Это произошло в феврале 1948-го

Вторая зима прошла так же быстро, так же бурно, в таких же напряженных поисках, как и первая. Наше увлечение хоккеем с шайбой продолжало расти.

У каждого вида спорта есть свои главные вехи. Такие вехи есть и у нашего хоккея с шайбой.

И если первой нужно, безусловно, считать декабрь 1946 года — время рождения отечественного хоккея, то вторая важнейшая дата — февраль 1948 года...

Той зимой разыгрывались Олимпийские игры. И по­тому чемпионат мира совпал с Олимпиадой.

На хоккейном турнире в Сен-Морице присутство­вало и несколько наших спе-циалистов, в том чис­ле и Сергей Александрович Савин, который в то время немало сделал для развития у нас хоккея с шайбой.

Однако наши специалисты привезли не только первые впечатления, но и первые сомнения: слишком да­леко нам до корифеев мирового хоккея, рассказыва­ли они.

По окончании чемпионата пригласили к нам в стра­ну чехословацких хоккеистов. Чехословацкая сборная выступила на первенстве мира исключительно удачно. Она не проиграла ни одной встречи и, сделав лишь одну" ничью — 0:0 — с канадцами, заняла... второе место, уступив первое из-за худшей по сравнению с ка­надцами разницы заброшенных и пропущенных шайб.

И вот 21 февраля газета «Советский спорт» сооб­щает: «Приезд чехословацких хоккеистов.

В Москву по приглашению Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта прибыла для совместных тренировок с советскими хоккеистами команда «ЛТЦ-Прага», чемпион Чехословакии по ка­надскому хоккею».

Мы жили предстоящими встречами. Все разговоры вертелись вокруг одной темы.

Многие считали, что мы поторопились с приглаше­нием сильной чехословацкой команды, что наше пока еще далеко не совершенное мастерство лучше проверять в матчах с равными соперниками.

Маститые чехи, пугали нас, могут вообще отбить охоту к новой игре. Да и достоинством своим дорожить надо.

Вместе с Аркадием Чернышевым, Владимиром Его­ровым, Павлом Коротковым, Александром Игумновым я принимал участие в подготовке сборной команды, ко­торая дол-жна была встретиться с чехословацкими го­стями.

Тренеры отобрали лучших хоккеистов. Тогда мы считали, что должны пропустить через эти испытания самых сильных игроков, чтобы по настоящему, на прак­тике проверить себя, сравнить свое умение с мастерст­вом хоккеистов мирового класса.

В команду вошли вратари А. Меллупс и Г. Мкртычан, защитники А. Виноградов, В. Ни-каноров, Б. Бочарников, Б. Соколов, А. Сеглин, нападающие В. Бобров, Е. Бабич, Б. Блинников, Н. Поставнин, В. Трофи­мов, Ю. Тарасов, 3. Зигмунд, И. Но-виков и автор этих строк.

Не могу не сказать хотя бы коротко о своих това­рищах по первой нашей сборной. Первой не по силе. Первой в истории нашего отечественного хоккея. Сей­час большая часть их — известные тренеры и специ­алисты. Но нескольких, к несчастью, уже нет в живых. Они погибли в авиационной катастрофе — великолеп­ные мастера Зденек Зигмунд, Иван Новиков, Юрий Тарасов.

Как жаль, что не создана у нас до сих пор Книга почета хоккея, где золотыми буквами были бы запи­саны имена тех, кто волею судьбы стоял у колыбели любимого вида спорта советских людей.

Они проходили первые испытания с почти завязан­ными глазами, почти безоружные. Хотя хоккею наше­му шел уже третий сезон, хоккеисты не имели даже соответствующей экипировки: тех удобных перчаток, в которых играют спортсмены сейчас, шлемов. Налокот­ники и наколенники были сделаны из ватничков, защищали они от ударов и ушибов, избежать которых в хоккее невозможно, конечно, слабо. Щитки были взя­ты из футбольных доспехов. Никаких наплечников и раковин не было. Лишь у вратаря были специальные щитки, которые казались ему нескладными и неудоб­ными. Играли тогда мастера на коньках с длинным полозом.

И вот в таком обмундировании, не умея играть корпусом, слабовато владея техни-кой, имея самое при­близительное представление о тактике игры, ребята вышли сражать-ся с признанными мастерами мирового хоккея.

Уже за одно мужество этих пионеров каждому из них надо было бы присвоить звание заслуженного ма­стера спорта. Хотя бы сейчас, так сказать, задним уже числом.

Наш спорт выходил тогда на международную аре­ну, расправлял свои могучие крылья. Но было в то время в нашем спорте одно жесткое правило: нельзя было проигрывать зарубежным соперникам. Сущест­вовало довольно авторитетное «мнение», что это в кор­не подрывает наш престиж.

Придумали его скучные, неумные, далекие от спорта люди. Те, кто совершенно не понимал и не любил спорт. Они говорили нам, что, победив фашизм, вы­играв войну, мы не имеем права проигрывать в спорте. Они путали божий дар с яичницей.

Эти посторонние люди, случайно попавшие в спорт (некоторые из них были «брошены на спорт»), не по­нимали — или не хотели понять, — что любая, даже самая сильная команда не может только побеждать, что ничьи и даже поражения неизбежны в самых ответст­венных соревнованиях, что они учат команду порой больше, чем обычные рядовые победы. Высшей точкой подобного неуважения в те времена к спортсменам, к спорту явилось решение разогнать футбольную коман­ду ЦДСА после поражения нашей олимпийской сбор­ной на XV Олимпийских играх в Хельсинки.

И вот когда стало известно, что к нам приезжает команда ЛТЦ, нас, тренеров, вызвал к себе один из таких спортивных руководителей и потребовал дать расписку, что мы... выиграем у чехов. Иначе, заявил он, все матчи с пражанами будут закрытыми.

Мы такую расписку, естественно, дать не могли. Хотя бы потому, что не видели, как играет ЛТЦ, и вопрос об открытых, то есть с приглашением зрителей, матчах остался нерешенным...

Команда «ЛТЦ-Прага» сыграла сначала несколько закрытых матчей, да и то со вторым составом нашей сборной.

А первый состав во время этих игр стоял на три­буне и как завороженный смотрел во все глаза на боль­ших мастеров. Наши гости умели делать все. Не удиви­тельно, что встречи эти заканчивались с разгромным двузначным счетом в пользу команды ЛТЦ.

Это наводило нас на грустные мысли...

В один прекрасный день хоккеистов снова вызвали на совещание и снова стали уговаривать отказаться от открытого матча. Видимо, чехи произвели впечатление не только на спортсменов. Нам говорили, что эти встре­чи уже и не нужны: ведь кинооператоры все необходи­мое отсняли.

Мы возражали, убеждали, что чехословацкие хок­кеисты показали далеко не все, что они не могли даже всего показать, встречаясь с более слабыми соперни­ками. Но самое главное — именно мы в первую оче­редь заинтересованы в том, чтобы проверить свои си­лы не в спокойной обстановке, наблюдая за игрой с трибуны, а в бою, где игроки полностью отдаются борьбе.

Мы обещали воевать до конца и, хотя отказались гарантировать победу, сказали, что сдаваться без боя не думаем. А чтобы избежать разного рода случайно­стей, просили устроить не один, а три, матча...

Я всегда считал и считаю, что к победе стремиться необходимо: ради этого и проводятся соревнования. Играть нужно всегда всерьез. Но не надо бояться и поражения. Ибо и оно может принести пользу. При панической боязни поражения невозможны никакие эксперименты ни с пробой молодежи в ответственных соревнованиях, ни с проверкой какой-то новой тактики. Полагаю, что, если все проверено, можно и нужно ид­ти на испытания, на любой риск.

Наши спортивные руководители, оттягивающие от­крытый матч, попали в неудобное положение еще и по­тому, что гости постоянно интересовались, когда же они, наконец, померяются силами с основным составом советских хоккеистов.

Дальше тянуть уже было невозможно, и вот появ­ляются афиши, сообщающие о первой встрече сборной команды Москвы и коллектива «ЛТЦ-Прага».

Кстати, хотелось бы сказать, что в положительном решении вопроса об открытых матчах с ЛТЦ немало­важную роль сыграли работавший в то время секрета­рем ЦК ВЛКСМ Николай Александрович Михайлов и спортивный отдел ЦК комсомола.

На стадионе «Динамо» собралась необычно боль­шая для зимы аудитория зрителей — 30—35 тысяч болельщиков пришли посмотреть эту игру.

Выиграли матч мы — 6:3. Удивлялись не только наши гости, зрители, специалисты хоккея, но и сами победители.

У меня и потом было немало приятных минут в мо­ей спортивной биографии, но большей радости, чем в тот день, я все-таки никогда не испытывал.

Я полагаю, команда наша победила прежде всего потому, что уж очень сильно хотела победить, так хо­тела, что желание это перерастало в драматический фанатизм. Только после окончания матча обратились ребята к врачу, а ведь все шайбы попадали в неза­щищенное тело: это была отвага особой закваски. Наш коллективизм выражался не столько в классическом пасе. Он одухотворял всю игру. Коллективизм этот, самоотверженность поразили чехов, раскололи их обо­рону, и они дрогнули. Шесть шайб побывало в их воротах, хотя стоял у них лучший по тому времени вра­тарь Европы — Богумил Модрый.

Лучшим игроком нашей команды был, безусловно, Всеволод Бобров. Большой вклад в победу сделал и вратарь сборной Москвы Меллупс.

У этого вратаря было одно ценнейшее для стража ворот качество: после пропущенного гола он никогда как будто не переживал неудачу, быстро восстанавли­вал все в памяти, «проигрывал» этот момент, повторяя движения, и делал необходимые выводы. Он умел спокойно выслушивать замечания и критику товари­щей, оставляя свои личные переживания и обиды на завтра.

Мне не раз приходилось жить с Меллупсом в одном номере гостиницы, и я видел, как тщательно готовится он к игре. Он и в жизни был таким же аккуратным, собранным, пунктуальным.

Подступы к воротам Меллупса стойко и надежно охранял Александр Виноградов, этот хоккейный богатырь, который в разорванной фуфайке лез на соперни­ков, ловил шайбу на грудь, врезался в борт, не жалел себя. Таким же решительным спортсменом, умеющим целиком, до конца отдавать свои силы игре, показал себя другой защитник —Борис Бочарников.

Капитан нашей команды Владимир Никаноров почти не уходил с поля, играл спокойно, осмотрительно, не поддавался ни на какие уловки. Смелый, крепкий защитник. В ходе матча умело перестраивал свою игру. Прекрасно ориентировался на поле. Будучи од­ним из лучших вратарей советского футбола, он не побоялся начать свою спортивную жизнь заново в не­ведомом нам тогда виде спорта.

Володю высоко ценили и уважали товарищи. Он был немногословным парнем, но если уж начинал го­ворить, то к нему прислушивались все.

И остальные наши ребята — Анатолий Сеглин, Бо­рис Соколов — казались в тот день воплощением му­жества, спокойствия и расчетливости. Это были настоя­щие хоккейные бойцы.

Но всех нас поразил в том матче Евгений Бабич, настоящий патриот команды, тонкий тактик, создавав­ший много голевых моментов для нашего главного бом­бардира Всеволода Боброва. Бабич обладал счастли­вым даром — умел находить ту почти неуловимую се­редину между индивидуальной и коллективной игрой, что делает спортсмена высочайшим мастером. Он ве­ликолепно пользовался обводкой, финтами, но никогда не забывал о грозном оружии — пасе.

В тройке Василий Трофимов — Всеволод Блин­ков — Николай Поставнин играли очень быстрые фор­варды. Они были как-то особенно по-боевому дружны и азартны.

Самых больших похвал заслуживает Трофимов, не­высокий, юркий крепыш, принесший немало хлопот че­хословацким защитникам.

На высоких скоростях вела атаки и тройка Юрий Тарасов — Зденек Зигмунд — Иван Новиков. Воз­главлял, ее хоккеист и теннисист 3. Зигмунд, отличный товарищ, великолепный боец, прекрасный атлет. И как хорошо, что с конца 1965 года в Москве проводится мемориал Зигмунда, турнир московских теннисистов, посвященный памяти этого прекрасного спортсмена.

На следующий день после первого матча с чехосло­вацкими хоккеистами нас пригласили в ЦК ВЛКСМ на дружескую беседу. Товарищи из Центрального Ко­митета комсомола приняли нас очень тепло, с большой заинтересованностью расспрашивали о наших хоккейных делах, планах, надеждах, перспективах. Нас награ­дили от имени комсомола именными часами. То были первые советские послевоенные часы, и мы храним их сейчас как драгоценную реликвию.

Беседовавшие с нами товарищи старались понять наши радости и огорчения, стремились оказать посиль­ную помощь. В конце беседы они попросили, не при­казали, а по-человечески, понимая, как трудно нам, попросили сыграть в остальных матчах не хуже. Това­рищи из ЦК сказали, что наша главная задача — учиться играть по-настоящему. Не только воевать на хоккейном поле, но и постараться научиться играть умно, тактически зрело. В ЦК комсомола нам напо­мнили, что от наших успехов будет во многом зависеть популярность хоккея в стране.

С тех пор наша дружба с Центральным Комитетом комсомола стала постоянной. Нам помогают, о нас бес­покоятся. Уходят из комсомола одни ребята, прихо­дят другие. Меняются составы команд, составы сбор­ных, но дружба комсомола и хоккеистов по-прежнему верна и крепка.

 

УЧИТЬСЯ И УЧИТЬСЯ

 

Однако одержанная победа над чехами совсем не означала, что мы сильнее их.

Хитрый тактик, чехословацкий тренер уже в сле­дующем матче нашел ключик к нашим воротам.

Чехословацкие хоккеисты начинали раскат со своей половины поля, тройка отходила назад, набирала ско­рость и, как нож в масло, входила в наши оборонитель­ные ряды. А мы не знали, как нам играть, потому что не владели тогда еще искусством ни маневренной, ни позиционной обороны. Мы не знали, что можно своим правильным построением прерывать темп атаки сопер­ника, если оставить впереди хотя бы одного нашего нападающего. Непривычны были нам и силовые столк­новения.

Матч начался все-таки для нас удачно: мы повели — 2:0.

Вот снова Бабич быстро проходит по краю и вы­кидывает шайбу на «пятачок», и мне, игравшему ря­дом, в общем-то ничего не оставалось, как забросить шайбу в пустые ворота. Но... судьи ее неожиданно не засчитали.

Чехословацкий судья мотивировал свое решение тем, что я якобы в момент броска был в площади ворот.

Начался спор, и игра минут на двенадцать-пятнадцать была задержана.

В то время в хоккее были старшие судьи. Именно таким старшим судьей был в этом матче Михаил Дмит­риев, скромный до девичьей застенчивости человек. Все
в споре зависело от него, но он... забыл о своем преимуществе и потому, естественно, не воспользовался правом вынести окончательное справедливое решение.

А ведь эта заброшенная шайба была почти послед­ним нашим успехом в том матче.

Мы слишком старались накануне, и потому сил у нас больше не было. Мы физически не могли выне­сти тяжести нового хоккейного поединка. А тут еще разыгрались наши гости. Их могучий защитник Троусилек, отличавшийся умением отлично применять си­ловые приемы, расшвыривал наших нападающих в раз­ные стороны. В итоге поражение — 3:5.

Мир тесен, и спустя несколько лет я встретился с тем чехословацким судьей, который когда-то не засчитал ту решающую для нас шайбу. Он сразу и от­кровенно признался, что совершил ошибку.

— Я ведь тоже человек, — оправдывался он. — И ты меня прости, что я тогда поставил вас в тяже­лое положение. Но я не мог допустить, чтобы новички еще раз обыграли наших прославленных ребят...

Мы простили, конечно, такую нечестность. К тому времени я уже понял пользу нашего давнишнего проиг­рыша. Мы тогда смогли лучше взглянуть на собствен­ную тактическую беспомощность, и это заставило нас более серьезно воспринимать собственные недостатки, более критически оценить свой первый успех.

Третий матч закончился ничьей — 2:2. Это был матч равных команд. Чехи играли старательно, но не могли сделать большего.

Чехословацкие друзья помогли разобраться в том, что мы из себя представляли. Они пришли к нам на разбор прошедших игр. Эта встреча вылилась в чрез­вычайно интересную беседу. Мы задавали множество вопросов, старались понять секреты искусства больших мастеров.

Нас гости спрашивали — то ли в шутку, то ли всерьез, — будем ли мы развивать хоккей или, как в тридцатые годы, забросим клюшки на печку.

Чехи и на льду показывали, как надо играть в тех или иных ситуациях. Особенно большую помощь ока­зал нашим вратарям Богумил Модрый. Он чуточку умел говорить по-русски и потому смог рассказывать немало интересного и полезного своим советским кол­легам. Показательный урок мудрости вратарской игры остался у меня в памяти на долгие годы.

Это был урок друга, который даже после пораже­ния считал необходимым поделиться своими знаниями. Он искренне желал советскому хоккею больших удач в будущем.

Прошло несколько лет, и вот, будучи в Праге, мы узнали, что Богумил серьезно болен. Вместе с Арка­дием Ивановичем Чернышевым я навестил нашего дру­га. Он был уже плох и, как нам позже сказали, пони­мал это. Мы вспоминали с ним наши встречи в Москве, много и интересно рассуждали о хоккее минувшем, и настоящем, снова и снова благодарили Богумила за его огромную помощь и бесценные советы нашим вра­тарям. Нам хотелось как-то хоть чуточку облегчить его участь, но он, хотя и улыбался, улыбался печально — знал, что не увидит того хоккея, о котором мы вместе в тот вечер мечтали.

Итак, первая проба сил прошла успешно.

Мы размышляли о принципиальных проблемах раз вития нашего хоккея. Пытались найти ту столбовую дорогу, по которой должен был пройти советский хоккей.

Чешские друзья советовали нам больше играть, ибо без игры, без практики невозможно достичь высот мастерства. Лучше меньше тренировок, говорили они, но больше игр, особенно с сильными зарубежными командами. Такие встречи обогащают в тактическом отношении, позволяют спортсменам научиться находить в ходе любого матча какие-то новые игровые связи, по­вышают техническое мастерство игроков, их физиче­скую и волевую закалку.

Все это так. Советы эти были, безусловно, разумны. И все-таки мы по-прежнему делали основной упор на... тренировки. Почему? Только потому, что на тренировке в единицу времени спортсмен успевает сделать значи­тельно больше, чем в ходе игры. А нам необходимо было торопиться, если мы хотели сократить этот исто рический разрыв, который был еще между нами и ве­дущими хоккейными державами. За несколько сезонов нам предстояло наверстать хоккейную программу лет эдак за... сорок!

А как тренироваться, над чем работать?

У нас явно отставала техника. Наши чехословацкие друзья считали, что нам даже мешает... скорость.

Сомнения одолевали нас. Хоккей советский был на распутье. Налево пойдешь — скорость потеряешь. На­право — технику так и не найдешь.

Где лежала истина? Как нужно было искать ее?

А наша система физической подготовки в новом виде спорта? Верна ли она?

В ПОИСКАХ ЛЬДА...

Желание наше научиться здорово играть в хоккей было непомерно велико. И оттого мы нередко переги­бали палку: врача не было, и часто тренировки про­должались до тех пор, пока в глазах не становилось темно.

А тренироваться хоккеистам первых призывов было, прямо скажем, не так легко, как сейчас. По крайней мере в одном отношении... У нас не было льда.

Технику хоккеисты ЦСКА совершенствовали на теннисных.кортах, на бетонных и игровых площадках старинного парка на площади Коммуны. Там, где сей­час заливают зимой каток.

Умудрились изобрести особую шайбу-кольцо, кото­рая легче поддавалась ведению и особенно броскам на земляных площадках. Вспоминаю, как удивлялись по­сетители парка: хоккеисты в жаркое летнее время бегают по бетонным площадкам и гоняют какое-то коль­цо. А некоторые возмущались, потому что это кольцо нередко попадало в ноги гуляющих — броски у нас были не очень-то точными.

Зиму ждали, приход ее торопили. По утрам жадно смотрели в окно — не подморозило ли? А расставаться с ней, напротив, не спешили. В весенние дни, когда лед превращается в кашицу, мы тренировались ранним утром — в те часы, пока подмораживало.

У команды ЦСКА было две базы: одна — спортив­ный дом отдыха на Ленинских горах, у подножия се­годняшнего трамплина. Там, в тени, лед держался осо­бенно долго. А вторая база была в Сокольниках, на 4-м Лучевом просеке, где тренировались футболисты ЦСКА. Там усилиями добрых людей лед сохранялся чуть ли не до лета. Рабочие успевали каким-то совер­шенно непостижимым образом подготовить за ночь вполне приличный лед, они подчищали и заливали его, собирая буквально по кусочкам. И все это ради того, чтобы мы имели возможность в три-четыре часа утра начать тренировку. И закончить ее с первыми лучами восходящего солнца, появляющегося так некстати из-за вершин высоких сосен. Ох, как ругали мы это весеннее жаркое солнце!

Но никто не жаловался на качество льда. Все были поглощены занятиями. В то время, собственно, мы и научились использовать каждую минуту тренировок.

Хоккеисты не сетовали, что наши занятия на льду начинаются в три утра. Не плакались, что трудно в это время добираться на другой конец Москвы. Я до сих пор не понимаю, как умудрялись ребята успевать к на­чалу тренировок. На такси средства были, прямо ска­жем, далеко не всегда. Такого шика наши ребята себе позволить не могли. Уж это-то я знаю точно!

И вот, наконец, у нас великая радость. Восторг и энтузиазм хоккеистов неописуем. В Москве создается искусственный лед. В детском парке Дзержинского района строится экспериментальный каток новой кон­струкции.

Мы сразу же помчались в Марьину рощу на строи­тельство. Помогали рабочим, как умели. Особенно усердны были на земляных работах, где не требова­лось особого мастерства.

Каток готов! Даже не каток — миниатюра. Длина его—12 метров, ширина — 10. Всего 120 квадратных метров льда. Для сравнения скажу, что площадь сов­ременного хоккейного поля — 1860 квадратных метров.

Каток строился для тренировок фигуристов. Но привлек огромное внимание и мастеров хоккея. И по­тому мы добились возможности там тренироваться. Но день был занят, и потому команда ЦСКА имела ночное время. Ребята шутя говорили, что пошли, мол, в ночную смену. Тренировались, как правило, с двух до шести утра.........

Команда разделялась на подгруппы.. Каждая под­группа имела возможность быть на льду по полтора-два часа, потому что больше пяти человек одновременно на­ходиться на льду не могли...

Шатер, покрывающий каток, был некрепок. Случа­лось, хоккеисты вылетали из этого шатра. Достава­лось и мне, а однажды все кончилось трагически — кто-то из хоккеистов настолько удачно усвоил мои уро­ки силовой борьбы, что просто-напросто вышвырнул меня из шатра, и у меня случился перелом стопы.

Свои успехи в освоении тактики и техники игры мы проверили в те годы в матчах с финскими хоккеистами, играли с друзьями-поляками, со шведами. Провели открытый матч в Германской Демократической Респуб­лике, где находились на тренировочном сборе с нашими старыми учителями — с чехословацкими мастерами. Матч этот закончился со счетом 3: 3.

Кстати, необходимо сказать о той большой помощи, какую оказывали нам в те годы наши немецкие друзья. Они предоставили возможность проводить тренировоч­ные сборы на их искусственном катке.

Несколько раз в течение 1951—1954 годов мы поль­зовались любезным гостеприимством своих немецких коллег.

Мы жили в местечке Кинбаум, в 40 километрах от Берлина. Ездили в столицу дважды в день на трени­ровки. База была прекрасна — чудесная природа, озе­ро, лодочные прогулки и — главное — гостеприимные хозяева.

А однажды мы устроили общежитие прямо на кат­ке. Ребята шутили, что мы спали чуть ли не на льду. Зато тренировались трижды в день. И когда немецкие товарищи приглашали нас в четвертый раз на лед — поиграть или потренироваться вместе. — отбоя от же­лающих не было.

Матчи между нами были беспроигрышными: и те и другие учились играть тоньше, лучше, интереснее, ум­нее. Для нас неважен был результат. Искали главное, отбрасывали в этих поисках ненужное, лишнее, оши­бочное.

А в 1953 году состоялся наш большой публичный экзамен. Советские хоккеисты впервые принимали уча­стие во Всемирных студенческих играх в Вене и побе­дили всех своих соперников.

Я уже писал в одной из глав, что нас тогда здорово обидели. Было обещано, что в случае победы на тур­нире в Вене мы поедем на чемпионат в Цюрих. Но чи­татель уже знает, что из-за болезни Всеволода Бобро­ва сборную команду пустить на такие ответственные соревнования не рискнули. Опасались, что без своего лидера команда проиграет.

Это было обидно вдвойне, ибо на чемпионат не при­ехали ни канадцы, ни американцы. А всех остальных соперников мы знали хорошо и, уверен, могли бы побе­дить.

Так была упущена возможность стать на год рань­ше если не чемпионом мира, то общепризнанной и по­пулярной командой.

 

ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: