Как распаковывают источник 10 глава

Партнер, с которым общается журналист — не пассивный объект вос­приятия, а живой человек, имеющий свои цели, свои представления о харак­тере взаимодействия, а главное — способный решительным образом повли­ять на то, как мы его увидим.

Преодолевая барьеры

Вопрос психологической совместимости журналиста с партнером — один из важнейших. И все настойчивее журналистика просит советов и ре­комендаций у психологов и социопсихологов.

Например, вопросы «провокационные» или «льстивые», казалось бы, этически сомнительны. Но, если вдуматься, то они преследуют определен­ную цель, профессионально функциональны. Например, употребляя лесть, журналисты часто пытаются выровнять настроение собеседника, укрепить его уверенность в себе... И некоторая льстивость, вовремя и к месту, весь­ма обоснована с профессиональной точки зрения: иногда надо во что бы то ни стало всколыхнуть, взбодрить собеседника.

«Вполне может возникнуть такая ситуация, — размышлял опытный интервьюер Э. Церковер, — журналист с трудом «разговорил» собеседни­ка, слушает его, время от времени поощряя, собеседник постепенно начи­нает «развязываться», и его можно на минуту остановить, сказав такую вещь: «Простите, пожалуйста, Иван Иванович, вот эту фразу я должен за­писать буквально, слово в слово, вы сказали так хорошо...» И он, доволь­ный, что так верно попал, проникнется к вам симпатией».

Проверяя свою гипотезу, сложившуюся во время подготовки к интервью, репортер соотносит ее с определенным представлением о собеседнике и об уровне возможного разговора: серьезном, игровом, полемичном, скрытно-разоблачающем.

В воображении журналиста возникает «драматургический стержень» бе­седы с соответствующей расстановкой ролей, достаточно функциональных для того, чтобы преодолеть предполагаемые, или уже начавшиеся ощущать­ся в первые минуты общения, психологические барьеры.

Цепь скучных или банальных ответов можно прервать резким изменени­ем содержания беседы или решительно предложенным новым «сценарием». — Давайте попробуем взглянуть на дело с другой стороны. Положим, есть люди, никогда не слыхавшие... — предлагается смена роли интервьюера — он теперь не сочувствующий, не соратник, но — «незнайка», соответственно, меняется и роль собеседника; ему теперь нельзя просто поддакивать, отделы­ваться вялыми подтверждениями, необходимо объяснять и доказывать.

Или можно предложить «враждебный вопрос», «ловушку» — дать толчок развитию мысли.

Хороша бывает роль «внезапно понявшего», «догадавшегося». Она очень помогает собеседнику выпутаться из рассуждений и, наконец, сформулиро­вать то, что никак не вытанцовывается, хотя и витает в воздухе. Собеседник, на секунду ставший «человеком, бросившим идею» не уронил своего досто­инства, беседа спокойно продолжается.

Стимулом, помогающим собеседнику укрепить веру в себя, выступает при­ем: повторение «урока». Журналист кратко пересказывает, повторяет то, что сказал партнер, давая тому возможность убедиться, что он правильно понят, подчеркивая ценность его мыслей, демонстрируя свою внимательность.

В разговоре между собеседниками существует определенная степень конкуренции. Кроме профессиональных навыков важно учитывать обаяние личности журналиста, его душевную чуткость и его актерские способности.

Прежде чем подробнее рассмотреть, как именно эти способности могут проявляться, еще раз подчеркнем их зависимость от «стержня» личности кон­кретного журналиста. Не каждый журналист способен надевать любые маски.

РОЛЕВОЕ ИНТЕРВЬЮ

Психологические особенности общения подразумевают существование роли ведущего. Отвечая на вопросы инициативного собеседника, второй подыгрыва­ет первому. В процессе общения роли могут меняться. Задавая вопросы, первый собеседник активизирует внимание второго. Увлеченный разговором, пассив­ный партнер включается в беседу, может в дальнейшем стать инициатором.

Помимо выполнения текущих задач, «роли» могут быть более постоянны, воплощать установку на всю беседу. Ведь речь идет о том, что, журналист, гру­бо говоря, должен понравиться своему собеседнику. Определяющий вопрос: должен ли журналист «подстраиваться» к личности собеседника или нет?

Есть «ритуал общения». Нацеленное на взаимодействие, интервью зави­сит от того, разделяют ли оба собеседника мнение о сложившейся ситуации, «согласны» ли с ней, как представляют свои роли.

Оба должны иметь представление о существе совместных действий. По крайней мере один (профессионал общения) — несет за это ответствен­ность. Именно он должен создать у собеседника верное представление о си­туации. (Намеренно формируемое неверное представление — вопрос иной). Само согласие на интервью — начало игры. Демонстрируется уступка, жест доброй воли, проявление любезности. А журналист изначально обя­зан, «заранее благодарен». «И я не вижу в этом ничего унизительного, — говорит Урмас Отт, — Это моменты, неизбежные в профессии...» Журна­лист не только не обижается, но и подыгрывает.

В зависимости от большей или меньшей степени осведомленности, заин­тересованности в предмете разговора, уровне эмоционального отношения, какая-то из позиций становится ведущей.

Первые вопросы, обычно, призваны давать положительные стимулы и ус­танавливать уровень, приемлемый для обоих, подчас устанавливать некое «ролевое равновесие». Самое нежелательное, как очевидно, выступать в ка­честве тандема: «следователь» — «допрашиваемый». Но как в этой паре все ясно с «ролями» (кто и как спрашивает, кто и как должен отвечать), точно также необходима ясность в иных раскладах, ином распределении «ролей», которые журналист может предложить собеседнику.

А предложить можно уверенность в нем как в партнере, человеке своего круга («Вы, конечно, читали...»), или специалисте, безусловно осведом­ленном, даже непререкаемом авторитете.

В первом случае интервьюер себе лично готовит роль собеседника, а во втором — уже иную, роль «почтительного слушателя», «ученика», поклонни­ка, «передатчика сведений» и пр. с разным диапазоном эмоционального на­кала «роли» — от почтительности до горячего восхищения. Кстати, и поло­жение «дружелюбного собеседника», если на такой расклад будет получено согласие, может затем корректироваться (человек, разделяющий общий ход мыслей, сторонник, друг и т.п.)

Можно предложить и иную ситуацию: спора или «фехтования», как бы пред­лагая померятся силами в остроумии, мгновенности реакций на радость публике. Или ситуацию размышления о нем самом, предлагая корректирующий взгляд со стороны или обещая беспристрастную роль третейского судьи («О вашем поступ­ке в последнее время постоянно говорят и пишут. Видимо, и много небылиц...») Есть и множество других вариантов журналистских «сценариев», приду­манных во время подготовки к беседе или на ходу. Дело, обычно, не обхо­дится без их предложения и без какого-то результата (например, одобрения в целом, но с поправками), который необходимо уловить в первых реакциях, первых ответах... Партнер на что-то решается, от него исходит: «согласен», «не согласен», «попробуем». Ему должно быть комфортно в предложенной роли, а журналисту важно не ошибиться...

Очень существенно для журналиста создать у собеседника представле­ние о целях и задачах совместной работы, не менее важно бывает и предло­жить ему «роль», которая подходит ему. Беседа рассыпается, когда собесед­ники преследуют различные цели, или интервьюируемый не видит необхо­димости высказывать свои, именно свои мнения, или у него предложенный сценарий не вызывает желания принять участия в игре.

В зависимости от того, как журналист определил характер и причину не­удовлетворительного хода беседы, он может прибегнуть к различным спосо­бам, чтобы исправить положение. Один из таких способов — устранить не­доразумение, вызванное путаницей в ролях.

Человек должен представлять, и о чем ему предстоит беседовать,

и в какой форме, на каких условиях, при каком «раскладе на голоса»

Чем умнее собеседник, тем более он ощущает фальшь, сближение или расхождение позиций, с какой к нему обращаются и с какой он отвечает. И это важнее совпадения мнений (если мнения полностью совпали, то и раз­говаривать не интересно...). Например, если к нему обращаются свысока, небрежно, а он отвечает всерьез, или задают философичный тон, а ситуация чисто игровая, «звездная». (Предложена не та роль!). Так, нередко звучат фальшью разглагольствования спортивных «звезд» о политике. Помнится, в интервью — знакомстве с модной актрисой явным диссонансом и манерничанием звучало: «Мое мнение о Достоевском...»

Когда собеседники адресуются к разным жизненным позициям, и это проявляется очень явно, например, вопросы задаются свысока, с грубыми «подсказками» и наводящими вопросами, вынуждающими собеседника из­менять своим взглядам, своему мировоззрению, иногда случается «бунт»: человек отказывается от «послушной» роли, отказывается играть в эту игру. А порой еще и высказывает пожелание — прямо или мягким намеком, что­бы журналист не решал за него сам, не рубил сплеча.

Обязан ли журналист проявлять свое «я» в разговоре, зная, что это может плохо повлиять на исход беседы? Видимо, есть такие ситуации, когда он ре­шает его скрыть... Вопрос не возникает, если личные качества интервьюера близки собеседнику. Однако, среди многообразия потенциальных собесед­ников журналиста есть и такие, которым этот журналист чем-то неприятен.

Какие бывают маски

Исследователи журналистики пробуют составить «реестр» масок, выде­лить, подыскав им образный эквивалент, наиболее типичные имиджи журналиста при профессиональном общении.

«Слушатель» — самая естественная маска. Впрочем, в нее тоже «игра­ют», если нет искренней заинтересованности — ее изображают.

Наставление прошлых веков:

«Если кто-нибудь из говорунов завладеет тобой, выслушай его терпели­во, или во всяком случае сделай вид, что внимательно его слушаешь... ибо человек больше всего чувствует себя обязанным тому, кто готов его терпе­ливо выслушать, и считает себя жестоко обиженным, когда ты вдруг покида­ешь его на середине разговора, или когда он по твоему удрученному виду догадывается, что ты ждешь не дождешься, когда он кончит»

(Честерфилд. «Письма к сыну»).

Вариант такой маски — «Премного благодарный слушатель», когда демонстрируется не просто внимание, а «телячий восторг» — неумеренное (а потому подозрительное чуткому собеседнику) восхищение его личнос­тью, его словами, охотное поддакивание.

Еще один игровой оттенок того же плана — «юный друг»: маска полной неопытности, наивности, готовности восхищаться умом и блеском собесед­ника, и, опять-таки, безудержная лесть...

Репортер, надевший маску «ревизора», ведет себя совсем иначе. В его манерах, в его поведении, в тоне вопросов звучит явственная угроза доко­паться до сути предмета, временами демонстрируется «следовательский» подход к делу, подчеркнутая дотошность, бесконечные уточнения сути отве­тов и придирки. Конечно, таким может быть журналист и в действительнос­ти, но некоторые весьма импульсивные репортеры намеренно сдерживают себя, представляются бесстрастными, видя, что собеседнику нужна вера в справедливость, вера в то, что совместными усилиями при соответствующем уровне обсуждения можно чего-то добиться.

Близка к такой роли и маска: «третейский судья». Она демонстрирует подчеркнутую независимость суждений, готовность с равным вниманием выслушать все «за» и «против».

Гораздо хуже в глазах собеседника выглядит «надменный журналист». Хотя он всем своим видом и намекает на принадлежность к «сильным мира сего», его манера поведения не обнадеживает, если человека постоянно «ставят на место», и он, как ему кажется, выглядит «мошкой» в глазах «могу­щественного» собеседника.

Впрочем, часто это и не маска, а манера, отражающая истинную суть жур­налиста. Она стимулирует проявления невоспитанности — снисходительно-великодушный, развязный или капризный тон репортеров. Порой и бестакт­ности по отношению к собеседнику.

Редко, когда стоит подчеркивать свою объективность, надев маску функ­ционера, — человека, которому, в общем-то, все равно, но вот, послали на за­дание, и надо его выполнить... Отличительная черта этой маски — постоян­ное подчеркивание журналистом своего безразличия к обсуждаемому пред­мету. Периодически возникают ссылки на начальство и фразы, типа: «Если вы не расскажете... не выскажете своего мнения, меня попросту уволят...»

Ссылки журналиста на собственное бессилие дают определенный «пере­вес» в сторону собеседника, возвышают его в собственных глазах. «Всем нам присуще желание быть значительным», — не без основания утвержда­ет известный исследователь психологии общения Д. Карнеги. Почувствовав свою значительность, глядишь, интервьюируемый и захочет говорить, хотя бы движимый желанием облагодетельствовать бедного журналиста...

Гораздо привлекательнее показать себя «асом репортерства», блестящим интервьюером, надев маску «художника», репортер не преминет упомянуть об успехах своей творческой биографии, показать и прокомментировать «свои особые приемы» или заинтриговать необычностью формы общения.

Например, журналистка, поздоровавшись, долго усаживается, устраивает­ся поудобнее, аккуратно раскладывает блокнот, карандаши, молча улыбается и поглядывает на «жертву», меряющую шагами кабинет: «Он явно нервни­чал... Желание попасть на страницы журнала, видимо, боролось с опасени­ем сказать что-то не так. Поэтому он сразу начал говорить сам: «Вы, на­верное, удивились, что я согласился на это интервью?»

Иногда репортер решает собеседника ошеломить, работая «накатом во­просов» — кратких и колких. Наскок, напористость, импульсивность — чем не «молодой казак»... Это имидж очень энергичного, делового и напорис­того журналиста. Игра рассчитана на подавление возможных возражений собеседника методом «кавалерийской атаки». Импульсивность, энергичная мимика, громкий голос иногда, действительно, вызывают положительный эффект, например, уважение собеседника к энергии и деловитости журна­листа. Вполне вероятно, что у собеседника может возникнуть подсознатель­ное желание отвечать с такой же энергией, таким же напором, как задает во­просы журналист.

Однако, «наскок» не всегда хорош. Есть много случаев, когда напорис­тость, понукание мешают. Есть просто речевые особенности у людей: они говорят медленно, с длинными паузами. Их нельзя торопить и перебивать. Маска сама собой меняется, если выглядит не только не привлекательной, но провокационной, демонстративной.

Непривлекательна (следовательно, нефункциональна) маска, условно названная «интурист», представляющая хотя любопытствующий, но доста­точно холодный взгляд со стороны. Вообще подчеркнутая холодность, веж­ливое равнодушие (один из вариантов такого поведения так и окрестили: «маска — «холодные уши»*) мало когда пригодны. Даже если с такой ма­ской сочетаются повышенная любознательность, и, в общем-то, лестное для собеседника-эксперта, признание своей «полной некомпетентности».

Так ли, иначе ли назовем мы «маски», не столь важно. Почти в каждой редакции есть свои образные эквиваленты профессиональных «ролей». Во всяком случае, очевидны основные направления игры: в «незнайку», в ин­дифферентного передатчика сведений, в «судью» и т.д. Лучшие из них — те, которые подчеркивают внимание (по той, или иной причине) к словам и личности собеседника, выделяют их в качестве главного стержня беседы.

«Одна из причин того, что умные и приятные собеседники так редки, за­ключается в обыкновении большинства людей отвечать не на чужие сужде­ния, а на собственные мысли.

Тот, кто похитрее и пообходительнее, пытается изобразить на своем лице внимание, но его глаза и весь облик выдают отсутствие интереса к тому, что говорит другой и нетерпеливое желание вернуться к тому, что намерен сказать он сам. Мало кто понимает, что такое старание угодить себе — плохой способ угодить другому или убедить его, и что только умея слушать и отвечать, можно быть хорошим собеседником». (Ларош­фуко, «Максимы»).

Говоря о распространенных «масках» интервьюера, отметим, что некото­рые «маски» смежны по психологическим чертам, журналисту легко их ме­нять, корректировать по ходу дела.

Маски — выделение типичных психологических позиций человека — целенаправленны по отношению к собеседнику. Если журналист подчерки­вает свое бессилие (незнание предмета, зависимость от шефа, который по­слал на задание) и, следовательно, свою зависимость от согласия-несогла­сия на беседу, цель одна — укрепить, возвысить собеседника в его собст­венных глазах, предложить роль человека значительного, вызвать желание облагодетельствовать «несчастного репортера». Один из реальных случаев: журналист, в данном случае — фоторепортер, прося «звезд» позировать ему, постоянно ссылался на необходимость заработка для семьи, (называя это приемом «детишки плачут»), хотя был холост...

Нередко, беседуя с «большими начальниками», журналисту приходится демонстрировать свою независимость («У меня — свое начальство») или подчеркивать свой профессионализм, творческие идеи («У меня — свои се­креты»), всячески демонстрировать собеседнику, что общение нужно не лично ему, но большой аудитории читателей (слушателей, зрителей).

Подчас, напротив, журналист намеренно иронизирует над своей при­зрачной «самостоятельностью», «независимостью», для того, чтобы успоко­ить собеседника, стать с ним на одну доску. Вообще критическую реплику в свой адрес ввернуть в диалог никогда не помешает, — считают опытные ин­тервьюеры («Мы, журналисты, так привыкли умиляться этой аполитично­стью... Этой «усталостью во благо»...).

Вообще маска, которую надевает журналист, служит для соответствую­щей коррекции поведения собеседника. Журналист как бы примеряет на глазах собеседника свою маску, понуждая его сделать то же самое, — соот­ветствовать моменту.

Иногда «маска» дает эффект вовсе не тот, который «напрашивается». Например, высокомерие (маска «надменного») может быть не способом «поставить собеседника на место» (что, чаще всего, глупо), но придать весо­мости собеседнику, приподнять его в собственных глазах (например, если заметить: «Хотя я со многими известными людьми обсуждал эту проблему («знай наших!»), но никто не сумел ответить на нее толком, все отлича­лись, знаете ли, полным непониманием сути... И вот я у Вас».

Собственно, маски, — это тон, который избирается, это интонационное решение беседы: поучающее, почтительное, напористое или какое иное.

Возможности для маневра

Известно — нельзя собеседника достаточно долго держать в напряжен­ном состоянии, под градом резких вопросов он растеряется или озлобится, или демонстративно замкнется, не желая быть наглядным пособием в «блестящей журналистской игре». Маски «следователя», высокомерного, снисходительно внимающего «усталого журналиста» («много, много я вас перевидал...») нежелательны ни при каких условиях.

Резко отрицательный результат, подчас, дает и наигранное участие, сост­радание (тот же «следователь», но не с кнутом, а с пряником); как однажды воскликнул какой-то «подследственный»: «Перестаньте обливать меня по­моями вашей гуманности!»

Те или иные «психологические позиций» во время профессиональной работы, как правило, журналист занимает вполне осознанно (хотя, в прин­ципе, «перевоплощение» может происходить и бессознательно).

«Имиджи» используются для устранения, либо смягчения некоторых психологических барьеров между интервьюером и интервьюируемым. И вы­бирать маски надо точно.

В случае социального неравенства его только усугубит надменность жур­налиста; человека, и так чувствующего себя неловко в нестандартной для себя ситуации, не стоит ошеломлять напором или демонстрировать свою крайне изысканную и глубокомысленную манеру «эстета».

Есть и еще одна опасность, которую надо учитывать в данной ситуа­ции. Интервьюера с его вполне безобидными намерениями слишком час­то принимают за настоящего «ревизора». Особенно, если «у страха глаза велики» не без основания. Тогда-то, как известно еще по Гоголю, могут возникнуть комические ситуации. Так было, к примеру, в практике журна­листки Т. Ивановой:

«Вспоминаю одно из своих первых интервью. С пасечником. Я молодая была, волновалась, почитала какую-то специальную литературу перед встречей. Разговаривала я с этим дедом просто. Хорошо беседовали.

А потом задала вопрос, и в нем было какое-то специальное слово, сей­час уже не помню, какое. Так вот, проскользнуло.

Этот дед метнул на меня быстрый взгляд и спросил: «Инспектор?»

Так и не смогла я ему доказать, что я всего лишь журналистка...»

Из всех вариантов масок чаще всего употребляются маски с «эффектом снижения», «опрощения» журналиста; спектр тут широк: от нагруженного начальством «трудяги», до просто восхищенного собеседника.

«Труднее тогда, когда вы идете к людям, которые принимают вас за на­чальника, — справедливо считает А. Рубинов, — тогда стоит задавать... очень много глупых, наивных вопросов...

Так было, например, когда я собирал материал о том, что происходит в камерах хранения — там происходят очень интересные вещи. Так вот, работницы камер хранения никак не могли разговориться. Тогда я стал за­давать наивные вопросы, вроде, скажем, такого: «А правда ли, что у вас прячут человеческие трупы?» Шутил много. Постепенно они разговори­лись... Я подыгрывал им, раскрывал рот от удивления... Получился хороший материал. Если бы я не задавал глупых вопросов, не ставил себя ниже них, материала не получилось бы».

Для журналиста естественно менять, в зависимости от ситуации, и мане­ры, и речь. Как говорил яркий московский репортер Э. Церковер: «Порой журналист не просто меняет речь, порой нужна роль. Если разговор, напри­мер, с военным, то лучше всего предстать перед ним совсем уж штатским, по его понятиям, может быть, недисциплинированным.

Я брал интервью у адмирала, командующего флотом. Человек он был су­ровый, с тяжелым характером, не любил лишних слов. Казалось, заставить его ответить на вопрос, на который он отвечать не хочет, практически невозможно. Но все-таки можно, при условии, если он видит перед собой штатского... И хотя я сам капитан-лейтенант флота, я специально для него выгляжу «чисто штатским». Я спрашиваю: «Сергей Георгиевич, а де­ти ваши пошли по стопам отца?» — «Да, сын служит во флоте». — «Сер­гей Георгиевич, а нельзя сказать, где он служит?» — «Не надо, ему и так легко служится!» — «Ну, Сергей Георгиевич, ну а все-таки...» Военному он ответит «Нет!», а тут видит перед собой человека, спрашивающего по наивности... Ему трудно со мной бороться, я не из его компании!

...С актером разговор нужен такой — стилистически, и по манере беседы, — чтобы он понял, что вы знаете театральный мир, не новичок. Обязатель­но нужно польстить вначале: «Мы вас так любим...», на них это действует. С рабочим разговариваю так, как корреспондент разговаривает с рабо­чим. Хитрить не надо: «Я в вашем деле ничего не понимаю, говорите со мной, как с невеждой, объясните все, пожалуйста, подробно». Ему это при­ятно: он начинает чувствовать себя авторитетно».

Использование маски — использование возможностей для маневра. В случае, если беседа грозит сорваться по причине несоответствия уровня компетенции журналиста тому, каким этот уровень хотел бы видеть собесед­ник, также можно использовать маски. Можно польстить человеку, знающе­му больше вас. Можно сослаться на странную прихоть начальства («Ну с че­го бы редактору именно меня к вам посылать...»). Выдавать себя за «все­знайку» (даже если усердно готовился) не стоит, можно попасть впросак, дискредитировать себя в глазах собеседника, после чего на хороший мате­риал уже надеяться нечего («единожды совравши — кто тебе поверит...»).

Герои и антигерои

Есть ситуации, когда использование метода «маски» предполагает дополни­тельные трудности. Если в предыдущих случаях предлагались предварительные установки на игру, с целью ободрить, поддержать и помочь «разыграться» собе­седнику, то в общении с «антигероем» все гораздо сложнее.

Вспомним, что работа с источником различаются не только по характеру получаемой информации, но и по отношению интервьюируемого к беседе (охотно сотрудничающие, равнодушные, сопротивляющиеся, вообще не же­лающие общаться на эту тему и с этим человеком). Журналисту предстоит решить, можно ли, целесообразно ли для пользы дела «быть самим собой» (в какой-то степени, насколько это вообще возможно в ситуации: «прежде всего я — журналист, а потом уже — Иван Иванович...»), или же необходи­мо надеть маску, полностью скрывающую лицо и человека, и журналиста с его конкретной задачей, направленным интересом.

Стоит ли проявлять свое «я» в разговоре, зная, что это может плохо по­влиять на исход беседы? Есть такие ситуации, когда журналист решает свое лицо полностью скрыть.

«Откупоривает источник» лучше других не какой-нибудь зловещий «ин­тервьюер — потрошитель». Работа с антигероем требует, как правило, «маски бесстрастия», подчеркнутой объективности, демонстративно кор­ректного фона беседы. (Будь то в разоблачительном интервью или при под­готовке расследования, очерка).

Журналист порой вступает в общение с личностью достаточно неприят­ной и не подходящей под этические рамки. Вряд ли тут нужны доброжела­тельность и откровенность.

Журналист прикрывается маской, скрывает свои истинные цели, озабочен тем, чтобы собеседник его «не распознал». Возможна целеустремленно по­следовательная смена масок. Например, поэтапно составляется маска, кото­рую можно условно назвать «раскаивающийся». Ее хорошо описала Н. Логи­нова: «Есть тут своеобразная драматургия, когда от начала разговора до его конца ты как бы проходишь некую дистанцию. «Как же вы можете?» По­том: «А как же?», «Как? Разве это бывает?» И, наконец: «Ах, вот оно что. Понял!!!» И ты начинаешь прощаться, «озаренный» новым знанием. А в ма­териале — «бичуешь». Суть приема, как видим, состоит в постепенном пере­ходе от критики собеседника через «искру сомнения» и, далее — к мнимой апологетике его идей и мнений. Цель проста — усыпление бдительности.

Мировоззренческие барьеры — самые сложные. Порой приходится ид­ти на смягчение противоречий, припрятывание собственных взглядов, умол­чания. Конечно, все это неприятно. Но журналист может и ошибаться, а, главное, цель его — подготовка материала, для чего надо выслушать собе­седника, а не глушить его критикой. В момент беседы «свое лицо», свои осо­бенности надо оставить при себе.

Основная маска у журналиста всегда одинакова — так называемое «объ­ективное лицо». С кем бы журналист ни встречался, будь это даже человек, ко­торый ему очень нравится или полный антипод, лицо у него всегда должно быть всегда «объективное». В разговоре могут выясниться факты, не уклады­вающиеся в уже выстроенную журналистом «версию».

Нежелание собеседника разговаривать может быть вызвано разными причинами: секретность информации, ожидаемое недовольство начальства, спешка, возможные бытовые проблемы. Но есть и причины, обусловленные неприятием личности журналиста, недоверием именно к нему или боязнью общаться с журналистами вообще.

Роли предпочтительнее открытых «пощечин», которые журналист может нанести, демонстрируя осведомленность в щекотливых вопросах («в облас­ти замочной скважины»).

Считается, что быстрая и резкая смена масок выдает неуверенность жур­налиста, собеседник увидит игру и, вероятнее всего, оскорбится. Если чело­век решит, что интервьюер составил о нем неверное представление, даль­нейшие его действия могут носить характер защиты. Однако, это справедли­во, преимущественно, для ситуации «мирного» общения. Когда же разговор идет с антигероем, внезапная открытая демонстрация авторского резюме к словам собеседника может использоваться как намеренный ход, резкая «смена роли», чтобы ошеломить собеседника.

Такой прием называется — «открыв забрало».

Интервьюер призывает собеседника защищаться. Например: «Из всего того, что вы сказали, адмирал, я могу сделать только один вывод: вы — фашист» (Интервью Орианы Фалаччи с Джино Биринделли, бывшим глав­нокомандующим военно-морскими силами НАТО в Средиземноморье).

Есть люди (актеры, политики), которые «слишком хорошо знакомы» аудито­рии. Они привыкли представать в одном и том же имидже, и репортеру изначаль­но отводится роль человека, который просто обязан этот имидж поддержать.

«Люди знают этого артиста не один десяток лет, и упаси Бог, чтобы он, как человек, вдруг опрокинул бы то представление, которое сложилось о нем. Конечно же, виноватым окажется бездарный репортер, потому что на глупые вопросы умно не ответишь...», — рассуждает известный интер­вьюер Урмас Отт.

Поэтому, хотя бы поначалу, репортер просто обязан «подыгрывать» ими­джу собеседника. Он известен как «вспыльчивый»? — дать ему возмож­ность вспылить, показать себя во всей красе... Известен как человек, умею­щий тонко шутить? — позволить ему это продемонстрировать, помочь и под­держать своей реакцией... В актерской среде это называется «репликой поддержки», когда в бенефисных спектаклях другие стараются поддержать, выгодно подать бенефицианта.

Правда, при умело проведенном разоблачительном интервью можно сти­мулировать собеседника как раз для того, чтобы в результате, его имидж оказался чуть «подпорченным»... Например, журналист помогает раскрыть­ся известному краснобаю, подыгрывая маской «завороженного слушателя».

Но вот — резкая смена масок — журналист не скрыл своей иронии, наме­ренно выплеснул ее, повторил громкую фразу «на публику», произнесенную демагогом в пылу вдохновения, сдобрив ее сарказмом. И увлекшийся дема­гог — растерян, он «срывается» в злость, от благодушия и вальяжной мане­ры ментора ни осталось ничего... Миг — и «маска» собеседника сдвинулась, глянуло его истинное лицо.

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: