Феноменологическая социология. Э.Гуссерль о реальности и сознании, интенциональности и жизненном мире людей.

Понимание феноменологии Гуссерля требует необходимости разобраться в содержании и в отношениях друг с другом следующих понятий:

• Трансцендентное Эго (трансцендентальный субъект)
• Сознание
• Интенция и интенциональность
• Интенциональный объект
• Феномен
• Интерсубъективный мир

Осуществим попытку разобраться в этих сложных вещах.

Если Парсонс обращался к «вопросу Гоббса» («Почему существует социальный порядок»?), то Гуссерля интересует «вопрос Декарта»: «В существовании чего усомниться можно – и чего – нельзя»? Ответ Декарта и Гуссерля таков: «При всем желании нельзя усомниться в своем собственном существовании в качестве сознающего существа». Здесь идёт речь о нашем Я как трансцендентальном субъекте, который дан изначально, в первичном опыте восприятия, ощущения, осознания. Такое изначальное восприятие самого себя Гуссерль называет естественной установкой. Гуссерль исходит из того, что феноменологу о своей естественной жизни и своей естественной установке лучше всего говорить «от первого лица».

Я (собственно, каждый из нас, людей) осознаю мир в пространстве и в становлении благодаря чувственному восприятию и непосредственному созерцанию. В понятие «мира» для меня входит не только мир вещей, но и мир ценностей, благ, практический мир, а также различные акты и состояния душевного строя и воления, которые все охватываются картезианским выражением cogito (я мыслю).

По Гуссерлю «естественное познание начинается с опыта и в опыте пребывает. Следовательно, в теоретической установке, которую мы называем «естественной», совокупный горизонт возможного исследования обозначается одним словом – мир».

Каждое человеческое «Я» привычно и «естественно» пользуется не только тем, что мир всегда сам по себе «наличен» и пред-дан нам, но и тем, что само оно составляет «естественное» звено этого мира. Поэтому «естественная» установка по отношению к миру составляет непременную предпосылку жизни отдельного человека в природе и обществе. Какие бы другие установки, например, научная, или религиозная, потом не возникали, «естественная» установка, по Гуссерлю, не меняется, остаётся в силе.

Естественная установка остаётся естественной ещё и потому, что подавляющее большинство людей и в громадном большинстве случаев, привычно и неосознанно её придерживаясь, не рефлектируют на своё поведение в мире и на свою установку по отношению к действительности.

 

Все люди, включая ученых, являются членами единого естественного мира. Принадлежащие миру человеческие «Я» также находятся внутри естественного мира. Никто из нас даже мысленно не может покинуть естественного мира. Мы можем, однако, сводить этот мир к чему-то специфическому, что становится ценным для нашего сознания. Мир – это интенциональный коррелят, образованный нашей (моей, твоей, его, её) системой переживаний. На основе системы переживаний каждого из нас конституируется мир и остается сконструированным как смысл Эго каждого из нас в мире. Интенциональностью Гуссерль называл направленность сознания на какие-то объекты, которые проявляются посредством интенции. Понятие интенциональности в понимании Гуссерля приспособлено не просто к вещам природы, конкретным реальным объектам, но и к процессам, отношениям, соединениям, целому и части, которые представлены в сознании уже не как внешние ему объекты, а как предметности самого сознания.

Каждый из актов сознания трансцендентного Эго (sum cogito) есть не что иное, как некая направленность, интенция. Всякий акт сознания направлен на что-то. Например, видимое нами за окном дерево является интенциональным объектом, а дерево само по себе, никем и никоим образом не воспринимаемое, существует в действительности лишь проблематически.

Интенционального объекта нет без видящего его субъекта. Такой объект есть объект интенций, есть имманентный коррелят актов сознания.

Гуссерль исходит из мысли о ненарушимой коррелятивности всего вещно-предметного мира и сознания: предметность не может быть ничем иным, кроме как коррелятом сознания. Сознание есть необратимый, бесконечный поток переживаний; феноменолог изучает «чистую форму» этого потока; а также способность сознания придавать потоку целостную интегральную форму.

Сознание непосредственно даётся нам именно как необратимый поток (каких-либо) переживаний, как некоторое «в себе» структурированное и потому доступное (феноменологическому) структурированию текучее единство.

Всё, что проявляется сознанием, Гуссерль называл феноменами. Для него феномен и сознание – два коррелятивных понятия: любое сознание есть сознание «о чем-то» и это «что-то» есть феномен, содержащийся в сознании. Гуссерль старался доказать, что такие феномены духовной культуры людей, как верования, переживания, предрассудки являются не врагами истины и разума (как это казалось еще французским просветителям), но истинами повседневной и действительной жизни людей в естественном мире. На этой основе Гуссерль и считал необходимым исследовать жизненный мир людей, Lebenswelt.

 

Все объекты, не находящиеся в области «моего» (представляющего для меня интерес), пребывают в области «постороннего», которая располагается на периферии центрированного мира моих интенциональных объектов. В эту область входят (находятся в ней) другие психофизические структуры. За каждой не-моей психофизической структурой «стоит» аналогичный моему, но другой трансцендентальный субъект. Существование других трансцендентальных субъектов является таким же действительным существованием, каким является существование моего трансцендентального субъекта. Моя психофизическая структура находится в центре мира моих интенциональных объектов, а психофизическая структура Другого – на периферии. Для любого Другого его психофизическая структура и трансцендентальный субъект будут центральными, а мои психофизическая структура и трансцендентальный субъект окажутся на периферии. Ни одно трансцендентальное сознание не имеет непосредственных контактов ни с каким другим: каждое из них полностью «замкнуто» само на себя. Получается, что трансцендентальные Эго устроены точно так же, как (закрытые) лейбницевские монады. Гуссерль так прямо и называет трансцендентальные субъекты монадами, а всякое множество сосуществующих друг с другом трансцендентальных субъектов – сообществом монад. Если сообщество монад является по-настоящему и в полном смысле этого слова сообществом, то, во-первых, монады должны иметь средства для общения друг с другом. А, во-вторых, они должны обитать в каком-то общем для всех них мире.

Согласно Гуссерлю, такой мир есть общий для всех монад мир. Но он не «объективный», так как он не имеет не зависящего от трансцендентальных субъектов существования. Этот мир – интерсубъективный. Такое наименование дал ему Гуссерль. Все объекты интерсубъективного мира интенциональные, но это такие интенциональные объекты, которые являются «общими» для всех или, по крайней мере, для некоторых трансцендентальных субъектов. В силу предустановленной гармонии трансцендентальный опыт каждого трансцендентального субъекта так согласуется с трансцендентальным опытом других трансцендентальных субъектов, что образуется интерсубъективный мир, состоящий из интенциональных объектов, общих для всех этих трансцендентальных субъектов. Все они живут и действуют в этом интерсубъективном мире. За счет упомянутой предустановленной гармонии каждый из них может согласовывать свои действия с действиями других; по поводу «общих» для них интенциональных объектов они могут обмениваться информацией: у них есть для этого средства.

Монады не имеют окон и поэтому не способны непосредственно проникать в интенциональные миры друг друга. Однако они имеют средства сообщать друг другу о том, что делается в их интенциональных мирах. Опосредованное общение монад друг с другом вполне возможно и осуществляется посредством устной и письменной речи. Те объекты, о которых мы можем друг другу что-то сказать, суть наши общие объекты. В результате речевого общения и создается общая для нас картина интерсубъективного мира, в котором мы живем. Мы приводим в соответствие наши внутренние, субъективные, времена и пространства и получаем общее интерсубъективное время и общее интерсубъективное пространство. Общими объектами становятся для нас земля и небо, горы и долины, моря и реки, равно как и сообщество людей. Общими объектами становятся для нас законы природы и общества. Лишь о самых интимных сторонах моих переживаний я ничего не могу сообщить другим людям; такого рода переживания навсегда остаются моим личным достоянием. Разница между двумя мирами заключается лишь в том, что объекты трансцендентального мира существуют сами по себе, независимо ни от каких субъектов, объекты же интерсубъективного мира существуют только тогда, когда их кто-то наблюдает, когда о них кто-то думает, о них кто-то помнит.

В результате речевого и других видов общения с Другими мой трансцендентальный опыт значительно расширяется за счет трансцендентального опыта Других. Тем, что я первым обнаружил или создал, я могу поделиться с Другими и обогатить интерсубъективный мир новыми объектами. Мой трансцендентальный опыт может обогатить трансцендентальный опыт Других. Однако ясно, что то, что я даю Другим, неизмеримо меньше того, что я сам беру от них. В трансцендентальном опыте Других имеются такие объекты, которые отсутствуют в моем трансцендентальном опыте. Это означает, что мой личный интерсубъективный мир ýже, чем интерсубъективный мир как таковой.

Наличие общих интенциональных объектов обнаруживается не только в речевом общении, но и в других видах человеческой практики. Напрашивающийся пример – совместное производство какого-либо продукта, то, над чем люди вместе трудятся, - общий для всех интенциональный объект. Например, сооружаемое здание. Другой яркий пример – поведение группы людей в минуту какой-нибудь общей опасности. Сорвавшийся с цепи злой пёс – общий интенциональный объект для всех спасающихся бегством и составная часть их интерсубъективного мира.

Гуссерль отверг позитивистско-натуралистическую концепцию познания за то, что она отделяет объект познания от субъекта познания. (Вспомним про требование Дюркгейма изучать социальные факты как вещи). Согласно Гуссерлю объекты действительности, или предметное бытие только благодаря соотнесенности к сознанию становятся объектами. По Гуссерлю сознание есть всегда только сознание о «чем-то, всегда направлено «к чему-то». Например, на объект.

Гуссерль считал, что дуализм субъекта и объекта есть историческое явление, неизвестное в древности и средние века, когда люди исходили в своих «научных» поисках из идеи целесообразного и живого Космоса. Гуссерль критически относился к европейской философии века Разума и века Просвещения. Новоевропейское человечество выдвинуло идею о том, что целостность бесконечно сущего мира есть внутренне рациональная целостность. Эта идея стала господствующей в универсальной науке. Считалось, что весь мир должен раскрыть себя как математически-объективный. Любое измерение обретает смысл приближения к определенным математическим сущностям, к числовым конструкциям, принадлежащим этим сущностям. Возникло свободное, систематическое, априорное мышление, полностью свободное от всякой связи с чувственно воспринимаемой действительностью, размышление о числах вообще, числовых отношениях, числовых законах. Галилей осуществил замещение единственно реального, опытно воспринимаемого и данного в опыте мира – мира нашей повседневной жизни миром идеальных сущностей, который обосновывается математически.

Но с самого своего возникновения естествознание и геометрия должны служить целям, которые заключены в этой жизни и должны быть соотнесены с жизненным миром. Этот действительно созерцаемый, опытный и в опыте постигаемый мир, в котором практически разворачивается вся наша жизнь, сохраняется неизменным в своей сущностной структуре, в собственном способе бытия независимо от того, постигаем ли мы его непосредственно или с помощью искусственных средств. Одеяние идей, присущее «математике и математическому естествознанию», одеяние символов, характерное для символическо-математических теорий, охватывает все конструкции, с помощью которых ученые замещают жизненный мир, придавая ему покров «объективной, действительной и истинной» природы. Одеяние идей создает то, что мы принимаем за истинное бытие, которое на деле есть метод. Гуссерль делает вывод о том, что природа сама по себе полностью нематематизирована и не может мыслиться как единая математическая система, не может быть выразима в некой единой математике природы, которую естествознание непрерывно ищет как всеохватывающую систему законов, аксиоматическую по форме.

 

Из работ Эдмунда Гуссерля

 

1. «Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии»

Раздел второй. Фундаментально-феноменологическое рассуждение

Глава первая. Тезис естественной установки и его выключение

§ 27. Мир естественной установки: я и мой окружающий мир (в сокращении)

Начнем наши рассуждения людьми естественной жизни: представляя, судя, чувствуя, воля „в естественной установке". Что это означает, проясним для себя в простых медитациях, что лучше всего провести от первого лица.

Я сознаю мир, бесконечно распростершийся в пространстве, бесконечно становящийся и ставший во времени. Я его сознаю, непосредственно наглядно нахожу его прежде всего в опыте. Благодаря зрению, осязанию, слышанию и т. д., различными способами чувственного восприятия, физические вещи, как-либо распределенные в пространстве, суть для меня здесь. Они, в буквальном или образном смысле, „наличны", — все равно, принимаю ли я их, занят ли я ими в наблюдении, мышлении, чувствовании, волении или же нет. И люди, тоже наличествуют в поле моего созерцания как действительности, даже если я и не принимаю их к сведению. Однако, нет необходимости в том, чтобы они, равно как и какие-либо иные предметы, находились непременно в поле моего восприятия. Мое внимание от письменного стола, который я вот только что видел перед собою, способно отправиться гулять через те части комнаты, которые я не вижу и которые находятся за моей спиной, на веранду, потом в сад, к детям, которые играют в беседке, ко всем тем объектам, о которых я как раз „знаю", что они пребывают тут и там в моем непосредственно о-сознаваемом окружении.

Но только и этой областью всего со-присутствующего либо с наглядной ясностью, либо же неясно, отчетливо или неотчетливо, исчерпывается „наличествующий" для меня по мере сознания во всякий момент бодрствования мир. Напротив, мир с его твердым бытийным порядком простирается в безграничное. Актуально воспринимаемое и все то, что более или менее ясно соприсутствует и что определено (или по меньшей мере насколько-то определено), — все это отчасти пронизано, отчасти же окружено неясно сознаваемым горизонтом неопределенной действительности. Я могу посылать сюда лучи проясняющего взгляда внимания — с переменным успехом. Определяющее, сперва неясное, но наполняющееся все большей живостью соприсутствие что-то приносит для меня, круг воспоминаний смыкается, круг определенности все расширяется и расширяется, порою до такой степени, что устанавливается взаимосвязь с полем актуального восприятия — моим центральным окружением. Однако в общем и целом результат бывает иным — пустой туман неясной неопределенности населяется наглядными возможностями, предположительностями, — и только сама „форма" мира, именно как „мира", тут предначертана. Неопределенное окружение, вообще говоря, бесконечно.

Точно так же, как с миром с его бытийным порядком пространственного присутствия, чему следовал я до сих пор, все обстоит и с его бытийным порядком в последовательности времени. Вот этот, — во всякий миг бодрствования — наличествующий для меня мир обладает бесконечным в две стороны временным горизонтом — своим известным и неизвестным, непосредственно живым и неживым прошлым и будущим. Я могу менять свое местоположение во времени и пространстве, могу направлять свой взгляд туда и сюда, вперед и назад во времени, я могу доставлять себе более или менее ясные и содержательные восприятия, призывать что-либо в настоящее, или же могу создавать более или менее ясные образы, придавая наглядность, в прочных формах пространственного и временного мира, возможному и предположительному.

Таким способом я и обретаюсь, при бодрствовании моего сознания, все время, и в сопряженности всегда с одним и тем же, пусть и меняющимся по своей содержательной наличности, миром. Таковой для меня беспрестанно „наличен", сам же я — звено в нем. При этом мир для меня — не просто мир вещей, но — в той же самой непосредственности — и мир ценностей, мир благ, практический мир. Без всякого дальнейшего размышления я наложу вещи снабженными как свойствами вещей, так и ценностными характеристиками — они прекрасны и безобразны, приятны и неприятны, милы и отвратительны и т.п. Непосредственно наличествуют вещи как предметы пользования — вот „стол" с „книгами" на нем, вот „стакан", вот „ваза", вот „фортепиано" и т. д. Такие ценностные и практические характеристики тоже конститутивно принадлежны „наличным объектам" как таковым — все равно, обращаюсь я к ним и к объектам вообще или нет. И это верно, естественно, не только в отношении „просто вещей", но и в отношении людей и животных моего окружения. Они мои „друзья" или „враги", „слуги" или „начальники", они „чужие" для меня или мои „родственники" и т. д.

§ 28. Cogito. Мой естественный окружающий мир и идеальные окружающие миры (в сокращении)

С этим миром сопрягаются все комплексы спонтанностей моего сознания — наблюдение и исследование, экспликация и приведение к понятиям при описании, сравнивание и различение, складывание и подсчитывание, предполагание и выведение. Равным образом и многоликие акты и состояния душевного строя и воления — нравиться или не нравиться, радоваться и печаловаться, вожделеть и избегать, надеяться и страшиться, решаться и действовать. Все они — причисляя сюда же и простые акты „я", в каких я сознаю мир непосредственно наличный в спонтанном обращении к нему и схватывании его — обнимаются Декартовым выражением cogito (мыслю).

Беспрестанно я обретаем для самого себя — как тот, кто воспринимает, представляет, мыслит, чувствует, вожделеет и т. д., и во всем этом я по большей части обретаю себя актуально сопряженным с постоянно окружающей меня действительностью. Ибо так я бываю сопряжен не всегда, не всякое cogito, в каком я живу, обладает в качестве своего cogitatum (осознаваемого) вещами, людьми, предметами или положениями дел моего окружающего мира. Вот, скажем, я занят чистыми числами и их законами, — ничего подобного нет налично в окружающем мире «реальной действительности». Пока я занят числами, отдельные числа или их комплексы будут оставаться в поле моего взгляда, будучи окружены отчасти определенным, отчасти неопределенным арифметическим горизонтом; однако, очевидно, что это бытие здесь для меня — иного порядка. Арифметический мир здесь для меня лишь тогда и лишь постольку, когда и поскольку я остаюсь в арифметической установке. Естественный же мир, мир в обычном смысле этого слова, беспрестанно здесь для меня, пока я жив. Пока имеет место последнее, я „остаюсь в естественной установке", и более того — и то, и другое означает одно и то же. Естественный мир и остается тогда „наличным", я как был, так и остаюсь в естественной установке, какой не мешают новые установки. Если же мое cogito движется лишь в этих мирах новых установок, то естественный мир остается вне рассмотрения, он — фон моего сознания актов.

§ 29. „Иные" субъекты Я и интерсубъективный естественный окружающий мир (в сокращении)

Все верное обо мне верно, как я знаю, и обо всех других людях, каких обретаю я в качестве наличествующих в моем окружающем мире. Постигая их в опыте в качестве людей, я разумею и принимаю их как субъекты Я, подобно тому, как я сам есмь Я, и как сопряженные с их естественным окружающим миром. Причем так, что я постигаю их и свой окружающий мир объективно как один и тот же, который лишь осознается каждым из нас различным образом. У каждого свое место, с какого он видит наличные вещи, а потому у каждого различные явления вещей. Кроме того, и поля актуального восприятия, воспоминания и т. д. у каждого различны, если отвлечься от того, что и все интерсубъективно, совместно осознаваемое осознается различным образом, различными способами постижения, с различной степенью ясности и т. д. При всем этом мы приходим к взаимопониманию с находящимися рядом людьми и совместно полагаем с ними объективную пространственно-временную действительность — в качестве сущего для всех нас здесь окружающего мира, которому и принадлежим мы все.

§ 30. Генеральный тезис естественной установки

И мы еще раз подчеркнем наиважнейшее: я постоянно обретаю в качестве противополагающегося мне пространственно-временную действительность, которой принадлежу и сам, подобно всем другим обретающимся в ней и равным образом сопрягающимся с нею людьми. „Действительность" — о том говорит уже само слово — я обретаю как сущую здесь и принимаю ее тоже как сущую — как такую, какой она мне себя дает. Как ни сомневайся в данностях естественного мира, как ни отбрасывай их, от этого в генеральном тезисе естественной установки не меняется ровным счетом ничего. Мир как действительность — он всегда тут, в лучшем случае он может тут или там быть „иным", нежели мнилось мне, что-то, придется, так сказать, вычеркнуть из него как „видимость", „галлюцинацию" и т. п., он же — в смысле генерального тезиса — всегда останется здесь сущим миром. И цель наук с естественной установкой — познавать ее все полнее, надежнее.

 

2. «Кризис европейского человечества и философия»

 

Величие естественных наук состоит в том, что они не удовлетворяются наглядной эмпирией, что для них любое описание природы - лишь методический подступ к точному, физико-химическому объяснению. Математически точные науки о природе охватывают своими методами бесконечность в ее действительных и реальных возможностях. Они воспринимают наглядно данное как субъективное, относительное явление и учат путем систематического приближения постигать сверхсубъективную ("объективную") природу, обнаруживая в ней всеобщее в элементах и законах. Результатом последовательного развития наук в Новое время стала подлинная революция в техническом господстве над природой.

Совсем иной по внутренним основаниям является методологическая ситуация в науках о духе. Ведь человеческий дух зиждется на человеческой природе. Душевная жизнь каждого человека коренится в телесности, а каждая общность - в телах отдельных людей, являющихся ее членами. Стало быть, если для явлений, входящих в сферу наук о духе, должно быть найдено точное объяснение, и вслед за этим выработана также и научная практика, как в естественнонаучной сфере, то представителям наук о духе надлежит не просто рассматривать дух как таковой, но направлять свой взор также и к его телесным основаниям и строить свои объяснения с помощью таких точных наук, как физика и химия. Этому, однако, препятствует сложность точных психофизиологических исследований. Будь мир состоящим из двух равноправных сфер реальности - природы и духа, из которых ни одной не давалось бы предпочтения по отношению к другой, ситуация была бы иной. Однако лишь природу можно изучать саму по себе как замкнутый мир, лишь наука о природе может с твердой последовательностью абстрагироваться от всего духовного и заниматься природой как природой. В то же время ученого, интересующегося только духом, такое последовательное абстрагирование от природы не ведет к замкнутому в себе, чисто духовно организованному "миру", который мог бы стать темой чистой и универсальной науки о духе, параллели чистому естествознанию. Ибо духовность "душ" людей и животных, к которой сводятся все прочие проявления духа, причинно основана в телесном. Так и получается, что ученый, интересующийся духом как таковым, остается привязанным к наглядности конечного.

А что, если весь изображенный здесь способ мышления основан на роковых предрассудках и именно его воздействие повинно в болезни Европы? Я убежден, что это действительно так.

В интересах разрешения проблемы Европы стоит здесь пойти поглубже и расшатать основу приведенных выше на первый взгляд убедительных аргументов. Историк, культуровед, специалист в любой сфере наук о духе всегда имеет среди своих феноменов и физическую природу, в нашем примере природу Древней Греции. Однако эта природа - не природа в естественнонаучном смысле, а то, что считали природой древние греки, что стояло у них перед глазами как природная реальность окружающего мира. Исторический окружающий мир греков - это не объективный мир в нашем смысле, но их картина мира, т.е. их собственное субъективное представление со всеми входящими сюда значимыми для них реальностями, среди которых, например, боги, демоны и т. д.

Окружающий мир - это понятие, уместное исключительно в духовной сфере. Что мы живем в нашем нынешнем мире, которым определяются все наши труды и заботы, - это чисто в духе совершающийся факт. Окружающий нас мир - это духовное явление нашей личной и исторической жизни. Следовательно, нет никаких причин тому, кто выбирает темой дух как дух, искать иное, чем чисто духовное, объяснение. И вообще нужно сказать: рассматривать природу окружающего мира как нечто в себе чуждое духу и поэтому подстраивать под науки о духе, желая сделать их якобы точными, естественнонаучный фундамент - абсурдно.

Очевидно, совсем забыто, что естествознание (как и вся наука вообще) представляет собой духовную деятельность сотрудничающих ученых; как таковое оно наряду с прочими духовными явлениями относится к кругу фактов, подлежащих духовно научному объяснению.

Ставим вопрос: как охарактеризовать духовный образ Европы, понятой не географически? В духовном смысле явно относятся к Европе английские доминионы, Соединенные Штаты и т. д., но не эскимосы и индейцы, и не кочующие по Европе цыгане. Здесь под именем Европы понимается единство духовной жизни, деятельности, творчества со всеми целями, интересами, заботами, усилиями, целевыми институтами и организациями. Отдельные люди действуют здесь в многообразных общностях различного уровня - семейных, родовых, национальных - все в духовной связи и в единстве духовного образа. Личностям, их объединениям и всем их культурным продуктам придан тем самым характер всеобщей взаимосвязи.

Европейские нации могут быть враждебны друг другу, но они обладают своеобразным преодолевающим национальные различия духовным сродством. Это сразу проступает, если мы вчувствуемся, например, в индийскую историчность со множеством ее народов и культурных образований. В этом кругу тоже есть единство, подобное семейному родству, но оно нам чуждо. С другой стороны, индийцы нас воспринимают как чужих и только друг друга как своих домашних.

Философия, наука - это название особого класса культурных образований. Историческое движение, принявшее стилевую форму европейской сверхнации, ориентировано на лежащий в бесконечности нормативный образ. Постоянная направленность на норму внутренне присуща интенциональной жизни отдельной личности, а отсюда и нациям с их особенными общностями и, наконец, всему организму соединенных Европой наций. Разумеется, речь идет не о каждом человеке, и эта направленность не полностью реализуется в конституированных интерсубъективными актами личностных образованиях высшей ступени: но она так или иначе им присуща и реализуется как необходимый процесс развития и распространения духа общезначимых норм. А это означает прогрессирующую перестройку всего человечества под влиянием возникших в узком кругу и ставших действенными идейных образований.

Идеи, свойственные человеку смысловые структуры, представляют собой нечто совершенно иное, чем реальные вещи в пространстве. Создав первую концепцию идеи, человек становится совершенно новым человеком. Его духовное бытие вступает на путь постоянного обновления. Сначала это коммуникативное движение: пробуждается новый стиль жизни личности в своем кругу, а в подражании и понимании - соответствующее новое становление. Сначала в рамках движения (а в дальнейшем и помимо него) возникает и распространяется особенное человечество, которое, живя в конечном, стремится к полюсу бесконечности. Одновременно формируется новый способ общественных соединений и новая форма постоянно существующих общностей, духовная жизнь которых несет в себе благодаря любви к идеям, изготовлению идей и идеальному нормированию жизни бесконечность в горизонте будущего: бесконечность поколений, обновляющийся под воздействием идей. Все это происходит сначала в духовном пространстве одной-единственной, греческой нации как развитие философии и философских сообществ. Вместе с тем в этой нации складывается всеобщий дух культуры, влекущий к себе все человечество; так происходит прогрессирующее преобразование в форму новой историчности.

….Под установкой, вообще говоря, понимается привычно устойчивый стиль волевой жизни с заданностью устремлений, интересов, конечных целей и усилий творчества, общий стиль которого тем самым также предопределен. В этом пребывающем стиле как в нормальной форме развертывается любая определенная жизнь. Конкретные исторические содержания изменяются в относительно замкнутой историчности. Человечество (соответственно и закрытые сообщества, как нация, род и т.д.) в своей исторической ситуации всегда живет в какой-либо установке. Его жизнь всегда характеризуется каким-то нормальным стилем, в котором складывается постоянство историчности или развития.

Следовательно, теоретическая установка во всей ее новизне, будучи соотнесенной с предшествовавшей, считавшейся нормальной, предполагает смену установки. Универсальное наблюдение историчности человеческого существования во всех его формах общности на всех исторических ступенях показывает, что, по сути дела, первой в себе оказывается одна определенная установка. Т.е. первая историчность определяется неким нормальным стилем человеческого существования, в рамках которого любой нормальный стиль культуротворчества при всех своих взлетах, падениях или стагнации остается тем же самым. Мы говорим в этой связи о естественной установке, об установке изначально естественной жизни, о первой изначально естественной форме культур. Все другие установки по отношению к естественной предполагают факт смены установки. Говоря конкретнее, в одной из исторически фактических человеческих общностей, существующих в естественной установке, в силу конкретных внутренних и внешних обстоятельств в некий момент времени должны сложиться мотивы, побуждающие сначала отдельных индивидов и группы внутри этой общности к смене установки.

Какова же эта по сути своей изначальная установка, характеризующая исторически фундаментальный способ человеческого существования? Мы отвечаем: будучи рожденными, люди живут в общностях семейных, родовых, национальных; последние, в свою очередь, расчленены на особенные сообщества. Естественная жизнь характеризуется при этом как наивная именно благодаря своей вжитости в мир - в мир, который всегда определенным образом осознан как наличествующий универсальный горизонт, но не тематизирован. Тематизировано то, к чему человек обращен, на что он направлен. Жизнь бодрствующего - это всегда направленность на что-то, как на цель или средство, на важное или неважное, на интересное или безразличное, на приватное или общественное, на предписанное повседневностью или возбуждающее новое. Все это умещается в горизонте мира, нужен, однако, особенный мотив, чтобы все это, схваченное в такой вот жизни мира, в результате перемены установки стало само для себя темой, привлекло к себе устойчивый интерес.

Отдельные люди, переменившие установку, и дальше сохраняют как члены универсальной жизненной общности (своей нации) свои естественные интересы, каждый - свой индивидуальный; они не могут их утратить, т.е. перестать быть самими собой, тем, кем они являются от рождения. При любых обстоятельствах смена установки может быть лишь временной; привычной, значимой на протяжении всей последующей жизни она может стать лишь в форме безусловного волевого решения периодически - однако на внутренне связанные между собой промежутки времени - возобновлять ту же самую установку; свойственный ей новый род интересов будет благодаря интенциональной преемственности, связывающей эти дискретные моменты, сохраняться как значимый и действенный и реализовываться в соответствующих продуктах культуры.

Подобное можно наблюдать и в профессиональных занятиях в изначально естественной жизни культуры, где имеется периодическая профессиональная временность, пронизывающая остальную жизнь с ее конкретной временностью (рабочие часы служащих etc.).

…Я также уверен в том, что кризис Европы коренится в заблуждениях рационализма. Однако это не означает, что рациональность во зло как таковая или что она играет подчиненную роль по отношению к целостности человеческого существования. Разум - широкое понятие. Согласно хорошему старому определению, человек - разумное существо, и в этом широком смысле папуас тоже человек, а не животное. Он ставит себе цели и ведет себя разумно, обдумывая практические варианты. Новые результаты и методы включаются в традицию, будучи понятыми именно в их рациональности. Однако если человек, представляет собой новую по сравнению с животными ступень одушевленности, то философский разум является новой ступенью человечества и его разума. Ступень человеческого существования идеального нормирования бесконечных задач, ступень существования sub specie aeterni ("с точки зрения вечности" (лат.) возможна лишь в абсолютной универсальности, именно в той, что с самого начала заключена в идее философии. Универсальная философия с отдельными науками представляет собой, конечно, частичное явление европейской культуры. Смысл всего моего доклада заключается в том, что часть эта представляет собой, так сказать, распоряжающийся мозг, от нормального функционирования которого зависит подлинная здоровая европейская духовность. Человечеству высшей гуманности или разума нужна подлинная философия.

Но в этом-то и заключается опасность! Односторонний рационализм может стать во зло. Я могу лишь в общих чертах объяснить сказанное. Естественный человек дофилософской эпохи во всех своих делах и заботах ориентирован на мир. Поле его жизни и деятельности - это пространственно-временной окружающий его мир, в который он включает и самого себя. То же справедливо и для теоретической установки, которая сперва не может быть ничем иным, как установкой неучаствующего наблюдателя мира, который при этом демифологизируется. Философия видит мир как универсум сущего, и мир превращается в объективный мир, противостоящий представлениям о мире (различным, национально и субъективно обусловленным), истина становится, следовательно, объективной истиной. Философия начинается поэтому как космология; сначала она направляет теоретический интерес на телесную природу, ведь все данное в пространстве и времени имеет формулой своего существования телесность. Люди и животные не просто тела, но взгляду, направленному на окружающий мир, они являются как нечто телесно сущее, значит, как реальности, включенные в универсальную пространство-временность. Так что любые душевные явления, явления любого Я - переживание, мышление, желание - характеризуются определенной объективностью.

Но как воздействовал опьяняющий успех открытия физической бесконечности на научное овладение сферой духа? В твердо объективистской установке на окружающий мир все духовное к<

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: