Выготский явно переоценивает значимость композиции.

2) Выготский явно переоценивает значимость композиции. Катартическое освобождение от угнетающего действия повествуемых житейских отношений в бунинской новелле следует не столько из перестановки частей в сюжете, сколько из художественной организации самой фабулы. Фабула сама обладает организацией, которая вырывает «ужасное» (совращение, порочность, убийство, печаль и т. д.) из его непосредственной связи с жизненным опытом воспринимающего субъекта; она сама уже придает трагическим событиям легкую окраску, не снимая, однако, основного трагического тона. К приемам фабульной организации, производящим такой эффект в данном произведении, относятся комически-случайная констелляция ситуаций, протагонистов и действий, прежде всего неожиданные эквивалентности между персонажами — 1) семантические эквивалентности,

1) семантические эквивалентности, образующиеся из родственных отношений персонажей, из их равного или противоположного общественного положения, их идеологии и поведения,

2) позиционные эквивалентности,

2) позиционные эквивалентности, создаваемые появлением протагонистов в сопоставимых местах в фабуле, и

3) словесные эквивалентности,

3) словесные эквивалентности, восходящие к повторам в речи персонажей и к перекличкам между

ними.

Даже и не анализируя здесь новеллу Бунина в подробностях, мы можем утверждать, что

диалектика трагического и комического имеет обоснование уже в «материале». Сложение сюжета,

включающее в себя, помимо перестановки частей, сжатие и растяжение эпизодов и

вербализацию, активизирует заложенную в фабуле симультанность противоположных эмоций.

Как у формалистов, так и у Выготского недооценка значимости фабулы оборачивается

переоценкой потенциала сюжета.

2. Преодоление формалистского редукционизма «История» и «дискурс» во французском структурализме

Замена фабулы и сюжета дихотомией «рассказ» (recti) — «наррация» (narration) (Барт 1966), или «история» (histoire) — «дискурс» (discours) (Тодоров 1966)¹³, решает проблему нарративного конституирования только отчасти. В определении своих категорий французские структуралисты следовали дидактически сглаженной дефиниции Томашевского в «Теории литературы»: Кратко выражаясь — фабула это то, «что было на самом деле», сюжет — то, «как узнал об этом читатель» (Томашевский 1925,137).

К ней и примыкает определение Тодорова:

На самом общем уровне литературное произведение содержит два аспекта: оно одновременно является историей и дискурсом. Оно есть история в том смысле, что вызывает образ определенной действительности... Но произведение есть в то же время и дискурс... На этом уровне учитываются не излагаемые события, а способ, которым нарратор нас с ними знакомит (Тодоров 1966,126).

За Томашевским следует и С. Чэтман, предпринявший в своей книге «История и дискурс» попытку «синтетизировать» наиболее значительные подходы формалистов и структуралистов: Простыми словами, история [story] — это то, что изображается в повествовательном произведении [the what in a narrative], дискурс [discourse]— как изображается [the how] '(Чэтман 1978,19).

Но, несмотря на свою зависимость от формалистской концепции, французская дихотомия «история» — «дискурс» вносит три существенных смещения акцентов, способствующие более адекватному моделированию нарративного конституирования:

Дихотомия histoire — discours была заимствована Тодоровым у Э. Бенвениста (1959), где термины эти, однако, имеют другие значения. 155

1) Французские структуралисты перестают видеть в «истории» лишь «материал» и признают за ней художественное значение: «как история, так и дискурс являются равным образом литературными» (Тодоров 1966, 127).

2) В то время как Шкловский указывал на замедление восприятия с помощью параллелизма и ступенчатого строения, Петровский, Томашевский и Выготский среди всех приемов сюжетосложения отдавали приоритет перестановке элементов фабулы. На Западе это оказало большое влияние на представления о русской модели фабулы и сюжета. В противоположность тому, что рассматривалось ими как русская модель, французские теоретики делают акцент на приемах амплификации, перспективации и вербализации.

3) Если понятие сюжета было более или менее явно определено формалистами в категориях формы, оформления, то термин «дискурс» подразумевает уже некую субстанцию, обозначая не сумму приемов (как у Шкловского), а нечто содержательное. При этом в понятии «дискурс» пересекаются два аспекта:

а) «Дискурс» содержит «историю» в трансформированном виде.

б) «Дискурс» имеет категориально иную субстанцию, чем «история»: он является речью, рассказом, текстом, не просто содержащим и не только трансформирующим историю, но и обозначающим, изображающим ее.

