Большевистского реформаторства

«Военный коммунизм»: программа, образ действий, стиль руковод­ства?— От «военного коммунизма» к социалистическому «реформа-

торству».

«Военный коммунизм», если рассматривать его с учетом рос­сийской традиции государственного регулирования народного хо­зяйства, тех особенностей, которые привнесли в социально-эконо­мическую жизнь первая мировая, а затем гражданская войны, не может быть без явной натяжки охарактеризован лишь как по­литика, заранее предусмотренная социалистической теорией.

В последние несколько лет появился ряд интересных работ, в которых историки пытаются по-новому осмыслить сущность «военного коммунизма». До сих пор полемика ведется в основ­ном вокруг соотношения в этой политике теоретических социа­листических установок и влияния конкретно-исторических фак­торов на развитие советского государства. Другие важные сторо­ны этого сложного явления, в сущности, игнорируются. Большинство авторов обычно не выходят за рамки двух старых и постоянно анализируемых аспектов проблемы: или «военный комму­низм» — суть воспроизведение коммунистического доктринер­ства, или же главным образом — результат сложившейся по­литико-экономической обстановки. Такие подходы все же сужа­ют оценку этого явления, во всяком случае как определенного этапа экономической или социально-экономической политики в российской истории.

К. Маркс и Ф. Энгельс писали о необходимости достаточно про­должительного переходного периода от капитализма к новому об­щественному строю. Это никак не соответствовало немедленному «введению» социализма, т. е. той квази-социалистической схеме, которую исповедовали многие большевистские деятели эпохи «во­енного коммунизма». Маркс утверждал, что вообще всякий быст­рый и резкий слом старого общественного строя и появление но­вого невозможны: для этого требуется определенный, иногда ис­торически очень длительный срок. «Мы имеем здесь дело не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на своей собственной основе, — писал он, — а напротив, с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества и ко­торое поэтому во всех отношениях — и экономическом, нравствен-

ном, умственном — сохраняет еще родимые пятна старого обще­ства, из недр которого оно вышло».¹

Подобные же взгляды высказывал в декабре 1917 г. и В. И. Ле­нин, утверждая, что социал'изм нельзя «ввести», что между капи­тализмом и социализмом лежит долгий период «родовых мук» ² Не менее показательно отношение Ленина к целому ряду соци­ально-экономических институтов, которые остались от старого по­рядка, когда «военный коммунизм» стал основой политики новой большевистской власти. Казалось бы, ликвидация таких институ­тов была абсолютно предопределенной. Однако и элементы теории переходного периода, и практика «военного коммунизма» оказа­лись достаточно далеки от этого.

К. Маркс и Ф. Энгельс считались с необходимостью сохранения после победы пролетарской революции в течение некоторого вре­мени товарно-денежных отношений, мелкого частного производ­ства, которое может быть приведено к новым формам обществен­ного производства только постепенно, по мере осознания самими мелкими собственниками преимуществ этих форм.³

В. И. Ленин писал о важности постепенного укрепления со­циалистических элементов народного хозяйства, обращал внима­ние на мелкобуржуазное по своей природе крестьянское хозяй­ство, отмечая в ноябре 1918 г., что его «практически декретами перевести в крупное нельзя», а нужно постепенно, ходом собы­тий, убеждать крестьянина в неизбежности социализма." В раз­гар политики «военного коммунизма» Ленин неоднократно под­тверждал свою приверженность положениям марксизма о пере­ходном периоде.⁵

Не всегда учитывается также та осторожность, с которой В. И. Ленин и другие деятели РКП (б) говорили о роли денег, от­мене торговли и товарно-денежных отношений. Даже в разгар политики «военного коммунизма» в партийной программе, приня­той на VIII съезде РКП(б), отмечалось: «В первое время перехода от капитализма к коммунизму, пока еще не организовано полно­стью коммунистическое производство и распределение продуктов, уничтожение денег представляется невозможным».⁶ Вместо отме­ны денег в ней предусматривались расширение области безналич­ного расчета, хранение денег в Народном банке (неясно, впрочем, каких), введение бюджетных книжек, замена денег чеками, тало­нами на получение продуктов и т. п.⁷ Но от этого еще было далеко до перехода к безденежной системе товарообращения, хотя в годы

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 18—20.

² Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 35. С. 192.

³ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 18; Т. 22. С. 18; Т. 23. С. 10; Т. 25. Ч. 2. С. 150.

⁴ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 34. С. 373; Т. 35. С. 192; Т. 37. С. 19.

⁵ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 386; Т. 39. С. 271—273; Т. 40. С. 271—274; Т. 41. С. 27; Т. 42. С. 138; Подробнее см.: Генкина Э. Б. Государст­венная деятельность В. И. Ленина 1921 — 1923. М., 1969. С. 29—33.

⁶ КПСС в резолюциях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1983. Т. 2. С. 89.

⁷ Там же.

«военного коммунизма» видными большевиками было высказано немало благоглупостей о том, что деньги уже отменены, они утратили свой смысл и вот-вот возникнет чисто коммунистиче­ский способ обращения товарных ценностей. Многие меры эконо­мической политики, традиционно изображаемые исключительно как порождение большевизма, — введение хлебной монополии и продразверстка, — также появились отнюдь не как часть проду­манной системы «военного коммунизма». Они обрели при нем лишь новое дыхание, а возрождались из старого арсенала дорево­люционной политики. Управляющий Министерством земледелия А. А. Риттих на рубеже ноября—декабря 1916 г. принял решение обязать целый ряд губерний России предоставить государству оп­ределенное количество ржи, пшеницы, овса, ячменя, проса, гре­чихи. Эти обязательные поставки, как позднее продразверстка пе­риода «военного коммунизма», не соответствовали товарным воз­можностям ряда губерний и вызвали недовольство крестьянства.⁸ Материалы о продовольственном положении России, дебаты о хлебной монополии и, наконец, принятые решения о фактической продразверстке вполне доказывают, что ряд мер, исключительно приписываемых «социалистическим» методам «военного комму­низма», возник как реальная попытка в годы первой мировой вой­ны путем жесткого военно-государственного регулирования ре­шить продовольственный вопрос в интересах армии и населения городов. Те же мотивы побуждали новую, советскую, власть ре­шать подобные же проблемы, только более жесткими способами. После октября 1917 г. до поры до времени и крестьянство мири­лось с такими откровенными поборами, видя в них единственное средство сохранить то, что оно завоевало во время революции, и оборониться от попыток правящих белогвардейских режимов вос­становить в ряде районов власть помещиков.

Следует также отметить, что и другие меры, безоговорочно приписываемые политике «военного коммунизма», хотя и пред­принимались, но на деле не были реализованы полностью. Так, объявленная большевиками ликвидация свободной торговли в го­ды «военного коммунизма» лишь подтвердила жизненность этого древнего вида товарно-денежных отношений, который фактически заменился стихийно «черным рынком», «Хитровкой» или желез­нодорожным мешочничеством. Этот «черный рынок» во всех своих проявлениях и разновидностях продолжал существовать, сохранял довольно прочные позиции в сфере обмена и распределения. Эпи­зодические наскоки на него властей и конкурирующих с ним в области снабжения советских ведомств демонстрировали больше видимости стремления «запереть» рынок, чем совладать с ним в реальности.⁹ Да и сама эта навязчивая идея ликвидировать рынок,

⁸ См. Китанина Т. М. Война, хлеб и революция. Л., 1985. С. 130, 175, 205, 290, 305, 318, 319, 352, 353, 360; Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регули­рование во время войны и революции. М., 1922. С. 101, 108.

⁹ Подробнее см.: Рупасов А. И. К истории торговли и распределения в Пет­рограде (1917—1920) // Некоторые вопросы отечественной истории: События и судьбы. СПб., 1994. С. 57—77.

возможно, навеянная теоретическими представлениями о зрелом коммунизме, была обречена на провал при отсутствии сколько-ни­будь развитой системы регулярного снабжения. Рабочие пайки и рабочая система снабжения, конечно, играли определенную роль в обеспечении продовольствием части населения, но черный рынок давал населению едва ли меньше.

Далеко не все элементы политики «военного коммунизма», к числу которых несомненно относится и важнейшая — обширная полоса национализации промышленности, завершившаяся в 1920 г. тем, что государством было поглощено почти все оставше­еся мелкое производство,¹⁰ вытекали из запрограммированной и жесткой «социализации». Первые меры в области национализации промышленности, как убедительно показал в своих трудах Э. Карр, носили скорее «стихийный» или «карательный характер», чем были сколько-нибудь упорядоченными и плановыми.¹¹

Прекрасно понимал «карательный» и стихийный, а не плано­во-социалистический характер первых актов национализации Л. Д. Троцкий. Он меньше всего связывал их с планом социали­стического переустройства экономики, с проведением политики «военного коммунизма». «С точки зрения отвлеченно-хозяйствен­ной можно сказать, — замечал он, — что наша политика была ошибочной, но с политической и военной — абсолютно необходи­мой. Это не была хозяйственная мера, а мера классовой борьбы в определенной обстановке».

Он же подчеркивал на XI съезде РКП (б), что если бы произош­ла революция в других странах, то хозяйственная политика была бы гораздо более планомерной и осторожной: «Мы конфисковали бы только те предприятия, которые могли бы при данном положе­нии наших средств и сил организовать... Мы оставили бы до поры до времени в средних предприятиях частный капитал — в интере­сах этих средних предприятий, но, конечно, с точки зрения эко­номической».¹²

Характеризуя в целом экономические основы политики «воен­ного коммунизма», Л. Д. Троцкий вынужден был признать оши­бочность попытки упразднения рынка, ликвидации свободной торговли, конкуренции, отмены коммерческой тайны. Все это хо­рошо выглядело «на бумаге», продолжал он, но «мы на этом плане осеклись». Ошибка, по его мнению, состояла в том, что «пролета­риат брал на себя невмоготу в области хозяйственного строитель­ства».¹³

¹⁰ В 1919 г. национализированные предприятия составляли 64 %, а в 1920 г. уже 88—90 % всех фабрик и заводов страны (см.: Матюгин А. А. Рабочий класс в годы восстановления народного хозяйства (1921 —1925)). М., 1962. С. 21.

¹¹ Карр Э. X. История Советской России: Большевистская революция 1917— 1923. М., 1990. Т. 1. Ч. 1. С. 471.

¹² Одиннадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1922. С. 114—115.

¹³ Там же. С. 240; Двенадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. М., 1923. С. 306.

Даже известный декрет от 28 июня 1918 г. о национализации всей крупной и средней промышленности, казалось бы, заклады­вавший фундамент экономической политики «военного коммунизт ма» в области индустрии и, согласно теории, становившийся необ­ходимым элементом социалистических преобразований в государ­стве, на самом деле определялся внешними обстоятельствами. Возникший из-за убийства графа Мирбаха конфликт с Германией вызвал ее притязания на акционерную собственность с участием германского капитала. Советские экономические и правительст­венные ведомства «в скорострельном порядке» сочинили декрет о национализации всей средней и крупной промышленности к 28 июня 1918 г., чтобы кайзеровское правительство уже не могло претендовать на бывшую иностранную собственность.¹⁴

К системе «военного коммунизма» относились и поддерживае­мые советской властью формы коллективного землепользования (совхозы, коммуны и т. д.). Однако, несмотря на всю помощь го­сударства, они так и не получили заметного развития и влачили жалкое существование. Так, например, властями искусственно стимулировалось развитие совхозов. На IX съезде РКП (б) С. И. Полидоров (представитель Пермской губернской партийной организации) приводил цифры, свидетельствующие о делении наркоматов в СНК на «пасынков» и «сынков». Согласно его дан­ным, Наркомзем (в конце января 1920 г.) получил лишь 2 млн. руб. на развитие совхозов, а полулегальный «Земсовхоз» в декаб­ре — 2 млрд. руб. на сотню с небольшим советских хозяйств. В ко­нечном итоге попытки внедрить коллективное земледелие в дерев­не потерпели провал. В 1920 г. в стране насчитывалось не более 2 тыс. сельхозкоммун, 7,7 тыс. сельхозартелей, 886 ТОЗов —ис­кусственных образований, создаваемых главным образом с по­мощью усиленного финансирования «сверху».¹⁵

Другие виды организации экономической жизни государства, временно отодвинутые как бы на задний план, тем не менее под­спудно существовали, а затем были возрождены и получили изве­стное развитие при нэпе. Это касается и такой меры жесткого го­сударственного контроля и регулирования, как государственная монополия на внешнюю торговлю, введенная декретом 22 апреля 1918 г. Ее можно рассматривать и как порождение военного вре­мени с его регламентацией всей системы производства и распре­деления, и как отражение социалистических представлений об обобществленном характере снабжения и распределения. Не ме­нее парадоксально для «военного коммунизма» допущение некоего симбиоза развития социалистических и капиталистических форм хозяйствования. В этом смысле любопытно, что «военный комму­низм», казалось бы, поставивший крест на использовании такого чужеродного уклада, как госкапитализм (аренда предприятий ча-

¹⁴ Подробнее см.: Шишкин В. А. Советское государство и страны Запада: Очерки истории становления экономических отношений. Л., 1969. С. 54.

" Девятый съезд РКП (б): Стенографический отчет. М., 1920. С. 63. См.: Гим-пельсон Е. Г. Военный коммунизм: политика, практика, идеология. М., 1973. С. 80.

стными лицами, концессии, смешанные общества, частная торгов­ля), не затронул такую его разновидность, как иностранные кон­цессии.

Идея концессий и попытки ее реализации прослеживаются на всем протяжении послереволюционной экономической политики большевистского руководства: возникшая в мае 1918 г., она про­является даже в условиях «военного коммунизма» и получает оп­ределенное развитие уже при нэпе.¹⁶ Показательно и признание Ю. Ларина о заимствовании «главкизма» как проявление центра-лизаторского руководства всей экономикой: «При нашей реформе управления промышленностью 1917—1918 гг. (в условиях «воен­ного коммунизма»), — говорил он, — мы взяли фактически немец­кие главки и центры военного времени и перенесли их к себе, на­полнив нашим классовым содержанием».¹⁷ Так на практике вы­глядел еще один опорный пункт экономической части политики «военного коммунизма» — главкизм. Политика «военного комму­низма» не означала ни полного разрыва с предшествовавшей ей дореволюционной и советской экономической политикой до лета 1918 г., ни тем более абсолютной обособленности от последующего нэпа, ни от общих форм военно-хозяйственного регулирования в ряде стран в годы первой мировой войны.

Вместе с тем именно «военный коммунизм» наиболее беском­промиссным образом определял и характер общественного разви­тия, и наиболее полно сформулировал «социалистические» методы управления обществом и государством, как они представлялись его большевистским руководителям. Начавшаяся гражданская война и милитаризация общественных отношений привнесли в политику большевистских властей пренебрежение к человеческим свободам и правам (особенно по отношению к выходцам из чуждой проле­тариату и беднейшему крестьянству среды), нетерпимость ко вся­кому инакомыслию, вседозволенность любых шагов и действий, если они обосновывались «революционной целесообразностью».

Обострившаяся классовая борьба сопровождалась применением «красного террора», который был ответом на «белый террор» либо объявлялся большевиками необходимым ввиду складывавшейся обстановки. Стал быстро расти репрессивный аппарат (ВЧК). Пер­воначально созданный в качестве инструмента противодействия первым актам сопротивления властям оппозиционных сил («сабо­таж», «контрреволюция»), по мере обострения внутриполитиче­ской борьбы он достигал все большей численности. Одновременно он приобретал огромный вес как внесудебный орган «воздействия» на общество, постепенно выходя из-под контроля Советов и ста­новясь частью партийно-государственной машины.

¹⁶ См.: Шишкин В. А. В. И. Ленин и разработка советской концессионной по­литики (1918—1921) // Вопросы истории КПСС. 1968, № 6; 2) Протоколы СНК РСФСР 1918—1920 гг. как источник по истории советской концессионной полити­ки // ИЗ. 1971. № 88, и др.

¹⁷ См.: XV конференция ВКП(б): Стенографический отчет. М.; Л., 1927. С. 170.

Можно утверждать, что политика «военного коммунизма» наи­более глубоко и отрицательно сказалась на основных методах ру­ководства общественным и экономическим развитием. Закрепив­шись в сознании многих партийных и советских руководителей разного уровня как универсальный инструмент решения любых задач, эти силовые методы, перенесенные из чрезвычайной обста­новки ожесточенной вооруженной борьбы в нэп, пережили его и продолжали использоваться для «регулирования» всех сторон жиз­ни общества.

Таким образом, важной чертой политики «военного коммуниз­ма» была ее устойчивость, малая способность к изменениям в со­ответствии с менявшейся государственной и общественной обста­новкой. Длительное время после объявленного отступления от «во­енного коммунизма» власть сохраняла склонность к быстрым и насильственным действиям, которые считались испытанными и всегда дававшими наилучший результат в достижении цели. «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики» — был лозунг «военного коммунизма», выражавший способность власти силовыми способами добиться того, что не позволяли сделать ме­тоды убеждения, пропаганда.

Советская власть не имела четко выраженной экономической политики: каждый этап ее развития характеризовался противоре­чивым сочетанием или противоборством различных тенденций. Поэтому экономическая политика на том или ином этапе не может рассматриваться как нечто целое и законченное; это касается и «военного коммунизма», и нэпа, и административно-командной системы.¹⁸ «Военный коммунизм» в наименьшей степени можно рассматривать как цельную экономическую программу или про­думанную экономическую политику; он выглядел скорее как на­бор поспешных и чрезвычайных мер. Споры в партийных кругах шли по самым разным вопросам, не было, кажется, ни одной про­блемы, по которой бы удалось согласовать различные точки зрения и принять какую-то единую. Это убедительно показали, напри­мер, дебаты о финансовой политике, экономической части про­граммы РКП (б) на VIII съезде партии.¹⁹ Заметным было выступ­ление А. И. Рыкова об отношении к среднему крестьянству. Рыков возражал против политики нажима с целью получения все новых и новых продовольственных поставок из деревни, насильственного внедрения не свойственных крестьянству форм коллективного земледелия (коммуны, совхозы, и т. д.), полагая, что осуществле­ние любого плана и способа социалистических преобразований в деревне невозможно без поддержки самого крестьянства.²⁰ Выска­зывался он и против чрезмерного налогового бремени, которое па­дало главным образом на трудовое крестьянство.²¹

¹⁸ См.: Дмитренко Б. П. 1) Политика «военного коммунизма», проблемы и опыт // Вопросы истории КПСС. 1990. № 2; 2) Четыре измерения нэпа // Нэп: приобретения и потери. М., 1994. С. 27—42.

!» Восьмой съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1919. С. 77, 50.

²⁰ Там же. С. 84.

²¹ Там же. С. 84—85.

Экономическая часть программы 1919 г. вообще была доста­точно путаной и исполненной противоречивых суждений. С одной стороны, в ней говорилось о необходимости равного вознагражде­ния за всякий труд, но в то же время утверждалось, что это ра­венство невозможно, пока не будет полного коммунизма, и необ­ходимо сохранить на известное время более высокое вознагражде­ние специалистам. Замена торговли планомерным распределением продуктов в общегосударственном масштабе и экспроприация жизненных благ у буржуазии, создание потребительских коммун в этих целях сочетались с предложением о введении контрибуций. В программе говорилось о постепенном переходе к прогрессивному подоходному налогу и т. п., но отсутствовало необходимое зако­нодательство, и его предлагалось заменять революционным пра­восознанием, что должно было с неизбежностью вести к наруше­нию прав и свобод граждан. Столь же расплывчатыми были поло­жения о переходе к натурализации зарплаты, ликвидации квартирной платы, об обязательной трудовой повинности и др.²² Вообще «военный коммунизм» многими видными деятелями боль­шевистской партии и государства воспринимался не как какая-то, пусть и приблизительная, социально-экономическая программа, а как способ императивных действий. Эту политику можно пони­мать как стремление к радикальным переменам без оглядки на последствия. В этом смысле очень показательны некоторые оценки мер «военного коммунизма», сделанные большевиками на VIII— XII съездах РКП (б).

Н. И. Бухарин, например, исходил из старого марксистского положения: «Всякий шаг рабочего движения важнее дюжины про­грамм». Поэтому то, что осуществлялось партией в 1919—1920 гг., он прямо именовал программой «революционного коммунизма», «программой непрерывного действия», «инструкцией для всей на­шей партийной работы». Иначе говоря, «программа» «военного коммунизма» рассматривалась Бухариным как способ реагирова­ния на возникающие текущие задачи, как требования, которые «сливаются до известной меры с тактическими требованиями». Продовольственная политика, например, была подчинена не орга­низации снабжения населения, а лишь задаче «предварительно со­хранить рабочий класс путем так называемого потребительского коммунизма».²³ Прокурор республики Н. В. Крыленко оценивал «военный коммунизм» как «первую в мире программу коммуни­стического действия».²⁴

Таким образом, политика «военного коммунизма» как такового отчасти прокламировала разрыв с прежней «капиталистической» экономической политикой, отчасти отражала стихийную и быст­рую реакцию на возникавшие социально-экономические пробле­мы. На XI—XII съездах РКП (б) из анализа политики «военного коммунизма» были сделаны два основных вывода: 1) эта политика

²² Там же. С. 319—355, 37, 334, 333, 335.

²³ Там же. С. 30—39.

²⁴ Там же. С. 62.

означала крутой и непримиримый разрыв с буржуазным прошлым (упразднение рынка, свободной торговли, конкуренции, сверх­централизация и т. п.), причем, как выяснилось, ее осуществле­ние не отвечало хозяйственным условиям;²⁵ 2) хозяйственная политика «военного коммунизма» была ошибочной, тем не менее она способствовала удовлетворению текущих нужд армии и рабо­чих.²⁶

В результате метод управления Россией, который сложился в 1917—1921 гг., во многом определил последующую систему пар­тийно-государственного руководства в стране вплоть до начала

1980-х годов.

«Военный коммунизм» оказал сильное, продолжительное воз­действие на формирование методов управления страной. Пред­ставления о характере и методах управления, сложившиеся у ве­дущих руководителей партии большевиков в годы «военного ком­мунизма», способствовали и закреплению особой психологии и культа руководства, ставших впоследствии общими неписанными законами жизни Советской России и СССР.

Особенности этой системы управления были охарактеризованы в выступлениях В. И. Ленина и Н. И. Бухарина на IX съезде РКП (б), когда оба оратора оценивали эффективность политики «военного коммунизма» и сделали вывод о ее пригодности для по­следующего руководства партией, государством и обществом, в том числе в условиях мирного хозяйственного развития. По суще­ству точка зрения Ленина сводилась к необходимости политиза­ции любого дела, рассмотрения его результатов и целесообразно­сти лишь с политической (большевистской) точки зрения. Во имя этого, в том числе для победы в войне и удержания власти, по мнению Ленина, можно было пренебрегать насущными потребно­стями граждан и, используя строжайшую дисциплину и центра-лизованность партии, поднимать миллионы людей для достижения поставленной цели. Ленин приходил к выводу, что опыт «военного коммунизма» показал возможность перечеркнуть такие «абстрак­тные» категории, как «принуждение», «свобода», «равенство». «Принуждение» и «трудовая повинность» должны были стать и стали политической практикой, ибо революция и пролетариат имеют на них право ради удержания власти и своих позиций. Во­прос о демократии как форме управления обществом, по его мне­нию, имел лишь второстепенное значение. Ленин говорил далее, что стожившаяся система руководства должна быть применена и «к мирным задачам хозяйственного строительства». В решении конкретных, в том числе экономических, задач он был также не­преклонен: есть «много людей бессознательных, темных», таких, например, которые выступают за свободную торговлю, однако ес­ли даже они «не за нас», то они «не могут воевать, бессильны вы-

²⁵ Одиннадцатый съезд РКП(6): Стенографический отчет. М., 1922.

С. 240—241.

²⁶ Двенадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1923.

С. 306—308.

ступать против нас», пока «действует наша система дисциплины и самопожертвования».²⁷

Еще более четко форма организации управления партией профсоюзами, вообще любым гражданином, требование их подчи­нения правящей партии вплоть до последнего «серого низового ра­бочего», была изложена на XI съезде Н. И. Бухариным. Послед­ний по существу трактовал роль партии в руководстве государст­вом и обществом как военной или военизированной структуры, обеспечивающей исполнение любых ее действий и указаний, ха­рактеризуя РКП (б) как «партию дисциплины, работающую по во­енному образцу». То же, по мнению Бухарина, необходимо было распространить на работу профсоюзов, административный аппа­рат и т. д.²⁸

Эти принципы руководства во многом сохранились и после гражданской войны, с усилением «диктатуры партии». Еще более широкое применение они нашли во второй половине 1920-х годов, когда нэп шаг за шагом сдавал свои весьма слабые позиции стре­мительно развивавшейся сталинской командно-административной системе, которая не только восприняла, но и приумножила многие самые жесткие черты «военного коммунизма».

В. И. Ленин на X съезде РКП (б) дал объяснение основных при­чин поразительной устойчивости психологии и системы руковод­ства, сложившихся в годы «военного коммунизма», имея в виду выработку определенного стереотипа мышления и образа действий большевиков в 1918—1921 гг. «Война приучила нас, — говорил он, — всю нашу страну, сотни тысяч людей, только к военным за­дачам». После же окончания гражданской войны перестройка со­знания и поведения оказалась делом чрезвычайно трудным: «При­выкшие заниматься войной и чуть ли не смотрящие на нее как на единственное ремесло, — мы оказывались втянутыми в новую форму войны, в новый вид ее» (имелся в виду бандитизм).²⁹ За­крепление этой психологии — решать задачи исключительно чрез­вычайными, полувоенными или военными средствами — наложи­ло отпечаток на характер всей последующей деятельности и «авангарда» (партии), и тех групп рабочих и крестьян, которые были втянуты в разрешение социальных конфликтов и проблем, встававших после волны. «Без принуждения здесь не обойдем­ся», — говорил Ленин в том же докладе, заявляя о переходе к нэ­пу.³⁰ Рецидивы методов правления «военного коммунизма» про­явились в еще большей степени в связи с нажимом на крестьянство во время чрезвычайных хлебозаготовок, начиная с января 1928 г., и в годы насильственной коллективизации в сельском хозяйстве 1929—1932 гг., и, наконец, при переводе промышленности в 1939—1941 гг. на жесткие рельсы крайнего ограничения рабочих в правах путем создания целой системы «запретов».

²⁷ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 95.

²⁸ Одиннадцатый съезд РКП(о): Стенографический отчет. С. 205—206.

²⁹ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 43. С. 9—10.

³⁰ Там же. С. 29.

Устойчивость психологии «военного коммунизма» у партийных работников разного ранга — от высшей должностной бюрократи­ческой номенклатуры до рядовых секретарей низовых партийных ячеек — была, по-видимому, достаточно высока. Многие факты весьма красноречиво свидетельствуют о том, что переход от «во­енного коммунизма» к нэпу мало сказался на методах работы пар­тийных кадров, что старый стиль боевого командирского приказа и силового нажима многим по-прежнему казался более эффектив­ным в советском обществе при диктаторском режиме. Даже слыв­ший в партийной номенклатуре «либералом» Л. Б. Каменев гово­рил на X съезде Советов: «Мы... так сильны, что если бы захотели, могли вернуться к военному коммунизму, и ни одно стеклышко не разбилось бы». Возразивший ему «хозяйственник» И. Г. Смил-га заявил, что если бы это произошло, были бы разбиты не только стекла пенсне на носу оратора, но и собственная голова его.³¹ Еще более влиятельная фигура в партии — генеральный секретарь И. В. Сталин —в одном из своих выступлений в декабре 1923 г. вынужден был констатировать, что после двух лет нэпа сохраня­ется еще «военщина в партии». Далее он говорил о наличии в пар­тии системы учреждений и чинов, соответствующих низшей и высшей иерархии, и признавал, что партия перестала существо­вать как самодеятельная организация пролетариата. По его мне­нию, в стиле ее работы во многом преобладали еще методы воен­ного времени, когда вопрос о самодеятельности масс был парали­зован и «когда боевые приказы имели решающее значение». Свои выводы Сталин подтвердил цифрами и отметил, что подавляющее число секретарей партийных организаций не избираются членами низовых организаций, а назначаются губкомами.³²

Если иметь в виду общую линию экономической политики нэ­па, то нетрудно заметить, что отступление от «военного комму­низма» по основным направлениям прежнего хозяйственного раз­вития было весьма осторожным и часто поверхностным. Отступ­ление признавалось почти всеми деятелями большевистской партии лишь как некоторые уступки в хозяйственной области. В. П. Милютин в связи с этим ввел термин «экономическое от­ступление».³³ Но и само оно было крайне ограниченным. Прежде всего оно никоим образом не означало какого-либо отхода от об­щих установок социалистической теории К. Маркса. По-прежне­му в экономической политике главным было обобществление соб­ственности, приоритет общественной собственности над мелкото­варным производством, коллективистская психология, подчеркивание роли крупной промышленности как главного фактора развития экономики для победы нового строя.³⁴ Важно также отметить, что в высказываниях наиболее видных деятелей большевистской пар­тии — Ленина, Троцкого и других переход к нэпу не характери­зуется как какое-либо стратегическое отступление, а как «отступ-

³¹ См.: Социалистический вестник. 1923. № 2(48). 17 янв.

³² Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 359—360, 361.

³³ Десятый съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1963. С. 434—435.

³⁴ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 101 — 102; Т. 45. С. 95, 417, 418.

ление от захваченного».³⁵ Особую настороженность в партийно-со­ветских кругах с самого начала вызвала перспектива использования рыночных отношений для крупной промышленности. Касаясь так называемых «командных высот» экономики, Л. Д. Троцкий гово­рил, что если спустить «сих в пучину нашего рынка», не выйдет ничего: «киты велики, а лужа пока еще лужа».³⁶ В. И. Ленин так­же сводил возможности отступления в экономике от позиций пе­риода «военного коммунизма» к весьма ограниченному кругу ус­тупок в хозяйственной области. Если бы процесс «отступления», говорил он, проходил на основе относительно либеральной поли­тики большевиков октября 1917—весны 1918 г., то «в марте 1922 г. капиталисты имели бы в пять раз больше, чем сейчас».³⁷

Продразверстка к концу 1920—началу 1921 г. была столь эф­фективным средством выкачивания продовольствия из деревни, что теоретики и практики «военного коммунизма» 1919—1920 гг. с большой опаской и неохотой соглашались отказаться от нее, вся­чески убеждая сторонников ее отмены в преждевременности или пагубности этой меры. Об этом свидетельствует короткая, но до­вольно яростная дискуссия на X съезде РКП (б), одно из заседаний которого было как раз и посвящено замене разверстки налогом. Если В. И. Ленин убежденно доказывал пагубность продолжения политики продразверстки, неотложность отказа от принуждения, «на которое разоренное крестьянство реагирует очень сильно», то в выступлениях А. Д. Цурюпы, М. И. Фрумкина и других факти­чески отстаивалась необходимость сохранения продразверстки, ибо без отрядов продовольственников и без применения силы, по­лагали они, не удастся получить достаточного количества продо­вольствия для города и армии.³⁸ Несмотря на всю остроту дискус­сии, решение о замене разверстки налогом было единогласным, ибо кризис в стране усиливался.

Явным признаком сохранения элементов распределительной политики «военного коммунизма» было допущение вместо свобод­ной торговли свободы лишь местного продуктообмена на основе излишков, которые остаются у крестьян посте сдачи продналога. Не сразу и не всегда осознавалась необходимость качественно но­вого характера предложенной и начавшейся осуществляться ре­формы, отказа от многих методов прежней политики. Так, до осе­ни 1921 г. в соответствии с указаниями Ленина проводился экспе­римент с местным продуктообменом, который поначалу все еще рассматривался как средство восстановления нормальных матери­альных, хозяйственных связей между городом и деревней на ос­нове эквивалентного обмена изделий промышленности на сельско­хозяйственную продукцию. Иначе говоря, это была не свободная рыночная торговля, а организация обменных операций между го-

³⁵ Одиннадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 240.

³⁶ Двенадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 306—307.

³⁷ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 10.

³⁸ Десятый съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 416—422, 424, 428—435.

родскими промышленными структурами и крестьянами.³⁹ Однако вскоре выяснилась несостоятельность такого продуктообмена, по­будившая большевистское руководство принять меры для восста­новления свободной торговли.

Нереальность плана продуктообмена выявилась в связи с тем, что государство не имело тогда нужных деревне запасов товаров для обмена на продовольствие и деревенские изделия. Продукто­обмен, по признанию самого Ленина, уже к осени 1921 г. потерпел полный провал, и старый элемент «военного коммунизма» оказал­ся совершенно непригоден в новых условиях. В результате при­шлось вернуться к обычной и привычной для крестьянина свобод­ной торговле и местному торговому обороту. «С волками жить — по-волчьи выть», —приходит к выводу Ленин, после полного кра­ха продуктообмена вынужденный признать: «Торговля есть един­ственно возможная экономическая связь между десятками милли­онов мелких земледельцев и крупной промышленностью». Боль­шевистскому руководству оставалось принять торговлю такой, какой она была, и встать лишь на путь ее «регулирования» со сто­роны государственных органов.'¹⁰

Тягостное для многих большевиков расставание с эпохой «во­енного коммунизма» в отношениях между городом и деревней бы­ло достаточно продолжительным и сопровождалось частичным со­хранением «военнокоммунистических» методов налогообложения. Отменив продраз

⇐ Предыдущая11121314151617181920

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: