В качестве политической элиты 10 глава

Внутриэлитное противостояние "партия — органы госбезопасности" получило новое развитие в послевоенный период. Усиление группы Жданова в 1946 г. ознаменовалось мерами по обузданию произвола Берия: секретарем ЦК, курировавшим органы безопасности, стал выдвиженец Жданова А. Кузнецов, а главой МГБ стал другой выдвиженец Жданова — Абакумов. Смерть Жданова и физическое уничтожение его соратников (руками их коллеги и друга Абакумова) в ходе "ленинградского" дела способствовали усилению позиций Берия. Рубеж 1952—1953 гг. был ознаменован новой попыткой поставить органы безопасности под контроль партии: 4 декабря 1952 г. было принято Постановление ЦК КПСС "О положении в МГБ", направленное на то, чтобы поставить репрессивный аппарат под контроль партии. Смерть Сталина привела Берия к неограниченной власти, но лишь затем, чтобы в июне 1953 г. он был навсегда устранен с политической арены.

Противоречие "партия — органы безопасности" оставалось одним из важнейших внутризлитных противоречий в советский период; неразрешенность этого противоречия стала одной из причин крушения советской политической системы.

 

 

* * *

 

 

Очевидно, что форсирование модернизации в условиях дефицита ресурсов неизбежно влекло за собой ужесточение требований государства по отношению к хозяйственным субъектам, а значит, баланс интересов центральных органов и ведомств нарушался в пользу первых, что неминуемо означало установление жесткого нажима верховной власти на группы интересов и репрессии против "ведомственных генералов" с целью формирования предельно эффективной, а значит — гомогенной и послушной элиты. Поэтому антикорпоративистские мотивы были важной компонентой осуществленной Сталиным элитной ротации.

Однако антикорпоративистская установка была не единственным мотивом элитной ротации конца 1930-х гг. Репрессии имели и другие мотивы. Среди них — стремление омолодить управленческий аппарат с целью повышения его эффективности. Поскольку абсолютное большинство руководящего слоя составляла "старая гвардия", очевидно, что это были немолодые люди, прошедшие чрезвычайно тяжелые жизненные и политические "университеты" — неоднократные аресты, тюрьмы, ссылки, некоторые (как Рудзутак) — каторгу, участие в гражданской войне. Не удивительно, что многим из них по состоянию здоровья было непросто выдерживать нагрузки. Частое нездоровье А. Смирнова, Я. Рудзутака, В. Чубаря, вынужденно проводивших много времени в отпусках по болезни, стало одной из причин устранения их из высших эшелонов власти.

Кроме того, многие из заслуженных деятелей партии вполне обоснованно рассматривали свое революционное прошлое как право на заслуженный почет и как основание жить в отличных от большинства населения условиях (специальное постановление Политбюро в 1938 г. касалось строительства огромных дач-дворцов в 15—20 комнат рядом руководящих работников (Ягода, Карахан, Межлаук, Розенгольц, Рудзутак, Антипов и др.), а ряд высших руководителей наркомата обороны позволяли себе вызывать на дачи военные оркестры для частных концертов (259. С. 102).

Заслуги перед государством как основание для привилегий не только по-человечески понятно, но и обоснованно. Однако развитие в условиях мобилизационной модели требует постоянного напряжения, собранности, физического здоровья, и что касается обычной человеческой логики, то здесь — увы — ей нет места: перманентная мобилизация стирает многие законы и нормы человеческой логики и морали. Поэтому мобилизационная модель — тип развития, чреватый колоссальными политическими и этическими издержками, к числу которых относятся и безжалостное уничтожение изношенного "человеческого материала".

К числу мотивов элитной ротации следует отнести и невысокий уровень образования сложившейся в течение 1920-х гг. политической элиты. В подготовленной специально к февральско-мартовскому (1937 г.) Пленуму записке зав. отделом кадров ЦК ВКП(б) Г. Маленков констатировал, что среди секретарей обкомов высшее образование имели 15,7 процента, а низшее — 70,4 процента; еще более удручающими были эти показатели для городского (9,7 и 60,6 процентов соответственно) и районного (12,1 и 80,3 процента соответственно) звена (281. С. 78). На смену им пришли "выдвиженцы", только что получившие высшее образование, причем многие из них — без отрыва от производства или совмещая учебу со значительными "общественными нагрузками" (Н. Хрущев, А. Зверев, Г. Маленков, Н. Патоличев).

С нашей точки зрения, перечисленные выше мотивы — борьбу с клиентелами и ведомственными группами интересов, меры по повышению уровня образования и омоложению правящего слоя и ограничению его привилегий — можно свести к одному знаменателю — обеспечению максимальной эффективности правящего слоя в качестве инструмента модернизации. В конечном счете эту цель преследовала элитная ротация конца 1930-х гг. в ее содержательной интерпретации. Реализацией этой цели стала установка Сталина на февральско-мартовском (1937 г.) Пленуме ЦК партии: он призвал к радикальному обновлению ее состава за счет нового пополнения "выдвиженцев".

Материалы Центрального партийного архива подтверждают тот факт, что чистки не были продуктом чистого произвола, а преследовали осмысленную цель. В одном из документов Сталин писал, что "литература, партия, армия, — это все организмы, у которых некоторые клетки надо обновлять, не дожидаясь, пока отомрут старые. Если мы будем ждать, пока старые отомрут и только тогда будем обновлять, мы пропадем, уверяю вас" (цит. по: 226. С. 58). Это высказывание подтверждает, что перманентная чистка элиты рассматривалась Сталиным как условие эффективности последней в условиях мобилизационного развития.

Таким образом, причины масштабной элитной ротации конца 1930-х гг. характерны для мобилизационного развития и продиктованы необходимостью форсированной модернизации в условиях дефицита ресурсов. Тот факт, что пик массовых репрессий в элитной среде пришелся на конец 1930-х гг., обусловлен надвигавшейся военной агрессией. Осложнение ситуации во второй половине 1930-х гг. повлекло за собой ужесточение чисток: по мере приближения войны они превратились в полномасштабный кровавый террор. Одним из импульсов усиления террора стало осмысление неудач испанского опыта — неудач, обусловленных не в последнюю очередь внутренними расколами республиканского лагеря. По свидетельству П. Судоплатова, в 1936—1939 гг. в Испании шла не одна, а две войны, "обе не на жизнь, а на смерть". В одной войне республиканцы при поддержке СССР противостояли националистическим силам Франко, поддерживаемым Гитлером. Вторая война шла внутри республиканского лагеря, различные фракции которого ориентировались на Сталина и Троцкого (259. С. 38). Аналогичной была ситуация в целом в компартиях, входящих в Коминтерн: ситуация в большинстве из них зеркально отражала раскол в высшем советском руководстве, и различные партийные фланги ориентировались на Сталина или его оппонентов. Подобная ситуация в глазах Сталина была аргументом в пользу жестких мер по консолидации общества.

Специфика перманентной чистки как механизма элитной ротации предопределяла репрессии по отношению к "вычищаемым", ибо они становились потенциальными противниками режима, а масштаб "вычищаемых" обусловливал масштаб репрессий. В подготовленной к февральско-мартовскому (1937 г.) Пленуму ЦК ВКП(б) записке Маленков констатировал, что к началу 1937 г. в стране насчитывалось более 1, 5 млн. бывших членов и кандидатов в члены партии, причем в некоторых парторганизациях соотношение стоящих на учете и исключенных нередко было близким по численности (281. С. 80).

Это предопределяло массовость репрессий. Именно необходимостью мобилизации общества аргументировали Молотов и Каганович целесообразность чисток конца 1930-х гг. в качестве условия политической консолидации общества: они рассматривали репрессированных как "пятую колонну". "Если бы мы не уничтожили эту пятую колонну, мы бы войны не выиграли" (294.С.36). "1937 год был необходим…Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны "(293.С.390,426).

Политическое, а затем и физическое уничтожение крупнейших лидеров партии – Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина – автоматически влекло за собою цепную реакцию репрессий по отношению к их сторонникам, родственникам, друзьям: большой террор имел целью разрушение элитных кланов подобно тому, как Иван Грозный уничтожая крупных вотчинников, ликвидировал и их вассалов, и лично зависимых от них людей,, и подчиненные им боевые дружины. При том следование модели были осознанным, о чем свидетельствует сталинский комментарий концепции фильма "Иван Грозный". Сталин считал, что ошибка Ивана Грозного состояла в том, что он "не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если бы он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени... Нужно было быть еще решительнее" (137. С. 86).

Таким образом, если в ходе опричнины были ликвидированы экономические основы могущества боярства, то в ходе кровавого террора 1930-х гг. было уничтожено как обладающее символическим капиталом, в качестве которого выступало советское "боярство" — "старая гвардия" — участие в революционном движении начала века. Кроме того, участь "старой гвардии" была предрешена тем, что она рассматривала первое лицо государства лишь как первого среди равных — в этом же, как указывалось выше, коренился конфликт между великим князем-царем и боярами-вотчинниками.

На место новой знати — превратившихся в закрытую касту и отказавшихся подчиняться "бояр" — Сталин рекрутировал новый служилый класс, всем обязанный службе: "Новый правящий слой, который сформировался в России, связан исключительно с государством и службой". Не случайно Л. Федотов называл новый служилый класс "новым дворянством" (274, т. 2. С. 97). В этой связи объяснимо то упорство, с которым, по свидетельству С. Аллилуевой, Сталин прививал своим детям мысль о временном характере привилегий руководства: "Дачи, квартиры, машины, — все это тебе не принадлежит, не считай это своим" (6. С. 159).

На XVIII съезде партии говорилось о том, что в течение предшествовавших съезду пяти лет на руководящие должности было выдвинуто более полумиллиона молодых работников (320. С. 30). Из числа членов ЦК ВКП(б), избранного на XVIII съезде в марте 1939 г., лишь 20 процентов входили в состав ЦК, избранного в 1934 г. на XVII съезде. Таким образом, место "старой гвардии" "заняла новая партия с иным составом и иным духовным обликом. Лишь 3 процента делегатов XVII съезда (1934 г.), состоявшегося до чистки, вновь появились на следующем съезде в 1939 г. 75 процентов членов партии в 1939 г. вступили в нее после 1929 г., то есть уже при Сталине, и лишь 3 процента состояли в ней до 1917 г." (119. С. 407). В связи с массовостью элитной ротации весьма характерно, что накануне репрессий — осенью 1936 г. — после четырехлетнего моратория был вновь разрешен прием в партию. Еще более примечательно, что XVIII съезд отменил социальные ограничения при приеме в партию — теперь нормы стали едиными для выходцев их всех социальных категорий (последнее особенно возмущало Троцкого — (269. С. 232). При этом характерна мотививировка этого шага: А. Жданов заявил, что критерием при приеме в партию должно быть не социальное происхождение, а личная доблесть, что новый порядок позволит обеспечить "отбор в партию действительно лучших людей из рабочего класса, колхозного крестьянства и интеллигенции" (320. С. 517). Переводя на язык современной политологии это означает практику меритократического рекрутирования в состав элиты.

О том, что Сталин искан опору в меритократии, писал и Г. Федотов: "Подлинная опора Сталина — это тот класс, который он сам назвал "знатными людьми". Это те, кто сделал карьеру, кто своим талантом, энергией или бессовестностью поднялся на гребень революционной войны. Партийный билет и прошлые заслуги значат теперь немного; личная годность в сочетании с политической благонадежностью — все. В этот новый правящий слой входят сливки партийцев, испытанных своей беспартийностью, командиры Красной армии, лучшие инженеры, техники, ученые и художники страны. Стахановское движение ставит своей целью вовлечь в эту новую аристократию верхи рабочей и крестьянской массы, расслоить ее, соблазнить наиболее энергичных и сильных высокими окладами и поставить их на недосягаемую высоту над их товарищами. Сталин ощупью, инстинктивно повторяет ставку Столыпина на сильных. Но так как не частное, а государственное хозяйство является ареной новой конкуренции, то Сталин создает новый служилый класс, или классы, над тяглым народом, повторяя еще более отдаленный опыт Москвского государства. Жизненный опыт показал ему слабую сторону крепостного социализма — отсутствие личных, эгоистических стимулов к труду. Сталин ищет социалистических стимулов конкуренции, соответствующих буржуазной прибыли. Он находит их в чудовищно дифференцированной шкале вознаграждения, в бытовом неравенстве, в личном честолюбии, в орденах и знаках отличия, — наконец, в элементах новой сословности. Слово "знатные люди" само по себе уже целая сословная программа" (274, т. 2. С. 94-95).

Наиболее существенными были кадровые изменения в высшем слое партийного руководства: среди 333 секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик, работавших в начале 1939 г., 293 были выдвинуты после XVII съезда, причем, главным образом, в 1937—38 гг. Аналогичные изменения затронули и государственный и хозяйственный аппараты. Из 70 наркомов СССР, РСФСР, руководителей комитетов при СНК СССР и РСФСР и начальников главных управлений, работавших в начале 1939 г., 29 человек получили высокие назначения в 1937—38 гг. В целом из 32 899 руководителей, входивших в номенклатуру ЦК ВКП(б) в начале 1939 г., 15 485 были выдвинуты в 1937—38 г. (281. С. 232-233). В 1939 г. 80 — 93 процента руководящих постов в партии занимали лица, вступившие в партию после 1924 г. (320. С. 529). В этой связи понятна внесенная XVIII съездом поправка в Устав партии, существенно понизившая партстаж для секретарей парторганизаций различного уровня. Предпринятые шаги представляли собой настоящую кадровую революцию.

Очевидно, что большинство новых назначенцев были молодыми людьми. Из 32 899 человек, входивших в номенклатуру ЦК ВКП(б) в начале 1939 г., более 60 процентов были в возрасте до 40 лет (281. С. 234). По существу, именно в этот период выдвинулось поколение А. Косыгина, Д. Устинова, Н. Патоличева, Л. Брежнева, А. Громыко, составившее костяк Политбюро в 1970-е годы.

Выдвижение молодежи дало основание Г. Федотову написать в 1938 г.: "Все новейшие революции создают один и тот же психологический тип: военно-спортивный, волевой и антиинтеллектуальный, технически ориентированный, строящий иерархию ценностей на примате власти"(274.т. 2. С. 170).

Реализацией этого типа элиты стали "железные накромы". Они были очень молоды: Д. Устинов был назначен наркомом вооружения в 1941 г. в возрасте 33 лет, Н. Байбаков — наркомом нефтяной промышленности в 33 года (1944 г.), А. Косыгин в1939 г. в неполные 35 лет стал наркомом текстильной промышленности, а годом позже (1940)— зампредом Совнаркома; 33-летние В. Молотов и Л. Каганович были секретарями ЦК ВКП(б), А. Микоян в 33 года был наркомом и кандидатом в члены Политбюро; Г. Маленков в 33 года заведовал одним из важнейших отделов ЦК ВКП(б) — отделом руководящих кадров, адмирал флота Н. Кузнецов был назначен наркомом ВМФ в 35 лет; В. Меркулов стал заместителем наркома в 34 года; В. Абакумов возглавил органы военной контрразведки (СМЕРШ) в 34 года; А. Зверев стал наркомом финансов в 37 лет; а Н. Патоличев — первым секретарем Ярославского обкома в 30 лет (1939 г.), членом ЦК ВКП(б) — в 32 года (1941 г.), а секретарем ЦК — в 37 лет (1946 г.).

Не случайно одним из важнейших предъявляемых к наркому требований было физическое здоровье (Н. Байбаков вспоминал, что при назначении его руководителем нефтяной промышленности Сталин сформулировал требования к наркому. Главное — это "бычьи нервы", оптимизм и физическое здоровье — (18. С. 50).

Итогом сталинской кадровой революции стало формирование нового служилого класса, адекватного задачам модернизации в условиях дефицита ресурсов — безусловно лояльного верховной власти и безупречного с точки зрения исполнительской дисциплины.

Положение нового правящего класса мало чем отличалось от положения крепостных. Номенклатурная колода "тасовалась" по усмотрению верховной власти почти так же, как некогда продавались помещиком его крепостные: мнение самих назначаемых о соответствии тому или иному посту крайне редко принималось во внимание вышестоящими инстанциями (обо всех своих назначениях в составе правительства Н. Байбаков узнавал уже после принятия решения, и его мнением о собственных возможностях никто не интересовался: так было и в 1944 г., когда Сталин назначил его наркомом нефтяной промышленности; так было и в 1955 г., когда Хрущев назначил его председателем Госплана; так было и в 1965 г., когда Брежнев, вернув Байбакова из хрущевской опалы последнего периода правления, вновь назначил его председателем Госплана — (18. С. 47, 62, 98). Степень зависимости правящего слоя от верховной власти была максимальной. Н. Булганин, один из высших номенклатурных иерархов, признавался Хрущеву: "Вот едешь к нему на обед вроде бы как другом, а не знаешь, сам ли ты поедешь домой или тебя повезут кое-куда" (287. С.260; см.также: 175.С.64).

Представление о мерах по обеспечению эффективности элиты дают, в частности. воспоминания Байбакова. В 1942 г.. в бытность Байбакова заместителем наркома нефтяной промышленности, он получил приказ Сталина отбыть на Северный Кавказ (над которым нависла угроза оккупации; при этом овладение нефтью Северного Кавказа и Закавказья было условием военного успеха Германии, не располагавшей собственными значительными запасами нефти) с тем, чтобы взорвать нефтепромыслы в случае отступления советских войск. Примечательна постановка задачи Сталиным — она формулировалась так: "Нужно сделать все, чтобы ни одна капля нефти не досталась немцам...Поэтому я вас предупреждаю, если вы оставите немцам хоть одну тонну нефти, мы вас расстреляем. Но если вы уничтожите промыслы, а немец не придет и мы останемся без горючего, мы вас тоже расстреляем" (18. С. 33). Н. Патоличев, работавший первым секретарем ряда обкомов и секретарем ЦК КПСС, в своих воспоминаниях, посвященных 1920—40-м гг. приводит немало аналогичных ситуаций (197).

Входившие в состав политической элиты лица не могли позволить себе распоряжаться своим временем по своему усмотрению; "выходных и отпусков практически не было" (18. С. 19, 27). Даже болезнь не освобождала от обязанностей: Берия командировал тяжелобольного наркома Байбакова с температурой сорок в Уфу, где произошла авария на нефтеперерабатывающем заводе (18. С. 54). А. Зверев вспоминал, что не был в отпуске более десяти лет, и это было нормой среди наркомов (84. С. 181).

В качестве примера того, каким представлял Сталин идеал нового служилого дворянства, может служить фигура С. Кирова. Аргументированные исследования опровергают версию о том, что Киров был соперником Сталина и возглавлял либеральное крыло в Политбюро (см. сноску 7). Киров не только не был сколько-нибудь серьезным оппонентом или противником Сталина (не случайно Троцкий характеризовал Кирова как "серую посредственность", "среднего болвана", каких много у Сталина, а Молотов считал Кирова "обычным пропагандистом); он не только не играл значительной роли в деятельности Политбюро, но даже часто отсутствовал на его заседаниях, что было связано с необходимостью присутствия в Ленинграде. Более того, именно Сталину Киров обязан выдвижением в высший эшелон власти, причем почти каждое повышение Кирова осуществлялось Сталиным вопреки желанию самого Кирова. Именно Сталин в 1926 г. настоял на переводе Кирова из Азербайджана на должность первого лица в Ленинград вопреки сопротивлению самого Кирова (см.: 228. С. 96, 98). Именно Сталин способствовал укреплению позиций Кирова в Ленинграде. Со слов самого Кирова М. Росляков писал, что именно Сталин категорически настаивал в период работы XVII съезда ВКП(б) на избрании Кирова секретарем ЦК ВКП(б) с освобождением его от работы в Ленинграде, и только в связи с энергичными возражениями Кирова был принят компромиссный вариант: Киров был избран секретарем ЦК партии без освобождения от обязанностей секретаря Ленинградского обкома (228. С. 28-29). Излишне говорить, что будь у Кирова амбициозные планы, он вряд ли отказался бы от перевода в Москву. Сам Киров высмеял группу делегатов XVII съезда, предложивших выдвижение его кандидатуры на высший партийный пост, считая себя непригодным для этой роли (293.С. 308).

Кроме того, Киров был одним из столпов сталинского культа. Именно Кирову принадлежит фраза, казавшаяся чрезмерной даже ближайшему окружению Сталина: "Ни одного вопроса у нас нет, автором которого был бы не Сталин" (293. С. 263). Речи Кирова изобиловали оборотами типа "великий стратег освобождения трудящихся", "кормчий нашей великой стройки", "лучший продолжатель дела Ленина" и т.п. (96). О том, что Киров был одним из преданнейших Сталину людей, пишет С. Берия (23. С. 32).

Первенство авторства версии о причастности Сталина к убийству Кирова принадлежит Троцкому; эту версию подхватил Хрущев на XX съезде КПСС, а затем повторил ее на XXII съезде. Между тем именно к XXII съезду КПСС закончила работу специальная комиссия под руководством Н. Шверника, в состав которой вошли П. Поспелов, О. Шатуновская и др. В справке, подписанной всеми членами комиссии, представлен вывод: "Николаев был террористом-одиночкой, и Сталин использовал убийство Кирова для физической изоляции и уничтожения как лидеров зиновьевской оппозиции, так и бывших их сторонников" (цит. по: 95. С. 100). Однако заключение комиссии до сих пор не опубликовано. Проведенное уже в конце 1980-х гг. органами КГБ и прокуратуры новое расследование подтвердило бытовые мотивы убийства Кирова (см.: "Правда" от 4.11.1990 г.). То, что Киров пал от рук убийцы-одиночки, подтверждают С. Берия (23. С. 18) и П. Судоплатов (259. С. 61). Другое дело, что Сталин на все сто процентов использовал убийство Кирова в целях осуществления масштабной чистки, хотя, опасаясь разглашения сугубо личных мотивов теракта, установил негласный надзор за вдовой Кирова до самой ее смерти (259. С. 64). Кроме того, многочисленные воспоминания современников свидетельствуют о личной привязанности Сталина к Кирову (6. С. 111; 294. С. 71; 293. С. 312, 322; 18. С. 196).

Одна биографическая деталь Кирова делает его фигурой символической для "нового дворянства." Речь идет о том, что весьма не случайно и после разгрома различных уклонов и оппозиций в высшем эшелоне власти оставалось немало лиц, прошлое которых давало основания для их политической компрометации, а значит, делало их особенно послушными. К их числу относились и Киров (занимавший в предреволюционный период либеральные позиции, близкие к кадетам, и работавший редактором кадетской газеты во Владикавказе), и Андреев, в начале 1920-х гг. — активный сторонник Троцкого. К числу бывших меньшевиков принадлежали известный деятель сталинской гвардии Л. Мехлис — главный редактор "Правды" в 1930-х гг. и министр госконтроля в 1940-х; министр финансов в середине 1930-х гг. Г. Гринько; нарком земледелия во второй половине 1930-х М.Чернов; один из руководителей "Правды" Н. Попов; небезызвестный А. Вышинский (35); зампред ВСНХ, позднее председатель Госплана В. Межлаук, перешедший к большевикам из партии кадетов. В этом же контексте можно упомянуть Л. Берия, которому еще в 1937 г. министр здравоохранения Г. Каминский на Пленуме ЦК партии бросил обвинение в сотрудничестве с мусаватистской разведкой (причем Берия не предпринимал попыток опровергнуть обвинение), и А. Микояна — единственного оставшегося в живых из расстрелянных в 1918 г. в Красноводске англичанами бакинских комиссаров (по свидетельству самого Микояна, ссылка на необычные обстоятельства его чудесного спасения не раз использовалась Сталиным в качестве инструмента для шантажа Микояна и давления на него в критической ситуации (144. С 183).

Возможность компрометации обусловливала особую пластичность и управляемость подобного плана лиц, что весьма ценилось Сталиным — недаром М. Рютин в своей "Платформе" назвал некоторых из перечисленных лиц "столпами сталинского режима".

Таким образом, эти шаги проясняют смысл "большого террора": его целью было радикальное изменение состава руководства высшего и среднего уровней посредством ликвидации "старой гвардии". Анализ динамики изменения состава партийной элиты показывает существенное изменение и ее социального облика. В 1924 г. 92 процента властного слоя состояло из профессиональных революционеров, вступивших в партию до 1917 г., рекрутированных преимущественно из рядов разночинной интеллигенции. К 1939 г. 94 процента ЦК образца 1924 г. были "вычищены" из состава правящей элиты и заменены вступившими в партию по "ленинскому призыву", что означало и изменение социального облика партии: существенно возросло число выходцев из крестьян, тогда как удельный вес выходцев из среды интеллигенции уменьшился вдвое.

К 1966 г. с точки зрения социального происхождения правящая элита окончательно "окрестьянилась": ЦК КПСС на 70,5 процентов состоял из детей крестьян и неквалифицированных рабочих; на 13 процентов — работников низкоквалифицированного и на 8 процентов — квалифицированного умственного труда. Эта тенденция сохранялась практически до перестройки (110. С. 32). В этой связи представляется правомерной констатация Р. Такера, который, характеризуя социальные итоги террора 1930-х гг., писал: "В отличие от старых большевиков, подпольщиков-партийцев дореволюционной закалки, новые члены партии (вступившие после "ленинского призыва" — О. Г.) не были отчуждены от традиционных форм русской культуры; некоторые из них вступали в партию из карьеристских соображений, продиктованных условиями нового политического строя. Они привнесли в партию привычные для них формы мышления и психологию, идущие от воспитания еще в небольшевистской среде" (345. С. 59-60). Поэтому Такер справедливо отмечает, что адекватная интерпретация политической борьбы внутри политического руководства в 1920—30-е гг. невозможна вне культурологического контекста: противоборствующие тенденции целесообразно рассматривать в качестве "различных течений ленинского большевизма как политической культуры" (345. С. 59).

Таким образом, в строителе советской России выступил "московский человек, вытеснивший человека императорской России". Г. Федотов писал, что народные массы, из которых продуцируется в советской школе новый человек, "до самого последнего времени жили в московском быте и сознании...Вековая привычка к повиновению, слабое развитие личного сознания, потребности к свободе и легкость жизни в коллективе, "в службе и тягле" — вот что роднит советского человека со старой Москвой...Сталин и сознательно строит свою власть на преемстве русских царей и атаманов" (274., т. 2. С. 185-186)

Это дало основание евразийцу П. Сувчинскому следующим образом охарактеризовать истоки устойчивости советского режима: "Большевизм держится именно тем, что тот насос, который вытягивает на поверхность активно-государственной культуры, из народной толщи — необходимые силы и энергию и который за последнюю эпоху держался на поверхностных высосанных слоях, — опущен большевиками, сознательно или бессознательно — гораздо глубже, в полнокровные недра тучной земли. И, может быть, невольно, и без сознательного желания поддержать и помочь, приток этих сил — настолько жизнесилен, что легко и щедро питает тот государственный организм, который его втянул в жизнь и обнаружил" (258. С. 126).

 

На наш взгляд, подобный характер элитной ротации обусловлен тем, что технология модернизации 1930—50-х гг. повторяла предшествовавшие российские модернизации, основным инструментом которых было предельно интенсивное использование человеческих ресурсов в условиях отсутствия иных видов капитала. На смену интеллектуалам из оппозиции пришли парни из крестьянских семей. Биографии Кагановича, Н. Хрущева, А. Зверева, Н. Патоличева, П. Шелеста — выходцев из беднейших слоев, поднявшихся до уровня членов ЦК правящей партии, типичны для своего времени.

Воздействие Великой Отечественной войны на советскую политическую систему было чрезвычайно сильным и укрепляющим: война, существенно интенсифицировав потребность в мобилизации, милитаризовала все звенья и механизмы политической системы, превратив страну в военный лагерь в буквальном смысле этого слова. Поскольку эффективность мобилизационной системы стала одним из факторов победы в войне, эта система вышла из войны значительно окрепшей.

Однако эта система автоматически теряла свои сильные стороны — способность к предельной мобилизации ресурсов посредством монополизации власти в чрезвычайной ситуации — в случае неэффективности центра этой системы — верховной власти — вследствие абсолютной зависимости этой системы от качества управления из единого центра. В послевоенный период фактором снижения эффективности управления стали возраст и снижение работоспособности Сталина в результате перегрузок военного времени.

Нарушение характерной для мобилизационной модели внутриэлитной диспозиции в результате некоторого ослабления позиций верховной власти в послевоенный период проявилось в усилении тенденции к образованию субэлитных структур в рамках единой номенклатурной элиты. Послевоенный период отмечен образованием двух основных враждебных группировок: группы А. Жданова и связки Л. Берия — Г. Маленков — Н. Хрущев. Несмотря на имевшие место содержательные разногласия, эти образования, несомненно, имели черты клиентел и находились в состоянии ожесточенной конкуренции. Итогом этой конкуренции стало физическое уничтожение значительного числа сторонников и выдвиженцев Жданова (фальсификация так называемого "ленинградского" дела, в ходе которого только в Ленинграде и области пострадало свыше двух тысяч руководителей — см.: 177. С. 131) после смерти лидера этой группы Жданова в 1948 г. В борьбе с конкурентами Берия сумел использовать антикорпоративистскую установку Сталина, имевшую целью максимальную деконсолидацию правящего слоя, и убедить Сталина в том, что "ленинградцы" — аналог — "зиновьевцев" (обвинение в "особом" шефстве секретаря ЦК ВКП(б) А. Кузнецова, курировавшего административные органы, над Ленинградом, фигурировало в перечне предъявленных ему обвинений —см.: 177. С. 128).

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: