Хозяйство и его смысл. Буддийская философия хозяйства

Хозяйство и его смысл

Что касается хозяйства, хозяйственной жизни вообще и науки о хозяйстве, то как бы мы ни определяли науку политической экономии (об этом вы будете слушать на протяжении ряда экономических курсов), — несомненно одно: хозяйственная необходимость, нужда есть нечто, настолько близкое каждому из людей, настолько знакомое, что было бы смешно и нелепо, если бы я с кафедры стал выяснять, что каждому нужно есть или неизбежно думать о квартире, заработке и т. д., ибо решительно каждому приходится иметь дело с этими вопросами. В этом отношении хозяйство принадлежит к числу настолько элементарных сторон жизни, что необходимость его не нужно доказывать. Каждый причастен к хозяйству, поскольку оно есть выражение борьбы человека за жизнь, за удовлетворение потребностей и специальных нужд. Наука политической экономии путем научного опыта и систематизированных наблюдений разрешает разные практические задачи, которые ставит хозяйственная жизнь как в применении ко всему обществу, так и в применении к отдельной личности. Следовательно, конечная задача политической экономии в самых общих чертах сводится к тому, чтобы содействовать хозяйственной жизни раскрытием целесообразных методов и условий хозяйствования со стороны общественной его организации. Но рядом с вопросом целесообразности методов хозяйства встает вопрос о самом смысле хозяйственной деятельности, о ее ценности. Хотя человек борется за свое существование, но по свойству своему он борется не просто за существование, но за достойное существование. Не за животное прозябание, а за человеческую жизнь, и хотя он скован нуждой, но не отдается ей в плен, не спрашивая и не рассуждая, — он действует всегда как разумное существо, способное к рассуждению, оценке, к построению идеалов. Другими словами, человек всегда имеет и известную философию хозяйства, т. е. известную систему оценки, норм и идеалов в применении к хозяйственной жизни. Правда, мы настолько срастаемся с нормами и оценками, господствующими в нашей среде, что иногда перестаем выделять их в сознании так же, как нередко не замечаем нравов, обычаев, учреждений, которые становятся заметны для нас, только когда мы переносимся в другие страны или другие эпохи. Тогда мы видим, как то, что будто бы само собой разумеется для нас в нашу эпоху, отнюдь не является столь же само собой разумеющимся в других местах и в другие эпохи.

Буддийская философия хозяйства

Чтобы иллюстрировать эту изменчивость, сопоставим два очень различных между собою экономических мировоззрения, две разные системы оценок экономической жизни, играющие и до сих пор огромную роль. Одно есть современное, распространенное в Западной Европе мировоззрение, более или менее утвердившееся и в политической экономии, господствующая философия хозяйства наших дней, а другое есть духовно чуждое европейцам мировоззрение далекого буддийского Востока. Сопоставим, как смотрят на хозяйственную деятельность европейский Запад и буддийский Восток. Есть ли у них что–либо общее в оценке богатства и бедности, труда и его производительности? Конечно, наперед можно сказать, что воззрения эти относятся между собою как черное и белое, как да и нет, другими словами, они представляют собою непримиримую противоположность, и эта противоположность коренится в самых основах этих мировоззрений — в метафизике, религии, этике. Буддизм[32] есть, как известно, система пессимизма: мир и жизнь для этого учения представляют собою не благо, не счастье и даже не путь к будущему счастью, как для современного западноевропейского человечества, но страдание, притом страдание коренное и непоправимое.

«Такова, о монахи, — читаем мы у Будды, — святая истина о страдании: рождение есть страдание, старость есть страдание, болезнь есть страдание, смерть есть страдание, быть соединенным с нелюбимым есть страдание, разлученным с любимым — страдание, не получить желаемого — страдание», — словом, пять объектов восприятия суть страдание.

«Такова, о монахи, святая истина о возникновении страдания: это жажда, которая ведет от возрождения к возрождению вместе с радостью и желанием, находящим свое удовлетворение в том или ином, жажда удовлетворения, жажда бытия, жажда уничтожения.

Такова, о монахи, святая истина об уничтожении страдания: устранение этой жажды уничтожением вожделения, — оставить его, совлечь из самого себя, отрешиться от него, не давать ему места.

Такова, о монахи, святая истина о пути уничтожения страдания: это тот святой 8–мичастный путь, который зовется правая вера, правое решение, правое слово, правое деяние, правая жизнь, правое стремление, правые мысли, правое самопогружение»[33].

Мы слышим самого пророка буддизма, и высказываемая им оценка жизни такова, что с нею несовместима никакая идеализация жизни, она не дает санкции никаким стремлениям. Если жизнь есть вообще страдание, то единственный вывод отсюда — надо уничтожить жизнь, причем уничтожение ее путем самоубийства, с точки зрения буддизма, недопустимо, потому что не ведет к цели. Хотя буддизм отрицает личное бессмертие души, но он утверждает способность человеческой личности к переживанию за пределами данной телесной оболочки, как это явствует из учения о перевоплощении. Нужно не убить себя, учит буддизм, но умертвить жажду жизни, нужно убить самое стремление к жизни, а этого можно достигнуть путем аскезы, борьбой с собой, погашением своего внутреннего «я». (Это то же самое, что советовал в середине XIX в. франкфуртский мудрец — Шопенгауэр. ) Отсюда подавление жизни во всех ее естественных потребностях есть мораль буддизма. Без труда можно сделать вывод, какие воззрения вытекают отсюда относительно экономической деятельности, какова буддийская философия хозяйства.

Выскажемся опять словами самого буддийского пророка: «Дела людей, стремящихся к земному счастью, подлежат проклятию ничтожества преходящего»[34]. «Как привязанная собака, которая прикреплена к крепкому стволу или колонне, движется глупец неискупленный около мирового бытия. Мучая, обманывая, раздражая, погубляя, ожидаемое удовольствие превращая в страдание и смерть, властвует неумолимая необходимость. Кто хочет приобретать имущество — купец, землевладелец, пастух, солдат, чиновник, — должен подвергнуть себя страданиям, жаре, холоду, укусу змей, жажде и голоду. Если не приобретает он желаемое, он жалуется и скорбит: напрасно было то, что я потерпел, напрасны все мои труды. Достигнет он своей цели — он должен со страхом и трудом охранять приобретенное, чтобы короли не похитили у него или же разбойники, чтобы огонь не сжег, вода не унесла, чтобы не попало это в руки враждебных управителей»[35].

Отсюда практический вывод буддизма клонится к осуждению хозяйственного труда; высший идеал жизни, даже единственный, который дается буддизмом, есть монашество в бездеятельно–созерцательной форме, для которого труд есть злая необходимость, почему оно предпочитает существовать нищенством. Насколько подобное мировоззрение проникает в жизнь, делается настроением целого народа, постольку оно становится препятствием для хозяйственной деятельности; и уж во всяком случае очевидно, что та ажитация, которая требуется теперешней экономической жизнью — биржевая спекуляция, телеграф, телефон, коммерческие связи всего мира, которые характерны для современной жизни с ее экономической истерикой, — окажутся психологически совершенно несовместимы с теми стремлениями к покою и подавлению жизни, которые проповедует буддизм. Поэтому в числе других причин, которых, конечно, много, и буддизм является не последней в экономическом застое Востока и в порабощенности его белою расой западной Европы.

Настроение безочарованности и пресыщения жизнью, находящее свое выражение в буддийском квиетизме[36] и мироотреченности, неоднократно проявляется в истории то как плод личного разочарования в жизни[37], то как выражение утомления и упадочности гиперкультурных эпох: с подобным настроением умирает античный мир, и лебединою песнью его в этом отношении является философия неоплатонизма.