 |
Новый подход к изучению межкультурной
|
|
|
|
коммуникации [18]
Введение.
Исходные положения данной статьи можно сформулировать следующим образом (см. Wierzbicka 1991a: 69):
1. В разных обществах, в разных языковых коллективах люди говорят по-разному.
2. Эти различия являются глубокими и системными.
3. Они отражают разные культурные ценности или, по крайней мере, разные иерархии ценностей.
4. Различие способов говорения, различие коммуникативных стилей можно объяснить в терминах независимо установленных различных культурных ценностей и культурных приоритетов.
Эти положения не вступают в противоречие с поиском универсалий человеческой коммуникации (ср., напр.: Grice 1975; Brown & Levinson 1987; Leech 1983), а подчеркивают необходимость изучения культурно-специфических норм коммуникации как предпосылки любой истинной типологии коммуникативных моделей и жизнеспособной теории коммуникативных универсалий, не искаженной этноцентрическими предубеждениями.
Говоря о «предположительно универсальных прагматических принципах и стратегиях вежливости», описанных в литературе, Ho-min Sohn отмечает, ссылаясь на корейский язык, что
…они не настолько совершенны, чтобы позволить участнику межкультурной коммуникации сделать общение успешным, если только он также не осведомлен о различиях между культурами. Например, обсуждаемые до сих пор принципы и стратегии не объясняют, почему американцы в речевом общении относятся ко всем более или менее одинаково, в то время как корейцы излишне предупредительны и любезны с одними людьми, но совершенно непочтительны с другими; почему рассерженный американец вероятнее всего использует более официальную (upgrade) форму (вместо ‘John’ — ‘Mr. John Smith’), обращаясь к тому, на кого он сердится, в то время как рассерженный кореец скорее использует менее официальные (downgrade) форму обращения и стиль речи; почему, в отличие от американцев, корейцы не могут использовать местоимение второго лица, обращаясь к человеку, занимающему более высокое социальное положение; и почему взрослые американцы обычно используют уменьшительные формы имен, такие как «Боб» и «Лиз», в то время как взрослые корейцы в обыденном общении чаще всего пользуются очень почтительным стилем речи. Ни один из вышеупомянутых принципов или стратегий не может объяснить почему, в отличие от американца, кореец считает, что очень невежливо или слишком неловко благодарить человека сразу же после того, как тот похвалит его жену или сына, когда кто-то из зависимых (iferior) членов семьи делает что-либо для него, или когда кто-то приглашает его на обед или делает ему подарок. Кроме того, ни один из прагматических принципов не может объяснить, почему американцы и корейцы столь различны в своем невербальном поведении. Эти и сотни других различий воспринимаются не как случайные, не связанные между собой факты, но как возникающие из чего-то, систематически отличающегося в сознании двух народов, т.е. как различие в их системах ценностной ориентации. (1983: 100-101)
|
|
|
Чтобы изучать различия коммуникативных моделей, свойственных разным культурам, нам необходима подходящая структурная основа. На данном этапе нужен не установленный априори набор предполагаемых универсалий человеческой коммуникации, а универсальная схема, которая сделала бы возможным описание моделей коммуникации с нейтральной, «внекультурной» (‘culture-free’) точки зрения, и которая могла бы облегчить сравнение моделей коммуникации в разных культурах. Более того, как указывает Ho-min Sohn, эти различия должны быть связаны с разными ценностными ориентациями, а для того, чтобы подробно и точно описать и сравнить сами эти ценностные ориентации, подходящая универсальная схема (grid) является необходимым условием (подробнее см.: Wierzbicka 1991a).
|
|
|
Говоря о прогрессе, достигнутом в межкультурном понимании за последние десятилетия (особенно это касается Японии и США), Edward Hall пишет:
… в межкультурном поле не хватает одного элемента — адекватных моделей, позволяющих нам заглянуть глубже в процессы, происходящие внутри людей, когда они думают и общаются. Нам необходимо знать больше о том, как думают люди в разных культурах… (Hall 1983: 91)
Целью настоящей статьи и является создание и оценка модели, о необходимости которой заявляет Hall. Я полагаю, что создаваемая здесь модель, которую можно назвать «моделью культурно-обусловленного сценария» (‘cultural script model’), предлагает структуру (framework), в рамках которой и различия в способах коммуникации, и основные различия в способах мышления могут быть строго и плодотворно и тщательно исследованы.
Я попытаюсь показать, как можно сформулировать и оценить культурно-обусловленные сценарии, при этом я буду обращаться в частности к английским, японским и польским культурным нормам.
Культурно-обусловленные сценарии, которые предлагаются и иллюстрируются в этой статье, можно сравнить с ‘cultural frames’ Shweder'а (Shweder 1984) или с ‘culturally shared ideas’, обсуждаемыми в Kitayama and Marcus (1992). Но культурно-обусловленные сценарии, предлагаемые в настоящей статье, более конкретны, чем ‘culturally shared ideas’ обсуждаемые в Kitayama and Marcus (1992) или авторами, на которых они ссылаются (напр. Bem, Holland & Quinn, Moscovici). Кроме того, они формулируются на сжатом «естественном семантическом метаязыке» (‘natural semantic metalanguage’), основанном на небольшом наборе лексических универсалий (или почти универсалий) и небольшом наборе универсальных (или почти универсальных) синтаксических моделей.1 Использование этого метаязыка позволяет нам описывать и сравнивать культурно-специфические отношения, основные положения и нормы с нейтральной, независимой от конкретной культуры точки зрения посредством простых формул, которые интуитивно самообяснимы, и в то же время являются строгими, допускающими эмпирическую верификацию. Говоря о «культурном подсознании, о тех бессознательных культурных системах, которые еще только должны быть выражены эксплицитно» и о неписаных правилах, которые «приложимы к формирующим и деятельным аспектам коммуникации, дискурсам, … взаимодействиям между людьми, цепочкам действий с помощью которых люди достигают свои разнообразные жизненные цели», Hall (1976:166) подчеркивает необходимость специальной записи, подходящей для представления неписаных «культурных правил» (‘cultural rules’), принятых в данном обществе.
|
|
|
Я полагаю, что естественный семантический метаязык, основанный на лексических универсалиях, представляет собой такую независимую от языка «запись культуры» (‘culture notation’), которая подходит для представления «культурного бессознательного» (‘cultural unconscious’). Думаю, что использование такого метаязыка может прояснить различия между культурами, включая наиболее прямо влияющие на коммуникативные стили, а на практическом уровне может облегчить межкультурную коммуникацию.
2. Культурно-обусловленные сценарии.
В качестве первой иллюстрации приведу хорошо известное англо-американское «правило мышления» — правило позитивного мышления (ср.: Peale 1953). Используя лексические универсалии, это правило можно сформулировать следующим образом:
1. хорошо часто думать что-то вроде этого:
«я могу сделать что-то очень хорошее»
Это не «коммуникативное правило», а «психологическое правило», но одна и та же формулировка может быть использована в обоих случаях (ср.: Wierzbicka, in press b).
Обычные англо-американские «коммуникативные правила», широко представленные в разнообразном этнографическом материале, включают такие, которые можно было бы назвать «правилами свободной речи» (‘free speech rules’) и «правилами самовыражения» (‘self-expression rules’):
2. каждый может говорить другим людям что-то вроде:
«я думаю вот что», «я этого не думаю»
3. хорошо говорить кому-то, что я думаю
4. хорошо говорить кому-то, что я чувствую
Первый из этих сценариев отражает излюбленный англо-американский постулат того, что каждый имеет право выражать свое мнение; второй отражает значение, которое придается в англо-американской традиции свободному выражению собственного мнения, а третий — культурную ценность вербализации и «открытого» (‘open’), «честного» (‘honest’) выражения собственных чувств (ср.: Carbaugh 1988).
|
|
|
Ни одной из норм сформулированных выше трех сценариев (2, 3 и 4) нет в японской культуре. Напротив, существуют доказательства того, что для японской культуры характерны нормы, сильно отличающиеся, или в некоторых случаях даже диаметрально противоположные тем, которые утверждаются в 2, 3 и 4, а именно 5, 6 и 7:
5. я не могу сказать другим людям что-то вроде:
«я думаю вот что», «я этого не думаю»
6. хорошо не говорить того, что я думаю
7. я не могу сказать, что я чувствую
(Подробнее об этом см. в Wierzbicka 1991b.)
Культурные нормы, такие как 2, 3, 4, 5, 6 и 7, по своей природе имеют достаточно общий характер и требуют дальнейшей спецификации, оговорок, дополнительных утверждений, которые здесь не будут обсуждаться. Но контраст в культурном акценте очень впечатляющий: цель популярного американского обучения уверенности — «учить людей выражать свои мысли и чувства эксплицитно, словами, не полагаясь на непрямые или невербальные сообщения» (Clancy 1986: 217). В то время как японское «обучение эмпатии» (обучение omoiyari) учит участников общения предугадывать и понимать чувства, желания и нужды друг друга без слов.
В качестве примеров очень характерных и в то же время достаточно самоочевидных сценариев, могут быть предложены следующие:
8. англо-американский
если кто-нибудь говорит мне что-то вроде этого: «я думаю вот что»
я могу сказать этому человеку что-то вроде этого:
«я так не думаю»
9. японский
если кто-то говорит мне что-то о чем-то
я не могу сказать этому человеку чего-то вроде:
«я так не думаю»
10. японский
если некто говорит мне что-то о чем-то
хорошо сказать этому человеку что-то вроде:
«я бы сказал так же»
Сценарий 8 фиксирует англо-американскую норму, которая допускает свободное выражение несогласия; сценарий 9 демонстрирует японскую норму, запрещающую открытое несогласие, в то время как сценарий 10 — формула японской нормы, поощряющей открытое согласие, единодушие и «психологическое единение» (‘psychological merger’) со своим собеседником (ср., напр. Mizutani & Mizutani 1987; Lebra 1974; Ueda 1974). Значимость этих сценариев подтверждается как лингвистическими, так и этнографическими данными. Поскольку объем статьи не позволяет обсудить этнографические данные, отсылаю читателя к материалам, представленным в другой работе (Wierzbicka, Forthcoming), а здесь ограничусь обсуждением лингвистических данных.
|
|
|
2.1. Лингвистические доказательства существования культурных норм: японская частица ne
Культурные нормы реализуются (inter alia) с помощью лингвистических средств: лексических единиц, грамматических конструкций, иллокутивных средств и т.п. Во многих языках особенно важную роль играют в этом смысле иллокутивные частицы и другие «дискурсивные коннекторы» (‘discourse connectives’). Отличный пример — конечная частица ne в японском предложении (ср.: Kitasaka 1987; Cook, in press).
Для начала несколько примеров:
(1) [Собеседники едят торт; Kitasaka 1987:8]
Oishii keeki desu ne.
delicious cake polite copula PT
восхитительный торт вежливая связка част.
«Этот торт восхитителнный, [не так ли?]».
(2) [Собеседники смотрят на дождь; Cook, in press, p. 19]
Mainichi yoku furimasu ne.
everyday a lot rain PT
каждый день много дождь част.
«Каждый день сильный дождь [не так ли?]».
В этих двух случаях ne можно было бы перевести на английский язык с помощью вопросительной части разделительного вопроса, но это не всегда возможно. В частности, как указывает Cook, ne может быть использована в середине предложения, в комбинации с нефинитными глагольными формами, такими как формa на -te (которую можно сравнить с английским герундием и истолковать как ‛and’). Например, ne используется в 1, 3, 4 и 5 строках следующего отрывка (иногда в середине предложений), в котором говорящий рассказывает о том, как он гостил в одной семье во время путешествия в Соединенные Штаты (Cook, in press, c. 14):
(3) Boku wa sono inu o ne.
“I, that dog NE”
“Я, та собака NE”
(4) Eeto nan dakke?
“Well, what (am I) talking about?”
“Э-э…, о чем это (я)?”
(5) Omae shigoto suru katte kikarete ne.
“(I) was asked if I would work and NE”
“Меня спросили, буду ли я работать и NE”
(6) Nan no shigoto ka wakannai to omotte ne
“(I) thought (I) would not know what work it would be and NE”
«(Я) подумал, что не знаю, какая это будет работа и NE»
(7) so-soto ittara ne
“when (I) went out — outside NE”
«когда (я) вышел — снаружи NE»
(8) Sono inu no sooji ya ara —
“cleaning of that dog and wash —”
«чистясь после той собаки и отмы…»
Согласно Cook, «говорящий, используя ne, приглашает своего партнера по общению стать активным и эмоционально поддерживающим его собеседником» (с.26), а «прямое указательное значение ne — создание общего эмоционального фона» (с.27).Эта точка зрения, подкрепляемая тщательным анализом обширного материала, впечатляет своей глубиной и является очень полезной. Несмотря на это, я считаю, что — в соответствии с лейбницианской традицией семантического анализа (ср. Leibniz 1709/1949; подробнее см. Wierzbicka 1975 и in press a) — мы можем продвинуться на шаг дальше, представив значение ne в форме парафразы, заменяющей ne во всех случаях употребления. В соответствии с идеей Лейбница, введя парафразу, мы сможем сделать нашу «дефиницию» ne поддающейся немедленной и непосредственной верификации, в отличие от любой абстрактной формулы типа “общий эмоциональный фон” (обоснованной и глубокой, насколько это возможно для такой абстрактной формулы).
На основе примеров и анализа, приведенных в работах Cook и Kitasaka, я предлагаю следующую парафразу:
ne — я думаю, вы бы сказали то же самое
Например, предложения о торте и дожде в таком случае в английском языке имеют вид:
This cake is delicious; I think you would say the same.
Этот торт восхитительный; я думаю, ты бы сказал то же самое.
It rains a lot every day; I think you would say the same.
Каждый день сильный дождь; я думаю, ты бы сказал то же самое.
Чтобы до конца понять, как постоянно повторяющееся “I think you would say the same” («я думаю, ты бы сказал то же самое»), закодированное в частице ne, работает в других контекстах и особенно — какую роль оно играет при употреблении в середине предложения, необходимо увидеть его в контексте характерной структуры японского речевого акта вообще и в связи с концептом aizuchi в частности. Как объясняется у Mizutani and Mizutani,
слово ai означает “делание чего-либо вместе” …; tsuchi означает “молоток”…. Два человека, которые, разговаривая, часто обмениваются ответными репликами, похожи на кузнецов, работающих над клинком и по очереди ударяющих по нему.В японской культуре слушающий постоянно помогает говорящему, используя aizuchi, — роли говорящего и слушающего не полностью автономны. (1987: 18-19)
Понятно, что передаваемое частицей ne “Я думаю, вы сказали бы то же самое” особенно полезно в построении разговора в соответствии с данной культурной нормой; поэтому частица ne не только постоянно встречается, но фактически является обязательной:
Трудно вести беседу на японском языке, не используя эту частицу. Во время неформального эксперимента я (носитель японского языка) пыталась говорить с другом, для которого японский язык тоже родной, без частицы ne. Оказалось, что мы смогли поддерживать разговор лишь в течение нескольких минут. Мы почувствовали, что отсутствие ne во время разговора было как бы отсутствием смазки, необходимой для того, чтобы сделать речевое взаимодействие гладким. (Cook, in press, с.9)
Наблюдения такого рода являются вескими доказательствами наличия в японской культуре правила, которое можно сформулировать следующим образом:
11. когда я говорю что-то кому-то,
хорошо в то же время сказать что-то вроде
«я думаю, вы сказали бы то же самое»
Как отмечает Cook, частица ne является также мощным средством социализации, которое позволяет родителям приобщать детей к своей точке зрения:
Частица ne объединяет точку зрения ребенка с точкой зрения родителей. Мы можем сказать, что ne — мощный инструмент обучения ребенка точке зрения родителей, не вызывая конфронтации. Стратегия использования ne соответствует японскому стремлению избегать конфронтации. (Reischauer’1977; Reynolds 1976). (Cook, in press, с.34)
С другой стороны, я не вполне могу согласиться с Cook, когда она говорит о том, что «ne — маркер дружеского отношения… поскольку дружеское отношение можно выразить, показывая, что разделяешь чувства другого» (с.21), и что «ne прямо указывает на общность чувств» (“indexes shared feelings”) (с.23). Конечно, никто не станет спорить с заявлением о том, что «понимание чувств другого (shared feelings) — фундаментально для членов японского общества» (с.23) и что многие аспекты японского языка отражают это (такие, в частности, лексические единицы, как omoiyari или yasashii; ср. Travis 1992), но я не вижу никаких причин, чтобы относить чувства к семантике ne. Естественно, что постоянное повторение сообщения «я думаю, вы сказали бы то же самое» на самом деле может создавать особую связь между собеседниками, а она действительно может интерпретироваться как дружеская и эмоциональная; но нет причин полагать, будто само значение ne относится к таким чувствам. Более того, многие контексты, в которых уместно использовать ne, оказываются несовместимыми с таким предположением. Рассмотрим, например, следующий диалог между учителем и учащимся (Cook, in press, с. 26-27)
(9) Учитель: Shukudai o shimashita ne?
“(You) did the homework, ne?”
«(Ты) выполнил домашнее задание?»
Учащийся: Hai, shimashita.
“Yes, (I) did.”
«Да, (я) выполнил».
Как утверждает сама Cook, комментируя этот пример, «эта частица указывает на то, что говорящий предполагает, что информация стала общей, а повышающаяся интонация уточняет, правильно ли это предположение» (с. 27).
Но если это так, тогда значение ne (в этом случае, как и в любом другом) скорее «я думаю, вы сказали бы то же самое», чем комбинация «я думаю, вы сказали бы то же самое» и «я думаю, вы чувствуете так же (как я)». В этом случае, как и во многих других, чувства просто нерелевантны (в отличие от примеров с такими словами, как omoiyari или yasashii, где они всегда релевантны; Travis 1992).2
Я думаю, что на самом деле здесь нет настоящего разногласия между Cook и мной, просто она использует такие слова как ‘feelings’ (“чувства”) и ‘affective’ (“эмоциональный”) не вполне строго. А использование естественного семантического метаязыка заставляет нас быть точными и не позволяет нам не замечать различий, которые существуют между общими желаниями, общими мыслями или общими чувствами.
Более того, использование естественного семантического метаязыка позволяет нам обнаруживать дискретные качественные различия, подчеркивающие разницу в поведении, которая может оказаться просто вопросом степени проявления.
Например, Cook, подводя итог анализу японской частицы ne и той важной роли, которую она играет в японской коммуникации, высказывает следующее предположение: “различия между японским и западным стилями общения, возможно, связаны со степенью” (Cook, в печати, с. 54). С моей точки зрения, расхождения между японским и англо(-американским) стилями общения вскрывают различные культурно специфические нормы; а различие этих норм — не проблема степени. Я попытаюсь проиллюстрировать это в следующем параграфе, сравнивая значение, которое выражает японская частица ne, со значением ее "двойника" в английском языке.
2.2. Лингвистическое представление культурных норм: английские разделительные вопросы.
Как указывалось ранее, японскую частицу ne часто можно перевести на английский с помощью разделительных вопросов, в которых используется глагольно-субьектная инверсия и разная полярность (opposing polarity), например, ‘didn’t she’, ‘haven’t they’ or ‘doesn’t it’ (не так ли?). Если частица ne означает «(я думаю) вы бы сказали то же самое», то что же означает конструкция разделительного вопроса в английском языке?
Полагаю, что сходство между ne и вопросительной частью английского разделительного вопроса можно объяснить, если постулировать для последней тот же семантический компонент, который мы ранее постулировали для ne — но на этот раз только как часть более сложной структуры. Я предлагаю следующее (подробнее см.: Wierzbicka 1991a:224-227):
Английские разделительные вопросы (например, “doesn’t it”)
(а) я знаю: вы можете сказать, что вы не сказали бы то же самое
(б) я хочу, чтобы вы сказали, сказали ли бы вы то же самое
(в) я думаю, вы сказали бы то же самое
Доказательство для компонента (а) разделительных вопросов (типа doesn’t it) обеспечивается их разной полярностью: произнося, например, ‘it does, doesn’t it’, говорящий указывает, что он / она ожидает, что адресат скажет то же самое (‘it does’), и в то же самое время информирует собеседника о том, что у того есть выбор и он может сказать противоположное (‘it doesn’t). Важно то, что английский разделительный вопрос с той же полярностью не оставляет места для несогласия. Например, если предложение, которое имеет вид
She is Italian, isn’t she?
Она итальянка, не так ли?
приглашает к согласию, но допускает несогласие, то его "двойник" с той же полярностью
She is Italian, is she?
Она итальянка, ведь так?
не сообщает о возможности несогласия и вынуждает собеседника занять позицию, высказанную в главном предложении (так, будто собеседник уже произнес главное предложение).
Вопросительная структура конечной части английского разделительного вопроса подразумевает, что ожидается тот или иной вербальный ответ; и действительно, поскольку разделительный вопрос — в отличие от частицы ne — обычно встречается в конце высказывания, вербальный ответ адресата всегда возможен3.
Анализируя разделительные вопросы, пронизывающие всю английскую речь, я показала (в Wierzbicka 1985 и 1991а:37-41), что разделительные вопросы с разной полярностью выполняют важную культурную функцию, постоянно сообщая о возможности разных мнений или точек зрения и выражая принятие этих расхождений. Этот аспект конечной части английских разделительных вопросов, отсутствующий в японской частице ne, выделяет неконфронтационную природу идеального акта взаимодействия на английском языке, как и его толерантность к несогласию.
Во многих исследованиях, посвященных сравнению японского и англоязычного отношения к несогласию, англоязычная культура описывается как склонная к спорам и конфронтации. Это ошибка выбора точки зрения, которую легко исправить, сравнивая англоязычные конверсационные нормы, например, с еврейскими или польскими нормами (ср.: Schiffrin 1984; Wierzbicka 1985 и 1991а, гл. 5). На самом деле можно сказать, что английская культура занимает срединное положение, между, скажем, ищущей согласие японской культурой и ищущей споры еврейской культурой. Но то, что в действительности сложно, запутанно, — не континуум отношений, а дискретные качественные различия, которые могут быть точно отображены в культурно специфичных сценариях. Например, для англоязычной культуры может быть предложен следующий сценарий (наряду со многими другими):
12. когда кто-то говорит мне что-то вроде: «я думаю вот что»,
я могу сказать этому человеку что-то вроде:
«я не думаю того же»
когда я хочу сказать кому-то что-то вроде:
«я не думаю так же (как вы)»,
хорошо сказать в то же время что-то вроде
«я думаю то же самое лишь о части этого,
я не думаю того же обо всем этом»
В англоязычной культуре упор делается на ценности компромисса, гармонии в споре, на равновесии между свободой выражения несогласия и поиском согласия, и это отражается не только в частом использовании разделительных вопросов с разной полярностью, но также во многих других характерных чертах английской речи. Поговорка “Let’s agree to disagree” («Давай согласимся (договоримся) не соглашаться (спорить)») дает красноречивый пример: на японском языке никто бы так не сказал, потому что несогласие воспринимается негативно, в то время как на польском языке никто бы так не сказал, потому что ожидается, что несогласие ведет к спору и не будет принято без спора (см. следующий раздел).
В качестве заключительного примера англоязычного отношения, описанного выше, позвольте мне упомянуть общую разговорную стратегию, основанную на использовании частицы well. Если японская культура вообще не допускает употребления «нет» говорящими (при несогласии), а, например, традиционная еврейская культура подразумевает, что говорящие с готовностью и прямо произносят «Нет!» (в случае несогласия) (ср.: Schiffrin 1984, Blum-Kulka 1982), то в английской культуре принято, чтобы говорящие произносили “Well, no” — где well сигнализирует то, что ответ только частично обоснован («еще есть, что сказать»; ср.: Wierzbicka 1976). В контексте несогласия сообщение такого типа («это не все, что я хочу сказать») имеет смягчающий эффект и подразумевает желание некоторого согласия (в отличие от прямолинейного «нет!» или даже более прямолинейного «вы неправы»).
2.3 Несогласие по-польски: предпочтение "острых углов".
В качестве культурных “двойников” японской частицы ne и конечной части английского разделительного вопроса (или частицы well) можно назвать польские частицы ależ, skądże и przecież или восклицательные фразы, типа ależ, skądże, skądże znowu или cóż znowu. У слова ależ можно выделить две части, первая из которых, ale, восходит к союзу, означающему «но», а вторая, ż, к эмоциональной частице ż/że, выражающей что-то вроде нетерпения. Как целое ależ — соединительный элемент дискурса, cигнализирующий о резком несогласии. Он часто используется в комбинации с именем адресата как сигнал, выражающий раздражение, вызванное неправотой или непонятливостью адресата:
(10) Ależ Aniu!
но-EMPH(эмф.) Анна-DIM(дим.)-VOC(вок.)
“Но Анна! [Как ты могла подумать что-то вроде этого!]
[Ты не права!]
Любой видит это (что неправильно думать так)
Я чувствую что-то плохое, когда я слышу, как ты это говоришь”
Частица skądże включает тот же элемент że, а ее первая часть восходит к вопросительному местоимению skąd «откуда». В целом skądże означает что-то вроде «Откуда у тебя эта идея (мысль)?! Ты не прав!». Общая фраза ależ skądże объединяет и усиливает сообщение, передаваемое двумя ее компонентами:
(11) Ależ skądże!
но — ЭМФ откуда — ЭМФ
«Но (как ты можешь так говорить)!
Откуда у тебя такая мысль?
Ты не прав
Я чувствую что-то плохое, когда слышу, как ты говоришь это»
Выражение skądże znowu объединяет значение skądże cо значением znowu, добавляя к содержанию skądże оттенок раздражения:
(12) skądże znowu!
откуда — ЭМФ опять
«Откуда ты взял эту идею?
Ты не прав
Опять я слышу что-то очень неправильное
Я не думал, что услышу что-то вроде этого
Я испытываю какие-то плохие чувства, когда слышу, как ты это говоришь»
Связанное с рассмотренным выражение cóż znowu объединяет то же самое наречие znowu «опять, снова» с составной частицей, состоящей из co «что» и эмоциональной частицы ż/że. Примерный парафраз этого выражения может звучать следующим образом: «Что ты говоришь! Опять я слышу что-то невероятно неправильное!» И немного точнее:
(13) Cóż znowu!
что — ЭМФ опять
«Что ты говоришь!
Ты не прав!
Опять я слышу что-то очень неправильное
Я не думал, что услышу что-то вроде этого
Я чувствую что-то плохое, когда слышу, как ты говоришь это»
Наконец, польская частица przecież имеет значение, которое выдающийся польский логик Tadeusz Kotabrinski определил (в соответствии с устной традицией варшавского университета) как «ясно, что вы не правы».
(14) Przecież pada!
Przecież идет дождь!
«Как вы можете это говорить!
Любой видит (все видят), что это неправильно
потому что [идет дождь]
я чувствую что-то [плохое], когда слышу как вы это говорите”
Ни одно из польских слов и выражений, обсуждаемых здесь, не имеет английского эквивалента (также как английская частица well не имеет точного соответствия в польском языке). Все они составляют не только характерные специфично-языковые иллокутивные приемы, но являются также важными инструментами в реализации целей общения на польском языке, очерченных польскими культурными ценностями. Грубо говоря, эти ценности включают спонтанность, импульсивность, искренность, честность, «говорение того, что на уме», предпочтение горькой правды приятной лжи или недосказанности, и т.д. И все же гораздо точнее рассматриваемые отношения можно описать в форме культурно-обусловленных сценариев, таких, как, например, следующие:
Польский
13. я хочу, чтобы люди знали то, что я думаю
если я думаю, что кто-то думает что-то плохое,
я хочу сказать об этом этому человеку
14. если кто-то говорит мне что-то,
я хочу сказать этому человеку, что я думаю об этом
если я думаю что-то плохое об этом,
я хочу сказать это этому человеку
15. если я думаю, что вы думаете что-то плохое,
я хочу вам об этом сказать
я не хочу, чтобы вы думали что-то плохое
Американская писательница Eva Hoffman, которая была подростком, когда эмигрировала вместе с семьей из Польши и стала жить в Северной Америке, так пишет о своих первых впечатлениях эмигрантской жизни:
Я учусь тому, что есть правда, которая является невежливой. Нельзя критиковать человека, с которым вы общаетесь, по крайней мере, прямо. Вы не должны говорить: «В этом вы не правы», хотя вы можете сказать: «С другой стороны, здесь есть что-то, над чем можно подумать». Вы не должны говорить: «Это вам не идет», хотя вы можете сказать: «Вы мне нравитесь больше в другом наряде». Я учусь смягчать свою резкость, выполнять тщательнее все «па» во время разговора. (1989:146)
Основанные на личном опыте наблюдения Hoffman полностью соответствуют лингвистическим проблемам, обсуждаемым в данной статье, и указывают в том же направлении. Хотя Hoffman и не использует контролируемый семантический метаязык, она явно предлагает некоторые культурно-обусловленные сценарии примерно такого типа[19]:
англоязычные
16. плохо говорить кому-то что-то вроде:
«вы не правы»
(или: «вы не можете так думать»,
или: «вы думаете что-то плохое»,
или: «плохо думать так»)
17. я не могу сказать кому-то что-то вроде:
«я хочу сказать о вас что-то плохое»
если я хочу сказать это, я должен сказать что-то еще
В качестве заключительного доказательства различий между польской и английской культурными грамматиками, которые здесь постулируются, я бы хотела привлечь ваше внимание к широкому употреблению отрицательной частицы nie “нет” в качестве вводной (начальной, инициирующей) частицы в польском дискурсе. Например, nie можно использовать в польском языке, чтобы ввести в речь спонтанный комментарий, при отсутствии какого-то предшествующего дискурса:
(15) Nie, tu jest naprawdę bardzo przyjemnie.
«Нет, здесь действительно очень приятно».
Коментарии такого типа не являются возражениями ранее сказанному собеседником; о них можно сказать, что они вступают в противоречие с тем, что кто-то мог бы сказать в данной ситуации.
Интересно, что в польском языке даже согласию может предшествовать вводная частица nie «нет». Например:
(16) Nie, ja się całkowicie z tobą zgadzam
«Нет, я абсолютно с тобой согласен».
И опять-таки предложение такого типа можно произнести как спонтанную ремарку, например, во время прогулки с кем-нибудь пешком или в автомобиле, без какой-либо предварительной беседы. Оно не отрицает ничего, сказанного собеседником, но противоречит воображаемому замечанию или гипотетической мысли. Вводное использование отрицания создает впечатление живого и «привлекательного» (‘personable’) взаимодействия (общения), причем скорее дружеского, чем нет. Оно помогает собеседнику уловить ход наших мыслей и выражает склонность культуры к употреблению «нет», установлению связи между людьми скорее через «нет», чем через «да», к «бескомпромиссной» позиции и «бескомпромиссной» позе — отношениям, которые могут быть представлены следующим образом:
18. хорошо говорить другим людям что-то вроде:
«я так не думаю»
(подробнее см. Wierzbicka 1992а.)
Заключение
Хотя в большинстве языковых коллективов существует огромное разнообразие коммуникативных стилей, есть также и значительное внутреннее сходство. Более поразительным, чем сходство в реальном поведении, является сходство в (коммуникативных) ожиданиях, отраженных в широком спектре этнографического и лингвистического материала (ср.“normative patterns“ — Gudykunst и Kim (1984)). Доказательство такого сходства, обсуждаемого в данной статье, приводит к предположению о том, что каждое общество имеет набор общих культурных норм, — норм, которые оказываются довольно специфичными и которые могут быть выражены в форме эксплицитных культурно-обусловленных сценариев.
Культурно-обусловленные сценарии — это прежде всего сценарии того, что кто-то может или не может сказать, того, что кто-то может или не может делать, а также того, что «хорошо» говорить или делать. Они составляют неписаную «культурную грамматику» (‘cultural grammar’) языкового коллектива, части которой могут «всплывать» временами в открытом дискурсе, в форме пословиц, поговорок, популярных фраз, формулах ежедневного общения и т.д..
Поскольку культурно-обусловленные сценарии могут быть сформулированы в виде лексических универсалий, их легко можно сравнивать в разных культурах. Более того, сравнение культур, основанное на культурно-обусловленных сценариях, может проводиться с независимой языковой и культурной точки зрения и может быть свободным от каких либо этноцентрических предубеждений. Тот факт, что культурно-обусловленные сценарии прямо переводятся с одного язык на другой, и то, что в любом случае к ним есть доступ, если можно так сказать, через один язык в другой, обеспечивает их универсальный и культурно-независимый характер. Поразительно точные соответствия между сценариями, написанными с помощью лексических универсалий, и обобщениями, возникающими на основе этнографических и лингвистических данных, свидетельствуют о том, что сценарии такого типа могут быть не только полезными теоретическими конструктами, но и имеют подлинную психологическую реальность. Естественный семантический метаязык может отвечать этим нуждам, так как он обеспечивает нам универсальную систему записи для формулирования и сравнения подразумеваемых культурных правил, в терминах которых оперируют различные общества, и с помощью которых мы можем понять все многообразие коммуникативного поведения.
ЛИТЕРАТУРА
Blum-Kulka, S.
1982 Learning to say what you mean in a second language: A study of the speech act performance of learners of Hebrew as a second language. Applied Linguistics, 3(1): 29-59.
Brown, P. & S. Levinson
1987 Politeness: Some Universals in Language Usage. Cambridge: Cambridge University Press.
Carbaugh, D.
1988 Talking American: Cultural Discourses on Donahue. Norwood, NJ: Ablex.
Clancy, P.
1986 The acquisition of communicative style in Japanese. In: Schieffelin, B. & E. Ochs (eds.), Language Socialization Across Cultures. Cambridge: Cambridge University Press, pp. 213-250
Cook, H.M.
1990 The role of the Japanese sentence-final particle no in the socialization of children. Multilingua 9(4): 377-395.
In press Meanings of non-referential indexes: A case study of the Japanese sentence-final particle ne. Text.
De Bono, E.
1990 I am Right, You are Wrong: From This to the New Renaissance, From Rock Logic to Water Logic. London: Viking.
Goddard, C. & A. Wierzbicka (eds)
Forthcoming Semantic and Lexical Universals. Theory and Empirical Findings. Amsterdam: Benjamins.
Grice, H.P.
1975 Logic and conversation. In: Cole, P. & J. Morgan (eds). Syntax and Semantics 3: Speech acts. New York: Academic, pp. 41-58
Gudykunst, W.B. & Y.Y. Kim
1984 Communicating with Strangers: An Approach to Intercultural Communication. New York: Random House.
Hall, E.T.
1976 Beyond culture. New York: Anchor Books.
1983 The Dance of Life. New York: Doubleday.
Hoffman, E.
1989 Lost in Translation. New York
|
|
|
