Исламский неофундаментализм и «длинная тень» террора

Потери и неудачи, понесенные в первой половине 90-х годов фундаментализмом в Афганистане и Кашмире, послужили побудительным мотивом для перестройки рядов исламистов в Пакистане. Ведущее место среди них постепенно заняло направление, представленное упомянутой выше школой улемов-деобанди и партией «Джамиат-и улама-и ислам». Вплоть до 1993 г. оно находилось на вторых ролях, но после прихода к власти во второй раз правительства во главе с Б.Бхутто связи этой партии с правящей элитой упрочились и она оттеснила с занимаемых позиций «Джамиат-и ислами».

Учение улемов-деобанди делает акцент на шариате, следовании исламским законам. При этом вопрос об исламском государстве, на котором сосредоточивалось внимание теоретиков «классического» фундаментализма, таких как А.А.Маудуди, отступает на задний план²³. Важно отметить при этом, что стремление утвердить шариат как главный и единственный закон принадлежит к радикалистской интерпретации ислама в сочетании с приверженностью идеям джиxaдa²⁴.

Исторически сложилось так, что партия улемов-деобанди располагает наибольшим влиянием в пуштунских районах Пакистана в Северо-Западной пограничной провинции (СЗПП), примыкающей к ней с запада и северо-запада горной местности по границе с Афганистаном, а также северных округах провинции Белуджистан. Именно в этой зоне, образующей полукольцо вдоль афганских границ расположились возникшие с рубежа 70-80-х годов лагеря афганских беженцев. В них переселились сотни тысяч репатриантов, главным образом пуштунов, с юга и юго-востока Афганистана. Ввиду более благоприятных условий, в Белуджистане концентрировалась пропорционально бóльшая часть стационарных лагерей беженцев. Удаленность южных районов от основных театров военных действий приводила к оседанию в белуджистанских лагерях семей с детьми. Гуманитарная помощь международных организаций вкупе с деятельностью различных исламских благотворительных фондов позволила развернуть здесь сеть школ, приобретших вследствие особенностей традиционной культуры, а также и геополитических факторов почти исключительно религиозный характер. Выгодная исходная позиция позволила улемам школы деобанди взять, по существу, под свой контроль сеть дин-и мадраса, возникших в лагерях и близлежащих селениях.

Рост потребностей в учителях привел к увеличению масштабов высшего религиозного образования. Другой причиной этого стала политика пакистанского военного режима по поощрению исламизации системы народного просвещения. Существенную роль, помимо выше отмеченных мер, предпринятых властями в этом направлении, сыграло решение о приравнивании диплома об окончании духовной академии к университетскому. С начала 80-х годов начался бурный рост числа религиозных школ и академий. В результате число школ (дин-и мадраса) к 1997 г., по официальным данным, выросло до 5,5 тыс., а, по неофициальным подсчетам, к концу 90-х годов достигло 12 тыс.²⁵

Значение крупных и авторитетных центров приобрели духовные академии в пуштунских районах, ранее никогда не отличавшиеся высокими стандартами образования, в том числе религиозного. Известность получили дар-ул-улум хаккания в Акорахаттаке, а также ряд заведений в заселенных по преимуществу пуштунами районах Карачи (Бинори-таун и др.)²⁶.

Сложившаяся в 80-90-х годах на северо-западе Пакистана и в других его регионах пирамида религиозного образования включала как начальный, так и средний уровень. Выпускники дин-и мадраса, без исключения мальчики, покидали стены учебных заведений в возрасте 14-16 лет и были готовы, как правило, к служению лишь одному главному делу – делу Аллаха. Цель подготовки учеников-талибов к участию в джихаде, как мирным путем, с помощью проповеди и молитвы, так и военным, не знающей пощады борьбой с неверными, развязыванием террора и совершением диверсий привела к включению в программы некоторых учебных заведений, особенно полного цикла (от начальной до верхней ступени), военных дисциплин. Кроме того, сеть небольших медресе долгое время существовала и на юге Афганистана, будучи связанной не с патронируемой афганским государством системой религиозного образования, а с сетью учебных религиозных заведений Пакистана, наиболее мощная из которых принадлежала ДУИ. В годы джихада многие из этих афганских медресе превратились в учебно-военные базы²⁷. Так возникла широкая (по обе стороны от границы) зона подготовки молодых афганских борцов за веру, талибов.

Отряды движения «Талибан», неожиданно появившиеся как бы «из ничего» осенью 1994 г., состояли в основном, хотя и не исключительно, из учеников религиозных школ. Лидеры движения, установившего контроль сначала за югом, потом западом страны, а в сентябре 1996 г. и над ее столицей Кабулом, принадлежали к числу опытных моджахедов, прошедших также подготовку в духовных академиях школы деобанди. В идеологическом плане талибов можно отнести к неофундаменталистам²⁸. Главная их цель – утверждение шариата в качестве не только основного, но и единственного закона. Внешние условия, к каковым относится государственная структура, играют при этом второстепенную роль. В отличие от фундаменталистов предшествующей волны у себя на родине (моджахедов) и в Пакистане, а также и в Иране, Алжире и Судане они менее ориентированы на создание сильного исламского национального государства. Сформированная талибами в Афганистане политическая система отличается легкостью и гибкостью и хорошо, по мнению О.Руа, приспособлена к условиям сельского общества, раздробленного на кланово-племенные сегменты. Справедливо замечая, что с реальными проблемами власть талибов сталкивается в крупных городах, он по этой причине отказывается, во-первых, видеть большие перспективы у исламизма новой волны, а во-вторых, полагает, что не следует опасаться распространения движения талибов вовне, ибо оно «афганское, пуштунское и трайбалистское»²⁹.

Представляется, однако, что такой взгляд более или менее оправдан, если рассматривать движение «Талибан» изолированно, не принимая во внимание его тесную связь с пакистанским исламо-радикализмом и, более широко, с общими веяниями в исламском мире, усиливающими привлекательность религии в городах и у среднего городского класса.

Свидетельством последнего может служить достигнутый в последние десятилетия успех ряда интернациональных движений по распространению и пропаганде ислама (сети исламского прозелитизма, дава'а). К наиболее заметным результатам привела деятельность одной из них – «Таблиги джамаат» или «Джамаат-и таблиги» (Общество призыва или наставления). Основанное еще в 80-х годах XIX в. в Северной Индии движение получило свою современную форму в 40-х годах XX столетия. Центр его до сих пор находится в Дели, но наибольшим числом последователей оно располагает в Пакистане. На ежегодные собрания (иджтима), происходящие обычно в ноябре, собирается от 1, 5 до 2 млн. человек, делая их самыми массовыми после хаджа сходами мусульман³⁰. В отличие от исламистских партий «Таблиги» декларирует отстранение от политики. Главная задача движения – внутреннее обновление мусульман, духовное очищение на путях лучшего понимания ислама. Формально – это организация религиозного просвещения, где нет приема в члены и обязательных взносов, но активисты называются «работниками» и определенная их часть занимается миссионерской деятельностью. «Таблиги» посылает миссии в различные страны и части света – в Африку, Америку и Австралию. Большое значение в 90-х годах она стала придавать пропаганде идей исламского возрождения в Центральной Азии, на Кавказе и в мусульманских районах России.

При всем уважении, которое вызывают сами по себе религиозные чувства и духовные искания (последнее, заметим, ныне принадлежит к распространенным не только в Пакистане и мусульманском мире явлениям), граница между исламскими политическими и неполитическими движениями на деле оказывается размыта. Есть сведения, что сети «Таблиги» использовались для вербовки молодых мусульман из арабских и африканских стран и их переправки для ведения джихада в Афганистане и Кашмире³¹. Не исключено, что вместе или под маской миссионеров из этой организации в Центральную Азию и на Северный Кавказ также попадают группы экстремистов. Во всяком случае, руководство Узбекистана одно время прямо обвиняло эту организацию в подрывной деятельности³².

Соперничество улемов, принадлежащих к школам барелви и деобанди, приводившее к столкновениям еще в 80-х годах, обострилось в середине-второй половине следующего десятилетия. Но наиболее ожесточенными в последний период были кровавые разборки между деобанди и шиитами. Первый их пик пришелся на зиму 1994-1995 гг., второй – на 1997 и 1998 гг.³³

В 90-е годы активизировались, кроме того, группы пакистанских исламистов-суннитов, причисляемые к ваххабитам или неоваххабитам. Генетически связанные с исламо-пуританскими движениями, зародившимися в Индии в 20-50-х годах XIX века, современные ваххабиты Пакистана группируются вокруг «Джамиат-и ахл-и хадис» (Сообщество людей хадиса), «Джамиат-и улама-и ахл-и хадис» (Сообщество улемов людей хадиса) и ряда других организаций. Наиболее влиятельной среди них стала организация «Дават-вал-иршад» (Призыв и наставление, или духовное наставление; полное название – Марказ (центр) или идара-(институт) уд-дават-вал-иршад). Основанная несколькими преподавателями инженерно-технологического университета Лахора, она имеет известный религиозно-просветитель-ский центр в г. Муридке, но ведет и политическую агитацию и способна мобилизовать под свои знамена сотни тысяч сторонников. Ее военизированное крыло «Лашкар-и тойба» (Воинство чистых) активно проявило себя в период последнего обострения кризиса в Кашмире. «Лашкар» широко занимается обучением боевиков для подрывных действий, располагает для этого рядом баз подготовки и использует военные лагеря экстремистов (в том числе У.бен Ладена) на контролируемой талибами территории Афганистана. Военизированное «братство» поддерживает тесные контакты с экстремистской «Харкат-уль-муджахедин», о которой уже шла речь выше³⁴.

Нити от этих организаций, а также от «материнских» политических партий, очевидно, тянутся и за пределы Южноазиатского региона. Их союз с талибами (ваххабитско-талибский альянс, по выражению А.А.Игнатенко) делает пакистанский радикализм опасным для Центральной Азии (особенно Узбекистана и Таджикистана) и Северного Кавказа³⁵.

Следует отметить, что несмотря на потерю монопольного лидерства среди исламистов, фундаменталистская ДИ сохраняет прочные позиции в их общем ряду. Ее высший руководитель (амир ала) пуштун К.Х.Ахмед приобрел за последние годы черты харизматического лидера, столь необходимые в Пакистане для успеха в рассчитанной на массовую поддержку политической борьбе. Симпатии ДИ в афганском противостоянии после самоустранения Хекматьяра отданы талибам. ДИ, в частности, согласилась с их позицией по «признанию» самопровозглашенной Ичкерии и не скрывала контактов с ее представителями.

В задачи данной статьи не входит рассмотрение конкретных случаев взаимосвязи между активностью радикально-исламистских сил и вспышкой антироссийского сепаратизма в Чечне³⁶. В средствах массовой информации широко обсуждалась моральная поддержка, оказанная талибами чеченским радикалам, и высказывались предположения об иного рода помощи. Освещение в печати получило и трехнедельное пребывание в Пакистане З.Яндарбиева («посла Ичкерии» в Афганистане), прерванное, впрочем, официальными властями. Нет сомнения, что у чеченских сепаратистов, особенно радикально настроенных, установились контакты с пакистанскими единомышленниками. Вместе с тем первостепенными для последних остаются географически более близкие цели – Кашмир и Афганистан, а главной задачей – дальнейшая исламизация своей страны.

 

¹ Population (in thousands) for the countries of the world: 2050. Medium variant projection<http://www.popin.org/pop1998/3htm>; USA Bureau of Census. International Data Base<http://www.ccensus.gov./cvi-bin/ipc/idbsum>.

² В конституции ислам провозглашается государственной религией, приводятся исламские принципы обоснования и реализации власти. Статья 31, посвященная исламскому образу жизни, вменяет государству в обязанность создание условий, обеспечивающих мусульманам страны возможность строить жизнь в соответствии с фундаментальными принципами и канонами ислама. Статья 40 обязывает государство укреплять связи с мусульманским миром, а часть IX посвящена мерам по приведению всех законов в вид, не противоречащий предписаниям ислама, как они изложены в Коране и Сунне – Constitution of the Islamic Republic of Pakistan – The Gazette of Pakistan. Islamabad. April, 12. 1973; см., также: Ганковский Ю.В., Москаленко В.Н. Три конституции Пакистана. – М, 1975.

³ Подробнее см., напр.: Плешов О.В. Ислам и демократия. Опыт Пакистана. – М.: Институт востоковедения, 1996. – С. 63-138; Weissed A.M. Islamic Reassertion in Pakistan. – Syracuse, Syracuse University Press. – 1986. – С. 59-78, 79-96.

⁴ Nasr S.V.R. Democracy and Islamic Revivalism // Political Science Quarterly. – 1995. – Vol. 110. – № 2. С. 277.

⁵ Burki S.H. Pakistan under Bhutto 1971-77. – L,Macmillan, 1980. – С. 126; Economic Survey 1985-86. Government of Pakistan. – Islamabad, 1986, Statistical Annexure. – С. 21, 170; World Armament and Disarmaments. SIPRI. – N.Y.: Oxford University Press, 1985. – С. 239.

⁶ Согласно пакистанским данным, Москва в 80-е годы выделила в долг Исламабаду 423 млн. долл. – Pakistan Statistical Yearbook 1997. – Islamabad, 1997 – Цит. по: Яковлев Ю.Д. Особенности экономического развития и внешнеэкономические связи Пакистана в 90-е годы. – М., рукоп. канд. дисс. – С. 108.

⁷ Расчеты по: Economic Survey 1984-85. Government of Pakistan. – Islamabad, 1985. – С. 123.

⁸ Детальный анализ истоков и подробности начальной фазы суннито-шиитских столкновений содержались в докладе М.Абу-Захаба на конференции в Париже в июне 1998 г., посвященной 50-летию Пакистана.

⁹ Улемам деобанди и барелви посвящена значительная по объему литература. Коротко о них см., в частности: Энциклопедия Пакистана. – М, Фундамента-пресс, 1998. – С. 102, 103.

¹⁰ Viewpoint, 3.09.1987, с. 17.

¹¹ O центре производства самодельного оружия в местечке Дарраадамхель в районе расселения племени африди см: Пахомов Е. Зона племен // Итоги. М. – 9 мая 2000. – С. 40-43; также: Newsline, March 2000. – С. 68-72.

¹² Brig.M.Yousaf and Major M.Adkin. The Bear Trap. Afghanistan's Untold Story. Lahore and London. Jang Publishers, 1992, Chapter Twelve.

¹³ Известно, что в Исламабаде в 1990 г. находилась группа таджиков из организации «Нихзат-и ислами», которые проходили подготовку в «Джамаат-и ислами» – Nasr S.V.R. Democracy and Islamic Revivalism, с. 266; см. также: Newsline, Karachi, February 1995, с. 25-26.

¹⁴ Пост главнокомандующего родами войск упразднил З.А.Бхутто в 1972 г. О взглядах М.Аслам-бега см.: New Horizon. The Muslim World Review. – L., 1989. – February, № 356. – С. 3-4.

¹⁵ По некоторым сведениям, Хекматьяр, Раббани и близкий к последнему будущий полевой командир и военный министр, лидер «Северного альянса» Масуд А.Ш. в 70-х годах нашли политическое убежище в Пакистане и секретно прошли там специальную военную подготовку – Davis A. How the Taliban became a military force– in W.Maley ed. Fundamentalism Reborn? // Afghanistan and the Taliban. Lahore, Vanguard Books, 1998. – С. 44.

¹⁶ Nasr S.V.R. Democracy and Islamic Revivalosm, p. 265.

¹⁷ Baker W.W. Kashmir. Happy Valley, Valley of Death. – Las Vegas: Defenders Publucations, 1994. – С. 71-72.

¹⁸ По словам известного американского историка-политолога С.С.Харрисона, генерал М.Аслам-бег, только что вышедший в отставку, в ноябре 1991 г. с гордостью рассказывал ему в Женеве, что начиная с 1986 г. «тысячи кашмирцев», обученных МВР Пакистана засылались в Афганистан, а с 1989 г. они вернулись в Кашмир для борьбы уже там – Harrison S.S. South Asia and the US // Current History. – March 1992. – Vol. 91. – № 563. – С. 98.

¹⁹ Roy O. Has Islamism a future in Afghanistan-in W.Maley ed. Fundamentalism Reborn? // Afghanistan and the Taliban. – Lahore, 1998. – С. 201-202.

²⁰ Правительство Б.Раббани и поддерживающие его группировки «стратегически», с точки зрения международной ориентации, оставались достаточно лояльны Западу, а их внутренняя линия в отличие от политики талибов не вызывала там раздражения.

²¹ Joshi M. Islamic Reformism and Militancy in India // ISIM Newsletter. – Leiden, October 1998. – № 1. – С. 22. Основатель организации, М.Иршад из Фейсалабада, погиб в середине 80-х годов в Афганистане. После этого организация раскололась на две во главе с К.С.Ахтаром и Ф.Р.Халилом. В 1993 г. они объединились, но ненадолго. Ахтар принимал активное участие в исламистском заговоре части военных против правительства Б.Бхутто осенью 1995 г., но не был арестован (Newsline, March 2000, с. 68-72; Newsline, June 2000, с. 36-37).

²² По официальным подсчетам, относящимся к концу десятилетия, размеры «теневой» (уходящей от уплаты налогов и неподконтрольной государству) экономики превысили 50% «законной», а по данным Всемирного банка, обороты «черных» денег (с учетом доходов от торговли наркотиками) составили 70% пакистанского ВВП.

²³ Надо отметить, что они при этом опираются на традиции школы деобанди, представители которой боролись за превращение колониальной Индии в «дар уль-аман», т.е. страну мира, где мусульмане свободны будут следовать только и исключительно законам шариата – об этом см: Alavi H. Ethnicity, Muslim Society, and Pakistan Ideology, с. 29-30.

²⁴ О такой, салафитской, трактовке джихада см: Игнатенко А. Эндогенный радикализм в исламе // Центральная Азия и Кавказ. – 2000. – № 8 (2). – С. 115-126.

²⁵ Энциклопедия Пакистана, с. 109; Dawn, Karachi, July 28, 2000<http://www. dawn. com>

²⁶ О деятельности академии хаккания, где обучение проходили несколько выходцев из стран Центральной Азии, см: Пахомов Е. Вся власть студентам // Итоги. – 19 июня 2000. – С. 44. Материалы о религиозных школах и академиях публикуются на страницах различных пакистанских периодических изданий, см., напр., выходящий в Карачи авторитетный журнал «Ньюслайн» за февраль 1995 г. и июнь 2000 г. Заметим, кстати, что за последние четверть века Карачи превратился в город с наиболее крупным пуштунским населением, превышающим, очевидно, 1,5 млн. человек.

²⁷ Roy O. Has Islamism a future in Afghanistan? с. 205.

²⁸ Roy O. Has Islamism, с. 207-208. Предлагая новый термин, известный французский специалист подчеркивает укорененность «нового фундаментализма» в культурно более исконном, традиционном исламе и полагает, что идеология «Талибан» весьма характерна для нынешнего состояния мусульманского мира («саудовская модель преобладает над иранской»).

²⁹ Rоу О. Has Islamism, p. 211.

³⁰ Haroon A. Prophetic Times // Newsline. – February 1998. – С. 28-31.

³¹ Доклад М.К.Замана на вышеупомянутой конференции в Париже.

³² Милославский Г.В. Ваххабизм в идеологии и политике мусульманских стран // Ислам и политика. – М.: Ин-т востоковедения, 2001. – С. 80.

³³ Ганковский Ю. Пакистан. Суннито-шиитское противостояние // Азия и Африка сегодня. – 1999. – № 1. – С. 35-36; Pakistan Political Perspective. Islamabad, December 1997, с. 40-42; March 1998, с. 41-42.

³⁴ Лидер одной из двух организаций под названием «Харкат уль-муджахедин» Ф.Р.Халил особенно непримиримо настроен против Индии (Newsline, Karachi, February 2000, с. 29-30).

³⁵ Игнатенко А.А. Самоопределение исламского мира // Ислам и политика. – М., 2001. – С. 13-18.

А.Рашид сходным образом трактует опасность, представляемую талибами, которых идейно и организационно поддерживают пакистанские радикалы, прежде всего из ДУИ, а материально – ваххабитские, как он пишет, структуры Саудовской Аравии и некоторых других арабских государств (Rashid A. The Taliban: Exporting Extremism // Foreign Affairs. – Nov. -Dec. 1999. – Vol. 78. – № 6. – С. 27).

³⁶ О такого рода взаимосвязи писала пакистанская периодика –см., напр: Newsline. February 1995, с. 24-25, а также Newsline, February 2000, с. 31-33.

 

 

Ю.З.Григорьева

 

 

РЕСТАВРАЦИЯ ИСЛАМСКОГО ТЕРРОРИЗМА:
ПРИЧИНЫ И ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

 

Закат второго тысячелетия по христианскому летоисчислению был отмечен появлением нового исторического феномена, который часто называют «ренессансом», или возрождением, ислама в качестве мировой религии. Свидетельства этого феномена, включающие распространение исламского терроризма, часто отождествляются с ранним исламом – исламом арабских завоевателей, покорявших Европу средневековья огнем и мечом. При этом часто забываются жестокие страницы из истории христианства (в том числе крестовые походы и инквизиция), и идиллически мирная и человеколюбивая христианская вера противопоставляется бесчеловечному и кровожадному исламу¹.

Правомерно ли такое противопоставление, на фоне которого даже активное строительство мечетей на Северном Кавказе можно отнести к потенциальной террористической угрозе².

Известно, что в условиях массового распространения течений крайнего ислама, таких как ваххабизм, мечети действительно часто служат центрами террористической пропаганды, – что и наблюдалось в России в районах, инфицированных ваххабизмом. Но также известно, что крайнему исламизму нередко противостоит традиционный ислам, влияние которого, как справедливо считают некоторые эксперты, не до конца было оценено и использовано российской стороной в чеченском конфликте³.

Однако, как показывает опыт стран Ближнего Востока и Северной Африки, имеются и реальные предпосылки для отождествления ислама с терроризмом – в большей степени, чем какой-либо другой конфессии. Этому способствует особая сохранившаяся черта ислама, подобная которой была изжита христианством в эпоху реформации в XVI-XVII веках: в нем и поныне «нет деления на религиозную и светскую жизнь»⁴. Арабский Халифат раннего средневековья был государством «рыцарей» мусульманской веры. Поэтому, согласно Корану, во главе государства должен находиться религиозный лидер, а самым справедливым судом является суд шариата.

Именно эта, достаточно архаичная, сторона мусульманского вероучения постоянно используется исламскими экстремистами. Благодаря ей политические цели легко замаскировать под религиозные, эксплуатируярелигиозный энтузиазм малообразованной части населения. Во время исламской революции в Иране (1979 г.), по словам очевидца, общество почти сразу же начало быстро «раскалываться на хомейнистов и антихомейнистов»: на сторонников и противников ригористического исламского правления. Хомейнисты превратили в центры политической и религиозной работы бесчисленные мечети, немедля приступили к созданию исламских комитетов и Корпуса стражей исламской революции. Имам Хомейни декларировал: «Ислам – политическая религия, обладающая властью. В исламе не меньше политических предписаний, чем религиозных»⁵.

После смерти аятоллы Хомейни и появления нового религиозного лидера (Хатами), придерживающегося более умеренной трактовки Корана, страна постепенно начала эволюцию к «либерализации» ислама, оставаясь исламской по форме управления. В настоящее время призыв к сотрудничеству мировых конфессий на Ближнем Востока исходит от Ирана.

Новейшая история Ирана является показательной. Особенности мусульманского вероучения способствуют тому, что при определенном сочетании социальных и исторических факторов в стране грань между «крайним» и традиционным исламом может исчезнуть, а это поведет за собой реставрацию исламского по форме государства. Учитывая, что радикальное крыло исламских партий сохраняется практически во всех странах, где ведущей религией является ислам⁶, это создает мощную потенциальную угрозу.

Данной угрозы в настоящее время пытаются избежать постсоветские республики Средней Азии. Как образец при этом ими часто рассматривается Турция. Эта страна считается достаточно успешным примером трансформации религиозного исламского государства в светское.

Однако и здесь проблема исламского экстремизма далека от решения. Как обычно, экстремизм ассоциирует себя с определенными политическими целями, близкими части населения. В случае Турции – это пантюркизм, или возрождение Великого Турана на территориях, заселенных тюркоязычными коренными народами⁷. Во время существования СССР в стране проводились «ежегодные недели солидарности с турками, порабощенными коммунистической империей», в которых, в том числе, «участвовали крупнейшие организации северокавказской диаспоры»⁸. Под давлением движений политического ислама в Турции была разрешена деятельность исламских банков⁹.

Однако головокружительный успех радикальной исламской Партии Благоденствия, во главе с Эрбаканом, на местных, а затем парламентских выборах в Турции в середине 1990-х годов нельзя было бы объяснить только наличием соответствующей «идеологической подкладки». Идеи панисламизма и пантюркизма активно проповедовались в стране и раньше, несмотря на светский характер управления. Ренессанс агрессивного исламизма, по общему признанию экспертов, всегда совпадает с быстрой пауперизацией и обнищанием населения. Они служат главным фактором вовлечения масс в исламское фундаменталистское движение, так как ортодоксальный ислам проповедует отказ от излишеств и затрату части доходов (десятины) на благотворительность и помощь беднякам.

Пауперизация значительной или основной части населения была подоплекой резкого увеличения влияния крайних исламистов и фундаменталистов в Турции, Иране, Алжире и – самый экстремальный пример последнего времени – в Афганистане. Акции заинтересованных государств по созданию движения «Талибан»⁹ не могли бы рассчитывать на успех при отсутствии данного социально-экономическо-го фактора.

В то же время самый яркий контраст с названными странами представляет собой родина ваххабизма – Саудовская Аравия. Несмотря на то, что ваххабизм как религиозная доктрина является здесь официальной государственной идеологией, материальный уровень жизни населения не допускает его перерождения в массовое фундаменталистское движение агрессивного характера.

Фактически та же закономерность проявилась на Северном Кавказе в конце 1980-х – 1990-е гг.¹⁰

Ренессанс агрессивного фундаментализма повлек за собой такие «малоприятные» для международного сообщества последствия, как неконтролируемость создаваемой фундаменталистами террористической инфраструктуры и «негасимость» разожженного в маргинальных слоях религиозного фанатизма в течение длительного времени. После долгого периода эксплуатации «исламского фактора» в геополитических целях на Ближнем Востоке это было осознано в США¹¹. Выпестованное как антитеза советскому и российскому влиянию движение «Талибан» стало «наводить ужас не только на своих противников, но и на своих союзников»¹².

Ужас наводят и готовность оказывать поддержку всем без исключения агрессивным исламистским движениям, и желание самостоятельно действовать на международной арене, и благожелательное отношение к террористам, независимо от их «послужного списка» (типичный пример – предоставление талибами прибежища для Усамы бен Ладена).

Но, помимо терроризма, катастрофическим последствием реставрации экстремистского ислама является распространение наркотиков. В сущности, это парадоксально, так как противоречит строгому отношению этой религии к их употреблению. Но предписания игнорируются там, где наркооборот служит единственным надежным источником доходов. Обещания талибов прекратить производство наркотиков в действительности обернулись превращением Афганистана в главный мировой «наркоцех», производящий 4,6 тыс. т опиума-сырца в год.

Независимо от предписаний ислама распространение крайних форм исламизма в настоящее время совпадает с географией расширения наркобизнеса. Значительным маршрутом транспортировки наркотиков в Европу является Турция. С присоединением Косова к «исламскому поясу» движение наркотиков из Средней Азии и Афганистана открыло новые пути. Этим во многом объясняется ужесточение позиции Запада по отношению к фундаментализму и двойственное отношение Европы к операции, инициированной США на Балканах.

В данном контексте вовлечение территорий на Кавказе в зону влияния исламских фундаменталистов представляет особую угрозу и для стран Запада, и для стран Востока, и для Средней Азии. Однако обратимость этого процесса подрывается тремя трудно преодолимыми факторами:

– Во-первых, это рельеф и режим границ с Азербайджаном и Грузией – фактическая открытость больших участков не позволяет эффективно блокировать поставку боеприпасов и продовольствия в зону конфликта. Это подтверждают заявления С.Радуева (после ареста) о том, что для того, чтобы перекрыть границу с Грузией и Азербайджаном, «там нужно задействовать всю стотысячную группировку войск», и что «в Чечню можно провезти все, что угодно»¹³.

– Во-вторых, это отсутствие инструментов международного права для разрешения таких исторически обусловленных конфликтов, как с Чечней. В одних случаях колониальное завоевание и предшествующая фактическая независимость в прошлом завершились обретением народами государственной независимости (распад империи Австро-Венгрии, распад колониальной системы после Второй мировой войны, распад Югославии в постсоветскую эпоху). В других – инкорпорированность имеющих независимое прошлое территорий базируется на более высоком статусе по сравнению с другими территориями (перераспределение разнообразных полномочий) и экономической заинтересованности (Шотландия в Великобритании, Страна басков и другие исторические провинции в Испании)¹⁴. Но в то время как принцип территориальной целостности государств является общепризнанным, такого же общепризнанного механизма урегулирования подобных конфликтов не существует, и любые предложения по Чечне – от максимальной деволюции (перепоручения полномочий)¹⁵ до введения федерального управления, или, наоборот, выведения из состава РФ и обустройства непроницаемой границы¹⁶, – нельзя ни обосновать, ни опровергнуть, ссылаясь на международное право.

– Третьим, возможно самым трудным препятствием является глубокий социально-экономический кризис и криминализация территории.

Меры по социально-экономической стабилизации, разработанные в ведомстве представителя президента в Южном (бывшем Северокавказском) федеральном округе В.Казанцева, действительно являются «фронтом борьбы с терроризмом»¹⁷.

Однако ситуацию на Северном Кавказе невозможно существенно улучшить, не выделяя средства «на восстановление» Чечни. Предыдущий опыт их разворовывания удерживает федеральный центр от больших трансфертов в Чечню (кроме выплат пенсий и пособий)¹⁸. Будучи оправданным с точки зрения предшествующего негативного опыта, это промедление сохраняет конфликт на стадии максимальной напряженности и тем самым подпитывает террористические тенденции в регионе. Ведь повсеместно главным средством воздействия на масштабы внутреннего терроризма служит улучшение социально-экономической обстановки¹⁹.

Для России пока остаются открытыми важные вопросы не только внутренней, но и внешней политики, связанные с международным исламским экстремизмом. Охлаждение отношений РФ с арабскими странами в постперестроечный период часто воспринимается как серьезная внешнеполитическая ошибка²⁰. В то же время культивирование международного терроризма именно в этом геополитическом ареале реально создает существенную угрозу международной безопасности.

Чем ниже материальный уровень жизни большинства населения в государстве, где мусульманство является господствующей религией, тем выше риск нахождения у власти экстремистских сил. С другой стороны, ни одному богатому арабскому государству не удалось обуздать радикальных исламистов на собственной территории (поэтому иногда высказывается точка зрения, что агрессивные зарубежные акции экстремистов поддерживаются и направляются в нужное русло с целью отвести опасность для собственной страны).

В силу этих особенностей прогнозируемое через несколько лет появление мощных межконтинентальных баллистических ракет в Иране, как и непрекращающиеся работы по созданию ядерного арсенала в Ираке создают реальную дилемму в отношениях с этими странами – и для России, и для бывшего главного геополитического соперника в регионе – США.

 

¹ Например, епископ Константин, ректор Санкт-Петербургской духовной академии, в одном из интервью высказался так: «Не нужно говорить, что сейчас ислам стал более агрессивным, чем сто, двести и тем более пятьсот лет назад. Но раньше исламские народы... уважали русских за их религиозные идеалы». По мнению священнослужителя, «восточные» зверства против иноверцев «поощряются» исламом, и «ислам зародился много позже других мировых религий как религия агрессии» (Независимая газета. 27 июля 2000).

² Как, например, это и было сделано в фильме «Кавказский полумесяц» Е.Масюк. РТР. 17 октября 2000 г.

³ См., например, интервью доцента Военного университета Минобороны РФ Ю.Носкова «Должен ли Трошев принять ислам» (Новая газета. 27 ноября – 3 декабря 2000).

⁴ «У исламистов всего мира, даже там, где ислам является государственной религией, есть мечта о создании идеального исламского государства... Это своего рода исламский протестантизм» (Там же).

⁵ Леонид Шебаршин, резидент в Иране в 1979-1983 гг.: «Шах бежал. Да здравствует аятолла!» (Общая газета. 30 ноября – 6 декабря 2000).

⁶ См., например, Democracy, War and Peace in the Middle East, ed. Carnham A. Fesslern. – Bloomington, Indianapolis, 1995, и др.

⁷ Основателями пантюркизма был кемалист Зия Гекальп (1876-1924) и его последователи. За включение всех тюркоязычных народов в состав нового великого Турана в настоящее время выступают крайние пантюркисты (которые «превзошли своего учителя»). Тот факт, что в учебнике по истории Турции, выпущенном в 1976 г., вся территория от Анатолии до Средней Азии и Синьцзяна, за исключением Армении, была включена в зону проживания турецкого этноса по состоянию на 1963 г., заставляет убедиться, что идеи пантюркизма не утратили в Турции привлекательности. (Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира. – М.1992. – С. 130).

⁸ Как писал корреспондент ТАСС А.Еровченков, длительное время работавший в Турции, в постсоветский период «о порабощенных турках перестала заводиться речь», «а вот о солидарности с тюркоязычными народами республик бывшего СССР и кавказцами, главным образом, мусульманами» стали «говорить повсюду» (Еровченков А. Кавказский синдром в Турции // Компас № З, ИТАР-ТАСС, 1 февраля 1996)

⁹ Об этом см., например: Красильников Р. Пиррова победа Вашингтона // Независимое военное обозрение. – 2000. – № 44.

¹⁰ Уже накануне распада СССР Чечня (как и Дагестан) представляла собой очаг социально-экономического неблагополучия, самой высокой безработицы и самого низкого уровня грамотности среди северокавказских республик. Компактное проживание этноса, малочисленность русского населения в республике, историческая подоплека противостояния России в XIX веке и передача федеральных складов с вооружением (соглашение с Дудаевым 1994 г.) способствовали началу вооруженной конфронтации. Однако в отличие от соседнего Дагестана традиции ортодоксального ислама не были сильны в Чечне и в XIX веке, – ислам пришел сюда в форме суфийского сектантства и мюридизма (проповеди джихада против России). За годы советской власти и без того достаточно слабые корни исламского вероисповедания в Чечне были подорваны. Поэтому можно полагать, что агрессивный ваххабизм в Чечне в настоящее время имеет исключительно социально-экономическую основу, используя которую некоторые арабские государства направляют свои усилия на реализацию геополитических интересов с целью дестабилизации ситуации в конкурентном нефтеносном регионе.

¹¹ См., например, интервью Новой газете Ю.Бодянского (директора Антитеррористического центра). 27 сентября – 3 октября 1999 г.

¹² Максим Старосельский: «Талибы: современный Афганистан ни от кого не зависит, именно поэтому он и опасен» (Версия. 10-16 октября 2000).

¹³ Интервью, «Информация к размышлению» (НТВ. 29 ноября 2000 г.).

¹⁴ Поэтому заявление В.Путина в выступлении на заседании МО о том, что «формальный статус ЧР «не так важен», и операция в Чечне – это «не рецидив имперской политики», не звучит неожиданно. Он обозначил две цели контртеррористической операции:

– чтобы территория Чечни не могла быть использована никакими с

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: