Факторы влияния на современную европейскую геополитику 7 глава

♦ возрастает значение культурных, цивилизационных, информацион­ных основ, связывающих человека с пространством, обеспечиваю­щих его политико-культурную идентификацию.

 

Вопрос

Научная мысль России тоже, конечно, не прошла мимо геополитической проблематики. Сам термин “политическая география”, который нередко используют как эквивалент термина “геополитика”, появился в России. Его ввели в научный оборот во второй половине 1720-х гг. два “русских немца” – профессоры Санкт-Петербургской Академии Х.-Н. Винцгейм и Г.В.Крафт37.

В ХIХ-ХХ вв. геополитические идеи довольно активно развивались русской исторической и историософской мыслью. Идеи влияния географических особенностей России на нашу историю, на становление и развитие государства Российского занимали значительное место в историософских концепциях известных наших ученых Б.Н.Чичерина, С.М.Соловьева, В.О.Ключевского.

Особо стоит отметить историософскую концепцию Н.Я.Данилевского, который развил и научно сформулировал панславистскую геополитическую модель. Он считал, что Россия по причинам исторического и культурно-религиозного характера никогда не сможет стаи, членом европейской политической системы. Самим Провидением она предназначена быть ее вечным противовесом, главным препятствием на пути стремления либеральной Европы к всемирному владычеству. [c.44]

Эту функцию, согласно Данилевскому, Россия сможет выполнить, только создав Всеславянскую Федерацию. В такой славянский союз должны войти народы, близкие русским по крови и вере (болгары, сербы), по крови (чехи и поляки), по вере (румыны и греки), а так же венгры, ибо они оказываются окруженными со всех сторон Федерацией. Центром же такого союза должен стать освобожденный от турецкого владычества Константинополь, в силу его исторических (центр православного мира), географических (выгодное местоположение) и психологических (не является ничьей столицей) особенностей. Этот союз, считал Данилевский, является спасением человеческой цивилизации от гибельного доминирования Европы38.

Геополитическая проблематика занимала существенное место в историософской концепции евразийства, особенно у наиболее яркого представителя школы – “последнего евразийца” Л.Н.Гумилева. Евразийцы предложили вполне геополитическое понятие “месторазвитие”. Исходным положением их концепции было представление о России-Евразии как особом самодостаточном типе культуры.

И действительно, евразийское месторазвитие обладает целостностью, которая обеспечивается его географическими и историко-политическими особенностями: а) все реки текут в меридиональном направлении, а с запада на восток его пронизывает непрерывная полоса степей, б) географические границы Евразии совпадают с политическими границами Российской империи.

“Исторически сложившееся территориальное единство Российской империи” обладало, по мнению евразийцев, “естественностью и устойчивостью своих границ, так как государство, возникшее в самом центре материкового водного бассейна, стало естественным объединителем [c.45] евразийского материкового пространства. Вот почему большинство евразийцев признали преобразования, осуществлявшиеся в СССР в 30-х годах...”39

Геополитических проблем касался в своих трудах и один из крупнейших русских философов XX в. И.А.Ильин. Его воззрения отдаленно напоминают “органическую теорию” Челлена. оставаясь при этом неизбывно русскими и самобытными. Россия, считал он, является “живым организмом”, она веками складывалась не как “механическая сумма территорий”, а как “органическое единство”.

“Это единство было прежде всего географически предписано и навязано нам землею. С первых же веков своего существования русский народ оказался на отовсюду открытой и лишь условно делимой равнине. Ограждающих рубежей не было; был издревле великим "проходной двор", через который валили "переселяющиеся народы", – с востока и юго-востока на запад”, – писал Ильин. Поэтому, Россия была “организмом, вечно вынужденным к самообороне”40.

Ильин называл Россию “географическим организмом больших рек и удаленных морей”. Ее вековое стремление овладеть низовьями рек, во многом определившее историю государства российского, начиная с XVI века, он считал вполне естественным, объективно обусловленным и совершенно неизбежным. Сегодня, после развала СССР, как никогда злободневно звучит предупреждение знаменитою русскою философа: “Нациям, которые захотят впредь загородить России выход к морям, надлежит помнить... не умно и не дальновидно вызывать грядущую Россию на новую борьбу за двери ее собственного дома, ибо борьба эта начнется неизбежно и будет сурово-беспощадна”41.

Большое внимание уделял влиянию географических факторов на исторический процесс известный [c.46] историк-эмигрант И.Л.Солоневич. Сравнивая США и Россию и констатируя их богатство и нашу бедность, он объяснял это географическими и геополитическими особенностями. Он писал, что “наша бедность обусловлена тем фактором, для которого евразийцы нашли очень яркое определение: географическая обездоленность России. История России есть история преодоления географии России”. Наша история показывает, как дух покоряет материю, американская – как материя покоряет дух42.

На формирование геополитических идей оказывали воздействие также и военно-стратегические исследования, особенно активизировавшиеся на рубеже ХIХ-ХХ вв. Не последнюю роль в этом сыграла публикация известного сочинения А.Мэхэна, переведенного на русский язык в 1895 году. Идеи Мэхэна получили живой отклик среди русских военных теоретиков. Здесь, пожалуй, стоит упомянуть появившиеся в 1898 году в “Морском сборнике” статьи В.Ф.Головачева “О значении флота для России на основании истории” и С.А.Скрегина “Мореходство и его влияние на развитие российского государства”.

Решающее значение на формирование корпуса геополитических идей в России, как и на Западе, оказала география. Один из крупнейших естествоиспытателей прошлого века К.М.Бэр (кстати, под его началом в экспедициях работал Данилевский) весьма успешно развивал, например, идеи о влиянии рек на развитие цивилизации. Эти же идеи нашли воплощение в сочинении Л.И.Мечникова “Цивилизация и великие реки. Географическая теория развития современных обществ” (1924 год).

Проблемам геополитики посвящены некоторые сочинения таких крупных русских ученых, как географа А.И.Воейкова (работа 1904 года “Будет ли Тихий океан главным морским путем земного шара?”), известного [c.47] путешественника, географа и демографа П.П.Семенова-Тян-Шанского (сочинение 1892 года “Значение России в колонизационном движении европейских народов”), этнографа и демографа В.Н.Ламанского (работа 1916 года “Три мира Европейско-Азийского материка”). Их можно по праву считать основателями политической географии в России.

В начале XX века появляются уже и собственно геополитические сочинения. Среди них можно отметить книгу А.Вандама “Наше положение” (1912 год). Автор обстоятельно рассматривает направления русской экспансии, объясняя ее жизненно необходимой для России потребностью выхода к теплым морям. Главным геополитическим противоречием, определяющим облик мира, он считает борьбу Англии и России, т.е. в традиционно геополитической терминологии – морской и континентальной держав. “Главным противником англо-саксов на пути к мировому господству является русский народ”, – пишет Вандам, – и главные цели их – оттеснить русских “от Тихого океана вглубь Сибири”, вытеснить Россию из Азии на север от зоны между 30-м и 40-м градусами северной широты43. Решением проблемы, на взгляд русского геополитика, должен стать разумный баланс сил, который заключается в создании коалиции “сухопутных держав против утонченного деспотизма Англии”44. Судя по всему, он ведет речь о коалиции прежде всего России, Франции и Германии – коалиции, идею создания которой вынашивал, кстати говоря, император Николай II.

Классиком русской геополитики, в полном смысле слова, можно считать известного ученого Вениамина Семенова-Тян-Шанского, сына знаменитого путешественника. В своих работах “О могущественном территориальном владении применительно к России” (1915 г.), [c.48] “Район и страна” (1928 г.) он создал вполне оригинальную геополитическую концепцию.

На земной поверхности он выделял зону между экватором и сорок пятым градусом северной широты, где расположены три великих океанических бухты:

– Европейское Средиземное море с Черным,

– Китайское (Южное и Восточное) море с Японским и Желтым,

– Карибское море с Мексиканским заливом.

Именно здесь, полагал Семенов-Тян-Шанский, выросли наиболее сильные и самобытные цивилизации, а также наиболее глубокие религиозные системы. Он предложил свою формулу мирового господства: господином мира будет тот, “кто сможет владеть одновременно всеми тремя морями, или тремя "господами мира" будут те три нации, из которых каждая в отдельности завладеет одним из этих морей”45.

Тян-Шанский выделил также три исторически сложившиеся системы геополитического контроля над пространством.

Первая – кольцеобразная – возникла еще в незапамятные времена на Средиземноморье: сухопутные владения господствующей державы представляли собой кольцо, которое позволяло контролировать внутреннее морское пространство. В мировой истории ее использовали греки, карфагеняне, римляне, венецианцы и генуэзцы. Наполеон (во время своего египетского похода), а также шведы на Балтике. Можно добавить, что сейчас она успешно применяется блоком НАТО на Атлантике.

Вторая – клочкообразная, или точечная – создана европейцами уже в Новое время: владения и пункты военного базирования разбросаны по морям и океанам в стратегически важных регионах, доступных морскому [c.49] сообщению. Эту систему, начиная с XVI столетия, использовали испанцы и португальцы, затем голландцы и французы. До логического завершения довели ее в XIX веке англичане, которые с целью зашиты от континентальных держав дополнили систему точечных пунктов базирования вспомогательной системой государств-буферов. В нынешнем столетии ее пытались реализовать в глобальном масштабе две сверхдержавы – СССР и США.

Третья система геополитического контроля – континентальная: владения господствующей державы представляют собой непрерывную полосу “от моря до моря”. В древние времена именно такую державу пытался создать Александр Македонский, в новой истории – Наполеон Бонапарт со своей “континентальной блокадой” Англии. Однако успеха в этом тяжелом деле добились только русские, да еще – в масштабах Североамериканского континента – Соединенные Штаты46.

Обстоятельно рассматривая русскую континентальную систему владения, Тян-Шанский видел в ней главный недостаток – растянутость территории и ее деление на развитый центр и сравнительно отсталую колонизируемую периферию. Единственное средство сохранить и упрочить такую систему, по его мнению, – “подтянуть” географический центр нашей государственной территории, до той же плотности населения и уровня экономического развития, что и в историческом центре.

К достижению этой цели могут привести два способа. Первый – радикальный: перенос столицы в Екатеринбург. Такой способ уже известен русской истории: он применялся Петром Великим для достижения схожей цели, но в XX веке он малопригоден из-за своей дороговизны и невероятной сложности. Второй – реальный: создание в азиатских владениях культурно-экономических “колонизационных баз”, [c.50] своего рода пунктов форсированного развития ключевых геополитических территорий внутри страны.

Семенов-Тян-Шанский считал необходимым создать на просторах России четыре такие базы:

– Урал;
– Алтай с горной частью Енисейской губернии;
– горный Туркестан с Семиречьем;
– Кругобайкалье47.

Сегодня, когда под давлением военно-политических, экономических и этнических факторов паши исторические кавказские и азиатские владения оказываются на грани разрыва с политическим Центром, предложения Тян-Шанского кажутся вполне актуальными. Вот только у кого же, наконец, хватит воли и решимости приступить к реализации первоочередных мер по восстановлению единого геополитического пространства России в его естественных границах?

Одной из самых актуальных проблем современной России является проблема определения и разработки системной геостратегии, соответствующей ее интересам и потребностям в рамках нового миропорядка. Данная геостратегия должна решить две основные задачи. Во-первых, дать ответ на вызов глобализации; во-вторых, и как следствие первого, ликвидировать угрозу целостности Российского гсударства. Но прежде необходимо определить статус, место России в международной системе координат. Что представляет собой современная Россия? Бывшую мировую державу, геополитическое тело которой обрубили точно по шаблону кайзеровских генералов до границ осени 1918 года (а фактически отбросили к границам ХVII века); страну с некогда многослойной системой доминирования, простиравшейся от Кубы и Эфиопии до стран Восточной Европы — сегодня потерявшую свои позиции не только на Западе, но и на Дальнем Востоке, в Центральной Азии и Закавказье; бывшее великое ядерное государство с мощнейшими современными вооружением и военной техникой по тем «додемократическим» временам — сегодня вынужденное молчаливо взирать на продвижение НАТО на Восток и терпеть злодеяния своих бывших сестер-республик оси «ГУАМ».

Из опыта мировой истории известно, что народные беды — прекрасный повод для политических спекуляций. Оскорбленное чувство Родины притягивает к себе всякого рода политических целителей или, как выразился И. Ильин, «публицистических знахарей или демагогов», которые «всплывают на поверхность», чтобы одурачить народ, отвлечь его от насущных опасностей и «разжечь в нем слепую страсть». Такими «знахарями» И. Ильин в начале ХХ века, когда также была предпринята империалистическими государствами попытка создать новый миропорядок, именовал евразийцев. Сегодняшние неоевразийцы провозглашают себя их приемниками. Скромно назвав себя «научными патриотами», неоевразийцы, привлекая развернутую историческую перспективу в определенной логике континуитета геополитической традиции, апеллируя к оскорбленному чувству величия Родины, обещают измученному народу восстановить пространство бывшего СССР в виде «Срединной империи» под названием «Евразия».

Сегодня «геополитическая партия «Евразия»» на волне популярности. Причина данного явления — в так называемой самобытности концепции, которая является «естественным следствием самобытности самой России-Евразии», — объясняет А. Дугин (2, с. 573). Иными словами, «евразийство является моделью, наиболее соответствующей стратегическим интересам современной России» (2, с.573).

«Евразийство есть прежде всего некоторая философия истории», — заметил И. Ильин (1, с. 341) Учитывая, что в концепции евразийцев историософские выводы совпадают с геополитическими (3, с. 286–288), остановимся подробней именно на геополитической компоненте их теории.

Термин «геополитика» — детище ненавистной евразийцам 1920-х годов западной мысли. Между тем, они активно его использовали и неоевразийцы используют, как и универсальные для всех геополитических теорий категории. Так, евразийскому «месторазвитию» соответсвует Lebensraum Ф. Ратцеля и К. Хаусхофера, Grossraum К. Шмитта; категория «естественные границы» известна со времен Людовика ХIV. Категории общие, но концепции разные. Определить степень самобытности евразийской концепции можно лишь через сравнение ее с другими теориями.

Евразийцы называют свою концепцию «научной системой россиеведения» (4, л. 1). «Россиеведение» — это отправная точка, от которой научное познание, в представлении евразийцев, должно двигаться к «мироведению», как от части — к целому, но по принципу качественного подобия. Логика такая: «совокупность евразийских явлений находится в таком же отношении к мировому целому, как отдельное евразийское явление к целому Евразии» (5, с. 58). Но провозглашенный, таким образом, евразийцами «универсализм особого рода», в сущности, ничем не отличается от европоцентристской модели О. Шпенглера.

Разумеется, «патриотично» заменить универсализм обычного рода, европейский, цивилизационный, на евразийский, «особого рода», великодержавный; но не оригинально. Кстати, неоевразийцы не брезгуют и европоцентристской моделью Гегеля. Так, теория «исторических народов» обрела новую жизнь в учении г. Дугина о «больших народах» великих держав и просто народах «Нормального мира» (6, с. 784). Так в чем самобытность?

Вернемся к «самобытному» евразийскому методу познания. Для евразийца познать, значит, осознать «внутреннюю логику» месторазвития Евразии (5, с. 53). Это самобытно: ни в одной геополитической концепции почву в соавторы не берут. Особенно ярко этот принцип познания раскрывается через систему взаимоотношения месторазвития и его предопределенного приложения, т.е. населения. Народы, по мнению евразийцев, «стихийно» стремятся освоить пространства уготованных им свыше месторазвитий, инстинктивно следуя «внутренней логике» своих «географическх индивидуумов» — повелителей, направляясь то на Восток, то на Запад. Отсюда отношение народа к природе своего месторазвития выражается не через деятельность, а через историческое самосознание (7, с. 30). Таким образом, «весь исторический процесс определяется сзади, из темных недр народного подсознания» (8, с. 249). После победы «звериного образа коммунизма» месторазвитие обиделось на народ и стало секретничать со своими верными сынами, прибывающими во вражеском стане Европы, настоящими «евразийцами», сообщая им, вероятно, с восточным ветром свою геополитическую волю. За фасадом этого «самобытного» подхода кроется общая для всех буржуазных геополитических теорий закономерность, отражающая их классовую сущность. Это принципиальное разведение понятий «народ» (массы, чернь) и «правящая элита» (выразительница «географической совести государства»). Отсюда явствует, что претензии географического названия движения «евразийство» не соответствуют его политическому содержанию. Сообразно элементарной логике, «евразийцами» должен именоваться народ, проживающей на территории одноименного месторазвития, но не горстка обозленных приват-доцентов.

Слово «Евразия» не нововведение евразийцев, а, опять-таки, заимствование из западной науки. Если А. Гумбольдт обозначил им все пространство Старого Света, то евразийцы решили по-самобытному: «Евразия — это особое месторазвитие, полностью пространственно совпавшее с границами Россиийской империи в конце ХIХ века» (7, с. 29).Таким образом, понятием «Евразия» было подменено, запечатано историческое название «Россия». Этот термин вводился не только для эпатажа публики, но и преследовал другие цели:

1. Обозначить мессианскую роль особого мира России-Евразии, как объединительницы Запада и Востока. Представляя Евразию как промежуточную переходную полосу континента Европы и Азии, евразийцы пренебрегали тем обстоятельством, что из таких переходов состоит, к примеру, весь материк Европы. «Таким образом, — отмечал П.Н. Милюков, — между Евразией наших «евразийцев» и Западной Европой можно вклинить еще одну Евразию, как и на Азиатском континенте» (9, с. 327).

2. Сгладить противоречия в концепции. Оставь они имя России, концепция Империи как федерации различных по вероисповеданию народов не будет согласовываться с представлением о господстве Православной Церкви.

Использование софистических уловок (подмена понятий, искажение их содержания) не отражает самобытности евразийской концепции. Это характерное свойство империалистической геополитики. К примеру, схожие цели преследовал К. Хаусхофер, заменив в своих построениях конкретное понятие «Германия» на абстрактное «Mitteleuropа».

Евразия в геософии евразийцев — “уменьшенная совокупность элементов Старого Света” (5, с. 58). Эта концепция микромодели мира, выдвинутая с русского полюса П.Н. Савицким, тождественна концепции “хартленда” Х. Маккиндера. ”Если Маккиндер считает, что из пустынь Хартленда исходит механический толчок, заставляющий береговые зоны (внутренний полумесяц) творить культуру и историю, то П. Савицкий утверждает, что Россия-Евразия (= «Хартленд» Маккиндера) и есть синтез мировой культуры и истории, развернутый в пространстве и времени” (10, с. 167). Важнейший принцип в содержании данных теорий — наделение пространства социальными и политическими функциями: центр мировой истории должен стать “Срединной империей”, естественные границы которой не имеют предела. Мессианские установки в теоретических построениях евразийцев не показатель самобытности их концепции. У каждой буржуазной геополитической школы есть свой центр мировой истории. К примеру, геополитики Третьего рейха внушали немецкому народу, что Германии, Срединной Европе, в силу уникального положения в центре Европы, между ее Западом и Востоком, предназначено объединить под своим началом всю Западную Европу и воссоздать Священную Римскую имперю германской нации под названием «Пан-Европа» (11, с. 238–240). В концепции французского геополитика-фашиста Ж. Тириара, друга г. Дугина, Пан-Европа, простираясь от Дублина до Владивостока имеет свой центр во Франции (12, с. 524). В геополитике концепция «Срединной империи», при разности формулировок, имеет одно назначение — «научное» обоснование предлагаемой модели радужного будущего. Сегодня это далеко не самобытная PR-уловка, которую активно используют неоевразийцы. Опираясь на теорию «хартленда», они прогнозируют обретение Россией статуса великой державы без видимых усилий, за счет одного лишь географического положения. Как бальзам на душу льются слова: «Россия — держатель равновесия между Западом и Востоком, а значит она глобальный (заявляет антиглобалист Дугин. –– А. М.) политический центр», «Россия обречена на величие» и т.д. (6, с. 785–786). Подобные заявления евразийских мудрецов, следствие того, что их «истинное» «самобытное» знание обо всех тайнах мироздания, запредельное для понимания масс, находится за рамками исторической реальности (кстати, в данном движении состоит А. Фоменко). В действительности же любому «неевразийцу» понятно, что в «Большой восьмерке» Россия играет сегодня роль «маленькой шестерки», что без «микромодели мира» обходятся, особенно в зонах ее геостратегических интересов. Географический детерминизм не работает: у России нет экономических ресурсов для реализации своего геополитического потенциала!

Тем не менее, неоевразийцы имеют свой самобытный взгляд на это. В их представлении сегодняшняя Россия-Евразия имеет мощных геополитических партнеров: островную Японию (!), ЕС, Индию и Иран. И у России, как у равноправного геополитического партнера вышеприведенных участников «стратегического альянса», оказывается, есть что им предложить: «ресурсы, стратегический потенциал вооружений, политический вес». Поэтому ЕС и Япония горят желанием стать «экономическими спонсорами России» (2, с. 567). Основываясь на этих представлениях, евразийцы считают, что главная геостратегическая задача сегодняшней России — «прекратить глобализационные процессы», став во главе «Континентального сопротивления Морской Силе» (13, с. 561). Как видно, в содержание евразийской геополитики входит фундаментальная теория империалистической геополитики о перманентной борьбе «теллурократии» и «талассократии». Но «самобытные» философы демонизировали мэхэновскую концепцию, сведя ее к теории «мондиалистского заговора». Таким образом, всемирный исторический процесс сводится к «планетарному заговору двух противоположных оккультных сил…Континента и Океана» (14, с. 91). «Континент» и «Океан» — универсальные геополитические категории; они не имеют конкретного исторического содержания. К примеру, К.Шмитт вкладывал в понятие «Континент» «высокий дух романо-германской Европы» (12, с. 524); у евразийцев 20-х «Континент» ограничивался Евразией и Азией; у неоевразийцев содержание данного понятия раширилось, их «Континент» простирается от Германии до островной Японии.

Итак, каким же образом Россия-Евразия должна объединить Запад и Восток в «Континенте»?

Рассмотрим систему Евразия-Европа. Единого мнения по этому вопросу среди евразийцев 20-х годов не было. Причина — в «смешении в евразийской концепции географических, этнических, социологических, религиозных мотивов, без ясного осознания их разнородности», — верно подметил Г. Флоровский (8, с. 258). Общее было в категоричном негативном отношении к Европе. В представлении большинства евразийцев самое опасное для Евразии — не экономические последствия «дружбы» с Европой, а идеологические и политические. Как писал кадет А. Кулишер в статье «Шуйца и десница евразийцев»: «Вражда евразийцев против «европейского засилья» сводится, в сущности, к «борствованию» против «духа новой Европы», т.е. свободы и равенства, во имя «старой мудрости»,…мудрости не специально русской или «евразийской», а чисто интернациональной реакции» (15, с. 7). Поэтому евразийцы снова обратились к О. Шпенглеру за вдохновлением к самобытным построениям, повзаимствовав у представителя романо-германского мира теоретическую основу для своей борьбы против «европейской культуры». «Дух новой Европы», которого как вредного и чуждого России-Евразии боялись евразийцы, Шпенглер называл «английской выдумкой, враждебной германским устоям» (15, с. 7–8). Таким образом, самобытность Евразии раскрывалась через антитезу Европе. Сообразно евразийской геософии, прорубив «окно в Европу», Петр погубил самобытную культуру Евразии. «Получается, — писал И. Ильин, — вся поэзия от Державина до Пушкина, вся живопись от Кипренского до Сомова, вся наука от Ломоносова до Менделеева — подражание «гнилой германороманщине»» (1, с. 352). Но тогда и русское евразийство вовсе не русское и не самобытное, ибо оно исходило и исходит из принципов «европейской» культуры и науки.

Разумеется, евразийцам удобно признавать авторские права той или иной цивилизации (месторазвития) на культуру. При таком подходе классовое содержание данной категории («культура») затушевывается. Беда, правда, в том, что, вопреки евразийским представлениям, существуют культурные связи, и то, что считается западным (к примеру, лангобардский орнамент) заимствовано с Востока (16, с. 28). И единый историчекий процесс оказался беспощаден, породив множество «самобытных» евразийских движений: татарских, китайских и даже японских.

Второй вариант (П.Н. Савицкий и Г.В. Вернадский). Противостояние Европы и Евразии геополитическое и экономическое. Этот аспект евразийской концепции действителтно самобытен, ибо была предпринята попытка приблизить геополитику к объективному научному анализу. П. Савицкий утверждал, что, прежде всего, для России опасна связь с европейским и американским капиталом, которая может вовлечь нашу континентальную страну в мировой рынок, действующий по «океаническим правилам», где расстояния и, как следствие, издержки сухопутных перевозок не играют роли. На «океаническом» рынке Россию ждет участь «задворок мирового хозяйства» (3, с. 405).

Границы. Несмотря на неприятие Европы, евразийские классики позитивно расценивали историческое продвижение границ России на запад, выход к Балтике, как «врастание месторазвития в свои естественные пределы» (17, с. 93), как необходимое геополитическое условие сохранения целостности Белоруссии и Украины. Но считали при этом, что Россия должна отгородиться от Европы «железным занавесом» (18, с. 284). Необходимость наличия у Центра-Континента защитных геополитических оболочек, представленных странами Восточной Европы, евразийскими геополитиками отрицалась…во имя поддержания имиджа их «самобытной» антиевропейской концепции.

Неоевразийцы считают, что «современная Европа не является более источником мирового зла» (19, с. 12): оно эмигрировало за океан. Между тем, очень самобытно определяют геостратегию для России-Евразии в этом направлении. Они не только признают существующую западную границу РФ нормальной (естественной, даже шикарной), но и предлагают отдать Калининградскую область немцам (20, с. 13). В их представлении выходом к Балтике можно пожертвовать для восстановления «Священного союза». Как видно, «научного патриота» г. Дугина можно ставить в один ряд с А. Розенбергом и З. Бжезинским. Таким образом, геополитическая концепция неоевраззийцев, основанная на философии «самобытности» обнаруживает антинародный, антигосударственный проект.

Итак, обратясь «лицом на Запад», полагали евразийцы, русский народ уткнулся в «тупик эволюции». Что делать? Евразийский рецепт 20-х годов прост: спасение всегда состоит в том, чтобы удариться в другую противоположность. «Так и здесь, — заметил И. Ильин, — вот якобы 200 лет шарахались на Запад, ясно, что вышел провал, значит, надо шарахнуться на Восток» (1, с. 351). Поражает сходство самобытной евразийской геостратегии поворота России от Атлантики и Европы к Тихому океану с желанием рейхсфюрера А. Розенберга «развернуть первобытную Московию лицом на Восток» (21, с. 45). Геософски «исход к Востоку» обосновывался евразийцами так: азиаты-монголы положили начало истории нашего Отечества (не России, а Евразии), привили русскому народу «историческое чутье Континента», словом, «татарское иго — горнило, в котором ковалось русское духовное своеобразие» (22, с. 60–61). Но и эта тюркофильская направленность не есть показатель самобытности данной концепции. Здесь евразийские «патриоты» развивают идеи враждебных России католических реакционных писателей А. Масси и Мартэна, которые еще в 1918 году зачислили русских в азиаты, дабы подчеркнуть их «неевропейскую сущность» (23, с. 309).

Современные евразийцы в еще большей степени тюркофилы и в еще меньшей паназиаты. Из тюркофилии г. Дугина вытекает его «самобытная» «научно-патриотичесая» геостратегия, идущая вразрез с представлениями о госбезопасности и суверенитете РФ. Так, оригинальные «континенталисты» ратуют за усиление в Азиатско-Тихоокеанском регионе не России и не континентального Китая, а островной Японии (2, с. 568). С этой целью они предлагают передать Японии Курильские острова (20, с. 13)! К континентальному Китаю неоевразийцы относятся насторженно, ведь тюрки исторически конфликтовали с ним.

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: