Инициация коммуникативного акта, не поддающегося отчетливой вербализации
Образом подобных «ошибок на старте» является известная речевая формула пойди туда не знаю куда, принеси то, не знаю что, обыгрывающаяся, в частности, в одной из русских народных сказок. Речь, иначе говоря, идет о речевых ситуациях, в которых адресант не имеет, в сущности, никакой коммуникативной стратегии. Он инициирует коммуникативный акт, цель которого ему самому не ясна, нарушая таким образом одно из предварительных условий коммуникации. Если в Случае 3 адресант имеет превратные представления о коммуникативном акте, в Случае 4 — превратные представления о средствах, которые ведут к нужной ему цели, то в Случае 5 сама коммуникативная цель оказывается, мягко выражаясь, сомнительной. Хорошо известно, что инициация ряда коммуникативных актов вообще не необходима — на сей счет существует хорошее правило: говори только тогда, когда не можешь молчать. Однако в речевой практике весьма часты ситуации, когда говорящий находится на такой ранней стадии формирующихся у него представлений о коммуникативном процессе, что ему — со всей очевидностью — лучше было бы вообще не брать на себя речевую инициативу. И дело не в том, что его взгляд на ту или иную речевую ситуацию неадекватен,— дело просто в том, что. в данном случае у него вообще отсутствует взгляд как таковой. Единственной уместной реакцией на инициацию коммуникативного акта, не поддающегося отчетливой вербализации, является реакция типа: Вы это к чему? Интересно, что обратной стороной данной «медали» является художественное творчество — прежде всего такие крайние его выражения, как поэзия (и в особенности поэзия абсурда): именно эта область речевого поведения предусматривает в качестве обязательной предпосылки иррациональность коммуникативных стратегий художника, непереводимость практического речевого опыта в сферу «художественной практики». Например, у Осипа Мандельштама мы можем найти:
<...>Я хотел бы ни о чем Еще раз поговорить<...> Может быть, не будет большой ошибкой утверждать, что коммуникативный акт, поддающийся отчетливой вербализации, вовсе не должен иметь места, например в поэзии, иначе сама возможность «сказать еще и по-другому» делает обращение к поэтической форме необязательным. Однако то, что существует в качестве непреложного закона «художественной практики», звучит как антизакон применительно к обыденной речевой практике. Здесь принцип куда кривая выведет сигнализирует только и исключительно о возможной потере адресата, если адресат, разумеется, сам не относится к числу тех, кто не ставит перед собой никакой коммуникативной цели. Впрочем, коммуникативная перспектива теряется в случае такой установки и при наличии адресата «единомышленника». В набор обязательных реакций коммуникантов в ходе речевого взаимодействия включается, что само собой разумеется, и поиск «смысла» данной ситуации общения. Поэтому естественно предполагать, что попытки такого рода — уже на старте — будут предприняты адресатом. В том случае, если ни одна из этих попыток не закончится успешно, можно гарантировать, что коммуникативная ситуация окажется загубленной, не успев, так сказать, начаться. Отсутствие сигналов, которые служили бы адресату ориентирами в коммуникативной стратегии адресанта, делает «почву», на которой строится коммуникация, зыбкой и ненадежной. В эту же группу ошибок инициации коммуникативных актов входят и случаи, когда коммуникативная цель адресанта просто не может быть вербально эксплицирована (словесно выражена) в силу этических или каких-либо других социальных причин (модель тонкий намек на толстые обстоятельства), а также при наличии предосудительной коммуникативной стратегии (например, солгать). Если коммуникативная цель обозначена чрезмерно абстрактно (чем бы при этом ни руководствовался адресант), поиски конкретного смысла взаимодейст-
вия со стороны адресата будут продолжаться до тех пор, пока в ходе общения «предмет» все же не обозначится более или менее отчетливо (или пока не возникнет иллюзия взаимопонимания). Однако рассчитывать на то, что адресат сам, без помощи адресанта, найдет «нить», все же не стоит. Что касается случаев сознательного использования «техники умалчивания», а также способов дешифровки коммуникативных актов подобного рода, то они будут обсуждаться в главе «Код». А вот коммуникативного акта, мотивированного исключительно положением партнера в социальной иерархии, в данном случае состояться просто не может: даже самый авторитарный лидер не способен навязать подчиненному разговор «о чем придется». Понятно, что в самом худшем случае собеседник просто спровоцирует речевую ситуацию развиваться в нужном ему направлении. Итак, адресант как лицо, инициирующее коммуникативный акт, фактически обязан избежать ошибок инициации для того, чтобы коммуникативный акт мог благополучно осуществиться. В том случае, если им все же допущена одна из ошибок, происходит своего рода «фальстарт». Это название удобно предложить потому, что коммуникативный акт, начатый таким образом, все равно «не засчитывается» в качестве начатого — адресанту как бы предстоит совершить еще один, правильный, старт, чтобы коммуникативный акт имел возможность развиваться «по правилам». Тем не менее выше были предложены некоторые возможности «действовать» даже при условии фальстарта. Безусловно, надежда умирает последней, однако следует все-таки иметь в виду, что объявленные возможности имеют чисто символический характер: речь идет не о том, чтобы далее развертывать прежний коммуникативный акт, а скорее, о том, чтобы быстро перестроиться в предлагаемых условиях, заставив собеседника «забыть» компрометирующий фальстарт.
В соответствии с правилами спортивных соревнований бежать после фальстарта, в общем-то, запрещено. Но, поскольку любая аналогия в чем-то относительна и ограниченна, в условиях речевого общения такая возможность все же существует. Иными словами, адресанту здесь необязательно возвращаться к линии старта и дожидаться следующего выстрела стартового пистолета — новый старт можно осуществить уже на бегу. И по-видимому, иногда лучше поступить именно так, поскольку в условиях речевого общения отказаться от только что начатого коммуникативного акта означает просто потерять речевую инициативу и фактически расписаться в собственном неумении построить коммуникативную стратегию. Как бы удачно ни складывался коммуникативный акт «после перестройки», реально это уже новый коммуникативный акт в условиях той же самой речевой ситуации. Данное замечание чисто теоретически весьма и весьма существенно: ошибки на старте — это ошибки, которые не дают начатому (т. е. именно данному, что принципиально!) коммуникативному акту осуществиться, и их не следует путать с коммуникативными неудачами по ходу «текущего» коммуникативного акта, который вполне может осуществиться как полноценный и речь о котором впереди. Проанализированная система просчетов в коммуникативных стратегиях может быть, вслед за одним из основоположников лингвистической прагматики, Дж. Остином, названа «осечками» и квалифицироваться по разряду «нарушение правил обращения к процедуре» (Дж. Остин, с. 35). В составе таких нарушений Дж. Остин выделял две группы осечек. Для первой группы ему не удалось найти названия (они только что проанализированы нами как нарушения правил инициации коммуникативного акта), предложенное же им название второй группы — нарушения правил применения процедуры. К анализу коммуникативных просчетов этого рода — ошибки идентификации коммуникативного акта — мы и приступаем. Идентификация Коммуникативного акта Если мы договорились, что ошибками инициации коммуникативного акта не исчерпывается типология просчетов в коммуникативной стратегии адресанта и что инициатор коммуникативного акта в идеале ответствен также за его развитие, т. е. успешное (или, как минимум, нормальное) протекание коммуникативного акта и полноценное его завершение, то примем вот какое предположение.
Будем считать, что у нас есть право (социальное или ситуационно обусловленное) инициировать именно данный коммуникативный акт, что нам счастливо удалось избежать фальстарта и что речевая интуиция позволила нам «стартовать» более-менее правильно и вовремя. Таким образом, у инициированного нами коммуникативного акта есть коммуникативная перспектива, то есть ничто — после удачного старта — пока не мешает нам развертывать нашу коммуникативную стратегию в направлении к поставленной ранее коммуникативной цели. Однако нельзя упускать из виду, что на этом пути, так сказать, в «пространстве и времени» данного коммуникативного акта нас подстерегает множество опасностей. Первая из них как раз и связана с ошибочной идентификацией коммуникативного акта. Ошибки идентификации коммуникативного акта образуют не менее обширную группу коммуникативных промахов, которые тоже допустимо систематизировать и представить в виде некоторой типологии. Типология эта могла бы выглядеть следующим, например; образом: • коммуникативный акт неуместен (модель I); • коммуникативный акт несвоевременен (модель 2); • коммуникативный акт дезориентирован (модель 4). Фактически каждая из моделей реферирует к речевым ситуациям, главным признаком которых является признак нерелевантности, т. е. несоответствия коммуникативного акта условиям речевого взаимодействия. Признак релевантности есть один из самых важных и широко дискутируемых признаков лингвистической прагматики. Происходит это прежде всего потому, что лингвистическая прагматика тесно связана с теорией информации. А в теории информации уже достигнуто единство во взгляде на то, какие критерии можно считать критериями информативности. В качестве таковых обычно перечисляются: • релевантность; • небанальность; • адекватность. В теории речевых актов с признаком адекватности/неадекватности связан прежде всего крут проблем, соотнесенных с референтом (см. гл. 4, «Референт»), с признаком банальности/небанальности, круг проблем, соотнесенных с фатикой (см. гл. 3, § 7), признак же релевантности/нерелевантности широко обсуждается применительно к различным компонентам коммуникативного акта.
Сейчас мы впервые всерьез обращаемся к проблеме релевантности. Поэтому, анализируя коммуникативные просчеты в связи с идентификацией коммуникативного акта, попытаемся выяснить прежде всего, как опознается релевантность, чтобы впоследствии, в главе «Контакт», продолжить разговор об этом на уровне максимы релевантности, сформулированной в качестве одного из главных законов благополучного речевого взаимодействия (см. гл. 3, § 3.3). Итак, на данном этапе анализа уже не стоит вопроса о речевой инициативе: речевая инициатива, как мы договорились, бесспорно и по праву принадлежит адресанту — дело лишь в том, каким образом он этой инициативой распоряжается. Распорядиться же речевой инициативой корректно тоже отнюдь не так просто, особенно в начале коммуни- кативного акта, а речь все еще идет именно о начальной его стадии. Строго говоря, теперь перед инициатором коммуникативного акта стоит задача доказать, что он действительно не зря обладает правом инициации речевого взаимодействия, т. е. что он хорошо представляет себе, каким образом соответствующий коммуникативный акт должен развиваться. Иными словами, ему предстоит продемонстрировать, что предлагаемый им речевой одет релевантен. Термину релевантность в русском языке нет точного соответствия. Чаще всего его переводят как «уместность». Но признак места, зримо присутствующий в русскоязычном варианте термина, способен только сбить с толку, поскольку тогда приходится уточнять, действительно ли речь идет о «месте», то есть пространственных условиях коммуникативного акта, или еще и о чем-либо другом, например о «времени» (уместность во времени), когда коммуникативный акт развертывается, или о «подходящем» собеседнике (уместность адресации), в адрес которого направлен коммуникативный акт, или, наконец, о «надлежащем» содержании (уместность информации) коммуникативного акта. Термин «релевантность» полностью покрывает все эти аспекты, не провоцируя никаких ложных ассоциаций. Этаблировать релевантный коммуникативный акт будет означать для нас правильно идентифицировать его характер. § 5.1. Модель 1:
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|