлению, образу в новом органическом понимании.
Литературные школы живут не идеями, а вкусами: принести с собой целый ворох новых идей, но не принести новых вкусов – значит не сделать новой школы, а лишь основать полемику. Наоборот, можно создать школу одними только вкусами, без всяких идей.
Не идеи, а вкусы акмеистов оказались убийственны для символизма. Идеи оказались отчасти перенятыми у символистов, и сам Вячеслав Иванов много способствовал построению акмеистической теории. Но смотрите, какое случилось чудо: для тех, кто живет внутри русской поэзии, новая кровь потекла по ее жилам. Говорят, вера движет горы, а я скажу, в применении к поэзии: горами движет вкус. Благодаря тому, что в России, в начале столетия, возник новый вкус, такие громады, как Рабле, Шекспир, Расин, снялись с места и двинулись к нам в гости. Подъемная сила акмеизма в смысле деятельной любви к литературе, ее тяжести, ее грузу, необычайно велика, и рычагом этой деятельной любви и был именно новый вкус, мужественная воля к поэзии и поэтике, в центре которой стоит человек, не сплющенный в лепешку лжесимволическими ужасами, а как хозяин у себя дома, истинный символизм, окруженный символами, то есть утварью, обладающей и словесными представлениями, как своими органами.
Не раз в русском обществе бывали минуты гениального чтения в сердце западной литературы. Так Пушкин, и с ним все его поколение, прочитал Шенье. Так следующее поколение, поколение Одоевского, прочитало Шеллинга, Гофмана и Новалиса. Так шестидесятники прочитали своего Бокля, и хотя обе стороны звезд с неба не хватали, и в этом случае идеальнейшего читателя найти было нельзя. Акмеистический ветер перевернул страницы классиков и романтиков, и они раскрылись на том самом месте, какое всего нужнее было для эпохи. Расин раскрылся на “Федре”, Гофман на “Серапионовых братьях”. Раскрылись ямбы Шенье и гомеровская “Илиада”. Акмеизм не только литературное, но и общественное явление в русской истории. С ним вместе в русской поэзии возродилась нравственная сила. “Хочу, чтоб всюду плавала свободная ладья: и Господа и дьявола, равно прославлю я”, – сказал Брюсов. Это убогое “ничевочество” никогда не повторится в русской поэзии. Общественный пафос русской поэзии до сих пор поднимался только до “гражданина”, но есть более высокое начало, чем “гражданин”, – понятие “мужа”.
В отличие от старой гражданской поэзии, новая русская поэзия должна воспитывать не только граждан‹ина›, но и “мужа”. Идеал совершенной мужественности подготовлен стилем и практическими требованиями нашей эпохи. Все стало тяжелее и громаднее, потому и человек должен быть тверже всего на земле и относиться к ней, как алмаз к стеклу. Гиератический, то есть священный, характер поэзии обусловлен убежденностью, что человек тверже всего остального в мире.
Отшумит век, уснет культура, переродится народ, отдав свои лучшие силы новому общественному классу, и весь этот поток увлечет за собой хрупкую ладью человеческого слова в открытое море грядущего, где нет сочувственного понимания, где унылый комментарий заменяет свежий ветер вражды и сочувствия современников. Как же можно снарядить эту ладью в дальний путь, не снабдив ее всем необходимым для столь чужого и столь дорогого читателя? Еще раз я уподоблю стихотворение египетской ладье мертвых. Все для жизни припасено, ничего не забыто в этой ладье...
Но я вижу возможность многочисленных возражений и начало реакции на акмеизм и в этой первоначальной его формулировке, подобно кризису лжесимволизма. Чистая биология не подходит для построения поэтики. Биологическая аналогия хороша и плодотворна, но в результате ее последовательного применения получается биологический канон, не менее давящий и нестерпимый, чем лжесимволический. “Души готической рассудочная пропасть” глядит из физиологического понимания искусства. Сальери достоин уважения и горячей любви. Не его вина, что он слышал музыку алгебры так же сильно, как живую гармонию.
На место романтика, идеалиста, аристократического мечтателя о чистом символе, об отвлеченной эстетике слова, на место символизма, футуризма и имажинизма пришла живая поэзия слова-предмета, и ее творец не идеалист-мечтатель Моцарт, а суровый и строгий ремесленник мастер Сальери, протягивающий руку мастеру вещей и материальных ценностей, строителю и производителю вещественного мира» (цит. по: Мандельштам О. Э. Собрание сочинений: в 4-х тт. Т. 1. М., 1993. С. 228 – 231).
_____________________________________________________________________
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Аблесимов Александр Онисимович
Аверченко Аркадий Тимофеевич
Агасфер (см. Воронко Иосиф Яковлевич)
Агнивцев Николай Яковлевич
Адамович Георгий Викторович
Азадовский Константин Маркович
Азеф Евно Фишелевич
Айхенвальд Юлий Исаевич
Александр Македонский
Алексеев Василий Михайлович
Алексис Жасминов (см. Буренин Виктор Петрович)
Альвинг Арсений (Смирнов Арсений Алексеевич)
Альтман Натан Исаевич
А-ми (см. Цетлин Михаил Осипович)
Андреев Леонид Николаевич
Андрей Полянин (см. Парнок (Парнох) София Яковлевна)
Анисимов Юлиан Павлович
Аничков Евгений Васильевич
Анненский-Кривич Валентин Иннокентьевич (см. Кривич Валентин)
Анненский Иннокентий Федорович
Антон Крайний (см. Гиппиус Зинаида Николаевна)
Анчар (см. Боцяновский Владимир Феодилович)
Апухтин Алексей Николаевич
Аркадский Л. (См. Бухов Аркадий Сергеевич)
Аркос Рене
Арцыбашев Михаил Петрович
Асеев Николай Николаевич
Астров Семен Григорьевич
Ауслендер Сергей Абрамович
Афанасьев Леонид Николаевич
Ахматова (Горенко) Анна Андреевна
Ашукин Николай Сергеевич
Байрон Джордж Ноэл Гордон
Бакулин (см. Брюсов Валерий Яковлевич)
Балтрушайтис Юргис Казимирович
Бальмонт Константин Дмитриевич
Банвиль Теодор
Баратынский (Боратынский) Евгений Абрамович
Батюшков Федор Дмитриевич
Бах Иоганн Себастьян
Белинский Виссарион Григорьевич
Белый Андрей (Бугаев Борис Николаевич)
Белькинд Елена Львовна
Бенуа Александр Николаевич
Бергсон Анри
Берман Лазарь Васильевич (Вульфович)
Бестужев В. (см. Гиппиус Владимир Васильевич)
Бетховен Людвиг Ван
Блок Александр Александрович
Бобров Сергей Павлович
Бодлер Шарль Пьер
Бокль Генри Томас
Бородаевский Валериан Валерианович
Боцяновский Владимир Феодилович
Браун Федор Александрович
Брихничев Иона Пантелеймонович
Бродский Иосиф Александрович
Бруни Лев Александрович
Бруни Николай Александрович
Брюсов Александр Яковлевич
Брюсов Валерий Яковлевич
Будилин В. С.
Бунин Иван Алексеевич
Бунин Юрий Алексеевич
Буонарроти Микеланджело
Буренин Виктор Петрович
Бурлюк Давид Давидович
Бурлюк Николай Давидович
Бурнакин Анатолий Андреевич
Бухов Аркадий Сергеевич
Бялик Хаим Нахман (Хаим Иосифович)
Вальдрак Шарль
Вашкевич Николай Николаевич
Венгеров Семен Афанасьевич
Венгров Натан (Моисей) Павлович
Вербицкая Анастасия Алексеевна
Верлен Поль
Верхарн Эмиль
Верхоустинский Борис Алексеевич
Вийон Франсуа (Виллон Франсуа)
Вилькина Людмила Николаевна
Винчи да Леонардо
Виргилий (Публий Виргилий Марон)
Волошин Максимилиан Александрович
Вольф Маврикий Осипович
Воронко Иосиф Яковлевич
Врубель Михаил Александрович
Выгодский Давид Исаакович
Вьелле-Гриффен Франсис
Габриелли И. С.
Галати Екатерина Александрона
Гарун аль-Рашид
Гаршин Всеволод Михайлович
Гауптман Герхарт
Гегель Георг Вильгельм Фридрих
Гедройц Сергей (Гедройц Вера Игнатьевна)
Гейне Христиан Иоганн Генрих
Геккер Наум Леонтьевич
Герен Шарль-Луи-Жозеф Огюстен
Гершенкройн Габриэль Осипович (Авраам Иосевич)
Гете Иоганн Вольфганг фон
Гиль Рене
Гиляровская Надежда Владимировна
Гиппиус Василий Васильевич
Гиппиус Владимир (Вольдемар) Васильевич
Гиппиус Зинаида Николаевна
Гнедов Василиск (Василий Иванович)
Гоген Поль
Гоголь Николай Васильевич
Голиков Владимир Георгиевич
Гомер
Городецкая Анна Алексеевна (Нимфа Бел-Конь-Любомирская)
Городецкий Сергей Митрофанович
Горький Максим (Пешков Алексей Максимович)
Готье Теофиль
Гофман Эрнст Теодор Амадей
Грааль-Арельский (Петров) Стефан Стефанович
Гребенка Евгений Павлович
Грег Фернан
Григоров Леонид
Грифцов Борис Александрович
Гроос Карл
Гроссман Михаил Петрович
Гумилев Николай Степанович
Гуревич Борис Абрамович
Гурьев Павел Иванович
Гюго Виктор Мари
Гюйо Мари Жан
Д’Аннуцио (Рапаньетта) Габриэле
Даль Владимир Иванович
Данте Алигьери
Дебюсси Клод
Дейч Александр Иосифович
Денисов Василий Иванович
Джемс Уильям
Дий Одинокий (Туркин Никандр Васильевич)
Диккенс Чарльз Джон Хаффем
Дмитриевич Семен (Соколов Семен Дмитриевич)
Добролюбов Александр Михайлович
Долинин (Искоз) Аркадий Семенович
Долинов Михаил Анатольевич
Достоевский Федор Михайлович
Дошан
Дрожжин Спиридон Дмитриевич
Дюмаель Жорж
Есенин Сергей Александрович
Ефименко Татьяна Петровна
Жамм Франсис
Жаботинский Владимир Евгеньевич (Зеев-Вольф Евнович)
Заволокин Павел Яковлевич
Зайцев Борис Константинович
Зак Лев (Леон) Васильевич
Замятин Евгений Иванович
Зелинский Фаддей Францевич
Зенкевич Михаил Александрович
Зноско-Боровский Евгений Александрович
Золя Эмиль
Ибсен Генрик Юхан
Иванов Вячеслав Иванович
Иванов Георгий Владимирович
Иванов-Разумник (Иванов Разумник Васильевич)
Иванова В. В.
Ивич И. (Гуревич Исидор Яковлевич)
Ивнев Рюрик (Ковалев Михаил Александрович)
Игнатов Илья Николаевич
Игнатьев Иван Васильевич (см. Казанский)
Изгоев Александр Самойлович (Ланде (Лянде) Арон Соломонович)
Измайлов Александр Алексеевич
Иловайский Дмитрий Иванович
Исаков Сергей Геннадьевич
Казанский Иван Васильевич
Кандинский Василий Васильевич
Карпов Пимен Иванович
Клопшток Фридрих Готлиб
Клычков Сергей Антонович
Клюев Николай Алексеевич
Княжнин (Ивойлов) Владимир Николаевич
Коган Фейга Израилевна
Кожевников Всеволод
Кок Поль де
Кокорин Павел Михайлович
Колумб Христофор
Кольцов Алексей Иванович
Комаровский Василий Алексеевич
Комиссаржевский Федор Федорович
Коневской (Ореус) Иван Иванович
Кондратьев Александр Алексеевич
Кондрияненко Владимир Иванович
Кондурушкин Степан Семенович
Коцюбинский Михаил Михайлович
Крайний Антон (см. Гиппиус Зинаида Николаевна)
Крачковский Владимир Николаевич
Кремлев Анатолий Николаевич
Кречетов (Соколов) Сергей Алексеевич
Кривенко Илларион Васильевич
Кривич Валентин (Анненский Валентин Иннокентьевич)
Кругликова Елизавета Сергеевна
Крученых Алексей Елисеевич
Крючков Дмитрий Александрович
Кузмин Михаил Алексеевич
Кузьмин Георгий Леонидович
Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна
Кульбин Николай Иванович
Куприн Алексей Иванович
Курдюмов Всеволод Валерианович
Кускова Екатерина Дмитриевна
Лавренев (Сергеев) Борис Андреевич
Лавров Александр Васильевич
Лансере Евгений Евгеньевич
Ларин О. Я. (см. Рабинович Иосиф Яковлевич)
Латкин Владимир Михайлович
Лафрог Жюль
Левберг Мария Евгеньевна
Левин Давид Абрамович
Левинсон Андрей Яковлевич
Лекманов Олег Андершанович
Леконт де Лиль Шарль Мари Рене
Лессинг Готхольд Эфраим
Лермонтов Михаил Юрьевич
Лившиц Бенедикт Константинович (Наумович)
Лозина-Лозинский (Любич-Ярмолович-Лозина-Лозинский) Алексей Константинович
Лозинский Михаил Леонидович
Ломоносов Михаил Васильевич
Лонгвинович Леонид Иванович
Лоррен Клод
Лохвицкая Мирра Александровна
Лукиан из Самосаты
Луначарский Анатолий Васильевич
Лундберг Евгений Германович
Львов-Рогачевский (Рогачевский) Василий Львович
Львовский Лев (Элияссон Лев Соломонович)
Людовик XIV
Лямина Екатерина Эдуардовна
Л. М.
Мазуркевич Владимир Александрович
Майков Аполлон Николаевич
Маковский Сергей Константинович
Макридин Николай Васильевич
Малевич Казимир Северинович
Малларме Стефан
Малкиель Матвей Самуилович
Мандельштам Осип Эмильевич
Мане Эдуард
Маринетти Филиппо Томаззо
Марк Аврелий Антонин
Массне Жюль
Матисс Анри
Матюшин Михаил Васильевич
Маяковский Владимир Владимирович
Меньшиков Михаил Осипович
Мережковский Дмитрий Сергеевич
Метерлинк Морис
Меттерних Клемент фон
Мец Александр Григорьевич
Мечников Лев Ильич
Мимоза (см. Садовской Борис Александрович)
Минаев Дмитрий Дмитриевич
Минский Николай Максимович
Миролюбов Виктор Сергеевич
Митрохин Дмитрий Исидорович
Мицкевич Адам
Малкиель Матвей (Марк) Самуилович
Моравская Мария Магдалина Франческа Людвиговна
Мореас Жан
Морозов Николай Александрович
Моцарт Вольфганг Амадей
Мочульский Константин Васильевич
Мурашев Михаил Павлович
Нагродская Евдокия Аполлоновна
Найман Анатолий Генрихович
Накатов И. (Василевский Илья Маркович)
Нарбут Владимир Иванович
Нарежный Василий Трофимович
Наполеон Бонапарт
Неведомский (Миклашевский) Михаил Петрович
Негри Ада
Недоброво Николай Владимирович
Некрасов Николай Алексеевич
Никитин Иван Савич
Ницше Фридрих
Новалис (Фридрих фон Гарденберг)
Новиков Иван Алексеевич
Нотович Осип Константинович
Овидий (Публий Овидий Назон)
Одоевский Владимир Федорович
Оревилли Барбей
Озеров Владислав Александрович
Оксенов Иннокентий Александрович
Орлова Екатерина Иосифовна
Ортодокс Л. (Аксельрод (Гирш) Любовь Исааковна)
Оссиан
Павлова Каролина Карловна
Пальмин Лиодор (Илиодор) Иванович
Парнис Александр Ефимович
Парнах (Парнох, Парнок) Валентин Яковлевич
Парнок (Парнох) София Яковлевна
Пастернак Борис Леонидович
Патрашкин (Григорьев) Сергей Тимофеевич
Перетц Владимир Николаевич
Пессимист (см. Швейцер Владимир Захарович)
Петр I
Петр Отшельник (см. Кузмин Михаил Алексеевич)
Пикассо Пабло
Пиш П.
Платон
По Эдгар Алан
Погодин Петр Михайлович
Поздняков Николай Сергеевич
Позняков Сергей Сергеевич
Полонский (Гусев) Вячеслав Павлович
Полонский Яков Петрович
Полухина Валентина Платоновна
Полянин Андрей (см. Парнок Сафия)
Португейс Иван Степанович
Потебня Александр Афанасьевич
Пушкин Александр Сергеевич
Пшибышевский Станислав
Пяст Владимир Алексеевич (Пестовский)
Рабинович Иосиф Яковлевич
Рабле Франсуа
Радецкий Иван Маркович (Киприанович)
Радимов Павел Александрович
Расин Жан
Ратгауз Даниил Максимович
Рафаэль Санти
Редер Григорий Маркович
Редько Александр Мефодьевич
Рейснер Лариса Михайловна
Ре-ми (Миронов Николай Александрович)
Рем Дмитрий (Баранов Алексей Алексееевич)
Ремизов Алексей Михайлович
Ренников (Селитренников) Андрей Митрофанович
Ренье Анри Франсуа Жозеф де
Ромен Жюль
Рославлев Александр Степанович
Розанов Василий Васильевич
Рукавишников Иван Сергеевич
Сазонов Глеб Сергеевич
Садовской Борис Александрович
Сафонов Сергей Александрович
Сальери Антонио
Самен Альбер
Сафо (Сапфо)
Свенцицкий Валентин Павлович
Северянин Игорь (Лотарев Игорь Васильевич)
Сегал Димитрий Михайлович
Сезанн Поль
Семеновский Василий Иванович
Сервантес Мигель де
Сергеев-Ценский (Сергеев) Сергей Николаевич
Сергиевский Николай Николаевич
Сидоров Алексей Алексеевич
Скалдин Алексей Дмитриевич
Скарабэ
Скрябин Александр Николаевич
Соболь Андрей Михайлович
Соколов-Кречетов С.А. (см. Кречетов Сергей Алексеевич)
Соколовский Михаил Матвеевич
Сократ
Соловьев Владимир Сергеевич
Соловьев Сергей Михайлович
Сологуб (Тетерников) Федор Кузьмич
Спенсер Герберт
Суворин Михаил Алексеевич
Столица (Ершова) Любовь Никитична
Столпнер Борис Григорьевич
Струве Михаил Александрович
Суворин Михаил Алексеевич
Тальников (Шпитальников) Давид Лазаревич
Тан (Богораз Владимир Германович)
Тиандер Карл Фридрих
Тименчик Роман Давидович
Тиняков Александр Иванович
Толстой Алексей Николаевич
Толстой Лев Николаевич
Тронская Мария Лазаревна
Тургенев Иван Сергеевич
Тургенева Ася (Анна) Алексеевна
Тютчев Федор Иванович
Уайльд Оскар Фингал О’Флаэрти
Уитман Уолт
Уманец Екатерина Иосифовна (Осиповна)
Федоров Александр Митрофанович
Фет (Шеншин) Афанасий Афанасьевич
Философов Дмитрий Владимирович
Флобер Гюстав
Фра Беато Анджелико (Анжелико)
Франс Иосиф I
Фьезоле Джованни (см. Фра Беато Анджелико)
Фэхтнер Георгий
Хлебников Велимир (Виктор Владимирович)
Ховин Виктор Романович
Ходасевич Владислав Фелицианович
Хомяков Алексей Степанович
Цветаева Марина Ивановна
Цензор Дмитрий Михайлович
Ценский (см. Сергеев-Ценский Сергей <
|
|
|
