 |
О невежестве своем собственном и многих других
|
|
|
|
Ученый, изучающий природу, знает многое о животных, птицах, рыбах, знает, сколько у льва волос в гриве, сколько перьев в хвосте у ястреба и сколькими витками спрут обвивает потерпевшего кораблекрушение;...как феникс сгорает в благоухающем огне и, сожженный, вновь возрождается;...как охотник заколдовывает с помощью зеркала тигра... Эти вещи в большей части или ложны, что выясняется из многих подобных им случаев, когда они происходят в нашем мире, или достоверно неизвестны авторам, которые их сообщают, но потому что они их не видели, в них охотнее верят и легче измышляют их. И даже если бы эти факты были истинны, они бы ничем не способствовали счастливой жизни; ведь какая польза, спрашиваю я, знать природу зверей и птиц и не знать природы людей, не знать и не стремиться узнать, для чего мы существуем, откуда идем и куда направляемся...
...Те, следовательно, являются истинными моральными философами и полезными учителями в добродетели, первое и последнее стремление которых заключается в том, чтобы сделать добрым своего слушателя и читателя, и которые не только учат, что такое добродетель или порок[93] … но и укореняют в душе стремление и любовь к добрым делам, ненависть к дурным и бегство от них...
...Некоторые не осмеливаются ничего писать сами и, страстно желая писать, становятся толкователями чужих трудов (уподобляясь тем, кто не способен стать архитекторами и делает своим занятием побелку стен); за это они стараются заслужить похвалу, каковой боятся не добиться сами по себе или с помощью других, если не будут хвалить ревностно, неумеренно и всегда преувеличенно своих авторов прежде всего и их книги, т. е. предмет, которым они занимаются.
|
|
|
...Сколько смешного пустословия у философствующих, сколько противоречия и противоположностей! Сколько упрямства и наглости! Какое количество школ и какие различия между ними! Какие настоящие сражения! Сколько двусмысленности в вещах, какая путаница в словах! Как глубоки и недоступны тайники истины! Сколько козней у софистов, загораживающих со всем старанием, словно каким-то терновником, путь к истине, чтобы нельзя было распознать, какая дорога ведет туда прямее всего!
(Практикум по истории Средних веков
для студентов-заочников исторических факультетов. С. 70 – 71.)
КОЛЮЧЧО САЛЮТАТИ. ПИСЬМО К АНДРЕА ДЖУСТИ ДА ВОЛЬТЕРРА
...Хотя уединенная [монашеская] жизнь считается более спасительной, она вовсе не является таковой; честную деятельность в миру нельзя считать святой, однако она является более святой, чем бездействие в уединении...
[Советуя другу не отказываться от предложенных ему почетных должностей, Салютати продолжает.] Изречение Платона, более того, [вся] его философия гласит, что мудрым надлежит заниматься государственными делами, дабы дурные и порочные не захватили в свои руки бразды правления, оставленные добрыми гражданами, с ущербом и опасностью для дела[94]. Я убежден, что на должностях, которые ты занимал, ты являлся не только вдохновителем, но и творцом многих добрых дел и избежал, благодаря своему благоразумию, многих распрей. Сужу об этом по себе, коему по милости бога выпало на долю управлять столь великим государством. И я часто был в состоянии противостоять усилиям дурных людей и содействовать честнейшим намерениям наилучших граждан... Одно лишь я могу с гордостью утверждать: что твердо и неизменно поддерживал добро и стремился к попранию зла...
Цицерон восхвалял и возвеличивал сельское хозяйство, и не без основания: это почетнейшее занятие, но оно касается лишь частных лиц. Насколько же выше занятия, приносящие пользу многим... Я бы желал, чтобы ты жил честно, не причиняя вреда другим, на благо многим, не только для себя, но и для отечества, родных и друзей[95].
|
|
|
(Практикум по истории Средних веков
для студентов-заочников исторических факультетов. С. 71.)
КОЛЮЧЧО САЛЮТАТИ. ПИСЬМО К ПЕЛЕГРИНО ДЗАМБЕКАРИ
...Не думай, мой Пелегрино, что путь к совершенству – бежать толпы, уклоняться от всего приятного, заключать себя в монастырь или стать отшельником... Несомненно, что, уйдя из мира, ты можешь низвергнуться с неба на землю, а я, оставаясь в миру, могу воспарить сердцем к небу. И ты, если ты заботишься о своей семье, детях, близких и друзьях, о своем государстве, включающем все это, служишь и отдаешь себя им, не можешь не вознестись сердцем к небесам и не быть угодным богу.
(Практикум по истории Средних веков
для студентов-заочников исторических факультетов С. 72.)
ЛЕОНАРДО БРУНИ.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРЕВОДУ «ПОЛИТИКИ» АРИСТОТЕЛЯ
Среди предписаний морального учения, с помощью которых устраивается и наставляется человеческая жизнь, виднейшее место занимают те, которые сообщают о государствах, управлении ими и их сохранении. Ведь это учение стремится к тому, чтобы добыть людям счастье; если же прекрасно добиться счастья для одного человека, насколько славнее будет стремление к блаженству всего государства. Ибо чем шире простирается благо, тем более превосходным следует его считать, и так как человек слабое животное и приобретает достаточность и совершенство, которые он не имеет сам по себе, из гражданского общества, то, действительно, никакое учение не может более соответствовать человеку, чем понимание того, что такое общество и государство, и знание того, благодаря чему сохраняется и от чего гибнет гражданское общество...
Такова, следовательно, тема этой работы. Причина же перевода была та же, что побудила меня 18 лет тому назад к переводу «Этики»[96]. Ибо когда я увидел, что книги Аристотеля, написанные на греческом языке изящнейшим стилем, по вине плохого переводчика доведены до смешной нелепости и что, помимо этого, в самих вещах, и притом в высшей степени важных, много ошибочного, я взял на себя труд перевести их заново, чтобы быть в этом деле полезным нашим людям. В самом деле, что более полезное, более достойное похвалы я мог бы принести своей работой, чем дать возможность прежде всего моим гражданам и затем прочим, которые пользуются латинским языком, не зная греческого, увидеть Аристотеля не посредством темных иносказаний и бессмыслицы нелепых и ложных переводов, а лицом к лицу и прочитать его на латыни так, как он писал на греческом. Люди же хорошо образованные, которых вначале отталкивали от чтения нелепость и грубость старого перевода, так усиленно занялись затем книгами [заново переведенными], что в знании тех вещей достигли величайшей ясности. Надеюсь, что то же самое произойдет и с книгами, о которых теперь ведем речь, а именно с «Политикой», тем более что гражданская тема настоятельно требует и других слов для ее выражения, чем те, которые используются в схоластических диспутах, и большего красноречия, а старый переводчик не мог не только передать то и другое, но даже догадаться об этом.
|
|
|
(Практикум по истории Средних веков
для студентов-заочников исторических факультетов. С. 73.)
|
|
|
