Экспромты и «легкие провокации»

Сокрытие своей профессии, «маска» в чистом виде очень соблазнитель­ны. И очень опасны. В большинстве кодексов профессиональной этики есть запрет на злоупотребление этим способом добычи информации. Однако, опасный вариант возникает и в случае, когда журналист не скрывает своей профессии, но скрывает свои истинные цели и всячески озабочен тем, что­бы собеседник их не распознал.

Идут в ход различные ухищрения («военные хитрости») ради того, чтобы получить у того или иного чиновника нужные документы или сведения.

Например, журналист является к будущему «герою» публикации как к эксперту, с просьбой объяснить, как фальсифицируются уголовные дела, как действуют схемы по обналичиванию украденных денег и др. И тот «нагова­ривает компромат» на самого себя, поскольку в процессе общения «не афи­шируется» истинный интерес журналиста к исследуемой проблеме. Понят­но, что на такой этически скользкой стезе бывает много такого, что несовме­стимо с добросовестной и честной работой.

Естественно, что в практике журналистов — расследователей требуется умение «сыграть роль» при попытках получить сведения или документы нео­фициальным путем. Однако, порой тут выстраиваются многоходовые комбина­ции, среди которых есть очень нежелательные. К примеру, журналист прихо­дит к будущему «герою» под видом единомышленника и тему расследования представляет совсем по-иному, вызывается «помочь изобличить конкурентов в нечестной игре». Вопросы, в таком варианте, конечно, становятся провока­ционными по сути. И хотя часто, таким образом, кое-что вы ведать удается — из сейфов извлекаются нужные тебе бумаги, раскрывается механизм аферы... — однако, перевешивает сомнение, действительно ли «цель оправдывает средства», и не обернется ли мнимая удача судебным процессом.

К «косвенным объектам», хорошо информированным, но не заинтересо­ванным, чтобы их имя упоминалось, тем более, фигурировало в негативном свете, иногда подступают следующим образом: высказав просьбу проком­ментировать событие, подробнее о нем рассказать, демонстрируют осве­домленность о некоторых фактах, касающихся его самого, несколько утри­руя их негативный смысл, или намекают, что можно обнародовать отказ прояснить ситуацию, что бросит тень на непричастность этого человека к происшедшему.

Подобный прием, основанный на нежелании «источника» прочитать о себе негативные оценки, вообще нежелании видеть свое имя в печати, срод­ни шантажу; к сожалению, он используется многими репортерами.

Многие журналистские «роли» и «маски» с целью получения информа­ции в процессе расследования имеют варианты, которые расценивается се­годня как неприемлемые (хотя и широко распространенные). Желательно, чтобы журналист смел демонстрировать свою ответственность, ответствен­ность своей профессии. (Бывают, правда, исключения, — ситуация личной грозящей опасности, когда игра — дело нешуточное. (Вспомним, хотя бы, о «маске поневоле», которую надела журналистка, общаясь с ОМОНовцами: «Хотя, признаюсь, было очень неприятно скрывать, что я — журналист. Но другого выхода не было, эти парни были слишком сильно разозлены».)

Однако исключения все же не правила.

Некоторые люди встречаются с журналистом, дают ему документы лишь на условиях анонимности. Однако, то, что должно иметь в материале доку­ментальное подтверждение, необходимо зафиксировать документально. Ес­ли собеседник против разглашения сообщаемых сведений, его обычно заве­ряют, что просто-напросто информация при написании материала будет уч­тена, что его интерпретация, его мнение имеют большое значение для коррекции выводов по проблеме и журналист благодарен за разговор. (Хо­рошо, когда это, действительно, потом отражается в тексте).

Часто бывает необходимо попросить человека еще раз представиться

и повторить то, что он говорил

 

При отказе не стоит настаивать

Иногда, правда, помогает пояснение, что записать надо не для протоко­ла, а чтобы не ошибиться, оформляя материал.

У чиновников бытует мнение, что за общение с журналистом можно се­рьезно пострадать. Поэтому очень важно иметь репутацию журналиста, ко­торый не сболтнет лишнего, не обманет доверившегося ему человека, иска­зив или неправильно интерпретировав факты.

Осторожность и осмотрительность должны определять направление лю­бых шагов расследователя. Вовсе не обязательно лишний раз заострять вни­мание на теме расследования. Кроме того, современный журналист понимает: «Надо стараться никогда не идти на поводу у кого бы то ни было, и никому не давать никаких гарантий, что в материале будет изложена какая-то оп­ределенная версия расследования, одна точка зрения» («Известия»).

ЧТОБЫ ТАЙНОЕ СТАЛО ЯВНЫМ

В результате проведенного расследования появляется литературное про­изведение — «расследование», в котором действия журналиста, его приемы, вскрывающие ситуацию, могут быть наглядно продемонстрированы: «как я вел расследование», а могут — лишь упоминаться в «мозаике фактов» или в развернутой версии — «истории мысли». Отсюда разные формы, преимуще­ственно «репортажная» или «статейная»; все они, однако, предполагают и сообщение выводов, и знакомство с действиями и методами автора.

Почти детектив

«Жанр публицистического детектива», как иногда называют расследова­ния-репортажи, предполагает наглядное воссоздание этапов поиска разоб­лачительных фактов. Сбор информации предстает как сюжет.

Здесь важны фиксация версий «героя» и других собеседников. Фиксация реакций. Фиксация свидетельств. Желательно выделение центра новости

(обнаруженной в процессе поиска), а значит, правильное сцепление деталей, рассказов нескольких очевидцев, их перепроверки собственным опытом ре­портера.

В подобном «детективе» подробно показаны препятствия, которые возни­кали во время расследования и тут же, по ходу изложения — осмысление при­чин чинимых препятствий в процессе поиска, во время интервьюирования.

При такой манере изложения учитывается эффект оперативного коммен­тирования, при котором читатель ждет не точный вывод, но подсказку, в ка­ком плане событие можно интерпретировать. Идет как бы экспертиза на хо­ду: проверяются реплики и реакции.

Работая над расследованием-репортажем журналист, как и в обычном, событийном репортаже, демонстрирует умение прояснять и показывать на­глядные особенности происшедшего, воссоздавать его, вводить значимые детали и попутные эмоциональные оценки.

Все ситуации, которые воссоздает журналист, призваны показывая — разъяснять. Ни один из найденных фактов не стоит оставлять непрояснен­ным, каким бы говорящим, очевидным он ни казался.

Иногда в изложение версии, возникшей во время расследования, вво­дится момент сомнения, если журналист хочет намекнуть на тенденциоз­ность источника.

Текст опубликованного расследования, как и метод его проведения, к со­жалению, тоже часто «отсвечивает» шантажом. Например, если в процессе поиска было открыто высказано нежелание давать информацию законным путем (напр., следователь заявил: «Я не хочу вам показывать это дело, не хо­чу, и все!»), в опубликованном журналистском репортаже «скромно» сооб­щат, что дело лежит без движения в сейфе больше года.

Репортажному варианту журналистского расследования свойственны

наглядность и сенсационность

Факт расследования выступает как новость и как интрига. Тут есть обост­ренная конфликтность «детективной истории».

Подчеркивается трудность налаживания личных контактов. Читатель ви­дит, как люди сдержаны в беседах, как они нервничают, кто-то боится про­ронить лишнее слово... (Люди, к которым я ехал, были предельно осторож­ны. Боялись, видимо, не подставлю ли кого из них...).

И журналист, и читатели внутренне готовы к этой настороженности — ведь разворачивается «детектив»! Журналист намекает на немалую долю риска, указывает на необходимые заботы о личной безопасности, красочно представляя конспиративную обстановку встреч. (Договорились о встрече за городом, но он на нее так и не решился... Оставлял машину в нескольких кварталах от назначенного места встречи и шел пешком...)

В репортаже-расследовании интерес сосредоточен на том, как

журналист искал и находил «следы», и шел по этим следам

Панорама фактов

По-другому рассказать о расследовании можно, делая акцент не на дра­матизме «разведки и слежки», не на процессе поиска, а на его итогах, на том, что именно было обнаружено.

Расследование-панорама — это «мозаика фактов»

Автор складывает мозаику на глазах у читателя — производит сортиров­ку найденных фактов и сведений. Кроме того, он находит и демонстрирует читателю подтверждения собранным фактам (в документах, известных еще до начала поиска), обращается к ассоциациям, проводит параллели.

Задача: наглядно представить находки журналистского поиска;

не процесс расследования, а его очевидные результаты

Сопоставление поведения, поступков людей, их размышлений, зафикси­рованных в беседах с автором, проясненное и подкрепленное документами, — вот что отличает литературную форму «расследования-панорамы».

Сопоставляется поведение людей всхожих ситуациях. Сопоставляются версии собеседников. Порой несколько раз происходит смена угла зрения. Автор на глазах у читателя разбирается в груде собранных фактов, «сорти­рует» их, «раскладывает по полочкам».

Обнаруживая и показывая связь между отдельными фактами, журналист создает и предлагает читателю некий каркас, систему координат, пытаясь сделать читателя соучастником не только поиска, но и размышлений (и ав­тора, и авторитетных лиц, которых он привлек к расследованию). Как и пер­вому варианту — расследованию-репортажу, этой литературной форме так­же свойственна некая «открытость» концовки, незавершенность выводов, характерное репортерское «недоговаривание». На первом плане — нагляд­ность, «самоочевидность», достоверность предъявленных фактов.

Сложности перепроверки

В ряде случаев необходимо дополнительное расследование, удостоверя­ющее, что найденное, обнаруженное с таким трудом — не подделка.

Было ли в действительности то, о чем сообщил источник, в этом надо удо­стовериться. Если событие действительно имело место, значит оно где-то зафиксировано: в сообщениях СМИ, в правоохранительных структурах... Информация, полученная от источников, которые не являются доверенны­ми, проверяется в смежных организациях (у «соперников»).

Один из вариантов проверки, если на официальных бумагах стоят исходя­щие и входящие номера, под любым благовидным предлогом обратиться в организацию, откуда пришел представленный документ и заглянуть в регис­трационные журналы.

Если это невозможно, делают кое-какие выводы по реакции должност­ных лиц — есть ли подтверждения или нет. Осторожно надо относиться к ксерокопиям — фальшивки часто выдают за копии с подлинников; жела­тельно запросить подлинник документа или найти еще людей, которые бы его видели, подтвердили существование данной бумаги.

Постоянно следует помнить, что материалы расследователей могут иметь далеко идущие последствия для «героев». Называть людей преступниками до решения суда никак нельзя. Только опубликованные факты, свидетельст­вующие о неблаговидных делах, должны давать оценку их негативной дея­тельности. (Кстати, если в процессе розыска становится очевидным, что дальнейшее расследование выходит за рамки журналистской работы, нуж­но обращаться за помощью в правоохранительные органы).

Часто отождествляют расследование с разоблачением. (Действительно, чаще всего в таких материалах речь идет о делах неблаговидных, о которых «заинтересованные лица» предпочли бы молчать).

В современной мировой журналистике, однако, расследования связаны не только со скандалами и разоблачениями. Выявление негативного часто используют как повод для разговора о проблеме и поиска возможных «по­ложительных» выходов.

Условно говоря, расследование, начинающееся методом «сужающихся концентрических кругов» и обнаруживающее «болевую точку», может на этом не остановиться. Только посрамить, выставив напоказ, бывает недоста­точно. И «концентрические круги поиска», наоборот, начинают расширяться, вовлекая все новые и новые лица, которые могут (а чаще — обязаны) на си­туацию повлиять. Ответственность за искоренение зла ложится на многих.

Резюме

Смысл репортерского расследования — в высвечивании скрытого для поиска выходов из тупиков, а не в разжигании скандалов.

Расследования, возникшие по горячим следам проведенного розыска, выглядят не веским «последним словом», но версией, открытой в перспекти­ву. Привлекается внимание, либо возобновляется интерес к происшествию, к личности, скандальному факту.

Для успеха расследований необходим опыт, наработка определенной ин­формационной базы, осведомленность в криминальной и политической об­становке; необходим широкий круг информированных источников и тонкое умение работать с ними, компетентность в уголовном законодательстве, в ме­тодах оперативно-розыскной деятельности. Когда действуют отдельные соб­коры на свой страх и риск (хотя и согласовывают с юристом газеты наиболее сложные моменты перед выходом материала), возрастает опасность

преследований за публикацию, и большинство изданий озабочено создани­ем специализированного отдела, команды, которой под силу системный под­ход к организации расследований.

В работе расследователя-«сыщика», безусловно, надо остерегаться на­глого притворства. Но расследователю как журналисту стоит овладевать ка­чествами «диалогической личности», поскольку роли — не самоцель, а один из «легальных» способов сбора материала. Что же касается «глухой маски», то, хотя в современной прессе весьма распространен этот метод добычи ин­формации, он настолько этически опасен и в большинстве случаев предосу­дителен, что ему не стоит подражать. Журналист, скрывая свои намерения, а особенно, утаивая свою профессиональную принадлежность, ставит собе­седника в искусственную и ложную ситуацию доверительной беседы с част­ным лицом, а потому рискует ответственностью перед судом.

 

Раздел III

«ВТОРЖЕНИЕ» и «ПРИСВОЕНИЕ»

В РАБОТЕ РЕПОРТЕРА

СУД СОВЕСТИ И ПРОСТО СУД

Репортер и сенсация, честь издания, нарушения гражданских прав лично­сти, прямой вред обществу, наносимый неловкими шагами полупрофессио­налов — проблемы, требующие постоянного внимания. В профессиональной журналистской среде постепенно меняется отношение к способам добычи информации, к способам претворения факта в «новость». Это отражается в создании системы «сдержек и противовесов» внутри коллективов и профес­сиональных корпораций в виде разнообразных Кодексов журналистской этики, призванных предупреждать нежелательные действия коллег, конкрет­ных изданий и программ, подрывающих репутацию профессии.

Начиная с первых попыток сформулировать принципы и «коды поведе­ния» репортеров, предпринятых еще в XIX веке, и до сегодняшнего дня жур­налисты пытаются отметить в своей работе моменты, щекотливые в этичес­ком отношении и, особенно, опасные в плане правовом. Делается это и в рамках национальных корпораций печати, и в плане международного со­трудничества журналистов с целью определить корпоративные права, обя­занности и этические нормы.

Среди профессиональных этических правил есть и всеми признаваемые рекомендации и предостережения, но есть и очень специфичные, хорошо работающие лишь в условиях какой-то одной, конкретной общественной си­стемы и неприемлемые в других вариантах взаимоотношений: «пресса — общество». (Например, многим покажется странным прямое распоряжение одной из газет своим сотрудникам: не принимать подношения...в виде при­гласительных билетов. Или предписание руководства небольшой американ­ской телекомпании своим интервьюерам: «Интервью должно быть спонтан­ным и неподготовленным. В противном случае необходимо особое распоря­жение президента компании»).

Некоторая «экзотика» отдельных национальных кодексов журналистской этики вполне естественна для пестроты современного мира. В целом, однако, основные требования совпадают, указывают на наиболее нежелательные проявления «активности» журналиста. И пункты кодексов и хартий, перечис­ляющие этические правила, фиксирующие профессиональные нормы пове­дения, группируются на ряде принципиальных направлений, уже нами упо­мянутых, давших название предыдущим главам, но которые стоит повторить:

«искажение» — фактов, слов, событий (при якобы зеркальном их ото­бражении в кратких новостях, и посредством некорректных попутных комментариев при оперативном комментировании, в заголовках);

«вторжение» в частную жизнь и профессиональные тайны людей без их ведома и согласия; неловкая работа с «приватными» сведениями;

«присвоение» права говорить от имени других, переиначивая их слова и рассуждения; проблемы поведения репортера («маски», скрытый диктофон, провокационное общение).

Дополним приведенные в предыдущих главах рассуждения по поводу вольных и невольных нарушений журналистской этики в этих профессио­нальных «зонах риска» еще рядом соображений.

АРГУМЕНТЫ СОВЕСТИ

Я говорил не так!

Изменение смысла высказываний источника — заметный и опасный этико-профессиональный «риф». Пренебрежение обстоятельствами разговора, нежелание понимать подтекст и вслушиваться в интонацию собеседника приводят и к курьезам, и к обидам, возмущению, яростному отрицанию че­ловеком своей причастности к творению журналиста (вплоть до суда), если реплика подана «с точностью до наоборот».

Стоит постараться сразу же после окончания разговора скорректировать свои записи, облегчая дальнейшую литературную обработку интервью, ук­репляя уверенность в правильности своей интерпретации ответов собесед­ника и общей ситуации беседы. Не мчаться сразу же в редакцию, а посидеть на скамейке, в своей машине, приводя в порядок записи по горячим следам беседы, разбираясь в значках, восклицательных знаках и звездочках, кото­рыми испещрен блокнот, дополняя то, что бесстрастно зафиксировал дикто­фон, воссоздавая эмоциональную ауру беседы.

Промежуток времени, необходимый для первичной корректировки запи­сей, неодинаков для разных репортеров и разных материалов, но он обяза­тельно должен предшествовать работе за столом, окончательной версии ли­тературной записи беседы.

Весьма серьезная проблема — профессиональное «изготовление ку­пюр», компиляция. Главное, чтобы в результате не пострадал общий смысл. Опасность — в компилятивности, в пропуске вопросов или отве­тов, их необдуманном сокращении или объединении. Ясно, прямые искаже­ния нежелательны, но ведь их так легко заметить, вовремя понять, что «сочиняешь»... (Э.Церковер.)

Труднее справиться с возможностью двоякого восприятия слов собеседни­ка, что легко пропускается «саморедактором» журналиста как вполне допус­тимые шероховатости, однако, может совершенно исказить «фон восприятия» материала читателем. Тут необходим очень наметанный профессиональный глаз и особо точное этическое чутье, позволяющее уловить опасные моменты.

Как будто естественны, а потому особенно опасны искажения речи в тех случаях, когда журналист вынужден представить читателю людей, у которых совершенно не схожие с ним мнения, совершенно иное отношение к жизни и своему месту в ней. Умение «входить в систему мыслительных координат», принципиально отличную от собственной, признак высокого профессиона­лизма, а не просто беззаботно-легкой «коммуникабельности» интервьюера.

И тут единственное противоядие против естественного «этического отторже­ния» взглядов непонятных и неприятных.

Есть проблемы и в освоении, интерпретации пространных ответов (кото­рые поневоле приходится сокращать, если этого не удалось добиться во вре­мя интервью, деликатно прервав собеседника, переключив его внимание на развитие темы). Неумелое, непрофессионально поведение во время сбора информации, накладывается на процесс литературной обработки текста («надо сокращать, а что делать?!»), вынуждает делать купюры, кромсать от­веты, искажая смысл, представляя журналиста некорректным собеседником в глазах читателей и возмутительным наглецом в глазах недавнего, вполне доброжелательного «ответчика».

Безусловно, требует повышенного внимания и этика авторского попутно­го комментария к словам собеседника, уточнений, как именно он отвечал на вопросы. Тон и форма этих попутных замечаний могут очень больно ранить недавнего собеседника и выставить в неблагоприятном свете перед читате­лями самого журналиста. Причем, как показывает практика, особой осто­рожности требуют так называемые «репризы», односложные пометки типа: «раздраженно», «прищурясь», «устало», «с воодушевлением», «лукаво сме­ясь», «хихикнув» и пр.

Чтобы не ввести в заблуждение читателя и самому не попасться на удочку сенсации, надо четко различать (и стараться это различие подчеркнуть в тек­сте): где собеседник точен в формулировках, а где он «увлекся», высказал мысль приблизительную, эмоционально «подогретую» (возможно, поддав­шись на журналистскую «провокацию»), или же, попросту, оговорился. Справ­ляясь со своим блокнотом, помогавшим диктофонной записи, сосредоточить­ся не на формальной сути ответа, но на его интонации. Уж кому-кому, а само­му интервьюеру следует точно знать, где собеседник был убедителен и серьезен, а где просто «сболтнул», и в последнем случае — не выпячивать яв­но случайные слова, не выдавать всплеск эмоций за позицию собеседника.

Очень ответственна работа по расшифровке не записанных бесед с людьми. Редактируя слова источников, с которыми он разговаривал, рабо­тая под маской и без диктофона, журналист часто грешит против истины, за­бывая задуматься над тем, насколько соответствует манера высказыва­ния характеру собеседника. И ставит под сомнение свою добросовест­ность («Это не его манера рассуждать... Это явно не его слова!»). Как наиболее безопасный прием, в таких случаях рекомендуется использовать косвенную речь, а не прямую, сосредотачиваясь на смысле высказывания, а не его форме. Особенно, если передается мнение. В целом, идентифициро­вать в восприятии читателей мнение с человеком, его высказавшим, задача непростая и этически очень ответственная.

Точность и неточность цитирования касается не только журналистской «кухни», непрофессионализм в этом деле нередко влечет за собой судебную

ответственность. Одно дело — неосторожный отзыв кого-то о своем родст­веннике, его партийной принадлежности, религиозных предпочтениях, о его интимных привычках, а другое — публичная огласка этих слов...

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: