Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Стиль объяснения и границы




В 1983 году я отправился в Мюнхен на конгресс Меж­дународного общества изучения развития поведения, где на второй день ввязался в разговор с энергичной немецкой аспиранткой, которая представилась просто Эле. «Давайте я


Политика, религия и культура: новая психотерапия 305

расскажу вам, какая идея пришла мне в голову, когда вы утром рассказали про свою методику CAVE, — предло­жила она. — Но сначала позвольте задать вам один во­прос. Как вы думаете, выгоды оптимизма и опасности пес­симизма, беспомощность и пассивность отражают универ­сальные законы человеческой природы, или же они приме­нимы только к обществу нашего типа, западного, я имею в виду, вроде Америки и Западной Германии?»

Отличный вопрос. Я ответил ей, что и сам иногда задумывался, определяется ли наша озабоченность контро­лем и оптимизмом сочетанием рекламы, с одной стороны, и пуританской этики — с другой. Депрессия, похоже, не принимает в незападных культурах такого эпидемического масштаба, как в западных. Не исключено, что культуры, не озабоченные проблемой достижений, не страдают от беспо­мощности и пессимизма так, как мы.

С другой стороны, предположил я, полезно обратить­ся к урокам животного мира. Признаки депрессии при по­тере и беспомощности бывают не только у западных муж­чин и женщин. И в природе, и в лабораторных условиях животные реагировали на беспомощность симптомами, очень похожими на те, что характерны для жителей Запада. Это относится и к шимпанзе, которые реагируют на смерть себе подобных; и к крысам, реагирующим на неизбежный шок; золотые рыбки, собаки и даже тараканы ведут себя очень похоже на то, что делаем мы при неудачах. Я подозреваю, что если человеческая культура не реагирует депрессией на потерю и беспомощность, то это связано с тем, что тыся­челетний гнет нищеты, когда в семье еще в раннем возрасте умирали двое из троих детей, выбил из этой культуры естественную способность реагировать депрессией на стрессы.

«Я не верю, — сказал я, — что жители Запада были загнаны пропагандой в депрессию, что им промыли мозги,


306 Мартня Э. П. Зелягмаи

чтобы ввергнуть в этику контроля. Но говорить, что стрем­ление к контролю и разрушительная реакция на беспомощ­ность естественны, это совсем не то же, что объявить дей­ствие оптимизма повсеместным. Возьмем, к примеру, успех на работе и в политике. Оптимизм прекрасно работает на американского агента по страхованию жизни и на кандида­тов, желающих стать президентом Соединенных Штатов. Однако трудно представить себе, чтобы сдержанный англи­чанин хорошо реагировал на неунывающего агента. Или чтобы суровый шведский избиратель выбрал Эйзенхауэра. Или чтобы японец одобрительно воспринял человека, кото­рый в своих неудачах всегда обвиняет других».

Я сказал, что, по моему мнению, обучение оптимизму могло бы принести облегчение от мучений депрессии и этим культурам, но при этом оптимизм должен быть приспособ­лен к местным условиям на рабочем месте и в политике. Беда, однако, в том, что было проведено не так уж много исследований того, какую роль играет оптимизм в различ­ных культурах.

«Но скажите, — спросил я, — что за идея посетила вас во время моего доклада о методике CAVE?»

«Я думаю, что мне удалось отыскать путь, — ответила Эле, — определить, сколько надежды и отчаяния содержат культуры и история. Вот, например, такой вопрос: сущест­вует ли на свете национальный стиль объяснения, который позволяет спрогнозировать, как нация или народ поведет себя в кризисной ситуации? Порождает ли одна конкретная форма правления больше надежды, чем другая?»

Мне пришлось признать, что вопросы Эле задает пре­красные, но настоящего ответа на них дать почти невоз­можно. Допустим, проанализировав при помощи методики CAVE то, что они пишут, говорят или поют, нам удалось узнать, что стиль объяснения у болгар лучше, чем у индей­цев навахо. Все равно не понятно, как этот результат интер-


Политика, религия и культура: новая психотерапия 307

претировать. В одной культуре может оказаться более пре­стижным говорить оптимистичные вещи, чем в другой. Эти народы живут в разных климатических и исторических ус­ловиях, на разных континентах, у них разный генофонд. Любую разницу в стиле объяснения между болгарами и навахо можно объяснить тысячью способами, кроме соот­ношения надежды и отчаяния.

«Конечно, — сказала Эле, — если вы сравниваете несравнимое. Но я не имела в виду навахо и болгар. Я думала о культурах, гораздо более близких — Восточный а Западный Берлин. Они находятся рядом, у них одна погода, они говорят на одном диалекте, междометия и жес­ты означают одно и то же, до 1945 года у них была одна история. После этого они отличались только политическими системами. Они вроде однояйцевых близнецов, которых воспитывали врозь в течение сорока лет. Это тот самый случай, когда можно задать вопрос, различно ли отчаяние при разных политических системах, когда все остальные факторы идентичны».

На следующий день на конгрессе я рассказал одному профессору из Цюриха о творчески мыслящей аспирантке. После того, как я описал ее и упомянул, что она назвалась Эле, он сказал мне, что это — принцесса Габриэль цу Эттинген-Эттинген унд Эттинген-Шпильберг, одна из са­мых многообещающих молодых ученых Баварии.

На следующий день за чаем мы с Габриэль продолжи­ли наш разговор. Я сказал, что согласен с тем, что различие между стилем объяснения в Восточном и Западном Берли-нах (если только его удастся обнаружить) должно опреде­ляться разницей между коммунизмом и капитализмом. Но откуда взять материал для сравнения? Не может же она просто перебраться через Берлинскую Стену и начать раз­давать анкеты случайным жителям Восточного Берлина?

«Конечно, в нынешнем политическом климате это не-


308_______________________ Мартин Э. П. Зелигман

возможно, — согласилась она (в это время во главе Со­ветского Союза стоял Андропов). — Но ведь все, что мне требуется, это сопоставимые письменные документы из обоих городов. Они должны касаться одних и тех же событий, происходящих в одно и то же время. Это должны быть нейтральные события, не связанные ни с политикой, ни с экономикой, ни с душевным здоровьем. И вот о чем я подумала. Через четыре месяца в Югославии начнутся зимний Олимпийские Игры. Их будут подробно освещать и в вос-точноберлинских, и в западноберлинских газетах. Как во­дится в спортивных репортажах, там наверняка будет много заявлений спортсменов и журналистов о причинах побед и поражений. Я хочу обработать их и посмотреть, какая куль­тура более пессимистична. И вот это будет демонстрацией того, что можно количественно сравнивать уровень надеж­ды разных культур».

Я поинтересовался, каков ее прогноз на этот счет. Она ожидала, что восточногерманский стиль объяснения, по крайней мере, на спортивных страницах, окажется более оптимистичным. В конце концов, восточные немцы — вы­дающаяся олимпийская нация, а газеты — вещь сугубо государственная. И одна из их функций — поддерживать мораль нации на высоком уровне.

Я придерживался другой точки зрения, но промолчал.

В течение трех последующих месяцев я несколько раз разговаривал с Габриэль по телефону через Атлантику и получил от нее несколько писем. Ее очень беспокоило, су­меет ли она добывать газеты из Восточного Берлина, по­скольку иногда были проблемы с тем, как переправить пе­чатный материал через Стену. Она договорилась со знако­мым механиком из Восточного Берлина, что он будет при­сылать ей по почте всякую ерунду типа битых чашек и гнутых вилок, завернув их в спортивные страницы газет. Оказалось, что в этом нет необходимости. Во время Олим-


Политика, религия и культура: новая психотерапия 309

пиады она смогла беспрепятственно ходить через берлин­ские контрольно-пропускные пункты с таким количеством восточноберлинских газет, каким хотелось.

Затем наступило время работы по прочесыванию трех западноберлинских и трех восточноберлинских газет, выхо­дивших во время Олимпиады. Габриэль удалось набрать там и оценить 381 цитату с объяснением спортивных собы­тий. Вот некоторые из оптимистических объяснений, дан­ных спортсменами и журналистами.

Конькобежец не сумел выдержать темп, потому что «в этот день утром не было солнца, которое могло бы обеспе­чить зеркальную поверхность льда» (отрицательное собы­тие, 4 балла); «лыжница упала, потому что со стоявших рядом деревьев свалился снег, засыпавший стекло ее шле­ма» (отрицательное событие, 4 балла); «спортсмены не бо­ялись, потому что «знали наверняка, что сильнее соперни­ков» (положительное событие, 16 баллов).

А вот примеры пессимистических объяснений: беда пришла потому, что «она была в такой плохой форме» (отрицательное событие, 17 баллов); «ему пришлось сдер­жать слезы, надежда на медаль исчезла» (отрицательное событие, 17 баллов); спортсменам удалось победить, потому что «наши соперники пропьянствовали всю ночь» (положи­тельное событие, 3 балла).

Но кто же делал оптимистичные, а кто пессимистичные заявления? Ответы оказались неожиданными для Габри­эль. Заявления восточных немцев были гораздо пессимис­тичнее, чем западных. Это было тем более знаменательно, что восточные немцы прекрасно выступили на Играх. Они выиграли двадцать четыре медали (западные немцы — всего четыре). Поэтому у восточноберлинских газет была возможность сообщить о намного большем количестве хо­роших событий. И действительно, 61% восточных объяс­нений касался событий, хороших для восточных немцев, в


310 Март ин Э. П. Зелигмаи

то время как всего 47% западных объяснений касались событий, хороших для Запада. Тем не менее тон восточно-берлинских репортажей был намного мрачнее, чем западно­берлинских.

«Результаты меня потрясли, — сказала мне Габри­эль. — Я просто отказываютсь в них верить, пока не найду какой-нибудь другой способ дополнительно убедиться в том, что жители Восточного Берлина более пессимистичны и подвержены депрессии, чем Западного. Я пробовала до­быть точные данные по статистике самоубийств и заболева­ний из Восточного Берлина и сравнить их с западными, но, конечно, мне это не удалось».

Докторская диссертация Габриэль относилась не к пси­хологии, а к этиологии человека, разделу биологии, кото­рый посвящен наблюдению за людьми в естественных усло­виях и подробной регистрации того, что они делают. Она начала с наблюдений, которые Конрад Лоренц проводил над утятами; у утят, увидевших его, сформировалось убежде­ние, что он их мать, и они везде стали следовать за ним. Его тщательное изучение природных явлений впоследствии вылилось в систематическое наблюдение за людьми. Габри­эль подготовила свою диссертацию под руководством двух видных последователей Лоренца. Я знал, что Габриэль выполнила много мелких наблюдений над детьми в школе, но меня взволновало ее намерение обследовать бары Вос­точного и Западного Берлина.

«Единственный способ получить дополнительное под­тверждение моим результатам, до какого я смогла доду­маться, — писала она мне, — состоит в том, чтобы отпра­виться в Восточный Берлин и добросовестно считать при­знаки отчаяния, а затем сравнить результат с данными, полученными в аналогичной обстановке в Западном Берли-


Политика, религия и культур а: новая психотерапия 311

не. Я не хочу вызывать подозрение полиции и поэтому собираюсь заняться этим в барах».

Так она и сделала. Зимой 1985 года она посетила в общей сложности 31 бар в промышленных районах (14 в Западном Берлине и 17 — в Восточном). В эти бары, которые называют Кнайпен, рабочие приходят выпить пос­ле работы. Они расположены поблизости друг от друга и разделены зачастую только Стеной. Все свои наблюдения она провела за пять дней одной недели.

Обычно она входила в бар и садилась в дальнем углу, так незаметно, как только могла. Выбирала себе для наблю­дения группы посетителей и методично подсчитывала, что они делают в течение пяти минут. При этом она считала все, что в литературе считается существенным для оценки деп­рессивного состояния: улыбки, смех, позы, энергичные дви­жения руками, мелкие движения типа кусания ногтей.

Согласно таким оценкам жители Восточного Берлина вновь оказались более подавленными, чем Западного. Сре­ди западноберлинцев улыбались 69 /о, среди восточнобер-линцев 23 /о. Сидели или стояли выпрямившись 50 /о жи­телей Западного Берлина, и всего 4% — Восточного; 80% рабочих из Западного Берлина были повернуты лицом к другим людям, и всего 7 /о — из Восточного. Западнобер­линцы смеялись в два с половиной раза чаще, чем жители Восточного Берлина.

Все эти результаты в совокупности показывают, что, судя и по словам, и по телодвижениям, восточно берлинцы продемонстрировали гораздо больше отчаянья, чем жители Западного Берлина. Эти данные, правда, не показывают, что именно является причиной этих различий. Ясно, что, поскольку эти две культуры представляют собой единое целое до 1945 года, полученные данные дают некоторую


312 Мар тия Э. П. Зелягмаи

информацию о надеждах, испытываемых людьми, прожива­ющими в условиях двух политических систем. Но они не уточняют, какая именно сторона жизни этих систем несет ответственность за рост или падение надежд и ожиданий. Это может быть разница в уровне жизни, в свободе выра­жения мыслей или перемещения. Это может быть даже разница в книгах, музыке или питании.

Эти данные также не в состоянии ответить, убавилось ли надежд у жителей Восточного Берлина с приходом ком­мунизма и постройкой Стены или его прибавилось у запад­ноберлинцев после 1945 года. Все, что нам известно, это что сегодня разница существует, причем на Востоке отчая­ния больше, чем на Западе. Чтобы лучше понять, как эта трансформация происходила в Восточном и Западном Бер­лине во времени, мы занимаемся обработкой по методике CAVE газет, сообщающих обо всех зимних Олимпиадах после второй мировой войны.

Полученные данные говорят еще и вот о чем: в насто­ящее время существует новый метод количественного срав­нения уровня надежд и отчаяния у различных культур. Именно этот метод позволил Габриэль Эттинген сравнить то, что другие ученые считали несравнимым.

При редактировании этой рукописи в апреле 1990 года я задумался, не претерпел ли (и в какой степени) изменений стиль объяснения восточных немцев за последние знамена­тельные месяцы. Если он стал более оптимистичным, зна­чит, Восточную Германию ожидает светлое будущее. Если он остался столь же мрачным, что и в 1984 году, значит, экономическое и духовное развитие будет намного медлен­нее, чем принято ожидать. И я считаю, что, оценив изме­нение стиля объяснения в Восточной Германии, Чехослова­кии, Румынии, Польше, Венгрии и Болгарии, мы могли бы предсказать, насколько успешно их народы смогут восполь­зоваться вновь обретенной свободой.


Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...