Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Политика, религия и культурах новая психотерапия 285




ток. — Предсказать будущее, исходя из принципов психо­логии!»

Это «Эге!» осталось со мной на всю жизнь. Будучи молодым преподавателем, в начале 70-х годов я с большим интересом узнал, что область знаний, именуемая психоисто­рией, действительно существует. Через некоторое время мы с моим близким другом Аланом Корсом, в то время доцен­том истории в Пенсильванском университете, стали вести семинар для аспирантов на эту тему. Благодаря этому мы смогли поближе познакомиться с академической версией науки, изображенной Азимовым. С большим, надо сказать, разочарованием.

Мы прочитали о попытке Эрика Эриксона применить принципы фрейдистского психоанализа к Мартину Лютеру. Лютер, по словам Эриксона, приобрел свое бунтарское от­ношение к католицизму... на почве туалетного воспитания. Эту гипотезу профессор Эриксон вывел из обрывочных сведений о детстве Лютера. Разумеется, Хари Селден имел в виду совсем не экстраполяцию вроде этой. Во-первых, следуя ее принципам, не многого удалось бы добиться. Они не позволили бы психотерапевту ясно истолковать истоки бунтарства пациента, лежащего перед ним на кушетке, даже если бы узнал от него все, что ему заблагорассудится, о его детстве. Что же тогда говорить об истоках бунтарства кого-то, умершего несколько веков назад. Во-вторых, то, что в те дни фигурировало под названием «психоистории», состо­яло из исследования отдельных случаев; Азимов же под­черкивал, что для обоснованных прогнозов необходимо иметь большой массив случаев, чтобы исключить непредсказуе­мые индивидуальные вариации. В-третьих, что, пожалуй, самое плохое, этот вид психоистории вообще не может ничего спрогнозировать. Он, скорее, брал события, кото­рые давно уже завершились, и сочинял историю с психоана­литическим подтекстом, которая могла бы придать им ос­мысленный вид.


286____________________ Мартин Э. /Т. Зелигмав

Когда я принял в 1981 году вызов Глена Злдера и взялся за разработку «машины времени», идол Азимова продолжал вдохновлять меня, и я планировал воспользо­ваться техникой содержательного анализа письменных или устных высказываний, позволяющей выявить стиль объяс­нения, чтобы оценить уровень оптимизма у людей, которые не склонны заполнять анкеты: пары «мать—дочь», спор­тивные звезды, руководители компаний, сталкивающиеся с возможностью захвата фирмы новым владельцем, мировые лидеры. Но есть еще одна обширнейшая группа людей, которые не заполняют анкеты — это те, кто сегодня уже умер, но чьими трудами творилась история. Я сказал Глену, что техника CAVE — это та самая машина времени, о которой он мечтал. Я предположил, что она может исполь­зоваться не только применительно к нашим современникам, но и к тем, кого с нами больше нет, кто физически не в состоянии отвечать на вопросы анкет. Все, что нам нужно, это их стенограммы. Имея дословные записи, мы можем приложить- к ним прииципы техники CAVE и оценить их стиль объяснения. Я указал, что в нашем распоряжении оказывается огромное количество материала: автобиогра­фии, завещания, выступления на пресс-конференциях, днев­ники, медицинские заключения, заявления. «Глен, — ска­зал я, — мы можем творить психоисторию».

В конце концов в наших руках оказались три важных компонента, наличия которых требовал Хари Селден. Во-первых, у нас был разумный психологический принцип: оптимистический стиль объяснения позволяет прогнозиро­вать способность противостоять депрессии, высокие дости­жения и упорство. Во-вторых, у нас был надежный способ оценки стиля объяснения людей, независимо от того, живы они или нет. В-третьих, в нашем распоряжении оказывался достаточно большой массив объектов изучения, чтобы можно было подходить к прогнозированию статистически.


Политика, религия и культура: новая психотерапий 287

Как-то однажды утром весной 1983 года я занимался тем, что объяснял все это одному из самых темперамент* ных студентов, мною встреченных, двадцатилетнему Га­рольду Зуллову. Он отличался замечательными идеями, энергией, оригинальностью и энтузиазмом. Я описал ему технику CAVE, а также перспективы, которые она откры­вает, стараясь произвести на него впечатление и вовлечь его в Пенсильванский университет.

«Вы не думали о возможности приложить эту технику к политике? — спросил он. — Может быть, нам удастся предсказать результаты выборов. Готов поспорить, что американцы предпочли бы, чтобы ими руководили оптимис­ты, люди, которые пообещают решить все их проблемы, а не просто пожиматели рук или неуверенные личности. Вам нужны большие количества? Как насчет масштабов амери­канского электората? Вы не можете предсказать, как про­голосуют на выборах отдельные избиратели, но мы, может быть, сумеем предсказать, как они проголосуют в совокуп­ности. Мы могли бы оценить оптимизм двух кандидатов, исходя из того, что они говорят, и попробовать спрогнози­ровать, кто из них победит».&,

Мне понравилось его слово «мы», поскольку это озна­чало, что Гарольд приедет в Пен. И он-таки приехал, и то, что ему удалось совершить в ближайшие пять лет, было уникально. С моей минимальной помощью он оказался пер­вым психологом, сумевшим предсказать крупное истори­ческое событие до того, как оно свершилось.

АМЕРИКАНСКИЕ ПРЕЗИДЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ 1948 - 1984 ГОДОВ

Итак, какого президента желают американские избира­тели? Имеет ли для них значение оптимизм кандидата? Политология была хобби Гарольда Зуллова, и свою


288____________________ Мартин Я Я. Зелимхан

аспирантскую деятельность он начал с того, что дал этому хобби волю. Мы перечитали речи, которые произносили, соглашаясь баллоториваться, великие победители и великие побежденные недавних времен. Разброс в уровне оптимиз­ма из них так и выпирал. Послушайте Эдлая Стивенсона, дважды великого побежденного, в тот момент, когда он соглашался со сзоим первым выдвижением на съезде демо­кратов в 1952 году:

«Когда отшумят крики, разойдутся оркестры и погаснут огни, придет жесткое и реальное ощущение ответственности в этот исторический час, для ко­торого характерна жесткая и беспощадная борьба, про* тивостояние и материализм дома и безжалостные, неумолимые и враждебные силы за рубежом».

Бессмертные слова, возможно; но в них, в сущности, сплошная «жвачка». Верный своей репутации интеллигента, Стивенсон подробно останавливается на дурных событиях и анализирует их, но не предлагает никаких действий, чтобы их изменить. Вы только прислушайтесь к его стилю объяс­нения:

«Суровые испытания двадцатого векасамой кро­вавой, самой'бурной эпохи христианской эрыдалеко не окончены. Жертвы, терпение и неумолимое будущее могут оказаться нашей перспективой на многие годы...

Я не стал бы добиваться выдвижения в президенты, потому что бремя этой должности превосходит вооб­ражение [курсив мой]».

Здесь у Стивенсона можно вычленить два типа объяс­нений. Курсив — само объяснение, прямой шрифт — со­бытие, которое объясняется. Очень постоянное: грядут су­ровые испытания, на много лет, вызовут жертвы. Очень широкое: бремя, способное устрашить, не позволяет ему добиваться выдвижения. Эдлай Стивенсон, человек высо­кого интеллекта, был эмоциональной черной дырой. Его


П олитика, религия и культура: новая психотерапия 289

стиль объяснения был депрессивным, равно как и его страсть к пережевыванию.

Речи Дуайта Д. Эйзенхауэра, который дважды был соперником Стивенсона, являют собой полную противопо­ложность речам последнего: в них минимум «жвачки», оп­тимистичный стиль объяснения, они насыщены желанием действовать. Смотрите, как Эйзенхауэр принимал выдви­жение его республиканцами в 1952 году (речь «Я отправ­люсь в Корею»):

«Сегодняпервый день нашей битвы.

Дорога, что ведет к четвертому ноября, это доро-га сражений. И в этих сражениях я ничего не пожалею.

Мне приходилось раньше ожидать начала битвы. Перед каждой атакой я всегда старался встретиться с солдатами в пути или на привале и поговорить с ними лицом к лицу об их заботах и обсудить с ними, ту великую миссию, которой мы все служим».

Речам Эйзенхауэра не хватало изящества и утончен­ности прозы Стивенсона. Тем не менее Эйзенхауэр дважды побеждал с большим перевесом, и в 1952, и в 1956 годах. Он был, разумеется, великим героем войны; послужной список его конкурента выглядел намного скромнее. Исто­рики вообще не убеждены, что кто-нибудь мог победить Эйзенхауэра; его были бы рады выдвинуть не только рес­публиканцы, но и демократы. Но не сыграли ли определяю­щую роль в исходе выборов оптимизм Эйзенхауэра и пес­симизм Стивенсона? Мы думаем, что сыграли.

Что может случиться с кандидатом в президенты, у которого стиль объяснения более пессимистичен, чем у его оппонента, и больше склонность к «жвачке»? Возможны три последствия, и все негативные.

Во-первых, кандидат с более мрачным стилем может проявить себя более пассивным, редко встречаясь с людьми во время кампании и менее охотно отвечая на вызов.


290 Ма ртин Э. П. Зелигмав

Во-вторых, он может меньше понравиться избирате­лям; в специальных экспериментах было установлено, что людям в депрессии меньше симпатизируют, и их больше избегают. Это вовсе не значит, что в кандидаты на пост президента выдвигают людей в депрессии, обычно этого не бывает. Просто избиратель чрезвычайно чувствителен к уровню оптимизма и учитывает даже легкую разницу меж­ду кандидатами.

В-третьих, более пессимистичный кандидат пробуждает меньше надежд в избирателях. Постоянные и широкие за­явления, которые пессимисты делают о плохих событиях, сигнализируют о безнадежности. И чем больше «жует жвачку» кандинат, тем ощутимее безнадежность. Если из­биратели хотят президента, который заставляет их верить, что он решит проблемы страны, они выберут оптимиста.

Сочетание этих трех последствий позволяет прогнози­ровать, что тот из двух кандидатов, который более песси­мистично «пережевывает», должен проиграть.

Чтобы проверить, действительно ли оптимизм кандида­тов влечет за собой исход выборов, нам требовался стан­дартный эталон, чтобы речи обоих кандидатов можно было бы сравнить друг с другом и с речами их предшественников. Такой идеальный эталон существует: это речь кандидата с согласием баллотироваться, в которой кандидат излагает свои взгляды на будущее страны.

Еще сорок лет назад (и ранее) эта речь адресовалась только партийному собранию в зале и не достигала боль­шинства американцев. Но, начиная с 1948 года, эти речи стали достигать огромной аудитории благодаря телевиде­нию. И, начиная с 1948 года, мы стали анализировать выступления кандидатов с согласием баллотироваться, сде­ланные в ходе десяти последних избирательных кампаний. Мы, как положено, выбирали из них заявления причинного характера, в обезличенном виде представляли их на суд


Политика, религия я культура: новая психотерапия 291

нейтрального жюри и оценивали их на оптимизм при помо­щи методики CAVE. Кроме того, мы оценивали «жвач­ку», подсчитывая процентное содержание фраз, которые оценивают или анализируют дурное событие, не предлагая действенных мер. Мы оценивали также «ориентацию на действия», процент фраз, где говорится о том, что кандидат сделал или сделает. Сложив баллы за стиль объяснения с баллами за «жвачку», мы получали суммарный итог. Чем он больше, тем хуже стиль кандидата.

Первое, что мы обнаружили, сравнив итог пары канди­датов на всех выборах с 1948 по 1984 год, что кандидат с меньшей величиной суммы (более оптимистичный из дво­их) победил в девяти случаях из десяти. Фактически мы работали более четко, чем система выборов, просто глядя на содержание речей.

Мы не угадали только один результат — состязание Никсона с Хэмфри в 1968 году. Губерт Хэмфри был чуть более оптимистичен, чем Ричард Никсон в своей речи, и мы выбрали Хэмфри. Однако что-то случилось на победном пути Счастливого Воителя. Речь Хэмфри на съезде в Чи­каго шла под аккомпанемент бунта на улицах Чикаго, где полиция избивала хиппи. Популярность Хэмфри резко упала, и он начал свою кампанию — самую краткую в современ­ной истории — отставая на 15% в опросах. Но история на этом не кончилась. В дальнейшем Хэмфри упорно набирал очки и в день.всеобщего голосования проиграл сопернику меньше одного процента голосов. Если бы кампания про­длилась еще три дня, уверяют организаторы опросов, опти­мист Хэмфри победил бы.

Как связана убедительность победы с разницей в пес­симизме кандидатов? Очень сильно? Кандидаты, которые были намного оптимистичнее своих конкурентов, побеждали их сокрушительно: Эйзенхауэр (дважды) Стивенсона, Эл-Би-Джей (Джонсон) — Голдуотера, Никсон — Макго-


292 Мартия Э. П. Зелялная

верна, Рейган — Картера. Кандидаты, которые были чуть оптимистичнее своих оппонентов, выигрывали буквально «пол­корпуса»: например, Картер у Форда.

Подождите минутку: а что бывает сначала? Оптимизм или то, что кандидат ведет? Заставляет ли избирателей больший оптимизм будущего победителя голосовать за него, или же он оптимистичен просто потому, что уже впереди? Является ли оптимизм причиной, или же он следствие того, что человек — фаворит?

Хороший способ разобраться в этом вопросе состоит в том, чтобы проследить за судьбой «темных лошадок», ко­торые выныривают сзади, чтобы победить. По определе­нию, все они сначала отстают, причем зачастую намного. Ведущее положение не может сделать их пессимистами, потому что они не ведут. В 1948 году Трумэн начинал, уступая Дьюи 13%, но заметно превосходил его по опти­мизму. В итоге. Трумэн победил с перевесом в 6,4 /о, уди­вив всех организаторов опросов. В 1960 году Джон Кен­неди начал, уступая Ричарду Никсону 6,4 /о. По оптимиз­му Кеннеди сильно превосходил Никсона и в итоге опере­дил его на 0,2 /о — минимальный перевес на современных выборах. В 1980 году Рональд Рейган начинал, отставая на 1,2% от стоявшего у власти Джимми Картера. Но счет у Рейгана был более оптимистичным и он победил с пере­весом свыше 10%.

Можно статистически учесть вклад выигрыша за счет опережения вначале, а также за счет нахождения у влас­ти — два фактора, которые стремятся обесценить опти­мизм. Но даже с поправкой на эти два фактора влияние оптимизма все равно несомненно, причем решающее — на убедительность победы; при этом разница в уровне оптимизма (пессимизма) позволяет прогнозировать вы­игрыш в голосах гораздо точнее, чем любой другой из­вестный фактор.


Политика, религия и культура: новая психотерапия 293

Существуют три возможных причины, почему опти­мизм влияет на избирателей: более энергичная кампания оптимиста, антипатия избирателей к пессимисту, и более значительная надежда, порождаемая оптимистом. Мы не имеем возможности точно измерить значение второго и третьего факторов, но в семи из десяти выборов мы смогли подсчитать число встреч с избирателями в каждый день — показатель энергичной кампании кандидата. Как и ожида­лось, более оптимистичный кандидат делал больше остано­вок в своем турне — его кампания была более энергичной.

Речи с согласием на выдвижение обычно пишутся и переделываются другими людьми. Отражают ли они реаль­ный уровень оптимизма кандидатов или оптимизм спичрай­теров, или же то, что, по мнению кандидата, публика хотела бы услышать от него? С одной точки зрения это безраз­лично. Фактически эта оценка оптимизма позволяет про­гнозировать, что будут делать избиратели в зависимости от того, какое впечатление сложилось у них от кандидата, неважно, правильное оно или сложилось в результате мани­пуляций. Но с другой точки зрения важно знать, что собой кандидат представляет на самом деле. Один из способов разобраться в этом состоит в том, чтобы сравнить пресс-конференции и дебаты, где больше импровизации, чем в заготовленных речах. Мы проделали это по материалам четырех выборов, где происходили дебаты. И каждый раз кандидат, бывший более оптимистичным при выдвижении, оказывался лучшим и в дебатах.

Затем я проверил на стиль объяснения заготовленные речи и выступления на пресс-конференциях полдюжины ми­ровых лидеров, причем мне было не известно, кому персо­нально они принадлежат. Любопытно, что мне удалось об­наружить «отпечатки пальцев», которые сохранялись везде, будь то заготовленные речи или импровизированные заме­чания на пресс-конференциях. Очки, начисленные за посто-


294 _____________ Мар тин Э. П. Зелигмая

янство и широту, остаются неизменными повсюду, и каж­дый обследованный мною лидер обладал характерным «про­филем», распределением оценок. Я даже предполагаю, что соответствующая техника может быть использована, чтобы определить, действительно ли автором письменного посла­ния является конкретный человек; скажем, исходит оно от заложника или удерживающей его группы. Личностная оценка отличается на постоянную величину в зависимости от того, взята ли за основу речь или пресс-конференция. Иными словами, персоналия, например, взятие на себя вины, «вы­мывается» из формальных речей, но несколько чаще встречается в спонтанных ремарках.

Мое заключение сводится к тому, что независимо от того, привлекался ли кто-либо к написанию речи, она обыч­но отражает личность оратора. Либо он перерабатывает речь в соответствии с собственным уровнем оптимизма, либо подбирает себе борзописцев, которые соответствуют ему по этому важному параметру. Есть, правда, как мини­мум одно исключение — Майкл Дукакис.

1900 - 1944

Мы решили проверить, не является ли наше предсказа­ние выбора девяти из десяти последовательных президентов случайностью, или, может быть, голосование за оптимистов есть специфическое явление телевизионной эпохи? Мы про­читали все речи кандидатов с согласием баллотироваться, начиная с избирательной кампании Маккинли-Бриана в 1900 году. Мы вслепую проанализировали их на стиль объясне­ния и «жвачку». Это добавило в наш портфель еще двенад­цать выборов.

И случилось то же самое. В девяти из двенадцати случаев победили кандидаты с меньшей суммой «пессимизм плюс «жвачка». Убедительность победы вновь сильно за-


Политика, религия и культура: новая психотерапия 295

висела от разности этих сумм у победителя и побежденного. Интересны три исключения (броде пары Никсон — Хэмф­ри). Мы промахнулись во всех трех переизбраниях Фран­клина Д. Рузвельта. Все три раза ФДР уступал, по нашим оценкам, своим соперникам, будь до Альфред М. Лэндон, Вендел Л. Уилки или Томас Э. Дьюи. Но мы подозревали, что на этих выборах на результаты голосования влияли скорее заслуги ФДР в кризисе, чем оптимистические на­дежды в речах его соперников.

Итак, из двадцати двух президентских избирательных кампаний с 1900 по 1984 год американцы в восемнадцати случаях выбирали кандидата, который выступает более оп­тимистично. Во всех случаях, когда отстававший вначале затем брал реванш, он был более оптимистичным из двоих. Разница в голосах, запас убедительности победы очень сильно зависели от разности наших оценок; с большим отрывом побеждали обычно кандидаты, намного превосходившие своих соперников по оптимизму.

Научившись предсказывать прошлое, мы с Гарольдом Зулловом решили, что пришло время предсказать будущее.

ВЫБОРЫ 1988 ГОДА

Академическая психоистория пытается «предсказывать» задним числом события прошлого на базе изучения про­шлого, еще более далекого. Так и в своей пресловутой книге молодой человек Лютер Эрик Эриксон выискивает, что может, в туалетном воспитании Лютера и как бы выво­дит из этого становление религиозного бунтаря, помешав­шегося на сокрушении авторитетов. Ничего удивительного в этом выводе нет, ибо Лютер действительно стал таковым. Какой простор для умопостроений, когда результат извес­тен заранее!

Так же обстояло дело и с нашими «послесказаниями»


296________________ Мартяя Э. П. Зелигмав

результатов двадцати двух выборов. Мы знали, кто побе­дил и хотя пытались сделать анализ чистым и использовали «слепое» жюри, которое не знало, кто именно что сказал, читатель-скептик вправе попросить: «Ну, а теперь взаправ­ду предскажите что-нибудь!» Психоистория становится прак­тически интересной и методически поднимается выше подо­зрений, если она Действительно способна предсказывать будущее, как настаивал Хари Селден.

К концу 1987 года, после двух лет работы, Гарольд Зуллов завершил свой анализ выборов 1900—1984 годов. Наконец-то мы были готовы попробовать предсказать, что случится в 1988 году. До этого ни одному обществоведу не удавалось предсказать крупное историческое событие преж­де, чем оно произошло. Экономисты вечно предсказывали то подъемы, то разорения, но если все случалось наоборот, они не торопились признать свое поражение. Наше откры­тие выглядело достаточно серьезно, поэтому я решил: пора высовываться.

Мы решили играть на трех площадках. Во-первых, президентские первичные выборы («праймериз»). Кого выдвинут от каждой партии? Во-вторых, кто выиграет на собственно президентских выборах? И третье: кто победит в состязании за тридцать три места в сенате? Нужно было начинать немедленно и собрать речи как можно большего количества кандидатов.

ПРАЙМЕРИЗ 1988 ГОДА

В январе 1988 года на трибуны поднялись тринадцать претендентов и стали выступать ежедневно в Нью-Гемпши­ре, Айове и «далее везде». В борьбе участвовали шесть республиканцев, причем, по данным опросов, Роберт Доул и Джордж Буш шли ноздря в ноздрю. Знающие люди считали, что Буш проиграет: по их мнению, Доул был


Политика, религия и культура: новая психотерапия 297

«крутой», а Буш — «лох». Но нельзя было совсем сбра­сывать со счетов ни евангелиста Пэта Робертсона, ни кон­серватора Джека Кемпа, ни генерала Александра Хейга.

К гонке были готовы и демократы. Гэри Харт, похо­же, уже оправился от своих сексуальных скандалов и снова лидировал по результатам опросов. Считалось, что шансы на успех имеют также сенатор Пол Саймон, губернатор Майкл Дукакис, сенатор Альберт Гор и конгрессмен Ри­чард Гепхарт. Полагали, что преподобный Джесси Джек­сон получит голоса только черных избирателей.

«Нью-Йорк Тайме» публиковала агитационные речи, которые кандидаты произносили по несколько раз в день с незначительными вариациями. Мы проанализировали по методике CAVE все тринадцать и сделали свои предсказа­ния. В последний выходной перед февральским закрытым совещанием в Айове Гарольд, беспокоясь, что никто не поверит, что мы сумели предсказать будущее (если, конеч­но, мы угадаем), настоял, чтобы мы запечатали свои про­гнозы в конверты и послали их в «Нью-Йорк Тайме» и декану психологического факультета Пенсильванского уни­верситета. «Если мы окажемся правы, — уныло твердил Гарольд, — я хочу быть уверенным, что никто не скажет, будто мы жульничаем».

Предсказания были недвусмысленными. Среди демо­кратов был явный фаворит — пока безвестный губернатор Массачусетса Майкл Дукакис. По оптимизму он на голову превосходил всех остальных. Был и явный кандидат в про­игравшие — Гэри Харт, замаранный сенатор от Колорадо, самый главный пессимист, говоривший, как впавший в деп­рессию. Джесси Джексон выглядел неплохо по очкам, во всяком случае, для того чтобы подозревать в нем скрытые силы и способность удивить наших мудрецов. Дукакис, разумеется, победил, а Харт пришел последним, бесславно покинув поле боя без единого голоса. Джексон удивил мир и устроил свалку.


298 ^______________ Мартин Э. П. Зелягмая

Среди республиканцев тоже был явный фаворит, Джордж Буш, самый большой оптимист; у него был счет даже луч­ше, чем у Дукакиса. Роберт Доул оказался в списке далеко внизу; Буш превосходил его по оптимизму даже больше, чем Дукакис Харта. Согласно нашим предсказаниям, Доул должен был увять очень быстро. Еще ниже стоял Роберт-сон, а в самом низу Хейг. Согласно нашему прогнозу Робертсону ничего не светило, а Хейга ждал вообще пол­ный провал.

Как оказалось, Буш обошел Харта легче, чем все счи­тали. Кандидатура Робертсона не всплыла, к огромному огорчению Морального Большинства. Хейг проиграл на­прочь, не получив поддержки ни одного делегата.

Я не мог сам себе поверить, когда мы с Гарольдом в начале мая стали сверять итоги праймериз с предсказания­ми, которые он заклеил в конверте в феврале. Совпадение было идеальным.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...