 |
Глава 16. Рождение династии. Переломные годы
|
|
|
|
Глава 16. Рождение династии
Переломные годы
В истории случаются моменты, когда в короткий промежуток времени совпадают несколько событий, в совокупности меняющих жизнь общества, будь то неблагоприятное сочетание экономических сложностей и стихийных бедствий или уход из жизни выдающихся деятелей, символизирующий определенную грань в истории общества и государства. Последнее зависит не столько от истинной значимости ушедших деятелей, сколько от того, в какой мере это совпадает с накапливавшимися исподволь изменениями. Таким переломным моментом в истории двадцатилетнего правления Му‘авийи были 669–670 годы. За восемь лет, прошедших после отречения, ал-Хасан не проявлял никаких претензий на власть, хотя, как мы видели, не отказывал себе иногда в удовольствии подчеркнуть свою истинную значимость. Му‘авийа, со своей стороны, пропускал подобные колкости мимо ушей и строго соблюдал условия заключенного между ними договора.
Лояльное отношение главы Алидов к халифу удерживало многочисленных сторонников Али в Куфе от антихалифских выступлений или иных проявлений враждебности, тем более что по условиям договора власть должна была перейти после смерти Му‘авийи к ал-Хасану, а время работало на ал-Хасана: ему было в 669 г. 45 лет, тогда как Му‘авийа приближался к 70.
Этим ожиданиям не суждено было сбыться: неожиданно весной 669 г. ал-Хасан заболел и через полтора месяца умер 5 раби‘ I 49/13 апреля 669 г. Эта смерть была настолько своевременна и выгодна Му‘авийи, что у шиитов следующих поколений не было никаких сомнений в том, что его отравил халиф, чтобы расчистить дорогу своему сыну. Молва обвиняла одну из жен ал-Хасана, Джа‘ду бинт Аш‘ас ибн Кайс в том, что она отравила его по наущению халифа, который обещал ей 100000 дирхемов и отдать ее в жены своему сыну Йазиду. Потом он обещанные деньги дал, а вторую половину обещания выполнить отказался, будто бы сказав: «Хочу, чтобы Йазид был жив». Уверенность в ее вине настолько была велика, что ее потомков обзывали «дети отравительницы ал-Хасана».
|
|
|
Наиболее подробная и достоверная версия рассказа о последних днях ал-Хасана (восходящая к Джа‘фару ас-Садику, передававшему слова Али, сына ал-Хусайна) гласит: «Пришел ал-Хусайн к моему дяде ал-Хасану ибн Али, когда тот выпил яд, а тот встал и вышел по человеческой необходимости, потом вернулся и сказал: " Пил я яд несколько раз, но не пил такого, как этот, – изверг я часть своей печени, я обнаружил ее палкой, которая была в моей руке". И спросил его ал-Хусайн: " Брат мой, кто напоил тебя [ядом]? " Он ответил: " Него ты хочешь этим? Если это тот, на кого я думаю, то расчет принадлежит Аллаху. А если это кто-то другой, то я не хочу отвечать за невинного". И прошло после этого только три дня, и он умер».
Перед смертью ал-Хасан выразил желание быть похороненным рядом с дедом, если это не вызовет осложнений. На пути похоронной процессии к дому Аиши, где был похоронен Мухаммад, встал Марван ибн ал-Хакам, который был наместником Медины, во главе многочисленных родичей, и запретил хоронить ал-Хасана рядом с пророком в наказание за позорные похороны Усмана (к чему ал-Хасан никакого отношения не имел). Абу Хурайра заговорил об особом положении ал-Хасана, которого пророк называл вместе с ал-Хусайном саййидами юношей рая. Марван заявил, что Абу Хурайра это выдумал. Перепалка вокруг того, кто когда принял ислам и кто чего стоит, грозила закончиться кровопролитием, так как обе стороны схватились за оружие. Аиша, которая сначала вроде бы не возражала против погребения, перепугавшись, сказала: «Это мой дом, и я не позволю никого в нем хоронить». Положение спас выдержанный Мухаммад ибн Али, который уговорил горячего ал-Хусайна согласиться похоронить брата в ал-Баки рядом с матерью.
|
|
|
На похороны ал-Хасана будто бы собралось столько народу, «что, если бы бросить иголку, она упала бы на чью-нибудь голову», а потом из-за горя и плача мединцев целую неделю в городе не работал базар. Все это – поздние преувеличения. На самом деле смерть ал-Хасана прошла настолько мало замеченной, что историки путались, в котором году он умер: в 49, 50 или 51 г. х.
Несмотря на то что смерть ал-Хасана была как нельзя более выгодна Му‘авийи, некоторые обстоятельства заставляют сомневаться в справедливости обвинений Му‘авийи в отравлении. Прежде всего, обращает на себя внимание отсутствие этих обвинений в ранних источниках. Далее, во многих ситуациях, когда Алиды или шииты выдвигали различные обвинения Му‘авийи, никогда не встречается обвинение в отравлении ал-Хасана. Так, рассказывается, что Абдаллах ибн Аббас выговаривал Му‘авийи, что он откровенно радуется смерти ал-Хасана, но даже не намекнул на возможность его вины. Можно возразить, что до Ибн Аббаса могло еще не дойти известие о причинах смерти. Сообщается также, что шиитские вожди Куфы, узнав о кончине ал-Хасана, написали ал-Хусайну, что признают его преемником, и заверили в своей безусловной поддержке, если он прибудет к ним и начнет борьбу за Халифат. Здесь-то уж ал-Хусайн мог как-то выразить свое мнение по поводу причины смерти брата, вместо этого он посоветовал воздерживаться от выступлений и не давать повода для подозрений, пока жив Му‘авийа, т. е. по-прежнему считал себя связанным договором с ним, а ведь если верить его сыну, то именно ал-Хусайну пожаловался ал-Хасан на отравление. Как мы увидим дальше, никто из мединской верхушки, отвергая возможность передачи халифата сыну Му‘авийи, никогда не предъявлял ему обвинение в отравлении ал-Хасана.
Гораздо вероятнее, что ал-Хасан умер естественной смертью от какого-то внутреннего кровоизлияния (например, от прободения язвы желудка или двенадцатиперстной кишки). Его жалобы на то, что принимал яд неоднократно, могут свидетельствовать о наличии приступов, которые с каждым разом усиливались.
|
|
|
Кроме ал-Аштара и ал-Хасана Му‘авийи приписывали отравление Абдаррахмана ибн Халида и Са‘да ибн Абу Ваккаса. Абдаррахман будто бы стал беспокоить халифа своим исключительным авторитетом в Северной Сирии, управлявшейся им из Химса. Особенно обеспокоился Му‘авийа после того, как вожди сирийцев на вопрос, кого бы они хотели видеть халифом после его смерти, ответили: «Абдаррахмана ибн Халида». Тогда Му‘авийа послал к Абдаррахману, захворавшему по возвращении из очередного похода, своего врача-христианина Абу Усала, давшего больному отравленное питье (666 г. ). В награду за услугу Абу Усал получил освобождение от хараджа и должность уполномоченного по сбору хараджа в провинции Химса.
Со смертью ал-Хасана может быть связано смещение в том же месяце Марвана ибн ал-Хакама с поста наместника Медины. Вероятно, в Медине стало меняться соотношение сил и давала себя знать тихая оппозиция мухаджиров и ансаров, которую мог использовать в своих целях Марван, а скандал вокруг похорон ал-Хасана мог послужить вполне благовидным предлогом для смещения и назначения представителя другой, менее влиятельной ветви Умаййадов, Са‘ида ибн ал-Аса.
Зима 669/70 г. выдалась необычно суровой. Снег и морозы погубили много плодовых деревьев и скота, а затем, как обычно случалось после неурожайных лет, в Ираке началась чума, которая унесла еще одну крупную политическую фигуру – Мугиру ибн Шу‘бу. В разгар эпидемии он уехал из густонаселенной Куфы, а когда она стала спадать – вернулся, заразился и умер в ша‘бане 50/24 августа – 21 сентября 670 г. Проблему замещения поста наместника Куфы халиф решил необычно: впервые за всю историю Халифата он объединил управление Куфой и Басрой в одних руках – Зийада ибн Абу Суфйана, а с ними вручил ему власть над всем востоком Халифата.
В Куфе эта весть не вызвала восторга, уже хотя бы потому что с момента основания она была самостоятельна, и подчинение басрийскому наместнику, тем более такому суровому правителю, как Зийад, воспринималось куфийцами как унижение. Сознавая это, Зийад обратился к куфийцам с лестной для них речью: «Я хотел приехать к вам с двумя тысячами охранников (шурта) Басры, но потом вспомнил, что вы – люди, следующие закону (хакк), и право победило у вас беззаконие, поэтому я прибыл лишь с семьей».
|
|
|
В ответ на эту миролюбивую речь в Зийада полетели камни. Он сошел с минбара, дождался, пока несколько стих шум, велел сопровождавшей его охране встать у выходов из мечети и приказал присутствующим в мечети: «Пусть каждый из вас возьмет за руку сидящего рядом, и не говорите: не знаю, кто сидел рядом со мной», затем сел у выхода из мечети и велел подводить присутствовавших по четверо. Их заставляли клясться, что никто из них не кидал камней. Тех, кто клялся, – отпускали, тех, кто не клялся, – отводили в сторону и тут же отрубали руку. Таких бунтарей оказалось около 30 человек.
Вместе с тем Зийад пытался найти общий язык с вождями шиитов, с которыми сравнительно недавно был в одном лагере. Он пригласил к себе одного из наиболее воинственно настроенных, Худжра ибн Ади, бывшего прежде его приятелем. Посадив его рядом с собой, он доверительно сказал: «Воистину, дело, за которое мы стояли вместе с Али, было ложным, а должно быть таким, какое оно сейчас». – «Вовсе нет, – возразил Худжр, – наоборот, этот мир привлек тебя и испортил». Увидев, что Худжра не переубедить, Зийад просил его лишь быть сдержанным: «Это место – твое, и каждый день десять твоих желаний не будут отвергнуты, ты только следи за своим языком и удерживай руки. Но, клянусь Аллахом, если придется пролить твою кровь, то выпущу ее целиком – ты знаешь, что если я сказал, то сделаю». Худжр не внял этому предостережению.
К Зийаду стали поступать доносы о тайных собраниях шиитов. Он воздержался от немедленных карательных мер, а только предупредил, что собираться по домам не следует, а если хочется пообщаться и поговорить, то это можно сделать и в мечети, на людях. Следует помнить, что кроме главной, соборной мечети в городе имелись также мечети в племенных кварталах, которые служили не только местом моления, но и своего рода мужскими клубами, поэтому совет Зийада был вполне резонным. Он, конечно, тоже не был принят теми, кто вел антиумаййадские разговоры.
Не ограничиваясь казнями, угрозами и увещеваниями, Зийад провел в Куфе серьезную административно-финансовую реформу: вместо семи групп, объединявших родственные племена, были организованы четыре объединения (арба), с перемешанным составом. Первую из них, включавшую мусульманскую аристократию, мединцев (т. е. мухаджиров и ансаров и их потомков), возглавил махзумит Амр ибн Хурайс. Во вторую вошли соперничавшие между собой тамимиты и хамданиты, их возглавил Халид ибн Урфута ал-Узри. В третью группу вошли раби‘иты и киндиты, их возглавил Кайс ибн ал-Валид ал-Махзуми. Во главе четвертой группы из асадитов и мазхиджитов был поставлен Абу Бурда, сын Абу Мусы ал-Аш‘ари. Помимо того, что в каждую «четверть», кроме первой, вошли северные и южные арабы, во главе их встали не свои вожди, а назначенные главы из курайшитов или их домусульманских союзников. Таким образом, впервые был серьезно поколеблен принцип племенной организации на ее высших уровнях.
|
|
|
Зийад остался в Куфе наводить свои порядки, а Басру на это время поручил Самуре ибн Джундабу, человеку не менее решительному, но, кажется, более жестокому. В дальнейшем Зийад жаркую половину года проводил в Куфе, а прохладную – в Басре.
В начале 51/671 г. Зийад поручил наместнику Хорасана ар-Раби‘ ибн Зийаду ал-Хариси переселить из них большую группу воинов с семьями на крайний северо-восток Халифата, в Мерв, превратив его в базу для завоевания областей за Амударьей, Мавераннахра. Число переселенцев определяется в 50000, но явно имеется в виду не число воинов, а общее число переселенцев с семьями. В Мерве их ждали свободные участки в сильно запустевшем городе и бесхозные земли в селениях оазиса. Мерв стал теперь резиденцией наместника Хорасана, хотя в нем сохранялся местный владетель, марзбан, и весь его административно-фискальный аппарат, обеспечивавший сбор налога и передачу наместнику обусловленной договором дани.
Создание нового пограничного гарнизонного центра определялось новой ситуацией, сложившейся в Халифате, который после 10 лет внутренней стабильности готов был к новому завоевательному броску за пределы границ, сложившихся в конце правления Усмана. Вряд ли случайно, что годом раньше на противоположном конце Халифата Укба ибн Нафи, продвинувшись далеко на север провинции Африка, основал в 50/670 г. другой пограничный гарнизонный центр, ал-Кайраван, или Кайруван («караванная стоянка»). Здесь большое незаселенное пространство было разделено между племенами, а затем каждый устраивался или застраивался по своему желанию. Главная мечеть нынешнего Кайрувана до сих пор носит имя основателя города – Сиди Окба, хотя архитектурно она никак не связана с примитивным сооружением времени Укбы.
В том же году арабы овладели городом Джалула (в 30 с небольшим километрах западнее ал-Кайравана), честь завоевания которого приписывается Абдалмалику, сыну Марвана ибн ал-Хакама. В руках византийцев теперь оставался небольшой северо-восточный угол провинции Африка, и возникновение рядом с ним ал-Кайравана было предвестием скорого завоевания его арабами.
Переселение в Мерв должно было освободить Куфу и Басру от части наиболее беспокойных и воинственных людей. Тем не менее, в том же году, в рамадане (11 сентября – 10 октября 671 г. ), в отсутствие Зийада в Басре подняли восстание хариджиты, исповедовавшие идею дозволенности и необходимости уничтожения всех инакомыслящих мусульман (исти‘рад), которыми руководили двоюродные братья, Курайб ибн Мурра и Заххаф ибн Захр ат-Та‘и. Восстание было задумано широко, но в последний момент хариджиты из группы мудар не явились вечером на сборный пункт – кладбище бану йашкур. В результате собралось всего 70 человек; стали раздаваться голоса, что при такой малочисленности лучше разойтись по домам. Этим колеблющимся разъяснили, что уже известно, кто ушел из дому, поэтому возвратившихся все равно казнят.
Хариджиты шли от одной квартальной мечети к другой и убивали присутствующих. Лишь на площади перед мечетью бану али хариджитов встретили молодые стрелки бану али и бану расиб, осыпавшие их градом стрел. Только теперь за дело взялась полиция. Остатки хариджитов укрылись в каком-то дворе, где они продержались до утра. Для устрашения оставшихся хариджитов тела руководителей восстания были распяты. Из Куфы срочно приехал Зийад. Он похвалил аздитов, давших отпор бунтарям, и пригрозил остальным, что тех, кто не будет усмирять своих преступных соплеменников, он лишит жалованья. Пострадали и жены руководителей восстания: их раздали отличившимся в подавлении восстания, а остальных выслали из Басры. Одну женщину, сочувственно отозвавшуюся о распятых, тут же схватили и распяли рядом с ними. Она или другая женщина, участвовавшая в восстании, была распята обнаженной. Страх подобного позора привел к тому, что женщины больше не участвовали в восстаниях хариджитов. После казней участников восстания начались расправы с их единомышленниками.
Вскоре после этого, в конце 51/671 г., Зийаду пришлось подавлять волнения шиитов в Куфе, возглавлявшихся упомянутым ранее Худжром ибн Ади. Шииты, которым Зийад запретил тайные встречи в домах, стали собираться вокруг Худжра в главной мечети города и, не стесняясь никого, поносить Зийада и самого халифа. Речи их ораторов собирали массу слушателей, как шиитов, так и любопытствующих, из которых вербовались новые сторонники. Выведенный этим из терпения заместитель Зийада Амр ибн Хурайс потребовал от присутствовавшей на молении племенной верхушки укротить смутьянов. В ответ на это наиболее горячие сторонники Худжра пробились к минбару, стали бранить Амра и бросать в него камни. Амр поспешно покинул мечеть и заперся в резиденции, не решаясь применить силу. В послании, отправленном Зийаду, Амр сообщил, что его власть ограничивается пределами резиденции. «Если тебе нужна Куфа, – завершил он его, – поспеши».
Резиденция (дар ал-имара), примыкавшая с юга к мечети, была не столько дворцом, в котором помещались и присутственные места, сколько мощной крепостью. Стены четырехметровой толщины охватывали площадь 170× 170 м, в центре которой располагался собственно дворец-замок (каср), квадратное же двухэтажное здание размером 115× 115 м с глухими наружными стенами и внутренним двором, куда выходили окна и двери всех служебных, жилых и парадных помещений. Это была настоящая цитадель, в которой могли укрыться около 2000 человек, а большая цистерна под дворцом, вмещавшая до 120 тонн воды, обеспечивала минимальные нужды такого числа людей в течение двух недель.
Зийад не заставил себя ждать, а сторонники Худжра не пытались овладеть резиденцией, довольствуясь моральной победой. Зийад появился в мечети в сопровождении начальника полиции и вооруженных стражников. Обратившись к присутствующим с увещеваниями и призывом образумиться, он закончил речь словами: «…а если вы не выздоровеете, то я дам вам ваше лекарство, оно у меня наготове» – и послал стражника привести Худжра, который находился в мечети в окружении сторонников. Они закричали: «Не ходи, не оказывай ему чести! » Обруганный стражник вернулся назад. Зийад послал его вторично, придав ему несколько человек, и он снова вернулся ни с чем. Тогда Зийад обратился к куфийской верхушке: «Куфийцы! Вы одной рукой раните, а другой ласкаете, ваши тела со мной, а ваши сердца – с Худжром, с этим сумасшедшим дураком. Вы – со мной, а ваши братья и сыновья, и родичи – с Худжром! » Его бросились уверять, что они преданы всей душой и только ждут его совета. «Тогда идите к окружающим его людям и поговорите с каждым из ваших сородичей! »
Увещевания старейшин подействовали на многих, и около Худжра, сидевшего у дверей, осталась горстка самых преданных сторонников, против которых были посланы стражники. Безоружные шииты отчаянно сопротивлялись, несколько человек были серьезно ранены. Их сопротивление помогло Худжру выйти из мечети и укрыться в своем доме. Зийад не решился послать стражников в квартал киндитов, а поручил это деликатное дело южноарабским вождям, но и им жители квартала оказали вооруженное сопротивление. Худжр нашел приют у брата Малика ал-Аштара.
Худжр скрывался от преследования, переходя из квартала в квартал. Тогда Зийад вызвал Мухаммада ибн ал-Аш‘аса, вождя киндитов, и пригрозил ему срубить все его пальмы, разрушить принадлежащие ему постройки и лишить жалованья, если он в трехдневный срок не представит ему Худжра. Худжр не пожелал быть причиной такой кары для Йбн ал-Аш‘аса и согласился сдаться, если Зийад даст ему гарантии сохранения жизни до прибытия к Му‘авийи. Худжр сдался. Зийад упрекнул его в том, что он воюет, когда наступил мир.
Казнить его в Куфе Зийад не решился и передал дело на решение халифа. Было составлено письмо с перечнем всех преступлений Худжра, которое заверили 35 знатных куфийцев. Этот обвинительный акт вместе с кратким письмом Зийада был отправлен с начальником отряда, доставившего Худжра и его арестованных товарищей в Сирию. Му‘авийа собрал приближенных, зачитал обвинительный акт и спросил их совета. Ему посоветовали разослать мятежников по разным городам Сирии, где они не будут опасны. Му‘авийа все же не принял этого решения и сообщил о своих сомнениях Зийаду, на что тот ответил: «Если тебе нужен этот город, то не возвращай ко мне Худжра и его товарищей».
Влиятельные люди в окружении старались вызволить их под свое ручательство. Му‘авийа позволил взять на поруки всех, кто не упорствовал в его осуждении, запретив лишь возвращаться в Куфу. Таких набралось семь человек. Остальные упорно отказывались отречься от Али и веры в его исключительное право на халифат. Вождь киндитов Сирии, Малик ибн Хубайра, также пытался добиться помилования Худжру под свое ручательство и единственный получил отказ. Все нераскаявшиеся вместе с Худжром были казнены.
Убиение невооруженных мусульман, не нарушавших предписаний религии, произвело удручающее впечатление на мусульманское общество; многие упрекали Му‘авийю за казнь благочестивых мусульман, ему оставалось лишь ссылаться на свидетельство, подписанное многими достойными доверия земляками и соплеменниками казненных. Малик ибн Хубайра в знак протеста перестал посещать приемы у халифа, но быстро примирился с ним, после того как получил от него в подарок 100000 дирхемов – Му‘авийа действительно хорошо знал души своих подданных.
Худжр стал первым шиитским мучеником за веру, и не приходится сомневаться, что прошиитская историография преувеличила многое в рассказах о казни и об отклике на нее в мусульманской среде. Главным виновником был признан Зийад: за то, что принудил людей подписать свидетельство против Худжра, а потом своим письмом подтолкнул халифа к крайней мере.
Зийаду не пришлось долго носить на себе это клеймо – через два года, в рамадане 53/20 августа – 18 сентября 673 г., он то ли заразился в Куфе чумой, то ли просто от нарыва на пальце получил заражение крови и быстро скончался. С его смертью закончился недолгий период, когда правление всем Востоком Халифата было сосредоточено в руках одного человека, которому халиф мог доверять без опасения, что он выступит против него.
Зийад не поручил своему сыну Убайдаллаху взять на себя управление наместничеством до назначения халифом, а Му‘авийа сказал ему, что не может назначить его наместником, если на это не решился его отец. В Басре остался наместником Самура ибн Джундаб, а в Куфе – Абдаллах ибн Халид ибн Асид, замещавший Зийада во время пребывания того в Басре.
|
|
|
