11. История – не хаос альтернатив

И все же, на наш взгляд, поскольку в истории и обществе, при всех различиях, в явлениях и процессах есть общее, постольку эти явления и процессы можно объединять, сопоставлять, классифицировать, т. е. искать закономерности.

Такой подход, как известно, был присущ Гегелю. Но он логизировал историю, сконструировав умозрительную схему исторического развития, подчинил историческую реальность логике развития абсолютного духа. По Гегелю, исследователь всегда должен рассматривать общественно-исторические события с точки зрения всеобщего – государства, народа, исторического прогресса и т. д. и т. п.; отдельный индивид может и должен быть принесен в жертву абсолютному духу.

С нашей точки зрения, к анализу общественных явлений нужно подходить с позиций соотношения общего (государство, народ) и единичного (отдельный человек). Все зависит от конкретной ситуации; в период войны и других социальных катаклизмов верх берет подход с точки зрения целого или всеобщего (народа, государства). В. «нормальных» условиях предпочтение должно быть отдано отдельному (единичному) человеку, ибо в «нормальных» условиях «след» отдельного человека вполне заметен и даже может быть достаточно глубок.

И далее. Изучая побуждения, поступки людей, их воздействие на ход общественной жизни, важно учитывать, как сознательное, так и неосознанное воздействие, как рационально обоснованные мотивы действий, так и воздействие бессознательного. Указания Фрейда, Юнга и Леви-Строса на счет фактора бессознательного были бы вполне обоснованными, если бы эти исследователи не чрезмерно его гипертрофировали. По Фрейду, например, война заложена в биологической природе человека и с этим ничего нельзя поделать, а по Леви-Стросу, бессознательное составляет основу всякого института или всякого обычая.

История – это сознательная и бессознательная, объективная тенденция и импровизация. История – это прошлое и настоящее. Незнание прошлого неизбежно приводит к непониманию настоящего. Но невозможно понять прошлое, не постигая настоящее. Философ Лейбниц и историк Мишле подчеркивали, что истоки современных событий надо искать в явлениях прошлого, ибо действительность может быть лучше всего понята по ее причинам. Отсюда вытекает необходимость изучать, как функционирует современная структура, но одновременно и необходимость рассматривать действительность как процесс, протекающий во времени, понимать, что данное состояние процесса обусловлено его предшествующим состоянием.

Признавая необходимость рассматривать предмет в развитии, в конкретных условиях того или иного этапа развития, мы, вместе с тем, должны отклонить исторический релятивизм. Дело в том, что некоторые мыслители под историзмом понимают предельную индивидуализацию событий, доходящую до отрицания чего-либо стабильного, каких-либо закономерностей. «Суть истории, – доказывает, например, Ф. Мейнеке, – состоит в замене генерализирующего рассмотрения исторически возникающих человеческих сил рассмотрением индивидуализирующим» [8: с. 6].

Такая позиция неприемлема. Ученый должен исходить при анализе социально-исторической действительности из взаимодействия индивидуализирующего и генерализирующего методов. История – это отдельные люди, и массы, это взгляды и поступки отдельного человека, и идеи и действия больших масс людей. И хотя на формирование методологии в обществознании оказали большое влияние эволюционные идеи в естествознании, особенно учение Дарвина, «обаянию» естественнонаучных идей, подчеркнем еще раз, нельзя безоговорочно поддаваться, когда речь идет об обществе, об истории. К. Поппер прав, критикуя веру в непреложные законы истории, однозначно определяющие будущее, что оборачивается «телеологизмом», «провиденциализмом», верой в историческую судьбу, в конечном счете, желанием ускорить, подхлестнуть историю, стремлением насильственно разрушить существующий социальный порядок во имя некой социальной утопии и т. д. и т. п. Но он не прав, приписывая все это, без всяких оговорок, и Марксу.

У Вико и Гегеля, например, подобный провиденциализм, идея непреложности законов истории налицо. Мир, несомненно, вышел из некоего Ума, превосходящего частные цели самих людей, писал Вико. Гегель также, фиксируя несовпадение индивидуального и общественного, квалифицируя это как «хитрость разума», приоритет отдавал общественному.

К. Маркс так же отмечал несовпадение индивидуальных намерений людей и общего результата их действий. Но относительно железной непреложности исторических закономерностей был весьма осторожен. Мы не обнаружим исторических закономерностей, которые действовали бы «всегда и везде». Производство в каждый исторический период приобретает особые черты. «Производство вообще не существует», – писал К. Маркс. Историю не понять, «пользуясь универсальной отмычкой в виде какой-нибудь общей историко-философской теории, наивысшая добродетель которой состоит в ее надысторичности», –подчеркивал он [7: Т. 12, с. 711].

Во всяком случае, вульгарное понимание исторического детерминизма в контовском духе: «Учение, которое удовлетворительно объяснило бы прошлое в целом, неизбежно получило бы вследствие одного этого достижения, духовную власть над будущим», – Маркс решительно отвергал.

Конечно, понять историю – это не просто «рассказать то, что было» (Геродот), не просто «описать исторические события в хронологической последовательности, как они происходили» (Ранке), и, тем более, в духе финализма искать ответ на вопрос: «для чего то или иное событие свершилось? »; понять историю означает вскрыть причину явлений, объяснить почему они произошли, почему исторический процесс развертывался так, а не иначе.

А это самое трудное, поскольку в процессе осмысления истории, любого факта социальной жизни неизбежно привносится оценка. Наши предшественники делали историю, исходя из собственных идеалов и ценностей, наши предшественники – историки, оценивая события прошлого, так же привносили свои оценки. Современный историк так же выступает либо как «судебный следователь», либо как «адвокат» тех или иных исторических событий, тех или иных исторический деятелей. Это неизбежно, от этого не уйдешь. Каждый человек судит, все играют в богов, творя суд: это хорошо, а это плохо (Паскаль).

Но как судить, как давать оценку? Ведь и нравственные идеалы, и нормы поведения в ходе истории зачастую изменялись. Насколько сегодняшние наши ценности абсолютны? Как с позиций сегодняшнего дня объективно оценить деятельность, например, Ивана Грозного, Петра I, Сталина, наконец? Кто были Мазепа и Богдан Хмельницкий? Робеспьер, Дантон, Наполеон? Где истина, где ее критерий? Как избежать ситуаций, когда мы сначала бездоказательно обвиняем, а потом бессмысленно реабилитируем?

Надо учитывать, что историк имеет дело не столько с фактами, сколько с письменными источниками, а последние неизбежно окрашены взглядами и интересами их авторов. Поэтому большее внимание надо обращать на «неотфильтрованные» документы – материальные предметы, орудия труда, карты, терминологию источников, фольклор, данные топонимики и т. п. Все это важные опорные пункты для объективного использования, для объективного воссоздания событий.

Необходимо учитывать, что эксперимент, как критерий истины в социологии, в исторической науке не всегда возможен. Во всяком случае, история, как и наша жизнь, показывают, что социальное экспериментирование зачастую наносит людям большой урон, особенно большой, когда оно предпринимается в больших, глобальных масштабах.

В любом случае, особенно в связи с невозможностью практической реконструкцией исторических фактов, критическое отношение к изучаемым историческим документам необходимо. Но критика должна быть рациональной, соответствовать картезианскому требованию ясности и отчетливости.

Вместе с тем, надо учитывать, что историческое познание – это зачастую уже диалог культур. Поэтому надо учитывать, стремиться понять, воссоздать культурно-исторический контекст изучаемых явлений и процессов. Наряду с этим, исследователь должен иметь в виду, что он принадлежит уже к другой культуре, зачастую отнюдь не к высшей, но – к другой. Он, оценивая события прошлого, не может в полной мере отрешиться от ценностей, от оценок, характерных для его времени, для его культуры. Он это должен понимать, чтобы избежать «осовременивания» истории. Он должен также избежать высокомерия, более того, самокритично взглянуть и на свою культуру, что поможет избежать позы обвинителя по отношению к прошлому, к истории. Кстати, для нас, русских, весьма характерно гипостазировать вину предшественников вместо того, чтобы начать с собственной вины.

И очень важно найти взвешенные, верные соотношения сущего и должного, то есть реально объективного и оценочного подходов. От оценки не уйти, но очень важно философу, историку как можно в большей мере дистанцироваться от того, чтобы конструировать действительность, такой какой она должна быть. Постичь то, что есть, вот главное, вот задача обществоведения. А это не просто; исследователь – сын своего времени и, как отмечалось, объективно тяготеет к господствующим в данном обществе в данное время ценностям. Гегель был прав, когда решительно отвергал поучающую, морализирующую философию, говорящую лишь о должном; «подлинная философия... есть проникновение в разумное, а не выставление потустороннего начала…». Реальный нравственный мир, государство и право, подчеркивал Гегель, невозможно понять «с помощью благочестия и библии», напротив, в таком случае они предоставляются «случаю и произволу» [3: Т. VII, с. 14].

И еще одно существенное требование к изучению общественных, исторических явлений: не спешить с оценкой. Нередко более достоверное знание о событиях и людях мы получаем, когда время отделило и отдалило нас от этих событий и людей.

Утихают страсти, мы освобождаемся от иллюзий. В словах Гегеля: сова Минервы вылетает только в сумерки – есть глубокий смысл.

Все выше перечисленные принципы позволяют с большей объективностью, с большей точностью оценить историю, оценить настоящее состояние общества. Разумеется, невозможно освободиться от субъективных подходов: исследователь – человек, существо из плоти и костей, он наделен разумом и чувствами, он может быть подвержен и страстям. И в прошлом, и в настоящем он может находить то, что ему дорого, и то, что он ненавидит. Но будучи честным, соизмеряя свои разум и эмоции, свои ценности с системой ценностей, выработанных человечеством, признанных им незыблемыми, передающихся из поколения в поколение, а именно таких ценностей, как добро, благо людей, свобода, автономия личностей, высокая духовная культура общества и т. п., исследователь может достичь достоверной оценки исторических событий.

В этой связи Риккерт был прав, выдвигая в противовес субъективистскому «вживанию» в историю приверженцев «философии жизни» «систему безусловных ценностей», которая, по его мнению, была признана служить мерой для индивидуальных событий; высшей ценностью в этой «системе безусловных ценностей» была свободная автономная личность. Конечно, Риккерт чрезмерно объективизировал эту систему ценностей, рассматривал как нечто трансцендентное. Это неприемлемо. Человек, каждый человек может и должен осмысливать понятие добра и зла, блага, свободы и т. п. В процессе истории, в результате осмысления людьми этих понятий и сформировалась определенная система общезначимых, в известном смысле действительно объективированных духовных ценностей.

Так или иначе, несмотря на всю противоречивость вкладываемого людьми содержания в ценности, люди, во всяком случае, большинство из них, руководствуются в своей деятельности прежде всего понятиями блага, добра, справедливости, свободы и т. д. Эти ценности нетленны, незыблемы. Оценка современных общественных процессов, оценка истории с позиций этих ценностей ни чуть не мешает, но, скорее, содействует выявлению социальных причинно-следственных связей, помогает найти объективное социальное знание, то есть истину.

Подобное отношение к социально-историческому познанию – свидетельство гражданской позиции исследователя. История, раскрытая на основе подобных принципов, – история живых людей, думающих, действующих, сражающихся. Такая история воспитывает поколения, является их наставницей. Она учит людей мужеству, гуманизму; она показывает людям, что нельзя быть ни слепыми оптимистами, ни пессимистами, впадающими в панику. Сегодняшняя ситуация действительно кризисная. Человек поставил себя перед бездной самоубийства. Свидетельство тому – надвигающаяся экологическая катастрофа, возможность термоядерной войны, бедность, нищета, насилие, несправедливость, эгоизм, растущая угроза личности, все более превращающейся в одномерное, манипулируемое существо. Но ведь растет сознание угрозы, опасности нависшей над человечеством. Это пробуждает ответственность, совесть, так или иначе побуждает людей действовать, решать вставшие перед человечеством глобальные проблемы.

История человечества – история кризисов. Некоторые цивилизации, некоторые сообщества людей не сумели ответить на «вызов истории» (А. Тойнби), не сумели преодолеть кризисные ситуации, в которых они оказались и погибли. Другие, напротив, приняв вызов истории, разрешали кризисы, шли вперед.

Сегодня перед всем человечеством альтернатива: либо выжить, либо погибнуть. Точнее, никакой альтернативы нет. Задача одна – выжить. И история нас предостерегает и, вместе с тем, дает надежду. Главное для человечества – не пренебречь уроками истории, а извлечь их из нее. А история учит: у человечества всегда есть шанс, оно может и должно его использовать.