Таким образом, понятие «дискурс» двойственно, подразумевая два совершенно разных акта: 1) трансформацию «истории» путем перестановки частей или посредством других приемов, 2) материализацию ее в означающем ее тексте. Такая двойственность показана в следующей схеме:

текст (означающее) 0 _____________ дискурс ________

действие (означаемое) история ________х_____________ ft материализация

=> трансформация ^в означающем

В реабилитации «истории» некоторые из представителей этой школы, однако, обнаруживают тенденцию к противоположной одностороннему предпочтению сюжета крайности. Мы имеем в виду исключительный интерес к правилам, управляющим построением «истории». Наиболее очевидна эта тенденция в восходящих к Проппу работах по «нарративной грамматике» (Бремон 1964; Греймас 1968; Тодоров 1969). 156

«История» трансформируется в некое дословесное «х», что у французских теоретиков остается без названия, и потом трансформированная история материализуется в словесном материале, в результате чего получается «дискурс».

Трехуровневые модели

Поскольку французские дихотомии родились из русского противопоставления, в них сохранились два недостатка — они амбивалентны и не покрывают весь процесс конституирования. Поэтому в 1970-е годы появились модели в три уровня¹⁵. Одна из наиболее популярных была предложена Женеттом в книге Discours du recit. Женетт различает три значения, выражаемые словом recit: 1. «устный или письменный дискурс, который излагает некоторое событие или ряд событий» (1972, 62), 2. «последовательность событий... которые составляют объект данного дискурса» (Там же. С. 63), 3. «порождающий акт повествования» (Там же). Эти значения Женетт обозначает такими терминами:

1. recit, 2. histoire, 3. narration (причем recit фигурирует как означающее, a histoire как означаемое). Ш. Риммон-Кенан (1983, 3) перенимает эту триаду у Женетта, переводя терминологию на английский язык: text — story — narration.

М. Бал (1977а, 6) отметила, что третье понятие Женетта находится на другом понятийном уровне, чем первые два. Если narration означает процесс высказывания или некоторую активность, то recit и histoire означают продукт той или другой активности. Тем самым Женетт различает, по ее мнению, фактически только два уровня — т. е. те уровни, которые соответствуют формалистской дихотомии. Со своей стороны, Бал предлагает несколько иную триаду: texte — recit — histoire (1977а, 4), или, в английской версии: text — story — fabula (1985, 5—6). Texte, в ее понимании, является означающим recit, который, в свою очередь, означает histoire. Аналогичным образом определяет и X. А. Гарсиа Ланда (1998, 19—20) три «уровня анализа литературного текста»: 1. «нарративный дискурс» {diseurso narrative),

2. «история» (relate), 3. «действие» (accion). Под «действием» подраз-

Ср. обзоры моделей нарративного конститурования: Гарсиа Ланда 1998, 19—60; Мартинес, Шеффель 1999, 22-26. 157

умевается «последовательность повествуемых событий». «История» является «изображением [representation] действия, поскольку оно излагается нарративным способом». А «дискурс» — это «изображение» «истории».

Дальнейшим шагом в развитии модели нарративного конституирования была предложенная Карлхайнцем Штирле (1973; 1977) триада «события» (Geschehen) — «история» (Geschichte) — «текст истории» (Text der Geschichte). К сожалению, в международной дискуссии эта модель осталась незамеченной. В этой триаде первые два уровня соответствуют формалистской фабуле. «События» — это подразумеваемый в «истории» нарративный материал, который, трансформируясь в «историю», приобретает некоторый смысл. (Такое различение лежит в основе и предлагаемой мною модели.) Критику вызывает здесь определение «текста истории». Это понятие объединяет два разных аспекта: 1) перестановку частей при построении художественного целого, 2) манифестацию истории посредством языка. Штирле и сам видит, что и та и другая операции находятся на разных уровнях, и вводит «вспомогательную» дифференциацию «транслингвистического» «дискурса 1 (глубинного дискурса)» и «дискурса 2 (поверхностного дискурса)».

Следующая схема сводит воедино описанные выше модели конституирования. Следует обратить внимание на то, что столбцы содержат понятия сходные, но не обязательно идентичные во всех отношениях.

Томашевский	фабула	сюжет
Todorov	histoire	discours
Genette	histoire	recit
Rimmon-Kenan	story	text
Bal 1977	histoire	recit	texte

Bal 1985	fabula	story	text
Garcia Landa	accion	relato	discurso
Stierle	Geschehen	Geschichte	Text der Geschichte

⇐ Предыдущая6789101112131415Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: