6. «Философия жизни»

Второе направление западной социологии основывается на идеях философии жизни, феноменологии, экзистенциализма, неофрейдизма и т. п. Его представителей не удовлетворяет натурализм позитивистских подходов к познанию общественных явлений.

Вообще говоря, корни антинатуралистической ориентации уходят далеко в глубь истории социальной мысли. Уже Дж. Вико провозгласил принципиальное различие методов познания природы и социально-исторической действительности и в этой связи выступил против идеи Декарта об универсальной науке [1: с. 108].

Тезис Вико был воспринят В. Дильтеем, модифицирован им и детально разработан в его «философии жизни». Говоря о несовместимости способов познания в естественных и общественно-исторических науках, Дильтей исходил из коренного различия предметов познания. Природа чужда нам. Общество же – это наш мир. Игру взаимодействий в нем мы сопереживаем силами всей нашей сущности, так как мы сами, изнутри, в живом беспокойстве, познаем состояния и силы, из которых строится его система. Жизненный опыт – это растущее уразумение и рефлексия о жизни. При его посредстве относительное, субъективное, случайное, отдельное элементарных форм целесообразного поведения возвышается до постижения нами того, что для нас является вообще ценным и целесообразным.

Дильтей, конечно, был прав, отвергая позитивистские попытки О. Конта и его последователей, анализировать социальный мир в терминах биологических, физических, энергетических и т. д. Но примечательно, что Дильтей абсолютизировал различие социальных и природных явлений и методов их познания, выделив в качестве объекта наук об обществе объективированный, иррациональный поток «жизни», а в качество адекватного метода этих наук непосредственное постижение, переживание, «понимание», «вживание», психологическое проникновение в дух эпохи [См. 5: с. 129, 130].

Ф. Ницше, А. Шопенгауэр, О. Шпенглер также восприняли кантовское различение «естественного» порядка природы и «морального» порядка человеческой жизни. Шпенглер, например, писал: природу следует толковать научным образом, напротив, история должна быть предметом поэтического творчества. Х. Ортега-и-Гассет в том же духе заявлял: «Физико-математический разум, то ли в грубой форме натурализма, то ли в возвышенной форме спиритуализма, не был в состоянии справиться с человеческими проблемами… Человек не вещь, но драма… его жизнь – чистый и универсальный случай, который случается с каждым из нас и в котором каждый является ничем иным, как случаем» [См. 9: с. 202, 203].

С наибольшей остротой протест против позитивистских, натуралистических тенденций в социологии прозвучал в трудах основоположника феменологической философии Э. Гуссерля. Чистая наука о фактах, наука, понятая лишь как эмпирическая наука, формирует лишь сугубо эмпирически-ориентированных людей, писал он. Что может сказать подобная наука о разуме или неразумии, о смысле или бессмысленности жизни, о человеке как субъекте свободы? – Разумеет, ничего [См. 4].

В искажении путей развития науки Гуссерль обвиняет Декарта, по которому «протяженная вещь» и «мыслящая вещь» равным образом суть вещи, а потому должны исследоваться как таковые.

Гуссерль, разумеется, прав, когда выступает против позитивистской, натуралистической ориентации социальной науки, против полного отождествления подходов к исследованию природы и общества. Но все дело в том, что для Гуссерля натуралистический подход равен объективному. А это неверно. Подлинная объективность в социальных науках отнюдь не тождественна «натурализации», «овеществлению». «Овеществление» субъективного отнюдь не является следствием научного требования объективности, но результат фетишизации науки; оно происходит от неполноты и непоследовательности объективизма.

М. Хайдеггер также отвергает объективирующее, теоретическое, научное мышление. В нем исчезает богатство взаимосвязей жизненного мира людей. Наука – не мыслит. Во всяком случае, научное мышление – это вычисляющее, а не осмысляющее мышление. Вычисляющее мышление ориентируется на практические результаты, осмысляющее – стремится к духовности как глубочайшей настроенности на жизненный мир.

М. Хайдеггер остро критикует Новое время и особенно Просвещение; критикует за то, что их приверженцы, их последователи не видят ничего кроме собственного «Я», что они утратили трепет перед нескончаемой тайной реальности, которая объемлет человека, что они чрезмерно универсализируют разум, не пытаясь даже прояснить его границы и т. д. и т. п. В результате современные люди радикально изменились. Они уже не стремятся к истине, не способны к творчеству, более того, относятся к нему враждебно. Главное для них – собственное потребительское благополучие.

Представители философской герменевтики также отвергают объективированное технократическое мышление. Оно слишком утилитарно, слишком бездушно. Технократическому, позитивистскому самопониманию они противопоставляют этическое и политическое понимание.

Г. Гадамер, ведущий представитель герменевтики, считает, что в духовных науках невозможно применить годный для естествознания масштаб прогрессирующего познания (объяснения) закономерностей. Здесь важно понять, каков этот человек, народ, их психология, смысл жизни. Наука, научный метод здесь непригодны; они не дискутируют о социальных последствиях своих открытий. Это – привилегия философии и этики. Этика, этическое и эстетическое переживания, вкус, чутье, интуиция позволяют все конечное прочувствовать как часть бесконечного, целого.

Экзистенциалисты (Ж. -П. Сартр, А. Камю, К. Ясперс и др. ) также считают, что в современном мире отсутствует понимающее созерцание. Подлинный разум человек обретает не в науке, а в философии. Философия помогает обосновать подлинный разум в самой экзистенции (существовании) человека. Почему? Потому что философия – это вера в коммуникацию, ибо истина есть то, что нас соединяет, и в коммуникации, следовательно, прежде всего заключены истоки истины. Коммуникация острее, глубже всего осознается в пограничных ситуациях (болезнь, жизненная драма, трагедия, чувство вины, угроза смерти и т. п. ). В пограничных ситуациях невозможно рассчитывать на анонимные силы (например, на науку). Здесь человек должен полагаться только на самого себя, но здесь же он выходит за пределы собственного сознания, становится сопричастным трансцендентному, осознает свою метафизическую вину, ответственность за все происходящее в мире.

Важные идеи о человеке, о его «неполноте», «незавершенности», о его «устремленности» в будущее высказал выдающийся испанский философ Х. Ортега-и-Гассет.

Свое учение, основу которого составляет понятие «жизнь», Х. Ортега-и-Гассет назвал «рациовитализмом». В чем суть его учения? Х. Ортега-и-Гассет считает главной задачей нашего времени придание разуму жизненности, подчинение его спонтанному. Миссия нового времени, подчеркивает он, состоит в том, чтобы перевернуть отношения, указать на то, что культура, разум, искусство, этика должны служить жизни. Но что такое жизнь? Жизнь, отвечает философ, – это постоянное движение, незавершенность, с ней несоединимо представление о неизменности. Именно поэтому, считает Х. Ортега-и-Гассет, сущность жизни составляет время. Жизнь – это драма, это постоянная тоска по тому, чем мы не являемся, это признание нашей неполноты. Человек постоянно ищет нечто сокровенное, скрытое, невидимое. Этот поиск самого себя и означает – познавать. Очевидно, что «физический разум не может сказать ничего ясного о человеке», подчеркивал Х. Ортега-и-Гассет, поэтому мы должны со всей решительностью отказаться от рассуждений о человеке исключительно с помощью физического или натуралистического способа мышления.

В этой связи Х. Ортега-и-Гассет отвергает определение сущности человека как «существа разумного». Уже Сократ, считет он, начав с того, что человек – рациональное, разумное существо, и поэтому, апеллируя к «чистым» и недвусмысленным понятиям, которые подчинены точным и неизменным законам, – к концу жизни приходит к выводу: природа человека – есть живая недостаточность, а сам он – промежуточное существо, которое тянется к познанию, чтобы восполнить свою недостаточность. В его короткой фразе: «Я знаю, что ничего не знаю» заложен глубинный смысл человеческого предназначения.

С точки зрения Х. Ортеги-и-Гассета, сущность человека следует определить не как «существо разумное», а как «существо изготавливающее», изготавливающее самое себя, восполняющее свою недостаточность. И тем самым восполняющее, «изготовляющее» мир. В самом подлинном смысле слова мир, подчеркивал Х. Ортега-и-Гассет, это мир, создаваемый человеком, и это созидание есть то же самое, что жизнь человека, его бытие. Человек рожден как созидатель точек зрения, перспектив, мировоззрений. Следовательно, делал вывод философ, жить – это заботиться; жизнь – это забота о человеческом восполнении; это беспокойство, и не только в трудные минуты, но всегда, и, в сущности, жизнь и есть лишь беспокойство. В каждый момент мы должны решать, что будем делать в следующий, что будет занимать нашу жизнь, в чем ее смысл.

Интересные суждения о роли огня и труда в развитии человека высказывает французский философ Г. Башляр в книге «Психоанализ огня». Огонь наряду с пользой приносит человеку удовольствие. Огонь в камине создаёт ощущение уюта и располагает к мечтательности.

В радости, а не в страдании обрёл человек свой разум. Завоевание избыточного даёт большее духовное возбуждение, чем завоевание необходимости. Человек – порождение желания, а не нужды.

Трение двух кусков дерева – это опыт в сильной степени сексуализированный. Недаром любовная страсть ассоциируется с пламенем, огнём. Если учесть эту ассоциацию, то получение огня приобретает рациональное объяснение.

Труд не был в тягость первобытному человеку потому, что ритмичное движение руки, ритмичное пение и сексуальные грёзы сливались в единую гармонию. То есть труд и удовольствие изначально связаны. Зачем же человек неолита так тщательно обрабатывал каменный топор? Затем, что шлифовка камня ассоциировалась у него с любовной лаской. Он стремился сделать что-то, на что было приятно смотреть и держать в руках.

Именно в этой избыточной деятельности человек очознавал себя человеком, существом, связанным не только с пользой, но и с удовольствием. К. Маркс также отмечал, что если животное производит только то, в чём оно непосредственно нуждается, то человек производит, даже будучи свободным от физической потребности, и в истинном смысле только тогда и производит.