Порождающая модель нарративного конституирования 4 глава

Если в том или другом отрывке повествовательного текста имеются все упомянутые признаки и если возможные противопоставления текстов нарратора и персонажа осуществлены, то получается такая схема чистых, несмешанных текстов нарратора и персонажа: Чистый текст нарратора

	1. тема	2. оценка	3. лицо	4. время	5. указ.	6. функц.	7. леке.	8. синт.
тн	X	X	X	X	X	X	X	X
тп

1 8

Долежел (1960) различает пять первичных различительных признаков и исходит из следующего постоянного противопоставления «плана рассказчика» (план Р) и «плана персонажей» (план П): 1. Формальные признаки: план Р имеет только одно (третье) лицо глагола и одно время глагола (прошедшее), план П — три лица глагола и три времени глагола. 2. Функционально-ситуационные признаки: план Р отличается отсутствием призывных, экспрессивных и указательных средств, план П — их присутствием. 3. Семантические признаки: в плане Р семантический аспект не выражен, в плане П присутствуют средства, выражающие субъективный семантический аспект. 4. Стилистические признаки: план Р остается без стилистической специфики, план П характеризуется стилистической спецификацией на основе разговорного стиля. 5. Графические признаки: высказывания плана Р графически не обозначены, высказывания плана П графически обозначены. У Долежела отсутствуют тематические признаки, которые оказываются в анализе текстов крайне значимыми, нередко решающими. Выдвинутые Долежелом графические признаки являются чертами не самих высказываний плана П, а только их приведения в тексте Р. Как таковые они не должны были бы войти в набор признаков, по которым различаются план Р и план П. В отличие от Долежела я не исхожу из того, что текст нарратора в «формальных», «функционально-ситуационных», «семантических» и «стилистических» признаках является всегда нейтральным и что текст персонажа в признаке «стилистическом» всегда окрашен разговорной речью. 205

Чистый текст персонажа

	1. тема	2.оценка	3.лицо	4.время	5.указ.	6. функц.	7.леке.	8.синт.
ТН
тп	X	X	X	X	X	X	X	X

Указанные идеальные схемы чистых текстов часто не реализованы, потому что оппозиция текстов может отчасти нейтрализоваться. В схеме мы будем обозначать нейтрализацию оппозиции текстов знаком тире (—) в строках ТН и ТП. Нейтрализация оппозиции текстов имеет место в двух случаях:

1) если в данном отрывке произведения определенные признаки вообще отсутствуют,

2) если тексты нарратора и персонажа совпадают по отношению к рассматриваемому признаку. Отсутствие признаков чаще всего касается признаков лица и указательных систем. Совпадение ТН и ТП имеет место тогда, когда и тот и другой текст идентичны по отношению к рассматриваемому признаку. Так, прошедшее время ТП может совпадать с прошедшим нарративным ТН. Оппозиция текстов нейтрализуется во всех отрывках, содержащих глаголы прошедшего времени, обозначающие прошлое персонажа. Повествование может проводиться в praesens historicum, т. е. в «настоящем повествовательном», или «настоящем нарративном» (Падучева 1996, 287). Тогда нейтрализация оппозиции обнаруживается во всех отрывках, в которых имеются глаголы настоящего времени, обозначающие настоящее того или другого персонажа. В недиегетическом повествовании оппозиция ТН и ТП нейтрализуется во всех отрывках, в которых говорится о другом персонаже повествуемого мира (т. е. не о говорящем лице

или лице, к которому обращаются): как в ТП, так и в ТН персонаж, о котором говорится,

фигурирует в третьем лице.

В только что оговоренных случаях происходит нейтрализация локальная, т. е. относящаяся только

к отдельным отрывкам повествовательного текста. Такая локальная нейтрализация возможна

также по отношению к признакам 1,2,5,6,7,8, а именно тогда, когда ТН и ТП в

отдельных местах совпадают. Так, лексика в одних высказываниях повествовательного текста

может быть соотнесена как с ТН, так и с ТП, а в других — только с одним из них.

По отношению к признакам 1, 2, 6, 7, 8 оппозиция ТН и ТП может быть нейтрализована во всем

повествовательном тексте. Тогда речь идет о нейтрализации глобальной, которая чаще всего

касается признаков лексики и синтаксиса. Если персонажу и нарратору свойствен, например, один

и тот же стиль, как это бывает на основе литературного стиля в дореалистической прозе или на

основе разговорного стиля в сказовом повествовании, то во всем произведении признак 7 как

различающий ТН и ТП неприменим.

Признаки 3,4,5,6 требуют особой оговорки. По ним ТН и ТП различаются только в высказываниях,

относящихся к диегесису. В комментариях и автотематизациях нарратора, т. е. в высказываниях,

относящихся к экзегесису, могут встречаться такие же характеристики, как и в высказываниях

персонажа: первое лицо, настоящее время, дейктические наречия, экспрессивная или апеллятивная

функция. Так, например, известное восклицание недиегетического нарратора в «Бедной Лизе» в

пределах признаков 3, 4, 5, 6 звучит вполне как изречение одного из персонажей. Только тема (1) и

оценка (2) указывают на нарратора:

Ах! Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!

(Карамзин Н. М. Избр. произв. М., 1966. С. 37).

Распределение признаков в этом высказывании следующее:_________________________

	1. тема	2.оценка	3.лицо	4.время	5.указ.	6. функц.	7.леке.	8.синт.
ТН	X	X
ТП

В диегетическом повествовании для различения ТН и ТП и для нейтрализации их оппозиции действуют иные условия. Поскольку персонаж совпадает с более ранним «я» нарратора, ТН и ТП будут различаться гораздо меньше, чем в недиегетическом повествовании. (Недиегетическая ситуация, впрочем, имеется в диегетическом повество-207

вании также и по отношению к третьим лицам.) Признак 3 в диегетической ситуации (т. е. когда речь идет о повествуемом «я») для различения ТП и ТН полностью отпадает. В лексике и синтаксисе ТП (т. е. текст повествуемого «я») будет отличаться от ТН (текста повествующего «я») не принципиально, а только в зависимости от данной внутренней или внешней ситуации. Оппозиция текстов будет основываться, прежде всего, на тематических и оценочных признаках. Их различительная сила зависит от того, какую дистанцию повествующее «я» соблюдает по отношению к повествуемому «я». Решающее значение имеет при этом не только промежуток времени. В романе «Подросток», где интервал между диегесисом и экзегесисом редуцирован лишь до нескольких месяцев, разыгрывается довольно сильное напряжение между «тогдашним» и «теперешним» «я».

Текстовая интерференция как трансформация текста персонажа

В отличие от нейтрализации оппозиции ТН и ТП текстовая интерференция основывается на разнонаправленное™ тех признаков, по которым оппозиция не является нейтрализованной. Текстовая интерференция имеется уже тогда, когда в рассматриваемом высказывании повествовательного текста один из признаков отсылает к иному тексту, нежели все остальные признаки. Несобственно-прямая речь основного типа в идеальном виде, т. е. при условии присутствия всех признаков, ни по одному из которых оппозиция ТН и ТП не нейтрализована, выглядит в нашей схеме следующим образом:

	1.	2.	3.	4.	5.	6.	7.	8.
	тема	оценка	лицо	время	указ.	функц.	леке.	синт.

та			X
та	X	X		X	X	X	X	X

Случаи текстовой интерференции были обнаружены уже в античной литературе, в литературе средневековья, в древне французских

Во избежание недоразумения следует отметить, что употребляемый здесь термин «нейтрализация» обозначает другую структуру, чем у Долежела (см. особенно: Долежел 1965, где он называет ту структуру, которая в настоящей книге фигурирует как «текстовая интерференция»). 208

текстах, в средневерхненемецкой «Песне о Нибелунгах» и в древнерусской «Повести временных лет». Но там речь идет лишь об отдельных грамматических сокращениях при передаче речи без особой эстетической действенности. Текстовая интерференция как сознательно и систематически употребляемый прием, прежде всего несобственно-прямая речь, в западных литературах распространяется только с начала XIX века. В русской литературе эстетическое использование текстовой интерференции начинается в первой трети XIX века. Первым автором, систематически применявшим этот прием, был, по мнению многих исследователей, А. Пушкин (ср., напр.: Волошинов 1929; Бахтин 1934/1935).

Распространение текстовой интерференции связано с усиливающейся персонализацией повествования, т. е. с возрастающим перемещением точки зрения с нарраториального полюса на персональный. Персонализация подразумевает не только интроспекцию нарратора в сознание персонажа (которая, конечно, не исключена в нарраториальном повествовании), но также и перенос персональной точки зрения на уровень нарратора, прежде всего в плане перцепции. Таким образом, персонализация иногда производит такое впечатление, будто нарратор сходит «со сцены», предоставляя свою повествовательную компетенцию персонажу. Такое представление об исчезновении нарратора и лежит в основе многих моделей несобственно-прямой речи от Ш. Балли (1914; 1930) до А. Банфильд (1973; 1978а; 19786; 1983) и Е. Падучевой (1996). К замещению нарратора персонажем сводится и обсуждаемое выше моделирование распределения функций у Долежела (1973, 7), предусматривающее возможность перенесения характерных для нарратора функций «изображения» (representation) и «управления» (control) на персонажа. Но в противоположность всем теориям, предполагающим исчезновение нарратора или его замещение персонажем, предлагаемая здесь модель текстовой интерференции исходит из того, что нарратор и в самой объективной несобственно-прямой речи остается «на сцене», т. е. что его текст, к которому отсылает по крайней мере признак «лицо», присутствует одновременно с текстом персонажа.

Об истории несобственно-прямой речи во французской литературе см.: Г. Лерх 1922; Липе 1926; Версхор 1959; Штейнберг 1971; в немецкой литературе: Нейзе 1980; 1990; в английской литературе: В.Бюлер 1937; Глаузер 1948; Нейберт 1957; в русской литературе: Шмид 1973, 39—79, 171—186; Ходель 2001. 209

Понятие текстовой интерференции предполагает, что текст персонажа в повествовательном тексте тем или иным образом обрабатывается. Таким образом, мы имеем дело с более или менее выраженной нарраториальной трансформацией ТО в повествовательном тексте. Между чистым ТО и чистым ТО располагается широкая гамма так иди иначе смешанных форм, т. е. трансформаций ТО с различной дистрибуцией признаков по ТО и ТО. Ступени такой трансформации условно означаются шаблонами передачи ТО — прямая речь (ПР), косвенная речь (КР), несобственно-прямая речь (НПР).

Далее мы рассмотрим КР и НПР как трансформацию ПР в сопоставлении со схемой признаков (относящейся, разумеется, только к частям фраз, передающим ТО). При решении об отнесенности признаков к ТО или ТО в данных примерах исходим из нейтрального ТО. Без такого фона невозможен анализ.

1. Прямая речь

Она спросила себя: «Ах! почему же я тебя, вот такого шалопая, так люблю?»

	1. тема	2. оценка	3. лицо	4. время	5. указ.	6. функц.	7. леке.	8. синт,
та					—

тп

X

X

X

X

—

X

X

X

В этом примере признаки указательных систем (5) отсутствуют. Так как остальные признаки отсылают к ТП, мы имеем дело с чистым ТП.

2. Косвенная речь

Она спросила себя, почему она его, такого шалопая, так любит.

	1. тема	2. оценка	3. лицо	4. время	5. указ.	6. функц.	7. леке.	8. синт.
та			X		—	—		X
та	X	X		X	—	—	X

Употребление формы третьего лица для обозначения персонажа указывает на ТН. По отношению к остальным признакам или представлен ТО, или оппозиция текстов нейтрализована.

3. Несобственно-прямая речь

Ах! Почему же она его, вот такого шалопая, так любит?

	1. тема	2. оценка	3. лицо	4. время	5. указ.	6. функц.	7. леке.	8. синт.
та			X		—
тп	X	X		X	—	X	X	X

Дистрибуция признаков в НПР отличается от дистрибуции в КР тем, что признаки 5—8 или персональны, или нейтральны. В данном примере НПР отличается от КР только персонально окрашенным синтаксисом.

Содержанием ТП могут быть: 1) произносимая речь, 2) мысли, 3) восприятия и чувства или 4) смысловая позиция персонажа. В следующей схеме представлено соотношение между 1) содержанием передаваемого ТО, 2) формами передаваемого ТО, 3) предпочитаемыми шаблонами пере дачи. ___________________________________________________________________________

Прямая речь, прямой внутренний монолог и прямая номинация

В шаблоне ПР передаются как внешние, так и внутренние речи персонажа. В том и другом случае текстовой интерференции здесь нет.

Если ТП и ТН не различаются по своим лексическим и синтаксическим признакам на протяжении всего произведения, то оппозиция текстов нейтрализована в признаках 7 и 8, и тогда типичная схема признаков ПР выглядит следующим образом:

	1. тема	2. оценка	3. лицо	4. время	5. указ.	6. функц.	7. леке.	8. синт.
ТН							—	—
ТП	X	X	X	X	X	X	—	—

Эта разновидность ПР, которую В. Волошинов (1929) называет «обезличенная прямая речь», встречается в литературе до XIX в., где она, однако, как сознательно употребляемый прием не используется. Ее появление в более новой литературе, например в прозе модернистского орнаментализма, служит особым эстетическим целям. Но с текстовой интерференцией она имеет так же мало общего, как и основной тип ПР.

Если внутренняя речь расширяется, следует говорить о внутреннем монологе. Внутренний монолог, который по ошибке нередко отождествляется с НПР, может передаваться в шаблонах и ПР, и НПР. В

²¹ Долежел (1960, 189) выделяет разновидность ПР, которую он именует «необозначенная прямая речь». Здесь отсутствует какое бы то ни было графическое выделение речи персонажа из повествовательного контекста. Поскольку мы, в отличие от Долежела, графику как различительный признак ТП здесь не рассматриваем (см. выше, примеч. 18), этот необозначенный тип ПР в состав текстовой интерференции не входит.

Роберт Ходе ль (2001, 16), сторонник этого взгляда, приводит как аргумент в пользу отнесения «внутреннего монолога» к категории НПР тот факт, что в разговорной речи, к которой внутренний монолог имеет тенденцию приближаться, местоимения, как правило, отсутствуют, так что в русском языке трудно различить «внутренний монолог» и НПР. Цитируемые ниже внутренние монологи, выдержанные или в литературном, или в разговорном ключе, обнаруживают постоянное присутствие грамматических форм 1 -го лица. Говорить и в том и другом случае о НПР нецелесообразно. 212

первом случае мы говорим о прямом внутреннем монологе, а во втором — о несобственно-прямом монологе.

Прямой внутренний монолог по своему назначению — дословное воспроизведение внутренней речи персонажа, с сохранением не только ее содержания, но и всех особенностей грамматики, лексики, синтаксиса и языковой функции. Но далеко не всегда в прямом внутреннем монологе сохраняются все особенности ТП. Наряду с основным типом, который отличается последовательным воспроизведением стилистических и экспрессивных средств ТП, мы нередко находим «обезличенный» вариант прямого внутреннего монолога, в котором мысли и рассуждения героя облечены в нарраториально упорядоченную синтаксическую форму. Примером служит один из монологов Пьера Безухова:

«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая, кроме своего тела; и одна из самых глупых женщин в мире, — думал Пьер, — представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом — император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. <,..> Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы для бедных... Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему — закон, вследствие которого мы воздвигали в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто

что-то новое, всякий раз изумляла его (Толстой Л. Н. Поли. собр. соч.: В 90 т. Т. 10. С. 296).

Пьер Безухов здесь явно служит рупором самого автора и высказывает его, т. е. автора, правду. Внутренняя речь как бы обработана, упорядочена, сглажена нарратором, приближена к стилю повествовательного текста. Над персонально-характерологической функцией внутреннего монолога здесь преобладает его аукториально-идеологическая функция. Какие бы то ни было черты ассоциативного развития мысли и признаки спонтанной артикуляции отсутствуют. Примечатель-

Поскольку формы НПР служат почти исключительно воспроизведению внутренних процессов, в обозначении несобственно-прямого монолога можно опустить прилагательное «внутренний». 213

но, что при переходе от прямого монолога к речи нарратора стиль никаких изменений не претерпевает.

Автор «Войны и мира», как правило, держит монологи героев в «ежовых» нарраториальных и в конечном счете аукториальных (т. е. в своих авторских) рукавицах. Но встречаются в этом романе и внутренние монологи героев, где непосредственно воспроизводится процесс восприятия, воспоминания и мышления. Таков двуголосый монолог, в котором Андрей Болконский признается перед самим собой в честолюбии:

Ну, а потом? — говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну а потом что ж? «Ну, а потом... — отвечает сам себе князь Андрей, — я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать; но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 9. С. 324).

Когда Толстой, психолог обыденных ментальных ситуаций, изображает особые состояния сознания — полусон, полубред, сильную взволнованность (ср. Есин 1999, 323—324), он пользуется в высшей степени персональным, сугубо миметическим, предвосхищающим модернистские формы психологизма видом внутреннего монолога, ассоциации которого могут быть организованы не тематической связностью, а звуковыми сходствами, как это имеет место в следующем монологе Николая Ростова:

«Должно быть, снег — это пятно; пятно — «une tache» — думал

Ростов. — Вот тебе и не таш...»

«Наташа, сестра, черные глаза. На... ташка... (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку... ташку возьми» <...> «Да, бишь, что я думал? — не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то — это завтра. Да, да! На ташку наступить... тупить нас — кого? Гусаров. А гусары и усы... По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома... Старик Гурьев... Эх, славный малый Денисов! Да, все это пустяки. Главное теперь — государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что-то сказать, да он не смел... Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное — не забывать, что я нужное-то думал, да. На—ташку, наступить, да, да, да. Это хорошо» (Там же. С. 325—326).

В научной литературе приоритет в употреблении такого типа внутреннего монолога и по сей день приписывается А. Шницлеру («Лейтенант Густль», 1900) или Э. Дюжардену («Отрезанный лавр», 1888). Оспаривая утверждение Дюжардена (1931, 31), что первое сознательное, систематическое и устойчивое употребление monologue interieur датируется его же романом, Глеб Струве (1954) обращает внимание на более ранний образец: в статье «Детство и отрочество. Военные рассказы графа Л. Н. Толстого» (1856) Н. Г. Чернышевский (который позднее в романе «Что делать?» (1863) сам создал примеры персонального внутреннего монолога) указывает на эту манеру изложения в «Севастопольских рассказах» (1855) Толстого. Толстой и был, по Струве, первым европейским писателем, сознательно и экстенсивно употреблявшим ту технику, которую

Дюжарден (1931, 59) определил следующим образом:

Внутренний монолог — это речь <discours> без слушателя и не произносимая, в которой тот или иной персонаж выражает свою самую интимную и самую близкую к несознательному мысль, до всякой ее логической организации, т. е. в стадии ее возникновения.

Но и Толстому не принадлежит первенство в употреблении внутреннего монолога. За девять лет до «Севастопольских рассказов», Достоевский в «Двойнике» употребил целиком персональный, крайне ассоциативный вид прямого внутреннего монолога. Привожу один такой монолог в сокращенном виде:

Хорошо, мы посмотрим, — думал он про себя, — мы увидим, мы своевременно раскусим все это... Ах ты, господи боже мой! — простонал он в заключение уже совсем другим голосом, — и зачем я это приглашал его, на какой конец я все это сделал? ведь истинно сам голову сую в петлю их воровскую, сам эту петлю свиваю. Ах ты голова, голова! ведь и утерпеть-то не можешь ты, чтоб не прорваться, как мальчишка какой-нибудь, канцелярист какой-нибудь, как бесчиновная дрянь какая-нибудь, тряпка, ветошка гнилая какая-нибудь, сплетник ты этакой, баба ты этакая!.. Святые вы мои! И стишки, шельмец, написал и в любви ко мне изъяснился! Как бы этак, того... Как бы ему, шельмецу, приличнее на дверь указать, коли воротится? Разумеется, много есть разных оборотов и способов. Так и так, дескать, при моем ограниченном жалованье... Или там припугнуть его как-нибудь, что, дескать, взяв в соображение вот то-то и то-то, принужден изъясниться... дескать, нужно в половине платить за квартиру и стол и деньги вперед отдавать. Гм! нет, черт возьми, нет! Это меня замарает. Оно не совсем деликатно! <...> А ну, если он не придет? и это плохо будет? прорвал-

ся я ему вчера вечером!.. Эх, плохо, плохо! Эх, дело-то наше как плоховато! Ах я голова, голова окаянная! взубрить-то ты чего следует не можешь себе, резону-то взгвоздить туда не можешь себе! Ну, как он придет и откажется? А дай-то господи, если б пришел! Весьма был бы рад я, если б пришел он; много бы дал я, если б пришел... (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 1. С. 160— 161).

От ассоциаций Николая Ростова в «Войне и мире» и от внутреннего разговора Голядкина с самим собой уже не далеко до потока сознания, т. е. техники повествования, где диегесис излагается уже не в виде повествуемой нарратором истории, а в форме рыхлой вереницы («потока») мимолетных впечатлений, свободных ассоциаций, мгновенных воспоминаний и фрагментарных размышлений персонажа, которые, как кажется, не подвергаются какой бы то ни было нарраториальной обработке, а чередуются по свободному ассоциативному принципу.

Все выше рассмотренные разновидности ПР к категории текстовой интерференции не относятся (не относится к ней даже не обезличенный прямой внутренний монолог, поскольку здесь речь идет не столько о нарраториальности стиля, сколько о локальной нейтрализации текстов по отношению к этому признаку). Но есть редуцированный тип ПР, в котором происходит интерференция ТП и ТН. Это — «вкрапление» отдельных слов из ТП в повествовательный текст, который в общем носит более или менее нарраториальный характер. Эту форму, которую трудно отнести к шаблонам речи, я называю прямой номинацией. Вот пример этого приема:

...проходили они и одну парадную залу, стены которой были «под мрамор» (Ф. М. Достоевский. «Идиот» // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 8. С. 170).

В главе II (с. 75) приведено несколько примеров прямой номинации из «Вечного мужа», а в главе Ш (с. 137) — из «Подростка», в которых «свертывается» мышление того или другого персонажа, будучи сведено до характерных выражений.

Термин «поток сознания» (stream of consciousness) был введен американским философом и психологом У. Джеймсом. Образец этой техники — глава «Пенелопа» в романе «Улисс» Дж.

Джойса. На русском языке о «потоке сознания» см. Гениева 1987; Есин 1999 (с характерным для советского литературоведения прохладным отношением к этому проявлению «кризиса гуманитарного сознания»).

См. уже указание Л. Шпитцера (19286) на «подражание отдельным словам персонажа» в повествовательном тексте «Братьев Карамазовых». 216 Такие отдельные номинации из ТП могут сопровождаться указанием на их источник:

Приехал он [т. е. Версилов] тогда в деревню «бог знает зачем», по

крайней мере сам мне так впоследствии выразился (Ф. М.

Достоевский. «Подросток» IIДостоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В

30 т. Т. 13. С. 7).

Макар «жил почтительно», — по собственному удивительному его выражению... (Там же. С. 9).

Как бы ни осуществлялась прямая номинация, с указанием на текст-источник или без всякого указания, с ней всегда связана текстовая интерференция: в одном высказывании присутствуют одновременно ТН и ТП, цитирующий и цитируемый тексты. Стремление нарратора как можно точнее воспроизвести чужие слова, как правило, связано с некоторой дистанцированностью к выражению или смысловой позиции ТП. Поэтому прямая номинация отличается принципиальной двуакцентностью, или, по Бахтину/Волошинову, двуголосостью.

В противоположность Л. А. Соколовой (1968, 69—72), относящей прием «шрифтового выделения семантически насыщенных слов» к категории «несобственно-авторской речи», я персональную номинацию в круг разновидностей НПР не включаю, именно из-за нарочитого ее выделения из повествовательного контекста.

Косвенная речь и свободная косвенная речь

КР состоит из двух частей — из 1) вводящего предложения с глаголом речи (мысли, восприятия

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: