 |
Камера предварительного заключения
|
|
|
|
Снова томительное хождение, пока не появился Роман и не пригласил меня, небрежно кивнув головой:
- Поехали! – мы вышли на улицу и сели в темно синюю девятку.
Я не заметил, откуда, спустя несколько минут, к машине подошел Набиуллин и сел в салон через заднюю дверь.
- А ты как сюда попал? – удивленно посмотрел он сбоку в мою сторону.
Не скажу, что мы были хорошо знакомы, но на проведенных нескольких совещаниях по организации совместного предприятия я участвовал. Ехали молча, каждый думал о своем несколько необычном положении. Дела назревали серьезные и могли иметь самые неожиданные и наихудшие последствия.
Находясь в глубоком размышлении, я совсем не наблюдал за дорогой, и пришел в себя, лишь только когда машины остановились у высоких голубых ворот. Большие металлические ворота с шумом открылись и закрылись. Автомашины въехали во двор и, визгнув тормозами, остановилась, мы вышли. Из соседней новенькой девятки, хлопая дверьми, вышли Паксютов и Тюгаев. Разминая затекшие ноги, Тюгаев подошел и поздоровался.
- Вам что предъявляют, - спросил он у Набиуллина.
- Да, тоже самое!.. Масляный альдегид!.. Ничего не понимаю, все ведь законно оформлено! – он в глубоком недоумении пожал плечами.
Вошедший в помещение Роман возвратился и пригласил войти. «Ба! Да это настоящая тюрьма!» - молниеносно пронзила мозг грустная мысль. Металлические двери во всех направлениях, бетонные ячейки закрытые сверху металлической решеткой и надзиратели в синеватой форме. Приказы короткие и беспрекословные. Роман с извиняющимся видом подсовывает лист бумаги:
- Подпишите здесь, это ордер на арест. Вы посидите немного, что бы к вам не приставали! – доверительно шепчет он, наклонившись ртом к моему уху. - Я еще раз говорю, вы проходите как свидетель.
|
|
|
«Ну, - думаю, - от тюрьмы да от сумы не отрекайся. Больше месяца все равно не продержат». Вспомнились рассказы вернувшегося из этого заведения год назад Андрея Своволи.
И вот широкая дверь с металлическим скрежетом отворилась, и я шагнул в полутемное помещение. Дверь, хлопнув, закрылась, ключ дважды провернулся. Никак не мог себе представить, что я окажусь в камере заключения. Огляделся. На смонтированных в её передней части поперек камеры нарах молча сидели трое взрослых и небольшой мальчик. Все с голыми торсами. Стояла влажная духота, и в нос резко шибануло густым запахом аммиака. Я продолжал молча стоять.
- У вас что, авария какая приключилась? – слышу молодой, довольно приятный голос.
- С чего ты взял?
- Да перед вами деда какого-то заводили, теперь вас.
- Да, вместе мы работаем, – просто сказал я.
- У вас здесь какие развлекательные мероприятия по программе бывают? – спрашиваю я, продвинувшись на шаг вперед.
Сидевшие на нарах узники слезают и начинают бродить по камере. Позже я узнал, сидеть положено при каждом открытии двери.
- Да садитесь вы! – предлагает место рядом с собой высокий стройный парень с приятным лицом и вводит меня в небогатый тюремный распорядок. В слабом свете на его лице проглядывает редкая черная бородка.
- В восемь часов утром и вечером проверка. В два часа обед и утром десяти минутная прогулка. Вот и вся программа.
Сижу, думаю. Время тянется томительно долго. Себя немного жаль, переживаю за родственников – они же ничего не знают! В камере полумрак. Видимость плохая. Решетки установленные на окнах дополнительно прикрыты металлическим листом с насверленными в нем отверстиями. Над дверью сквозь такие же отверстия пробивается тусклый желтоватый луч электрической лампочки. Света мало, но её постоянное горение раздражает. Мужики вполголоса разговаривают. От нечего делать прислушиваюсь.
|
|
|
Истории простые и обыденные. Пожилой крестьянин застав на поле жену с любовником пытался задавить её трактором, но не догнал. Со злости он переехал траками гусеницы свой же велосипед. Мальчишка украл в магазине самообслуживания пакет с конфетами. Он беспокойно суетится и все время спрашивает: - что же с ним сделают?
Приглянувшийся мне молодой человек, оказался водителем.
- Видел во дворе «Волга» стоит? – гордо спросил он. Я отрицательно махнул головой. – Еще увидишь, на прогулку выйдем - я покажу. Это моя!
Его история казалась схожей. Работает в коммерческом предприятии водителем. Работа не пыльная, неизменно при машине и зарплата неплохая. Бывают выезды в командировки. Приехал он поздним вечером в контору, там обыск. Пока разобрался в чем дело, уже попал под горячую руку, его тут же арестовали. Сидит уже почти две недели, а на допросе был всего один раз!
- Да чего им у меня спрашивать! – укоризненно заявляет он с невыразимым торжеством.
- Так почему же не выпускают? – наивно удивляюсь я.
- По указу Президента Башкортостана можно держать месяц, вот его, этот срок, день в день и продержат!
Надо сказать, что Президент России к тому времени свой указ о тридцати суточном содержании под стражей до предъявления обвинения отменил, наш башкирский - пока только собирался, но не отменил.
Время двигалось медлительно, тем более сверять его было не с чем! Часы при аресте в числе прочих вещей тоже отобрали. Посетители в камере то и дело менялись. Уже увели мальчонку, ушел и обманутый женой крестьянин. Мы с Валерой как-то потихоньку сближались и незаметно становились ветеранами камеры. Я постелил на нары свой толстой вязки жакет с замшевыми вставками на груди и не снимал его. Он прочно прилип на устоявшуюся годами не убиравшуюся грязь, тем самым, обозначив мое постоянное место. Днем в камеру временно подселяли арестантов из тюрьмы, которых привозили сюда для встреч со следователями и для допросов. Они на довольствии не стояли и пайки не получали. Вечером их забирали и с попутным конвоем увозили в тюрьму. В основе это были молодые, разбитные ребята.
Он появился в камере довольно картинно и эффектно!
|
|
|
- Судимые есть? – строго скрипучим как после простуды голосом спросил он, переступив порог и широко расставив ноги, встал, закрыв собой почти всю дверь.
В камере возникло минутное замешательство, наконец, высокий худощавый Саша приподнял голову со своего угла и произнес:
- Есть, Есть!
- Сколько ходок?
- Три, на четвертую пошел! – Саша слез с нар и они быстро познакомились.
Имел судимость и молоденький парнишка с Черниковска, но это был мелкий приблатненый хулиган и большого авторитета его годовая судимость на новичка не произвела.
- У тебя статья какая? – спрашивал он следующего. Все покорно отвечали.
Он продолжал уверенное знакомство со всеми остальными узниками, подробно уточняя, какая статья, откуда. Подошла и моя очередь знакомиться. Широкое красивое лицо, взгляд самоуверенный и твердый, чуть сутуловат.
- Сто сорок седьмая статья, - говорю, - из Салавата.
- Какого черта сюда-то привезли. У вас что, своего КПЗ нет? – удивился он и снял темно серую футболку.
Весь загорелый торс его был красиво разрисован крупной витиеватой татуировкой. В сумрачном свете камеры, разглядеть подробности вообще-то невозможно, но обилие и плотность их поразили. Фигуры перемежались с лаконичными надписями: «Не забуду мать родную», «Иван», «1945» - как выяснилось позже видимо год его рождения.
- У меня тоже три ходки, - сказал он, полюбовавшись произведенным его наколками впечатлением. – Домушник я, квартирку взяли. Но сейчас они меня не достанут. Кстати, сдается мне, подельник раскололся. Взял все на себя.
Жора, как назвал себя новенький, сразу же обрел невидимую власть в камере. Он не перекладывал своих обязанностей, так же подметал в свою очередь грязный бетонный пол, делился сигаретой и хлебом. Чаще других стучал кулаком в металлическую дверь, выпрашивая у надзирателей воды или спичку. Но при случае он мог так строго цыкнуть на, не очень расторопного сокамерника, что тот тут же исп앃䧉ט㈦瑘堣攓费㪊ਖ਼猥彴�㦝瓋㷣莰슗礻蕗Ȼ윹�쾌鷊ત㇌㷓〬뀨ᯝ텴戔粦￤�䓊燸ㄋ韲踏ᛪ의銕䗋ᩦㇻ䑆∰ꭋӳ墤ﱨ�⠍�얨⎼細껝菏畀㨑砵㬋☄뉗慩쁥豔㊍餴䝪蔺쳻쇧栴碏䲲╤ﰋ퐃댍㥦鎩䕵鈊旒㊰蒇丧ⳃ偐戝癫녪⣱國ᜥ花쑺믥뛓偂窀͏影ᒹ�㬣��❩�戦剼䱜骙ె⼳ተࡃ힢鯍钐ꏡ客᷈交�힆섁쪄ᒐ쏷ꦍ諟ṧ脏茮蜚苨�㽵筳覹ࣴᖯ栀㨖蚙帔佛癎鶖鎄ꑯᢁ䶆ꕝ䫳蕶䣻蒉獊禅잻斛鳂됆祈ꘔ춂鑝㸕ﵩ䧹疴㷀촄�冟诀䇴̡쵠᷒璇䬕癃ꔄ泻꼕䔔骻寷髷㢩䏾犂ಚ뀋遐�⮓叄皮ﴘ佞㹙醵혏콜춿져⎏㉅쳣范渃㌲쒸鎗藤ꫜ᪭䴫㡃槶脑蠋彈ᖓ盝苮帮㯮녬铬緬ᩧ莰特뀰輑Ⰲኯ댠ꭰɐ뻖Ḁ̍嗲욨歿朞閭솵䠈డ亼ᗶ�퇔ꍄ蹏╂ꏿ꺐䴐�趟ꪻ�歁ꞝ籵앃ﻳ佸勯㶋ꯄ図폐쨆㢁术朲袸⤀�ထ陸軘礄捼膂톟虲�몪涯읅夯驾闸�䮶㟵⅛〧ꮽ⟸ⱼ鼜✕绘᪱⟱辒ᰭ↹낓も埲⭲럡湓籼ᅼ袘岓熇鐨贯ۛ᭘㊈ᔻ苕䞵褁ट㦯䕺騅칽䟃脅ꌧ䋻悏뻍쬁ົ鹼Ẹ虣츺뚽ﳦ◛珝픳촢��䒦쟢畜└폻屃蠗覽葵佚ⷠ樁ㆢ댎㩏폳☪߶ꁻ榍ꬋ敲ᥐ蓆嘶胭瘝㇈얕봚‽䙊獹䄰ᗚ袷袷䋕ꏎ돝㶾잝ᢀ煱양궡蒐鰐̢枉昰ᾐ蔔掴ྲ့貟ꛛ悆�挠�굙靠Ю推ⓗꔜ⯁㈊阉汖㞦逊宍Ց☸Ꭹ䛺쎱﵌╍ꍺﳳ抚瑩䣑〶匱⍵龖앍媉跁胐鐃钓쭷屸稇鉀쉢誎禆გ砠홮찾ﯠ៓ᶨ�Შ친ꄹ䇕嫢呵佐铯ాބ逑瓫⾸Ꭺ풍ỷᙳ}ꂃꥰ楪먢Z縖慡媖섦傣흣ᑁ媼뙺鸚턒涽痦棻릾�揩倜⬃퍕獞䤳考孀혁Ϳ缘믍㰍攰嬕Ųﴏ⃣㠬鷟夰濂！ۤ혼诚갫ꓞ瑼戦뫣祃灕䅔쯜舾敵�貳彳芾�葂№ⵠ벲好нашим являлись тусовки. Заложим руки за спину и ходим. Что бы увеличить расстояние ходили с угла на угол или по периметру. Как уже было сказано, переднюю часть камеры занимали нары, поэтому мельтешить приходилось как маятникам. Вскоре появилась у нас расхожая шутка.
|
|
|
|
|
|
- Так, - объявляю я! – до Чесноковки дошел! Полежать передохнуть требуется.
Шутка прижилась и дальнейшие тусовки имели уже определенную цель и расстояние.
- Ну, что! …До Толбазов пойдем? – спрашивает Жора, и мы выходим на следующую тусовку. На уличном свете что-то давно знакомое промелькнуло в его красивом лице с начинающей лысеть головой.
Другим по значимости развлечением было беспрестанное курение. Курево бралось на строгий учет и лежало на видном месте. Собственно место было всего одно – неглубокая ниша в правой стене. В ней хранилась посуда и сигареты. Каждый брал, когда желал. При недостатке курева сигареты раскуривали по кругу, молча передавая окурок следующему. Пока передачи нам не поступили, подпитывались резервом от свежепоступивших узников.
Я уже перестал ждать, что меня будут допрашивать, когда раз䆝Ⱕⓑꑄᓽ軽狖쒣낝꤀忥ꍚ釩댭呡㗼ꄱᅆ얬㟒♧䗸팷뇇폕䱠㤙鄊磼궘ꧏ劝薡觿㻌ꕝഥቻᵇ柭샚꓿ᜮ꤀捤⽩㮥鿬⛳찬壗嘕᎕홏�›䦕ꈀ╬؏⻛﹈莈X뾰뵽牶Ｍ拟劋�檷೫飂蛾쐢♬ꢧ䗶㜣럜襗‽﮳甸㦻⏽脽䣡藾僠瑰남얿䘤똩⑄纀≺�ꉏꩌ혼㴠㨝祷쿓⳽殛씊霜ㅶႰ뾕☬䀑䄦䣉㛧ퟚ菧羅ऋ쭒寧燠㋡늏壚ႀ䯷疬띌蜹㒎⸂瘱엫靣泟鲿╤�ꍙ啕鍫馐馶耏⼴䦋ፎ嬏䇡ﱦᦈ몛琬䧞爞Ꝏ즧ꮧ邭꽣䋟椫킺슫ꐨ兟㥅燵鐒Αظ릩첋၁磇횵コѶ涊䇛ᰍࣞԺᨁ车钬欤⎇ꏓ뱂蘈䚵㳛㯸⋛䖓蓏敊觸⚛൶泮㖂ⱗ摐霿把꾔ᑖ㘋ỉ곑㰲퓻脲밓გ嚈䔨蕳賭恂탈깒㩆밒толом сидит ладный русоволосый и красивый следователь Цаплин. Ворот его в мелкую клетку сорочки глубоко расстегнут и открывает загорелую грудь.
Он, смущенно улыбаясь, спрашивает:
- Ну, как вы здесь себя чувствуете? Уголовники не обижают?
- Обижать не обижают, но домой хочется! – говорю я. – Надоело!
- Ничего, потерпите. Немного осталось, – успокаивает Цаплин. И участливо спрашивает: – может вам чего надо?
- Да с куревом у нас плоховато, - жалуюсь я.
- Сейчас найду! – вскакивает Цаплин и спустя несколько минут приносит две сигареты с фильтром. Я с блаженством затягиваюсь одной. Другую ложу за ухо.
Задав мне несколько тех же вопросов, на которые я уже писал показания, следователь уходит. Меня возвращают в камеру.
- Так это твоя фамилия Журавлев? – неожиданно спрашивает Жора. - Ты случаем в Приютово не жил? – вот откуда странное чувство знакомства! Букрей! Иван Татьяныч!
Не скажу, чтобы встреча сильно порадовала обеих. Но, постепенно, как не старался Саша приблизиться к грозному татуированному домушнику, того почему-то более тянуло ко мне. Мы принялись тусоваться на пару. Я, не стесняясь, рассказывал ему о своей работе, о происходящих у нас авариях. При случае выказывал знания по фотографии, астрономии и истории. О службе в десантных войсках. Он прислушивался к моим повествованиям с любознательным вниманием, иногда просил поведать о чем-то подробнее. Приютовскую часть своей жизни по обоюдному согласию старались не вспоминать.
- А мне ведь предлагали стать вором в законе! – как-то похвалился он. И тут же продолжил. - Но я отказался. Завязать хочу. …Возраст уже не подходящий.
По летам он был с, его слов, на два года старше меня.
Как-то раз, после очередного скрежета дверного замка в камеру стремительно влетел молодой худенький парень. Мы, как и положено бочком сидели на нарах. Приблизясь к нарам, он тут же стал ковырять в узких щелях огарком спички, выковыривая застарелый мусор.
- Ты чего ищешь? – спрашиваем у него.
- Может спичка где завалялась!.. – отвечает и, повернувшись к двери, начинает барабанить в неё кулаками. – Начальник, …дай спичку! – бесцеремонно кричит надзирателю, открывшему небольшое окошечко - кормушку. Тот послушно подает.
Несмотря на худобу, запас энергии у этого парня имелся по всему похоже на десятерых. Везде успевал. На прогулке, только выйдем, он через стенку кричит:
- Затоновские есть?
- Будешь переговариваться, прекращу прогулку всей камере! – сурово одергивает его надзиратель.
- Мужики киньте сигарету! – тут же кричит наш новенький в другую стенку.
В камере он постоянно чего-то искал, что-то делал, или метался по камере быстрым шагом. Нередко разговоры наши велись вокруг наркотиков. Возникали они обычно при скрежете ключа открывающего дверь.
- Лишь бы не наркомана! – дружно повторяли уголовники.
Убедившись, что это не наркоман, переводили разговор на наркотики. Я, инженер химик, поражался их эрудиции и знанию лекарственных средств. Перечисляя лекарственные препараты, они называли сложные компоненты их составляющие, их весовое содержание и силу действия вещества как наркотика.
На девятый день моего пребывания, меня вновь пригласили на допрос. В следственной комнате на этот раз сидели два совершенно незнакомых мне человека среднего возраста.
- Я оперативник, помощник Цаплина, - представился один, - это ваш адвокат! – он показал на полноватого ухоженного мужчину. Бумаг мне, на сей раз, не предлагали, разговор прошел без протокола.
- Как ваши дела? – вежливо осведомился адвокат и приветливо улыбнулся. – Возможно, что передать родственникам требуется? Я сегодня ж еду в Салават. Да, кстати! Вам привет просила передать ваша работница, Краснова!
- Какая Краснова? – не понял я.
- Да ваша сотрудница, Краснова, не помните что ли?
- А вы её откуда знаете? – удивился я, стараясь сдержаться. Господи, как давно все это было! Слезы уже готовы были выступить на моих глазах.
- Соседка она моя.
- Ну, спасибо, передайте ей также мое почтение и через неё всем остальным. – Поговорив еще капельку времени меня, вновь возвратили в затхлую атмосферу камеры. Странное состояние, сидишь беседуешь как человек с человеком и через минуту: руки за спину, ты арестованный!
- Лучше бы не вызывали, расстраивают только! – со злобой матюкнулся я, входя в камеру. Состояние на душе было самое мерзкопакостное.
Приятные новости надо отметить на этот день не закончились. После обеда нам с Валерой пришли посылки. Сразу двоим! В пакетах оказались сигареты, чай, пряники и шоколадки. Обертки с шоколадок предусмотрительно сняты. Мы всей камерой дружно расселись на нарах, все пересмотрели, перепробовали и, закурив, мечтательно разговорились про волю.
- Зачем с шоколада обертки сняли? – наивно удивляюсь я.
- Чтобы чефир не варили! – поясняет Жора.
- Как в обертке можно чефир сварить? – спрашиваю.
- Сейчас покажу. Давай-ка сюда свой чай! – тут же оживляется затонский жулик.
Он ловко разворачивает чай, вынимает блестящую фольгу завертки и, перегибая её несколько раз, сворачивает из неё какое-то подобие детского кораблика или шляпки. Выворачивает фольгой наружу и засыпает внутрь чай. Тут же сворачивает из газетного листа длинную тонкую трубку, наливает в чай воду и поджигает газету. Подводит пламя под изготовленную на моих глазах кружку. Вскоре чай закипает, чефир готов! По очереди пьют и похваливают. Мне только остается подивиться предприимчивости своих многоопытных товарищей.
- А я на волю не попаду! – неожиданно заявляет Саша. Меня сегодня повезут на следственный эксперимент, затем в тюрьму. Повезут, попрошусь домой зайти, - вслух размечтался он. - Переодеться надо, носок несколько пар прихватить, платочков.
С его рассказов, он промышлял воровством в огородном обществе в районе деревни Чесноковки. Там же прижился у местной пьянчужки. Крал все, что плохо лежит. При отсутствии постоянной добычи, вязал и продавал березовые веники. Попался после того, как украл доски со строящейся дачи.
- Не повезло!.. Полковником милиции оказался, козел! – гневно возмущался он. – После неудачи пришлось удариться в бега. Десять дней бегал, пока поймали. Эх!.. Тюрьмы не миновать! – горько вздыхал он. И тут же оживлялся. – А, там даже лучше. Может ребят своих встречу!
С его же слов, он всю сознательную жизнь отбыл в тюремных камерах. Рабочего стажа к сорока пяти годам возраста имел не более трех лет. После обеда его увезли. Со следственного эксперимента вернулся Саша чрезвычайно возбужденный и без обещанных носок. Даже туфли одеты на босу ногу. До этого он щеголял по камере в домашних тапочках.
- Ну, я ей прорве, дал! – взвинченно машет рукой Саша. – Хорошо милиционер, козел, успел оторвать, я бы её убил!
Из несообразных, сбивчивых и неправдоподобных рассказов мы поняли лишь одно. Его сожительница пропила остатки одежды, сама лежит мертвецки пьяная. Нечего ему было взять, вот он и злится! Вскоре конвой увез его в тюрьму.
На освободившееся место вселили здорового, двадцатилетнего бугая, в светлых брюках и нарядной белой сорочке.
- Да я им, козлам, покажу, они еще узнают, кого взяли! Жаль, что у меня с собой сотового не было! – возмущается он и почти ежеминутно стучит в дверь.
- Чего тебе? – спросит через кормушку спокойный голос надзирателя.
- Позвольте мне позвонить! – возмущенно кричит парень. – Когда я в эмиратах сидел, там намного лучше обращение было!
Конвоир закроет окно, клятвенно пообещав отправить его не в эмираты, а в изолятор. Некоторое время спустя, парень, наконец, остепенился, лег и уснул. На утро он уже не стучал, а, сняв свою белую, но посеревшую за ночь сорочку и расстелив её на нарах, взялся обустраивать себе лежанку.
- Дайте-ка, ребята, перекусить! – жалобно попросил у нас, не дожидаясь утреннего чая.
Совсем неожиданно около шести часов вечера через кормушку раздается такая приятная команда:
- Журавлев! …С вещами на выход!
- Шабаш!.. На волю пойдешь! – с завистью говорит Жора. - В следственный тебя не повезут - срок не вышел, а переводить в другую камеру нет смысла! - с болью, но значительно тверже продолжает он. – Ну, прощай! - Я протягиваю руку.
- Запомни правило! – жестко говорит Жора, - в тюрьме руку никогда не подают!
На волю, домой
Дверь окрашенная голубой краской широко раскрылась.
- Журавлев, на выход! – показалось пропел надзиратель. – Руки за спину!
Смотрю, ведут меня в сторону выхода. У стола в дежурке, пригнувшись к его крышке, стоят двое пожилых, незнакомых мужчин поросших рыжими с проседью бородами и толи что пишут, толи наоборот читают.
- Распишитесь вот здесь! – тут же и мне предлагает бумагу невысокий подполковник.
- Где здесь расписываются? – пригибаюсь я. Глаза еще не привыкли к яркому и интенсивному освещению.
Лица незнакомых мужчин поворачиваются на мой голос. Ба!.. Да это же Паксютов с Тюгаевым! А как постарели, куда делась былая властность и осанистость Тюгаева! Нам возвращают мелкие личные вещи, изъятые в момент заключения под стражу, и предлагают садиться в машину. Во дворе ждет голубоватый, потрепанный «УАЗик». Рассаживаемся и молча отъезжаем в сторону управления МВД. Через окно бросаю взгляд на здание нашего временного пристанища. Ничего необычного - обыкновенная девятиэтажка.
Хотя и на воле, настроение подавленное. Грязные, пропотевшие, насквозь пропитанные мочой и запахом аммиака, мы скверно вписываемся в нарядную толпу, проглядывающуюся в окна автомобиля. Да и неизвестность гнетет.
Пригласив всех троих в небольшой тесный кабинет к тому же до потолка заваленный видиоаппаратурой, подполковник предлагает посидеть.
- С вами желает встретиться сам начальник отдела, - говорит он.
Ждать пришлось изрядно. Наконец появляется плотный, холеный полковник с красивым веселым лицом и вальяжно рассевшись за стол, произносит:
- Учитывая ваше общественное положение, руководство приняло решение всех отпустить. Но следствие не закончено, вы можете понадобиться. От вас сегодня требуются расписка о невыезде и расписка о возмещении материальных затрат… – Затем он долго распинается о разросшейся коррупции города Салавата, где генеральный директор ведет себя словно пан.
- Какие еще материальные затраты? – не понял я. Мне шепчут: - тихо мол, выйдем потом разберемся!
- Вам сейчас все скажут, кто из вас какую сумму должен, а я пошел, у меня другие дела. - Полковник уходит.
Оставшийся подполковник в небольшой растерянности. Все же публика представительная – генеральный директор объединения, директор завода, начальник цеха, дела он не вел и совершенно не в курсе свершенных прегрешений. А тут еще незадача: в сейфе у Цаплина оказались закрытыми наши документы и деньги на обратную дорогу.
- Может у вас родственники в Уфе есть – спрашивает он с надеждой. Босс начинает звонить по телефону:
- Брат, - кричит он в трубку! – у тебя машина на ходу?.. Тогда бери такси и приезжай сюда, да, да, …в отдел! Да, со мной еще двое. – Видимо отвечает он на вопросы родственника.
- Я без документов никуда не поеду! – видимо в результате пережитых волнений на меня нашло какое-то злобное оцепенение. – Да нас сейчас первый же милиционер вновь арестует! И никаких материальных затрат я возвращать не собираюсь! Я ничего не воровал!
- Ну, вот тут же написано: получена сумма! – тычет подполковник пальцем в какую-то широкую записку.
- Там написано - получена, а не сворована. Вот поэтому и не буду ничего платить или давать расписок. – Заупрямился я. Паксютов смотрит с удивлением, Тюгаев с некоторым недовольством, ему не терпится поскорее вырваться отсюда. Я не желаю выходить, жертвуя благополучием и так не блестяще обеспеченной семьи. – Или я не пишу, либо везите обратно!
Компромисс возник случайно. Подполковник полез в карман достать платочек, чтобы утереть выступивший от напряжения пот и извлек вместе с платочком сотенную купюру (в тех деньгах сто тысяч рублей).
- Дайте мне полтинник на дорогу! – увидев банкноту и не растерявшись, спрашиваю я.
- Нет у меня полтинника, - он дает сотенную.
- Я тоже с тобой поеду, Петр Алексеевич! – тут же решает Паксютов. Тюгаев промолчал.
- Ну. а как же с распиской? Я вам предлагаю написать просто, как в записке: обязуюсь вернуть «сумму», без указания конкретной суммы! А потом с Цаплиным сами разбирайтесь! – на том и порешили. Я махнул рукой, сел и написал: обязуюсь не выезжать из города и вернуть сумму. И роспись.
- Теперь везите нас на автовокзал!
- На автовокзал проблем нет, сейчас машина в ту сторону пойдет, вас прихватим.
Семи часовой рейс «Уфа – Салават» уже готовился к отправке, когда нас с Паксютовым подвезли к перрону автовокзала. Водитель, подозрительно осмотрев обросшие десятидневными бородами лица, попросил взять билеты в кассе автовокзала. Благо никакой очереди там не было.
Я взял билеты, и мы заняли место на заднем сиденье комфортабельного автобуса «Икарус».
- Пока ты ходил, я слышал, как водитель сказал контролеру: – не беглые ли они, надо бы документы проверить - говорит! – громко рассказывает Паксютов. – Вот бы проверили, а?
Мы с ним весело рассмеялись.
- У тебя как компания неплохая подобралась? - спрашивает он некоторое время спустя.
- Да ничего, в общем не обижаюсь. Был один авторитет какой-то, но случайно знакомым оказался!
- И у меня был. Смеется гад. «Вот, - говорит, - ты всю жизнь ишачил и со мной сидишь! Мне не обидно, я дня не работал!» Тоже логика железная.
Вполголоса, приглушенно переговариваясь, делимся каждый своим скромным криминальным опытом. Автобус, тем не менее, монотонно гудя, неспешно приближает нас к нашим отчаянно переживающим родственникам.
Дома
На мой звонок жена открыла дверь, взглянула на меня цепким оценивающим взглядом и молча прошла на кухню греть воду. Оказывается, в дополнение ко всем минувшим неприятностям в доме еще отсутствует горячая вода. Я прошел в ванну и, не дожидаясь горячей воды, сбросил опостылевшие одежды. Долго намыливал и скоблил перед зеркалом выросшую за десять дней довольно опрятную с проседью бороду. Подоспела горячая вода. Разбавил её холодной и с блаженством окатил голую продрогшую под холодным душем фигуру. Жена позвонила сестре.
Сидим на кухне и молчаливо двигаем ложками. Глаза разбегаются, хочется попробовать то и другое. Аня смотрит преданными полными слез глазами. Но на мне все вроде при месте и начинаются расспросы. В нашей семье там никто не бывал. Вопросы самые наивные:
- Вы все вместе сидели?
- Кто же под следствием держит вместе одну команду! – с видом знатока поясняю я.
- Ты зачем адвоката наняла? – допытываюсь у жены.
- Ты что!.. Тут такие разговоры ходили!.. С пистолетами, в наручниках увезли, деньги мешками грузили! Да от меня в трамвае люди отворачиваться стали, причем близко знакомые.
- Он вам привет передал от меня, вчера был у нас! – спрашиваю, имея в виду адвоката.
- Нет, еще не звонил!
- Ладно, завтра наведаюсь, поговорим с ним.
На утро звоню адвокату. Он растерян и долго молчит.
- Вы откуда звоните? – спрашивает, видимо раскусивши обстановку.
- Из дома! Выпустили нас всех! – договорились встретиться сразу после обеда.
Из непродолжительной встречи делаю предположение, ничем мой адвокат не занимался! И вопросами юриспруденции владеет слабо. Время переменчивое, одни законы заменяют другие, вводятся временные инструкции и указы, а у него никакой подборки. «Плакали мои денежки!» - подумал я и приступил к повышению своей юридической грамотности с ближайшей библиотеки. Кстати там законотворческой литературы тоже не богато! Кое-как набрал подборку и совершенно запутался. Меня поразила моя юридическая безграмотность, и та вольность и легкость, с которой арестовали и закрыли в КПЗ совсем не рядовых людей, а руководителей довольно высоких рангов!
Явных следов преступления в виде пятен крови или указывающих на нас свидетелей нет, материального ущерба нет, истца или пострадавшего нет! – за что сидели? Извинений со стороны властей тоже нет. Хорошо, что жена сообразила и своевременно оформила очередной отпуск, которых, кстати, у меня к этому времени набралось целых пять! А то бы и с работы еще уволили.
Собрав все свое мужество, еду на завод. Как-то меня встретят друзья и подчиненные? К моему удивлению и искренней радости встреченные знакомые и незнакомые люди выражали только сочувствие, ни тени сомнения в моей виновности. Это радовало и придавало силы.
Поднабрав минимум знаний в юриспруденции, стыкуемся с Паксютовым и выезжаем в Уфу. Надо же забрать вещи и прояснить ситуацию. Приглашают нас по отдельности.
Сидим у Цаплина в кабинете. Кабинет завален заморской оргтехникой, габаритными коробками и видиотехникой. Хозяева как всегда предупредительно вежливы, даже предложили бокал чая. Я благосклонно отказался.
- Очень вы коварны, - говорю! – сегодня чаем поите, завтра сажаете.
- Быстрей посадим, быстрее выйдете! – дружно смеются.
- Ну, вы хотя бы объясните толком, за что же я лично сидел? – спрашиваю я серьезно и с надеждой посматриваю на оперативников.
Цаплин достает из ящика стола мое дело, уже представляющее довольно пухлую папку и перелистывает сложенные в ней документы:
- Деньги получали? – спрашивает он.
- Получал! – отвечаю.
- За что получали?
- За нелегкий труд. Я же соучредитель, – сам чувствую - ничего в этой песне не изменилось. Та же пластинка. – Дайте мне хотя бы какую-нибудь справку, что я у вас находился и почему. Вдруг на работе понадобится.
- Справку это проще! – пока Цаплин печатает справку, мы с его помощником обсуждаем их неблагодарную службу.
Он рассказывает мне о поимке и аресте бывшего директора уфимского нефтеперерабатывающего завода Воронина и почти в точности повторяет слышанную еще в камере байку о его несметных богатствах. У меня складывается мнение, что таким образом и очень продуманно ведется организованная кем-то целенаправленная травля Воронина, как, впрочем, и Тюгаева или Набиуллина.
Спустя месяц, отошедший от стресса Тюгаев, организовывает хорошее оправдательное письмо, и мы сызнова, все втроем выезжаем в Уфу. Письмо адресовано в администрацию Президента. Доставил его сам Прокофий Федорович. Он уже возвратил свой твердый взгляд и властную осанку. Вернулся же он с администрации довольно быстро, думаю никто из высших чинов его не принял. Пенсионер ведь, а не генеральный директор крупнейшего в Башкортостане предприятия.
Ворочаемся домой на Паксютовской персональной «Волге».
Пить будем? – тихонько спрашиваю у Паксютова.
- Должно полагать, обязательно! – весело улыбается он. Ямочки на его порозовевших щеках игриво прыгают.
- А с шефом как быть? – спрашиваю. – Если он присоединится надо брать две, если откажется – нам одной хватит.
- Бери две! Потом разберемся, - решительно командует Паксютов.
Волга медленно катит по улице Пушкина, притормаживая на светофорах. Сидим молча.
- Вот магазин, где все можно купить! – неожиданно вставляет Тюгаев и просит водителя подъехать поближе.
Пока мы с Геннадием Васильевичем деловито совершаем необходимые закупки, Тюгаев ходит вдоль витрины магазина рассматривает товары, приценивается. Закупив все потребное, укладываем в машину и трогаемся в сторону дома.
С обеих сторон широкой скоростной магистрали от Уфы на протяжении почти тридцати километров тянется глухой непроходимый лес. Наконец, в районе деревни Александровки, лес круто заворачивает в левую сторону.
- Заворачивай влево!.. – командует Тюгаев водителю. – Я покажу наше любимое с Петром место. – Петро – бывший водитель его персонального автомобиля.
Устроившись на ровном как стол капоте молочного цвета «Волги», мы с удовольствием, допиваем обе, предусмотрительно приобретенные нами, бутылки «Столетней» водки. Тюгаев, облокотившись на крыло машины левой рукой, рассказывает наиболее яркие воспоминания о своей неспокойной и ответственной службе.
- …Сижу на совещании в двадцать третьем цехе, звонит секретарь. В шестнадцать часов необходимо прибыть в обком!.. Гляжу на часы - без четверти пятнадцать!
- Ну, Петро, - говорю водителю, - жми! – закрыл глаза, делаю вид что дремлю. Успели!
- Или другой случай. …Находился я в Ангарске. Из дома внезапно сообщают, что завтра необходимо вылететь в Чехословакию. Командировка по обмену опытом. За одни сутки преодолел шесть тысяч километров! Какие перепады в климате, температуре и давлении!
- А то спрашивают еще, вы этот документ-то, когда подписали?.. Да я в год не менее двадцати тысяч документов подписывал!
Мы, придерживаясь руками за скользкий капот, с подобострастным вниманием слушаем. Тяжела ты генеральская служба!
- За наше бесполезное и опасное мероприятие! – нет да нет, раздается дружный тост на опушке Александровского леса.
Рядом с опушкой колосится поле отборной, налитой янтарным зерном пшеницы. Близящееся к закату солнце золотит своими косыми лучами играющее под легким ветерком искристо-желтыми бурунами бескрайнее поле, словно тревожное бурное море. Жизнь продолжается.
Окончательно завершилась эта неприятная история только лишь в июле 2001 года, когда нас, бывших соучредителей дочернего предприятия «Технопласт» ознакомили с постановление Госконтроля, где черным по белому было написано: «Уголовное дело прекратить за не доказанностью преступления…». Мы прочитали и молча возвернули такой важный и судьбоносный документ. Говорить было не о чем, да и не хотелось ни капельки!
Комплексное опробывание
После выхода с камеры предварительного заключения, наконец, взялись за реконструкцию ректификационной колонны. После уточненного просчета фундамента, наростить её удалось только на три метра. Смонтировали в прирощенной части регулярную насадку АВР по рекомендациям самарского политехнического университета. Руководил изготовлением и контролировал монтаж знакомый нам Анатолий Михайлович Цырков. Несмотря на свою кажущуюся мужиковатость и простодушность, контролировал работу он довольно придирчиво и принципиально.
Некоторые узлы и участки установок выдали в пусконаладку и велось их опробывание и обкатка насосов. Летом 1996 года на временную консервацию остановили цеха №51, 52. Остановили и наше производство димерола. Началась компания выдавливания пенсионеров по возрасту. С цехом распростились сразу немало опытных и квалифицированных работников.
Перенесенные потрясения и частые конфликтные конфронтации с руководством и рабочими, вынудили меня слечь в санчасть с сердечным приступом. Уже в санчасти меня посетил старый друг Санников.
- Понимаешь, как-то случилось не у дел я оказался! Помоги устроиться на работу, - попросил он. Я был наслышан о его загульных похождениях, но больничная обстановка и признаки рискованного заболевания притягивали к благотворительности. Помог ему устроиться - сначала в соседний, затем перевел в свой цех. Хватился много позже. Он давно опустился до неисправимого запойного пьяницы.
На основании снижения общего уровня квалификации, да и правила требуют с учетом перехо<
|
|
|
