О событии и событийности в историческом познании

В статье предпринята попытка осмыслить событие и событийность как категорию современного научно-философского анализа. Отталкиваясь от философских трактовок данного понятия, автор старается понять специфику его использования в современной исторической науке и приходит к выводу, что провозглашаемый сегодня «ренессанс события» опосредован глубоким сдвигом в поле неклассической и пост- классической рациональности. Событие, его переживание и концептуализация все больше начинают осмысливаться как фокус, в котором актуализируются разные уровни темпоральности, воплощающие разный человеческий опыт, в том числе опыт и действия историков.

Категория «события» является, с одной стороны, одним из цен- тральных понятий исторической науки, с другой стороны, одним из са- мых сложных для понимания. Эта сложность обусловлена целым рядом моментов. Сначала достаточно длительным периодом преобладания так называемой событийной истории, где событие было возведено в ранг основных категорий исторической науки, а сама история мыслилась как наука о событиях в их связи и последовательности1. Соответственно, основной задачей историка в рамках этой позиции считалось правдивое описание и объяснение событий прошлого, т.к. все, что случилось в прошлом имеет свою структуру и зафиксировано в источниках. Затем довольно длительным периодом развенчания данной категории, что бы- ло связано с переключением внимания с единичного на закономерное, повторяющееся; актуализацией структурной истории в ущерб событий- ной, а также потеснением в маргинальность политической истории, тра- диционно базирующейся на парадигме различения несущественной обыденной жизни и существенных событий (хорошо известна растира- жированная цитата Л. Февра: «События – это “поверхностный слой ис- тории”. Пена. Гребешки волн, рябь на поверхности мощных дыхатель- ных движений океана… Мелкая пыль индивидуальных поступков, судеб, происшествий»2. Историку следует «привыкнуть ко времени, * Статья подготовлена при поддержке проекта РГНФ № 14-01-00418а «Иссле- довательские стратегии и практики историков России (начало XXI века)». 1 См. например: Гумилев. 2002. 2 Февр. 1991. С. 185.32 История и теория текущему медленно, настолько медленно, что оно показалось бы почти неподвижным», и тогда: «...все взрывы исторического времени предста- нут вырастающими из этой полунеподвижной глубины, центра притя- жения, вокруг которого вращается все»3, – вторил ему Ф. Бродель). Существенную лепту в отказ историков от рассмотрения историче- ской событийности внесли и представители неклассической парадигмы. Еще на заре ХХ века президент Американской исторической ассоциации К. Беккер заявил о том, что историк не способен представить в целостно- сти никакого события, даже простейшего, он всегда неизбежно выбирает некоторые утверждения о событиях прошлого, причем не только потому, что источники не содержат полной информации о них, но и вследствие обусловленности деятельности историка его целями, взглядами и пред- рассудками, являющимися продуктами настоящего4. Распространение релятивизма и презентизма очень сильно подорвали тогда веру истори- ков в строгость и научность своей профессии. Еще сильнее это сделали представители лингвистического поворота, заявившие о невозможности постижения реальности иначе, чем через знаки. Если же историк иссле- дует не реальность, а только высказывания о ней (событие – это то, о чем говорится), встает не только проблема достоверности информации об исследуемом событии, но и вопрос о том, кто, собственно определяет его историчность: «если дискурс историка – тогда историк является творцом исторической событийности, которую он внушает своим читателям. Ес- ли дискурс исторического деятеля – тогда деятель авторитарно опреде- ляет историчность события, тогда деятель внушает потомкам событий- ность своей деятельности, которая без этого “раздувания” совсем не была бы событийной»5. Вследствие распространения подобных пред- ставлений многие историки постарались максимально уйти от событий- ности и ограничиться исключительно описанием исторических состоя- ний, избегая любой формы рассказа о них. Наконец, в качестве затрудняющего момента осмысления события следует отметить отсутствие профессиональной рефлексии по этому по- воду вплоть до начала ХХ века. Но даже в ХХ веке «территория» собы- тия гораздо интенсивнее обживалась философами, нежели историками, и это несмотря на то, что статус научного понятия и даже более – катего- рии – «событие» получило именно в исторической науке. К проблеме события обращались практически все крупные философы, заявившие о 3 Бродель. 1997. С. 127. 4 См об этом: Гуревич. 1969. С. 72-73. 5 Фрайзе. 2011.О. В. Воробьева. О событии и событийности… 33 провале экспериментов историков по поводу вычленения общих законов в истории и предпринявшие попытки понять специфику этой науки в рамках неклассического и постклассического научного знания: А. Уайт- хейд и Ж. Делез, Л. Витгенштейн и Г.Х. Вригт, М. Хайдеггер и А. Бадью, Р. Арон и П. Рикер и другие. Список историков, увы, не столь предста- вителен: прежде всего, это представители третьего и четвертого поколе- ния Школы «Анналов» (Э. Ле Руа Ладюри, Р. Шартье, Ж. Ревель), немецкие теоретики Р. Козеллек и Питер Хун; российских же историков и того меньше – М.А. Барг, А.Я. Гуревич, И.М. Савельева, А.В. Полета- ев. Гораздо более устойчивая традиция осмысления события как лекси- ко-семантической категории существует в лингвистике. Этой проблеме посвящены работы Н.Д. Арутюновой, В.З. Демьянкова, Ф.И. Дретцке, Д. Дэвидсона, Дж. Кима Т.М. Николаевой6 и других. К сожалению, весь этот наработанный лингвистами и философами багаж остается практи- чески невостребованный историками. Среди ученых, так или иначе обращающихся к проблеме события, философы по-прежнему превалируют7. Немного больше в этом отно- шении повезло понятию «факт», что, впрочем, понятно, т.к. именно эта категория занимала центральное место в классической парадигме и именно через нее лучше всего просматривается ограниченность этой парадигмы (приоритет эмпирического знания над теоретическим). Не- удивительно поэтому, что Леопольд фон Ранке предпочитал говорить именно о фактах, а не о событиях (изучать нужно то, что было на самом деле, т.е. является фактом). Справедливости ради следует сказать, что отсутствует оно и во многих пособиях по методологии истории8. И только успехи историографии последних нескольких десятилетий (осо- бенно зарубежной историографии) показали ту роль, которую категория события играет при осмыслении исторического процесса, а также в но- вой познавательной парадигме. В этом отношении вполне можно утверждать, что «событие» и «факт» поменялись местами9. 6 См., напр.: Арутюнова. 1988; Демьянков. 1983; Dretske. 1979; Davidson. 1969; Kim. 1969; Kim. 1979; Николаева. 1980. 7 Киселева. 2007; Книгин. 2002; Еременко. Понятие «факт» и «событие»…; Во- ронина. 2003; Шильман. 2002; Оришева Событие мысли и философия события… 8 См., например: Методология истории. 1996. 9 Все больше подчеркивается процессуальная и онтологическая природа собы- тия (события происходят, разворачиваются) в отличие от непроцессуальной и гносео- логической природы факта (факт констатируется). «Эти имена относятся к сущностям разных миров. Имя факт ориентировано на мир знания, т.е. на логическое простран- ство, организованное координатой истины и лжи, имя событие ориентировано на по- ток происходящего в реальном пространстве и времени». – Арутюнова. 1988. С. 168.34 История и теория Чем обусловлено возрождение интереса к событию и какова роль, которую событийность играет в современной историографии? Прежде чем обратиться к рассмотрению этого вопроса, опреде- лимся с терминами. В современной науке «событие» трактуется и как концепт, и как понятие, и как категория. Чаще всего их употребляют как синонимичные, не вдаваясь в смысл подобного употребления; реже осо- знанное предпочтение отдается чему-то одному. В данном случае, гово- ря о событии, я буду оперировать терминами «категория» и «понятие». В качестве категории событие следует понимать как предельно общее родовое понятие исторической науки, которое при этом обладает мини- мальным содержанием, но таким, которое отображает фундаменталь- ные, наиболее существенные связи и отношения действительности и познания; термин «понятие» является более общим по отношению к категории и рассматривается как один из специфических объектов научной рефлексии10. Итак, если говорить о большинстве философских подходов к кате- гории «события», то мыслители чаще всего связывают это понятие с понятиями «вдруг», «внезапно», в результате чего появился некий но- вый результат. Так, Ж. Делез характеризовал событие как «поворотный пункт и точку сгиба», «складку», «точку времени, от которой линия времени одновременно расходится в двух направлениях: в прошлое и будущее»11. «Событие – это то, что произошло, сбылось, стало быть, а до того времени не было быть, – вторит ему В. Буданов12. А.Н. Книгин вслед за Г.Х. Вригтом полагает, что, если говорить на языке чистой ло- гики, событие представляет переход от одного положения дел к друго- му13. Кроме того, философам свойственно противопоставлять событие бытию. Так, если для М. Хайдеггера последнее и есть событие14, то для большинства современных интерпретаторов бытие скорее является поч- вой, из которой данное событие произрастает, ибо, как заявляет совре- менный французский философ А. Бадью, «бытие есть то, с чем событие радикально порывает»15. 10 Что касается концепта «событие», то, являясь актом схватывания смысла проблемы в единстве речевого высказывания, он предельно субъектен и предполага- ет вписывание рассуждения в контекст учения, мысли определенного исследователя. Неретина. 2010. Т. II. С. 306-307. 11 Делез 1997; История философии. Энциклопедия. 2002. С. 546. 12 Буданов. 1999. С. 44. 13 Вригт. 1986. С. 120; Книгин. 2002. С. 51. 14 Хайдеггер. 1993. 15 Цит. по: Филатенко. 2012. С. 214.О. В. Воробьева. О событии и событийности… 35 Историки в целом согласны с подобной трактовкой. «Вещь, собы- тие, о которой или о котором говорят или что-то написано, не есть ли во всех случаях своего рода срыв, своего рода нарушение непрерывности? – задавался вопросом Т. Карлейль. – Ведь даже когда происходит какое- то радостное событие, оно все-таки несет с собой изменение, несет с собой убыток... – так было всегда, и раньше, и теперь, – оно несет с со- бой нерегулярность...»16. По мнению И.М. Савельевой и А.В. Полетае- ва, событие представляет собой разрыв исторического времени, пере- рыв в постепенности. И именно этот разрыв позволяет историкам маркировать и организовывать время, производить «опространствле- ние» временной длительности17. Здесь следует отметить, что и обыденным сознанием событие ин- туитивно мыслится как свершающееся в короткое время и часто неожи- данно. Однако для ученого важна не столько констатация этого разры- ва, сколько критерии, позволяющие интерпретировать нечто именно как разрыв, а не простое изменение. Для того чтобы понять разницу, обра- щусь опять к философам. Согласно Бадью, реальность есть невидимое для субъекта множе- ство, внутри которого выделяется некий регион доступного в опыте – множества второго порядка, внутри которых можно выделить единицы и установить между ними порядок и композицию. Такой комплекс Ба- дью называет «ситуацией» (например, политическая ситуация во Фран- ции накануне Французской революции), а совокупность этих ситуаций – «позитивным порядком бытия», в котором существует человек. Одна- ко всякая ситуация, по Бадью, о чем-то умалчивает – о чем-то, что впи- сано в механизм ее функционирования, но до определенного времени никак не явлено, никак символически не обозначено. Когда это умалчи- ваемое о себе заявляет, обнажая те элементы общественной жизнедея- тельности, которые выходят за рамки нормального течения жизни, мы и имеем дело с событием18. «События – это сингулярности, имеющие ме- сто вопреки законам и правилам ситуации, но эффективно меняющие порядок вещей»19. Сходной точки зрения придерживался и Поль Рикёр, полагавший, что событие – это то, что противостоит закону, это откло- нение от всякой сконструированной модели, от любого инварианта20. 16 Карлейль. 1991 [1837]. С. 25. 17 Савельева, Полетаев. 1997. С. 143, 154; Подорога. 2001. Т. III. С. 582-584. 18 Бадью. 2003.; см. также: Оришева О. Указ. соч. 19 Шурипа. 2000. 20 Рикер. 1998. С. 238-258; см. также: Куайн. 1998 С. 302-342.36 История и теория Другими словами, событие – это не просто происшествие, а такое, которое связано с резким и неожиданным смещением семантического поля. «Событие – это то, что разрывает связи значений и знаков в под- ручном мире обжитого»21. А стало быть, обязательно нужен некто, кто способен отметить и зафиксировать это отклонение или разрыв значе- ний, в чьей голове это смещение значений должно произойти. Другими словами, нужен субъект, способный увязать в своем опыте старое и новое, то есть то, что было до события и стало после него. Событие – не вне наблюдателя, но осуществляется через него и им22. Можно зайти к роли субъекта в «рождении» события с другой сто- роны. Социальная жизнь может быть перегружена новостями и проис- шествиями, но происходящее в ней при этом не обязательно будет вос- приниматься как события. Ибо событийность определяется не интенсивностью происходящего (количеством), а его качеством, и в этом роде оно тоже связано с субъектом. Только индивид является ме- стом сращивания, «схватывания» разного рода элементов социальной жизни и интерпретации их взаимодействия как события. Как говорил Ж. Делез, событие есть узел подобных «схватываний», некий фильтр, сито, которое просеивает хаос ситуации и организует его в некие комбина- ции, идентифицируемые нами как события23. Таким образом, категория события как бы дает новое сечение универсуму, поворачивает его к мыслящему субъекту – к его сознанию и его памяти. Собственно, понимание роли субъекта в рождении события и стала одной из причин недавнего ренессанса данной научно-философской категории, причем не только в сфере гуманитарного знания, что свиде- тельствует в пользу парадигмальных основ этого ренессанса. Так, например, в классической физике модель события выглядела как про- странственно-временной фрагмент (пространство + время), при этом время и пространство воспринимались изолированно друг от друга24. А вот в неклассической физике, возникшей с появлением теории относи- тельности, сформировалась иная модель события, в которой событие только тогда становится событием, когда за ним кто-то наблюдает25, а время мыслится как четвертое измерение пространства. В гуманитар- ном знании все обстоит еще сложнее, потому что здесь историческое 21 Гиренок. 1999. С. 68. 22 Подорога. Указ. соч. 23 Делез. 1997. С. 134-135. 24 Мостепаненко. 1966. 25 Руднев. 2007. С. 53; Рассел, Норвиг. 2006. С. 460.О. В. Воробьева. О событии и событийности… 37 событие мыслится как «действие, совершаемое индивидуальным или групповым актантом, изменяющее существующие условия и обладаю- щее относительной самостоятельностью в системе событий, целостно- стью и значимостью для хода исторического процесса»26. Последнее («значимость для исторического процесса») показывает, что помимо самого действия, совершаемого индивидуальным или групповым субъ- ектом, событие нуждается в истолковании, которое никогда не может быть полным, исчерпывающим и единственно верным. И в этом отно- шении оно тесно связано со временем, являясь своего рода его концен- трацией и воплощением. Одним из первых это блестяще продемонстрировал Ж. Дюби в сво- ей знаменитой книге «Бувинское воскресенье. 27 июля 1214 г.» (1973). Через анализ одной-единственной битвы он фактически показал не толь- ко специфику отношения к войне в XII–XIII вв., но и роль времени / па- мяти в интерпретации этого события: в XIV в., когда французский король стал союзником императора Священной Римской империи, о Бувинском воскресенье благополучно забыли и вспомнили лишь в 1870 г., после по- ражения французов в битве при Седане, сделав это событие способом «подогревания» французского патриотизма. Впоследствии о роли време- ни / памяти в осмыслении события писали Пьер Нора, П. Рикёр, Мишель де Серто, Ф. Досс и др., показывая тесную взаимосвязь событийной мар- кировки на шкале времени от историка и от опыта действующих лиц (Р. Козеллек)27. «События, которые являются значащими по одному коду, не остаются таковыми по другому», – соглашался с Ко- зеллеком К. Леви-Стросс28. Одно и то же событие может восприниматься или не восприниматься в качестве такового современниками события и потомками / историками. И это естественно, потому что, в отличие от современников, историк обладает другой перспективой – «он знает, что случилось потом», он способен соотнести происходящее с определенным социально-историческим контекстом и усмотреть в происшедшем каче- ство события, которое современниками таковым могло и не казаться29. Кроме того, событие может трактоваться как значимое или нет – в зави- симости от задач исследования, масштабов исследуемого периода, а так- же от целого ряда других факторов: принадлежности исследователя к определенной научной парадигме, научному направлению, историогра- 26 Еременко. 2006. Ч. 1. С. 44. 27 Koselleck. 1985. P. 234. 28 Леви-Стросс. 1994. С. 319. 29 Савельева, Полетаев. 1997. С. 147.38 История и теория фической традиции и т.д. (например, хорошо известна значимость собы- тий библейской истории для христианской историографии). Вероятно, можно и проигнорировать событие, отнеся его к разряду проходных. Наконец, и это очень хорошо демонстрирует современность, событие может искусственно продуцироваться как таковое, являясь продуктом средств массовой информации, и в этом качестве им можно манипулиро- вать, превращая нечто в факт события. В этом смысле можно утверждать, что современность порождает события30. Итак, «событие – это не то, что мы можем видеть или знать, а то, чем оно становится» (М. Серто). Осознание этого факта заставило исто- риков и философов ввести в словарь современного гуманитария еще одно понятие – событийность, которое фиксирует в своем содержании отказ от рассмотрения последовательности событий как однозначной принудительной каузальности (линейная концепция времени), заменяя ее открытой для плюральной интерпретации множественностью при- чинно-следственных событийных рядов (событийная темпоральность). Например, можно сколь угодно рассуждать о предпосылках того или иного события (Французская революция, мировая война и т.п.), но зако- номерным последствием этих предпосылок данное событие все равно не станет (нельзя заглянуть в момент «до»31). При всей естественной взаимосвязи события с историческим контекстом (контекстами), о кото- рой писали Р. Дж. Коллингвуд и Г. Зиммель32, его невозможно обусло- вить только им: оно вырастает в недрах этого контекста, но напрямую не выводится из него. Для этого нужна другая перспектива, другой ра- курс, другое видение, которое и позволит увидеть ситуацию по-своему, оказаться по отношению к ней как бы «по ту сторону»33. Другими сло- вами, опять-таки нужен субъект, который и сплетет в один узел множе- ство самых разнообразных ситуаций и осуществит эту самую констел- ляцию события34. Уместно еще раз вспомнить Ж. Делеза, который 30 Ревель. 2003. С. 242-243. 31 Мамардашвили. 1993. 32 Коллингвуд. 1980. С. 203; Зиммель. 1996. Т. 1. С. 522. 33 В открытом пространстве событий не действует ставшая, заранее (до собы- тия) установленная, полная и неделимая необходимость, а действует странная «необходимость» и странные законы, дающие место каждому новому событию, каждый раз устанавливающиеся, «приходящие потом», и оставляющие простран- ство открытым. См. об этом: Воронина. 2003. 34 Как пишет А. Бадью, «Я называю вмешательством любую процедуру, по- средством которой множественное опознается как событие». – Цит. по: Оришева. Событие мысли и философия события…О. В. Воробьева. О событии и событийности… 39 трактовал событие как смысл, который не существует вне выражающе- го его предложения, но в то же время и не сливается с ним. Событие «подает нам знаки и ожидает нас»35. Поэтому если раньше при осмыс- лении события преобладала схема каузального объяснения (вверх по течению времени), то сегодня мысль историков движется как бы в об- ратном направлении (вниз по течению), открывая, неисчерпаемый ре- зервуар интерпретации события. Сказанное открывает для историков ряд интересных и эвристиче- ских исследовательских перспектив. Первая, учитывающая роль СМИ в современном обществе, вероятно, находится на пересечении анализа системы значений и системы форм36. Вторая, учитывающая роль «си- стемы наблюдения, типа наблюдения, контекста»37, позволяет исполь- зовать событие как призму, через которую просматривается некая куль- турная и социальная система, другими словами, некая структура. Все это дает основание для критики свойственного традиционной историографии противопоставления событийной и структурной исто- рии. Сегодняшняя рефлексия обоих способов, которые современная историография выработала для написания якобы бессобытийной исто- рии (микроистория и история снизу), показывает, что событийность все равно никуда не исчезает. Микроскопическое событие, имеющее, на первый взгляд, сугубо индивидуальную релевантность, в другом кон- тексте вполне может приобрести релевантность историческую. История «снизу», опирающаяся на подсознательную основу народного быта, на поверку тоже оказалась не такой уж неподвижной, как казалась внача- ле38. Более того, именно событие, как метко заметил Дюби, «поднимает со дня истории ценную тину быта и случайностей». Таким образом, не- смотря на принадлежность событий и структур к разным порядкам тем- поральности, структуры, с одной стороны, проявляются и постигаются через события, с другой стороны, дают возможность существовать со- бытию, идентифицировать его как таковое, дать ему состояться39. Так, например, Поль Рикёр40, анализируя работы Броделя, одного из самых ярых противников событийной истории, обнаруживает, что материал броделевского текста буквально вскормлен событийными 35 Делез. 1995. С. 199. 36 Ревель. Указ. соч. С. 243. 37 Буданов. 1999. С. 44. 38 К тому же воссоздание подсознательной основы этого народного быта тоже возможно только путем интерпретации. Да и народна ли эта народная история? 39 Koselleck. 1985. P. 105. 40 Рикер. 1998. С. 238-258.40 История и теория данными: «Событие постоянно влияет на структуры изнутри. Причем, двояким образом: с одной стороны, все структуры изменяются не в од- ном и том же ритме. Когда “разные скорости жизни”… больше не сов- падают, их несогласие создает событие. С другой стороны, историка, исследующего структуры, интересуют …точки их разрыва, их внезап- ное или медленное разрушение, – короче, перспектива их угасания»41, которая также проявляется в событии. Возможность такого исследова- ния была блестяще продемонстрирована и в уже упоминавшемся нами «Бувинском воскресенье» Ж. Дюби («следы, которые оставил этот день, способны поведать нам о способах думать и чувствовать… С другой стороны, эти следы просвещают нас относительно культурной среды, в лоне которой событие возникает и продолжает жить»), и в «Карнавале в Романе» Ле Руа Ладюри, (который «событийной бороздой врезается в структурную стратиграфию», демонстрируя «ментальные и социальные слои, составляющие Старый порядок»), и в «Возвращении Мартина Герра» Н.З. Девис (где одно дело становится своего рода призмой об- щинных структур XVI века)42. Как метко заметил Жак Ревель, «собы- тию придается статус показательного случая, чтобы с его помощью найти или попросту оправдать тот или иной взгляд на какой-либо фе- номен, каковой располагается вне события и имеет иной масштаб»43. Осознание постоянной открытости событийного статуса прошлого, в свою очередь, привело к реабилитации нарративности. Тем более что описательные тексты, которые одно время считались действенной аль- тернативой наррации, оказались не менее конструктивными, чем нарра- тивные: только в одном случае речь идет о конструкции дискурса, а в другом – о наборе элементов описания. Поэтому представители нового историзма уверены – история невозможна без ее рассказывания44. Сле- дует ли из этого признание историка единоличным творцом события? Если следовать логике вышесказанного, нет, ибо событие – это всегда встреча настоящего с прошлым, и, будучи результатом диалога двух разных времен, его историчность не может авторитарно определяться ни историком, ни деятелем / деятелями события, она всегда состоит в диалоге между ними. Без деятеля, без субъекта в событиях истории не было бы непредсказуемости, и без его деятельности, которая направле- на на какой-либо результат, в истории не было бы результативности. 41 Там же. С. 250. 42 См. об этом: Ревель. С. 243. 43 Там же. С. 244. 44 «Событие – это то, о чем рассказывают». – Janet. 1928. Р. 288.О. В. Воробьева. О событии и событийности… 41 Наконец, действия историка обусловлены современными ему познава- тельными возможностями. Таким образом, нарративизация истории не является делом одного историка. Очевидно, что по воле исследователя и в соответствии с решаемы- ми им задачами события могут вступать друг с другом в самые разно- образные отношения (причинность, последовательность, взаимозависи- мость, создание цепи событий и т.д.). Данное обстоятельство можно использовать, например, при создании контрфактической истории, в ходе которой конструируется хронологическая цепочка событий, кото- рая могла бы стать следствием отсутствия интересующего их события, и тем самым проверяется основательность общепринятой интерпретации. Как писал в свое время Р. Арон, «картина непрерывности, картина необходимости стихийно рождаются из исторической перспективы, по- тому что мы исходим из цели, потому что мы знаем то, что было, а не то, что могло бы быть». А еще потому, что «…прошлое историка было будущим исторических персонажей». И «если будущее несет отпечаток значительной непредвидимости, то объяснение должно уважать приро- ду события»45. И это делает «прошлое открытым, как будто оно еще не прошло, изменяет будущее, как будто оно уже наступило, производит из себя все три времени»46. Подобное понимание события подвигает нас к пониманию его от- личия от того, каким оно мыслилось в прежней историографической топике. Думается, что провозглашаемый сегодня «ренессанс события» опосредован глубоким сдвигом в поле неклассической и постклассиче- ской рациональности, который подводит историков к иному пониманию историчности, исторического времени, истории как формы научного знания, роли опыта исторических акторов и самого историка. История сегодня уже не воспринимается как наука, занимающаяся только изуче- нием прошлого. Скорее, она является вневременной категорией, вклю- чающей в себя разнообразные аспекты человеческой действительности: «одновременность неодновременного» или же «неодновременность од- новременного»47. Историческое становление как непрерывное развер- тывание сменилось пониманием дискретности времени, опыта, множе- ственности и многослойности темпоральности, а также переплетением времен разной длительности. При этом, сопоставляя пространственную и темпоральную (распределенную во времени) сложности, мы говорим 45 Арон. 2000. С. 374. 46 Воронина. Указ. соч. 47 Буллер. Райнхарт Козеллек о человеческих горизонтах…42 История и теория не столько об устройстве мира, сколько о формах его восприятия и да- же, что точнее, о способах описания48. В таком контексте изменилось и отношение к событию. Событие, его переживание и концептуализация все больше начинают осмысли- ваться как фокус, в котором актуализируются разные уровни темпо- ральности, воплощающие разный человеческий опыт49, в том числе опыт и действия историков, но, естественно, не только их. «В такой перспективе лучше понимаешь неустранимость события. Оно зависит не только от ограничений, налагаемых высказыванием, но также и от обусловленностей когнитивного типа, поскольку формируется клубком различных темпоральностей, актуализированных в данный момент»50. И в этом смысле «возвращение к событию» можно считать своеобраз- ным маркером, указывающим на попытки осмыслить место и задачи истории в обществе путем анализа тех «интеллектуальных тупиков», в которых она оказалась, и возможных перспектив ее развития.