Инициация коммуникативного акта

Глава 1. АДРЕСАНТ

При обсуждении вопросов, имеющих отношение к «передающей» инстанции (адресанту), важно отдавать себе отчет в том, что именно ему коммуникативный акт обязан своим возникновением. Констатация этой, на первый взгляд, тривиальной мысли необходима для того, чтобы представить себе, до какой степени ответствен сам факт инициации коммуникативного акта.

«Начать» уже само по себе означает «счесть себя вправе начать» и «взять на себя ответственность за про­должение и завершение». Предполагается, что именно «начавший» держит в своих руках «бразды правления» — схему взаимодействия — и что от «начавшего» во мно­гом зависит, насколько успешно данная схема будет ре­ализована в ходе коммуникативного акта. Это настолько обязательно, что при потере инициатором коммуника­тивного акта «нити» собеседник отнюдь не всегда обя­зан (хотя чаще всего, по разным причинам, и обязывает себя) помогать ему — напротив, никто не запрещает со­беседнику покинуть речевую ситуацию практически под любым предлогом.

В литературе, посвященной обсуждению проблемы адресанта — а литературу такую трудно назвать обшир­ной,— проблема «права» на инициацию коммуникатив­ного акта затрагивается не слишком часто. Между тем

проблема эта отнюдь не второстепенная и от ее решения на самом деле зависит очень много: в частности, такая немаловажная вещь, как участие адресата в акте речево­го взаимодействия.

Например, одной из причин нежелания адресата уча­ствовать в речевом взаимодействии может оказаться от­сутствие «вотума доверия» к инициатору такового: адре­сат не всегда считает инициатора коммуникативного акта подходящей на роль собеседника кандидатурой. Иногда «вотум доверия» обсуждается в литературе как проекция фактора престижа — ив этом смысле подлежит реше­нию вопрос о том, насколько «социально привлекатель­ным» выглядит один собеседник в глазах другого.

Иными словами, право «начать» коммуникативный акт отнюдь не всегда является очевидным: право это мо­жет требовать социального или какого-либо другого под­тверждения. В любом случае данное право входит в со­став подготовительных условий коммуникативного акта.

Под подготовительными условиями коммуника­тивного акта будем понимать совокупность обстоя­тельств на момент начала коммуникации, делающих ее возможной.

В соответствующей литературе проблеме подготови­тельных условий уделяется достаточно много внимания, однако при этом имеется в виду речевой акт. Единства во взгляде на то, что это за условия и каково их количе­ство, до сих пор нет. Правилом здесь является выявле­ние предварительных условий для конкретных речевых актов, или речевых актов разных типов: например, что необходимо для того, чтобы говорящий мог отдать при­каз, или для того, чтобы говорящий мог высказать пред­положение и т. д. Не вдаваясь в полемику с теми, кто специально занимается соответствующей проблемой, будем иметь в виду, что о подготовительных условиях речевого взаимодействия мы будем говорить примени-тельно к коммуникативному акту.

Иными словами, нас интересуют предварительные условия, которые в общем характеризуют состояние го­товности партнеров по коммуникативному акту на стар­те, т. е. ответ на вопрос: что необходимо для того, чтобы коммуникативный акт — любой — мог начаться. По­ставленная задача может показаться утопичной, однако практическая необходимость решения проблемы, при каких условиях «запускается» коммуникативный акт, настолько велика, что ради нее, по-видимому, имеет смысл пожертвовать академичностью.

Итак, если понимать под подготовительными услови­ям коммуникативного акта набор обстоятельств, дела­ющих коммуникативный акт возможным, то среди об­стоятельств этих имеет смысл выделить следующие:

•потребность или желание адресанта этаблировать
(инициировать, организовать) коммуникативный
акт (А);

•готовность адресата к речевому взаимодействию (на­-
личие некоторой коммуникативной стратегии) (Б);

•понимание адресатом мотива адресанта (В);

•идентификация адресатом мотива адресанта в каче­-
стве достаточного основания для этаблирования ком­-
муникативного акта (Г);

•единство коммуникантов во взгляде на предстоящий
коммуникативный акт (Д);

•обозначение (или осознание) коммуникантами мо­-
мента начала речевого взаимодействия (Е).

Необходимо еще раз подчеркнуть, что эти обстоятель­ства следует рассматривать как безотносительные к типу предстоящего коммуникативного акта. То есть независи­мо от того, намерен ли адресант приговорить адресата к смертной казни, признаться ему в любви, извиниться пе­ред ним за оплошность, солгать ему, побудить его совер­шить преступление, вступить с ним в торговую сделку, предсказать ему будущее, выдать желаемое за действи­тельное, и прочее — необходимо, чтобы перечисленные выше подготовительные условия «имели место быть».

В противном случае: (нарушение условия А)

адресант не найдет адресата (ср. прагматическую аномальность речевой ситуации типа «Мне совер­шенно незачем разговаривать с Вами, да у меня и же­лания нет, но — начнем»);

(нарушение условия Б)

адресант потеряет адресата (ср. прагматическую аномальность речевой ситуации типа: «Здравствуй­те, я пока не знаю, о чем я буду говорить, однако уже начал»);

(нарушение условия В)

адресат не вступит в контакт (ср. прагматическую аномальность речевой ситуации: «Непонятно ради чего, но поговорим!»);

(нарушение условия Г)

адресат откажется от контакта (ср. прагматическую аномальность речевой ситуации: «Это ни к чему об­суждать, но давайте обсуждать это»);

(нарушение условия Д)

коммуникативный акт не состоится (ср. прагматиче­скую аномальность речевой ситуации: «— Руки вверх! — А я рассчитывала, что Вы меня поцелуете...»);

(нарушение условия Е)

коммуникативный акт не состоится — частный слу­чай «комедии бездействия» (разговор, для которого есть все основания, так и не начинается).

Видимо, не следует все-таки — вопреки предложени­ям многих — вводить в качестве подготовительных усло­вий коммуникативного акта как такового условие ис­кренности коммуникантов (в реальности этаблируются не только искренние типы речевого взаимодействия!); условие истинности информации (сплошь и рядом встре­чаются коммуникативные акты как попытки солгать, исказить положение дел и т. д.); условие соблюдения «со­циальных рангов» (коммуникативный акт часто этабли-руется «несмотря на ранги»); условие соответствующего

психологического состояния собеседников (коммуника­тивные акты этаблируются и несмотря на это) и проч. Ра- зумеется, все эти условия могут стать необходимыми под­готовительными условиями, но только применительно к определенным типам коммуникативных актов.

Понятно, что, подобно всем суждениям генерального характера, суждения, касающиеся подготовительных ус­ловий коммуникативного акта как такового, апеллируют прежде всего к «чистым» (лабораторным) случаям речево­го взаимодействия. Практика общения изобилует случая­ми «взаимного попустительства» коммуникантов (модель «Я не понимаю, о чем Вы, но продолжайте» [= может быть, я пойму это потом]). Не менее часты случаи само­фальсификации (модель «Я понимаю, что об этом не стоит говорить...»).

Однако такие случаи либо действительно являются аномалиями и рассматриваются как таковые (Т. В. Булы-гина, А. Д. Шмелев. Языковая концептуализация мира. Гл. «Аномалии в речевой деятельности»), либо требуют нетривиальных контекстных условий (ср. в разговоре влюбленных: «Только говоры, мне все равно о чем!»).

Тем не менее при обсуждении конкретных коммуни­кативных стратегий и коммуникативных актов соответст­вующих типов «прочие» подготовительные условия ком­муникации будут, естественно, приниматься во внимание.

Второй момент, который также будет предметом постоянного внимания, связан с вопросом о конвен­циональном характере коммуникативных актив. Под конвенцией понимаются принятые в данном обществе (и регламентируемые данным обществом) формы взаи­модействия — в том числе и речевого. Интересно, что первоначально внимание исследователей речевых дей­ствий было направлено на речевые действия, осуществ­ляющиеся в практике юриспруденции: именно здесь ре­чевое поведение наиболее заметно подвержено влиянию конвенций. Так, Дж. Остин писал:

«Имеет смысл напомнить, что многие «акты», входя­щие в компетенцию юристов, представляют собой или включают в себя..., по крайней мере, выполнение каких-нибудь конвенциональных процедур. И конечно, вы сумеете оценить тот факт, что ученые-юристы в своих трудах постоянно обнаруживают осведомленность о раз­нообразии неудач... высказываний» (Дж. Остин, с. 36).

Тем не менее вопрос конвенций принадлежит к раз­
ряду вопросов, окончательно не решенных в науке. Все
ли коммуникативные акты, в которые мы реально вступа­-
ем, имеют конвенциональную природу (т. е. могут быть
расписаны как определенный «регламент») или только
часть их, в одинаковой ли степени конвенциональны раз­
ные типы коммуникативных актов (например, вынесение
приговора, с одной стороны, и просьба — с другой) — эти
и другие вопросы постоянно дискутируются в соответст-­
вующей среде.

Для наших целей достаточно, видимо, представлять себе, что большинство — осторожно выражаясь — коммуникативных актов в той или иной степени регла­ментированы и что для говорящих, вероятно, удобнее, когда регламент есть, чем когда регламента нет (ср. ре­чевую модель типа «Как мне вести себя в этой ситуа­ции?»).

Все, чем, может быть, стоило бы в этом смысле дополнить наши представления об актах общения, ре­гулируемых теми или иными конвенциями, есть сфор­мулированные опять же Дж. Остином условия, необ­ходимые для успешного взаимодействия в рамках регламентированных речевых ситуаций:

А. 1

Должна существовать общепринятая конвенцио­нальная процедура, приводящая к определенному конвенциональному результату и включающая в се­бя произнесение определенных слов определенными лицами в определенных обстоятельствах. Кроме того,

А.2

конкретные лица и обстоятельства в каждом данном случае должны быть пригодны для Проведения той конкретной процедуры, к которой мы обращаемся...

В. 1

Процедура должна выполняться всеми участниками правильно и

В. 2

полностью.

С. 1

Если процедура, как это часто бывает, предназначена для выполнения лицами, движимыми определенными мыслями или чувствами, или является началом нового этапа в последующем поведении любого из участни­ков, тогда каждое лицо, участвующее в процедуре и, следовательно, реально обратившееся к ней, должно действительно испытывать эти мысли или чувства, и все участники должны иметь подлинное намерение совершать соответствующие поступки. Кроме того,

С. 2

впоследствии они должны на деле вести себя соот­ветственно.

(Дж. Остин, с. 32—33)

Если бы все акты общения в одинаковой мере регули­ровались только однотипными конвенциями, приведен­ных правил было бы вполне достаточно для речевого вза­имодействия любого типа. Однако, к счастью или к сожалению, это не так: коммуникативные акты ориенти­рованы на конвенции разных видов, конвенциональны в неодинаковой степени, а кроме того, участники коммуни­кации по-разному смотрят на роль конвенций (от полного принятия конвенции до ее игнорирования), выбирают разные конвенциональные модели применительно к од­ним и тем же коммуникативным актам и т. д., и т. п.

Поэтому удобным в этом случае кажется следовать не столько за Дж. Остином или Дж. Серлем (этот американ­ский ученый — второй крупный авторитет в области тео-

рии речевых актов), сколько за П. Ф. Стросоном — англий­ским логиком, утверждавшим, что — при известной кон-венциональности любого акта общения — в качестве соб­ственно конвенциональных актов можно рассматривать лишь одну группу в составе актов общения и что весь инте­рес состоит не в них, а в том, каким образом происходит понимание коммуникантами друг друга в тех актах взаи­модействия, которые не регулируются четкими конвенци­ями или какими бы то ни было конвенциями вообще.

Действительно, случается так, что в набор социальных ролей (функций) индивида часто входит и роль инициато­ра коммуникативных актов в ряде ситуаций. Общеизве­стно, скажем, что подданный не может назначить аудиен­ции королю, а вправе лишь попросить об аудиенции. (Кстати, капризный Король из «Маленького принца» ве­дет себя в полном соответствии с этим коммуникативным правилом, постоянно подчеркивая свое право «откры­вать» каждый новый коммуникативный акт: так, в ответ на «Можно мне спросить Вас...» он спешит «упорядо­чить» роли собеседников и реагирует следующим обра­зом: «Я повелеваю тебе спросить!» и т. д.).

В случаях, когда речь идет о менее «масштабных» вза­имодействиях, роли обозначены не столь отчетливо, но также, как правило, регулируются социальными конвен­циями. Конвенции эти иногда определенным образом подчеркиваются, например, указанием на дверях «при­емных дней» (или часов), которые специально отведены для ситуаций, когда роль инициатора коммуникативного акта принадлежит подчиненному, а не начальнику. Учет такого рода конвенций, безусловно, необходим для ус­пешности соответствующих коммуникативных актов. Ведь адресант и адресат в условиях речевого взаимодей­ствия — это «всего лишь» определенные социальные ро­ли, а социальные роли, как известно, соотнесены между собой, т. е. взаимозависимы.

Понятно, что применительно к вышеописанным ситу­ациям право «начать» коммуникативный акт продикто­вано высоким социальным статусом адресанта (ср. также

систему взаимодействия в армии — «идеальный» при­мер жестко организованной субординации),— в боль­шинстве прочих случаев данное право требует некоего обоснования: адресат, вступая в речевую ситуацию, должен быть «подготовлен» таким, образом, чтобы не иметь сомнений насчет того, кто из партнеров «упол­номочен» начинать диалог.

И здесь не обойтись без решения вопроса о том, к ка­кому типу речевой ситуации тот или иной «инициатор» вправе вообще обратиться. Можно ли представить себе некое лицо, наделенное абсолютной полнотой власти, которое вправе обратиться к речевой ситуации любого типа, «открыв» подобным образом любой желательный ему коммуникативный акт?

Едва ли. Даже при жесткой — армейской, напри­мер,— субординации полководец может послать солдата на верную смерть, но не может приказать ему жениться на собаке. И дело здесь не столько в том, что полководец не обладает необходимой для этой последней акции пол­нотой власти, сколько в том, что применительно ко вто­рому случаю проблема полноты власти просто не об­суждается: здесь предполагается обращение к ситуации, «модели» которой в принципе не существует.

Речь, таким образом, идет в первую очередь о том, чтобы соотнести потребность (или желание) начать тот или иной коммуникативный акт с самой возможно­стью коммуникативного акта подобного типа. То есть: прежде чем ставить вопрос о том, может или не может соответствующее лицо начать коммуникативный акт, следует поставить вопрос о характере коммуникативно­го акта как такового.

Например, имеет ли инициируемый коммуникатив­ный акт некий прецедент, позволяющий рассматривать данный акт как один из действительно возможных? По­нятно, скажем, что, если полководец из приводимого на­ми примера отдает солдату приказ взять в жены собаку, апеллировать к какому-либо прецеденту не представля­ется возможным. Аналоги ситуаций такого рода обнару-

жить, мягко говоря, трудно (во всяком случае, в актив­ной памяти коммуникантов); стало быть, приказ неосу­ществим, каким бы авторитетом для солдата полководец ни был. В этом смысле приказ полководца и можно по­нимать как коммуникативно бесперспективный.

Таким образом, тривиальное, на первый взгляд, утверждение об адресанте как лице, которому коммуни­кативный акт обязан своим возникновением, привело нас к некоторым серьезным законам коммуникации, ко­торые в первую очередь должны быть сформулированы. В данном случае имеются в виду правила инициации коммуникативного акта, ответственность за исполне­ние которых несет, естественно, адресант. Нарушение этих правил провоцирует самые разнообразные типы коммуникативных просчетов.

Совершенно очевидно, что даже при наличии подго­товительных условий коммуникативного акта уже «на старте», фактически даже не приступив к речевому вза-имодействию, можно сделать непоправимые ошибки, по существу загубив предстоящий контакт. Как раз за «бла­гополучие на старте» и отвечают правила инициации коммуникативного акта;

Правила инициации коммуникативного акта можно представить в виде определенной системы общих посы­лок, регулирующих речевое поведение инициатора ком­муникативного акта, который предварительно должен отдавать себе отчет в том, имеет ли он право начать ком­муникативный акт, и если имеет, то должен ли и каким образом должен маркировать речевую ситуацию.

Генеральные посылки могут выглядеть, например, так:

•от меня не ждут инициации никакого коммуника­-
тивного акта (модель 1),

•от меня ждут инициации данного коммуникативного
акта (модель 2);

•от меня ждут инициации другого коммуникативного
акта (модель 3).

§ 2. Модель 1:

1234567Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: