И политической идентичности

Каждый из нас живет в определенном пространстве, времени и культуре. При этом пространство, в котором человек живет и действует,

организовано по иерархическому принципу. «Первичная» ячейка, которую мы занимаем, – это пространство, окружающее наше тело. Его размеры зависят от национальной культуры: известно, например, что в нашей стране люди, ведя деловой или доверительный разговор, приближаются друг к другу гораздо ближе, чем это принято в других странах. Каждый из нас живет также в одном из городских кварталов или в каком-либо селении, где обычно приобретаются продовольствие и другие товары повседневного спроса, расположена школа, в которой учатся дети, медицинское учреждение, оказывающее первичную помощь, и т.д. В других кварталах города или района могут располагаться место работы, предприятия торговли и услуг периодического пользования, живут родственники и друзья.

Подобным же образом можно определить и более высокие территориальные уровни:

• область(регион);

• ареал проживания этнической группы;

• страна, государственные органы которой определяют законы, регулирующие основные сферы нашей деятельности;

• макрорегион, включающий несколько соседних и/или дружественных стран, континент;

• весь мир.

Таким образом, каждый человек в той или иной степени осваивает в течение своей жизни определенные иерархически организованные пространства, размеры и особенности которых зависят от его социального статуса, местной культуры и других факторов. Иными словами, отдельный человек и социальные'группы людей обладают территориальностью. Американский географ Р. Саккдал уже ставшее классическим ее определение: «попытка индивида или социальной группы контролировать или оказать влияние на людей, явления и взаимосвязи путем делимитации и контроля над географическим ареалом» [Sack, 1986, с. 19].

Пространство – не нейтральная для человека категория. Человек по-разному относится к разным территориям, и самоидентификация со многими из них играет важную роль в его сознании и поведении. Эти территории обозначались маркерами-символами еще в «примитивных» обществах. Сохранение природных памятников и исторических ландшафтов стало в эпоху глобализации элементом сопротивления нивелирующему воздействию массовой культуры. Поэтому разрушение этих маркеров идентичности посторонними силами (например, колониальными властями, переселенцами-колонами) исключительно болезненно воспринимается местными сообществами. Многие люди остро переживают отсутствие привычного ландшафта и его символов: они с трудом адаптируются к переезду в иную местность, испытывая настоящий кризис идентичности, особенно – в результате насильственной депортации. Этим проблемам посвящено уже немало географических исследований. Анализ территориальной идентичности человека (самоидентификации с определенной территорией) стал одним из важнейших направлений политической и социальной географии.

Идентичность человека всегда многообразна. Каждый из нас отождествляет себя, например, с людьми своего пола, своей профессии, уроженцами своей местности или города. Территориальная идентичность – лишь один из видов самоидентификации людей с социальными группами. Она имеет все более сложную организацию: ее главные виды – политическая (или национальная,

если использовать термины, принятые в западной литературе) и этническая идентичности. Теории этнической и политической идентичности ныне широко используются в самых разных областях политической географии – в исследованиях государственной территории и границ, этнотерриториальных конфликтов и миграций, итогов выборов и политического дискурса. Имеется, например, уже много работ о символическом значении территории или географических мест как краеугольного камня территориальной идентичности [Newman and Paasi, 1998], политических границ как территориальных и социально-психологических маркеров разграничения «своих» и «чужих».

В исследованиях по территориальной идентичности можно различать два подхода:

Первый из них сфокусирован на изучении ключевых признаков, определяющих сущность идентичности и, следовательно, позволяющих выявить ее территориальное ядро, по мере удаления от которого эти признаки ослабевают. В пределах полосы, в которой признаки разных идентичностей выражены одинаково, проходит граница между этническими или культурно-географическими группами.

Второй подход, наоборот, нацелен на изучение функций установленной границы как демаркационной линии между ареалами идентичностей, способствующей их ослаблению или укреплению.

Проблема масштаба

В политической географии,

Концепция места

И контекстуальный подход

Крупнейший советский экономи-ко-географ Н. Н. Баранский писал о том, что «игра масштабами» – привилегия географии. Однако на более ранних этапах развития политической географии преобладал только один или два уровня анализа – глобальный и отдельного государства. Теперь уже можно с полным основанием утверждать, что изучение взаимосвязи между глобальным, (мак.ро)региональным, национальным (государственным), районным и локальными уровнями и взаимодействия между происходящими на них разнообразными процессами действительно стало привилегией политической географии. Только «игра масштабами» позволяет правильно понять систему факторов, влияющих на политическую деятельность на разных уровнях, условия, мотивы и контекст, в котором принимаются политические решения. В качестве иллюстрации этого тезиса приведем пример урегулирования ситуации в Приднестровье.

Еще в 1990 г. поддержанные населением лидеры районов Молдавии вдоль левого берега Днестра, а также города Вендоры объявили о выходе из состава республики и образовании Приднестровской Молдавской республики (ПМР). Причиной стало принципиальное несогласие жителей левобережья с языковой политикой тогдашнего руководства Молдовы и его линии на объединение с Румынией. Конфликт далек от разрешения и через 10 лет после его начала. Его будущее зависит от локальных, региональных и глобальных факторов.

В числе локальных факторов – прежде всего тяжелый экономический кризис, который переживает Молдова, отодвигающий в глазах людей приднестровский кризис на задний план в сравнении с проблемами поиска работы и заработков. Кроме того, успех переговоров между Кишиневом и столицей ПМР Тирасполем о создании «общего государства» зависит от позиции другой специфичной в этническом и культурном отношении части Молдовы – Гагаузии. Она может потребовать в «общем государстве» тот же статус, что и Тирасполь, если, конечно, власти Республики Молдова согласятся на создание федеративного государства или конфедерации. Наконец, многое определяется внутриполитической ситуацией в Кишиневе. Летом 2000 г. Молдова превратилась из президентской республики в парламентскую. Поскольку соотношение сил между фракциями парламента неустойчиво, на переговорах встал вопрос о надежном партнере и предсказуемости молдавской стороны.

На региональном уровне решение определяется ролью России и Украины как посредников и гарантов, а отчасти также и позицией Румынии, с которой Молдова установила особые отношения. Важно, что около 10% населения Приднестровья имеют российское гражданство. Россия остается главным внешнеторговым партнером и Молдовы, и Приднестровья.

В макрорегиональном (общеевропейском) и глобальном контексте решение конфликта зависит от отношений в геополитическом треугольнике Россия – страны СНГ – США (НАТО): проблемы расширения НАТО на восток, реализации программы «Партнерство во имя мира», давления на Россию Запада. Он требует вывести российские войска и эвакуировать склады боеприпасов бывшей советской 14-й армии с территории Приднестровья. Проблема заключается в том, чтобы избежать превращения Молдовы и некоторых других бывших советских республик в «серую» зону конфронтации между Россией и НАТО (Западом). Новая реальная или мифическая конфронтация вынудила бы страны Восточной Европы занять в ней жестко предопределенное место (за или против), вместо того чтобы всем вместе становиться полноправными участниками европейской интеграции.

Таким образом, только рассмотрение в совокупности и взаимодействии процессов на всех трех уровнях помогает реалистически оценить события в регионе.

Доказано, что масштаб – это не только методологически удобный прием политико-географического анализа и не данность, а продукт деятельности общества.

Тейлор выделяет три основных масштаба в политической географии:

•локальный, называемый также местом, под которым понимается поселение, близко расположенная группа поселений в пределах муниципалитета, город или его квартал. По Тейлору, локальный масштаб – это сфера личного опыта каждого человека;

• промежуточный уровень – государство, стремящееся смягчить глобальные воздействие на локальный уровень – среду повседневной жизни – и адаптировать население к мировым процессам;

•глобальный масштаб. Именно на глобальном уровне, по мнению Тейлора, и происходят главные экономические процессы, предопределяющие жизнь людей, поэтому его можно определить как «масштаб реальности».

Например, в эпоху «холодной войны» гонка вооружений между США и СССР способствовала созданию рабочих мест в городах США, в которых размещались предприятия, получавшие военные заказы. Государство стремилось распределять их по территории таким образом, чтобы сократить безработицу в проблемных городах и районах. После ослабления, а затем и прекращения глобального военного противостояния государство пыталось смягчить последствия сокращений в военной промышленности для отдельных поселений, распределяя субсидии предприятиям и социальные пособия. Тейлор также назвал этот масштаб государства идеологическим, поскольку оно отвлекает людей от глобального уровня, от которого в действительности все зависит, переключая их внимание на местные проблемы. Поэтому политическая самоорганизация людей (создание партий и общественных движений) происходит до сих пор почти исключительно на уровне государства, не выходя на более высокие уровни [см.: Flint, 1999; Taylor and Flint, 2000].

Занимаясь проблемой масштаба в политической географии, американский географ Джон Эгню разработал концепцию места [см.: Agnew, 1987] и так называемый контекстуальный подход. Его суть составляют две главные идеи.

^ Первая идея состоит в том, что место как первичная ячейка политического пространства служит ареной взаимодействия процес-

сов, протекающих на разных уровнях- от глобального до локального. Действующие там общественные институты (церковные приходы, профсоюзные организации, местные СМИ и др.) способствуют формированию в сознании людей определенных представлений о мире, на которые они опираются, пытаясь приспособиться к внешним импульсам, исходящим от глобального, национального или районного уровня.

^ Вторая идея заключается в том, что пространственное распределение политических процессов – от хода и итогов выборных кампаний до всплесков национализма и особенностей муниципальной политики- можно объяснить эффектом места (пространственным контекстом). Контекст – это отражение исторических, экономических и иных особенностей места и его взаимосвязей с миром (например, положения данного места в системах «центр-периферия» на разных уровнях – глобальном, национальном, районном, городской агломерации). Депрессивные районы Великобритании расположены в стране, входящей в мировое «ядро», но на экономической и политической «периферии» своего государства. Контекст также объясняет, каким образом географическое пространство модифицирует политическую деятельность и, в частности, как оно опосредует воздействие высоких территориальных уровней на локальный уровень – место.

Концепции контекста и места получили наиболее широкое применение в работах по электоральной географии. Традиционный подход – объяснение пространственной вариации в результатах голосования каким-либо фактором. При этом делается допущение, что он одинаково влияет на решение избирателей по всей территории страны. В этом случае ячейки территории выступают только как условная сетка для сортировки информации и расчетов. При подходе, предложенном Эгню, пространство, преобразующее воздействие общенациональных факторов в соответствии с историей и социальными особенностями каждого места, само выступает в качестве переменной, учитываемой при анализе. Поясним это на примере.

Воздействие общенационального фактора – кризиса в угольной промышленности и постепенного закрытия правительством Великобритании большинства шахт в 1970-х – начале 1980-х годов в некоторых шахтерских поселках привело к усилению влияния лейбористов, тогда тесно связанных с настроенным на непримиримую борьбу профсоюзом горняков. В других поселках такого эффекта не наблюдалось, несмотря на

сходство социально-профессиональной структуры. Объяснить эти различия можно, лишь углубившись в историю мест; шахты в первой и второй группе поселков возникли в разнос время, в них по-разному набирали рабочих и складывались разные традиции.

Хрестоматийный пример воздействия контекста на результаты голосования – так называемый эффект соседства (neighborhood effect), наблюдающийся и в России и впервые детально описанный в Великобритании. Его суть в том, что в районах традиционной поддержки той или иной партии часто наблюдается усиление голосования за нее по сравнению с ожидаемым при данной социальной структуре результатом [Весна-89, 1991]. Так, избиратели в*' лейбористских районах Великобритании, которые в других условиях обычно голосуют за консерваторов, следуют примеру своих соседей (откуда и название явления), и наоборот. Это объясняется и традициями, и социальной мобильностью (к примеру, дети шахтеров, ставшие мелкими собственниками или лицами свободных профессий, нередко сохраняли солидарность со своими соседями), и доминированием в общественной жизни поселения организаций, связанных с шахтерами и лейбористской партией и формирующих соответствующее общественное мнение. В России это также административное давление, понуждающее избирателей голосовать за нужную партию и ее кандидатов.

Контекстуальный подход разрешает извечное противоречие между двумя методологиями электоральной географии:

• между упором в объяснении пространственной вариации результатов голосования социально-экономическими факторами, а это чревато риском впасть в экономический детерминизм и слишком упростить действительную картину, и увлечением этнокультурными факторами, что также ведет к редукционизму;

• между использованием статистических и социологических методов. В первом случае результаты голосования сопоставляются с агрегированной по территориальным единицам социально-экономической статистикой, и следовательно, акцент делается на условия, в которых избиратели принимали решение отдать свой голос за определенную партию или кандидата. Во втором случае пространственная картина голосования объясняется социально-психологическими и индивидуальными особенностями избирателей с упором на процесс и мотивы принятия ими решений, для чего обычно нужна социологическая информация.

Каждый из этих путей имеет свои достоинства и недостатки. Но только контекстуальный подход позволяет одновременно рассматривать факторы, влияющие на избирателя на всех уровнях – от глобального до локального, от крупных социальных и территориальных общностей (народ, социально-профессиональная группа, население района) до конкретного человека. Результаты исследований с применением контекстуального подхода доказывают, что политическая дифференциация территории – это не только географический результат непространственных по сути процессов.

Политическая деятельность – это пространственный процесс, разворачивающийся в особом политическом пространстве. Поэтому политическая география несводима лишь к географическим аспектам политологии, но представляет собой отдельную дисциплину, способную получать оригинальные результаты, а не только конкретизировать выводы политологов или социологов.

Политические особенности места – это синергетический эффект экономической деятельности и политико-культурных условий, в которых она протекала в разные исторические эпохи. Эгню выделяет следующие элементы территориального контекста [см.:

Agnew, 1996]:

• меняющееся территориальное разделение труда, которое выражается в пространственном распределении инвестиций, рабочей силы и средств производства. Каждый новый виток в его развитии оставляет на территории очередной экономический и культурный слой, создавая индивидуальную историю каждого места;

• доступность места или, в других терминах, его положение в сетях, по которым циркулирует информация и распространяются нововведения. В свою очередь, оно зависит от положения места в иерархии системы расселения, по отношению к государственным границам, лингвистическим рубежам, сетям коммуникаций, а также от уровня развития их технологии. Все эти факторы облегчают или затрудняют взаимодействие между местами;

• напряженность в отношениях между местом и центром, перераспределение государством средств между местами с целью поддержания доверия избирателей и легитимности режима;

• различия между местами в половозрастной структуре населения, а также социальные и этнические различия, их относительная

важность для данного места, роль в зарождении и деятельности местных политических движений и популярности лидеров;

• требования местных политических движений по вопросам развития страны, района и местности, а также касающиеся перспектив социальных и этнических групп;

• «микрогеография повседневной жизни», определяющая каналы взаимодействия между людьми и социальными группами, связанные с решением проблем жилья, школ, досуга и т.п., и чувство привязанности к своему месту (локальную идентичность) – «общность судьбы».

Таким образом, географический контекст и особенности места задают направление политической активности избирателей. Для количественной оценки значения контекста предложены статистические модели, позволяющие определить вклад особенностей региона в общее изменение распределения голосов между партиями от выборов к выборам.

⇐ Предыдущая27282930313233343536Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: