Концепции государства в политической географии

Один из создателей геополитического подхода к анализу функций государства крупный английский политолог Э. Гидденс сравнил государство с «контейнером власти». Государство регулирует внутри своих границ все сферы деятельности, и если масштаб проблем выходит за эти территориальные рамки, то оно стремится расширить свое влияние и продемонстрировать его за своими пределами. Тейлор [Taylor, 1994J развил эту аналогию.

На раннем этапе развития современные государства были действительно преимущественно «контейнерами власти», обеспечивавшими военную безопасность своего населения. Затем они превратились еще и в «экономические контейнеры», во все большей степени регулируя хозяйство, а еще позже, став национальными очагами формирующейся современной нации, – «контейнерами наций». В XIX в. государства приобрели также и роль «культурного контейнера», обеспечивая себе легитимность в глазах населения и культивируя для этого определенную систему социальных представлений об общности исторического прошлого и современных интересов всех жителей.

Кризис городов во второй половине 1970-х годов заставил географов обратиться к причинам усиления социальных контрастов. Изучая городские проблемы, они «вышли» на анализ регулирования государством и местными властями конкуренции между разными субъектами хозяйственной деятельности, крупными городскими, многозаводскими фирмами, мелкими предприятиями, государственными учреждениями и т.п. в борьбе за городские ресурсы – землю, благоприятную социальную среду и др. Это привело к растянувшейся на целое десятилетие дискуссии о роли государства в обществе и в территориальных системах, в ходе которой политическая география осваивала, с одной стороны, теории неоклассической политэкономии и политико-философские концепции либерализма, с другой – марксизм.

Принципиальным водоразделом, предопределившим методологию и позиции политико-географов, стало отношение к основным теоретическим концепциям, трактующим роль государства в современном западном обществе.

^ Согласно первой концепции, главная задача государства – предоставление гражданам услуг, которые не могут быть эффективно организованы на рыночных принципах. Сторонники этой

концепции полагают, что географы должны анализировать, во-первых, территориальные различия в потребностях людей в предоставляемых государством услугах в зависимости от социальной и возрастной структуры населения и других факторов. Во-вторых, географы призваны выявить доступность услуг государства и эффективность его деятельности по их обеспечению.

На практике многие из работ, написанных в русле этой теории, носили технократический характер, сводили вопрос лишь к оптимизации размещения государственных служб, тогда как он тесно соприкасался с гораздо более глубокими проблемами соотношения социального равенства, социальной справедливости и эффективности хозяйства – извечной дилеммы любого общества.

^•Вторая концепция- неолиберализм. Он особенно оживился в начале 1980-х годов, когда появилось множество работ, критически оценивающих экономическую деятельность государства как неоправданно скованную политическими мотивациями и потому неэффективную (например, об обусловленности государственных заказов, подрядов и инвестиций заинтересованностью находящихся у власти партий и политических деятелей в сохранении статус-кво или укреплении своих позиций).

W В соответствии с третьей концепцией государство – прежде всего регулятор социальных конфликтов и распределения общественных благ. Поэтому оптимизация размещения государственных служб, предоставляющих социальные услуги, и их приближение к местам, где в них существует наибольшая потребность, – важное средство ослабления напряженности в обществе. Для сторонников этой концепции местные органы власти играют особо важную роль, поскольку нередко выступают в качестве буфера, гасящего социальные противоречия еще «внизу». Особый акцент делается на поиск способов разрешения конфликтов через механизмы представительной демократии на разных уровнях – от локального до общенационального. Разрабатываются рецепты ликвидации социальных перекосов, возникающих в результате реализации крупных проектов и частных инициатив, с помощью государственных институтов.

Среди сторонников точки зрения на государство как активного участника социальных конфликтов выделяется позиция радикальных географов, в основе взглядов которой – положения марксизма. Анализируя те же проблемы городской политики и социального неравенства в городах, приверженцы радикальной географии до-

казали, что социальная дифференциация в расселении глубоко отражается в общественном сознании и способствует воспроизводству неравенства в интересах капитала, взвинчивающего цены на землю и жилье при надежно обеспеченной защите этих интересов в центральных и местных органах власти. Важнейшей стала категория доступности ресурсов и услуг как функция не только времени и расстояния, но и социальных ограничений, в свою очередь, зависящих от распределения власти внутри общества. Большое внимание сторонники неомарксистских подходов уделили пространственно-отраслевой перестройке мирового хозяйства, ее обусловленности процессами интернационализации производства и капитала и ее политико-географическим последствиям.

Радикальные географы верно увидели в политизации географии путь к тому, чтобы придать ей практическую, конструктивную направленность. Так, французские географы, объединяющиеся вокруг журнала «Геродот», считают одним из главных принципов общественной значимости географии учет классового характера использования пространства на разных территориальных уровнях, различий в соотношении политических сил. Лакост подчеркивал, что

в течение столетий география была по сути политической наукой, поскольку географы служили прямыми помощниками и консультантами правителей и политических деятелей, ибо практически всякое политическое решение имеет пространственное выражение.

Вместе с тем в некоторых работах географов, придерживавшихся неомарксистских взглядов, капиталистическое государство упрощенно трактуется лишь как орудие в руках монополий, а любое правительственное решение – как акция в их интересах. С такой позиции выполнены работы, в частности, о политической мотивировке размещения государственных инвестиций, взаимосвязи региональной политики и расстановки политических сил.

Постмодернизм и теории

«конструирования»

Пространства

Согласно постмодернистским концепциям в географии, основывающимся на трудах французского философа М. Фуко и английского географа Д. Харви [Harvey, 1989], значимость, характер восприятия и использование человеком или социальной группой пространства не зафиксированы раз и навсегда, а меняются в зависимости от социальной практики. Последняя состоит не только из действий,

но и из политического дискурса в понимании Фуко, в ходе которого распространяются или укрепляются определенные социальные представления. Когда во время августовского путча 1991 г. защитники Белого дома строили баррикады, они прекрасно понимали, что собранные по окрестным дворам кучи металлолома не станут препятствием для бронетехники и вряд ли спасут их от пуль. Им было важно обозначить символическое пространство сопротивления – территорию, которую войска должны были атаковать.

Работами последних лет доказано, что дискурс играет огромную роль в формировании политической карты и, в более широком смысле, территориальности. Имеет значение даже использование определенных терминов. Если приводить примеры из опыта нашей страны, можно вспомнить, как в конце 1970-х годов из директивных органов поступило указание применять термин «развивающиеся страны», а не Третий мир. Тем самым подчеркивалось, что эти страны – не второстепенная часть глобальной геополитической системы, а самостоятельная структура, имеющая благоприятные перспективы. Позже, после распада СССР, украинское руководство всерьез настаивало, что нужно употреблять выражение «в Украине», а не «на Украине», и только так якобы правильно говорить о суверенной стране (тогда уж надо бы присоединиться к этим требованиям и Кубе).

Трудно переоценить символическое социально-психологическое и геополитическое значение топонимов. Так, по окончании войны немецкие названия городов, деревень, рек и т.п. в бывшей Восточной Пруссии в одночасье были заменены на русские. Переименованием занимались офицеры Генштаба. В начале 1970-х годов, после советско-китайских пограничных конфликтов, когда Китай претендовал на обширные территории в Сибири и на Дальнем Востоке, все топонимы там были русифицированы: Иман стал Дальнереченском, Тетюхе – Дальнегорском и т.п.

Символом особости Эстонии в позднеперестроечный период, когда дискутировался «региональный хозрасчет» – провозвестник близкой независимости, стало бессмысленное в русском языке второе «н» в конце слова «Таллинн». Тогда же предпринимались попытки внедрить в русский язык транслитерацию самоназваний республик и их столиц (например, Ашгабад или Хальмг-Танч). Не было резона спрашивать ратующих за это блюстителей правильности русского языка, почему бы тогда не писать «Пари» вместо привычного Парижа или «Ляйпцишь» вместо Лейпцига и почему бы России не возмутиться тем, что французы называют ее столицу

«Моску», а итальянцы – «Моска». Ответ ясен – таков дискурс и императив формирования новой территориальности, государственности и границ.

В наше время, когда унаследованные от прошлого политические традиции постепенно теряют почву и общественное мнение повсеместно становится все более подверженным резким колебаниям, характер мирового геополитического порядка во многом определяют средства массовой информации (СМИ), способствующие его легитимизации в глазах избирателей. Так, именно СМИ, уделяя весной 1999 г. огромное внимание трагедии сотен тысяч албанских беженцев, сумели убедить общественное мнение западных стран в необходимости военной акции НАТО против Югославии. Например, во Франции в начале бомбардировок ее одобряли только 37-38% населения, тогда как к концу апреля – уже почти 70%.

Картина мира, которую рисуют СМИ, сильно отличается от реальной. Они отражают интересы политических и экономических элит своих стран, их внешнеполитические ориентации, восприятие потенциальных союзников и источников внешних угроз национальной безопасности. Решая, какое место уделить тому ли иному региону мира, стране, «горячей точке», СМИ вольно или невольно учитывают приоритеты государственной внешней политики, особенности восприятия и субъективные интересы читательской аудитории. То же наблюдается и на внутригосударственном уровне. Частота публикаций общенациональных российских газет о регионах России и их образ лишь отчасти коррелируют с объективной значимостью (численностью населения и экономическим потенциалом). Они в значительной степени определяется субъективными факторами, в том числе личностью и активностью губернатора, особенно если он рассчитывает на большое политическое будущее и ищет возможности для пропаганды своей деятельности в увязке с положительным имиджем своего региона [см.: Петров, Титков, 1998].

Таким образом, в каждой крупной стране, социальном и/или идеологическом сегменте ее общества складывается своя собственная, во многом мифологизированная картина мира. Иногда эти картины не только значительно разнятся, но и находятся в остром конфликте.

Вполне закономерно, что теория конструирования пространства способствовала возрождению интереса к геополитике, но на новой основе. Современная геополитика в принципе отличается от традиционной геополитики силы и тесно связана с политической географией. Широкую известность приобрела критическая геополитика, концепция которой предложена Дж. 0'Тоалом [O'Thuatail, 1996J.

Термин «критическая» означает признание ангажированности всей традиционной геополитики, обслуживавшей интересы определенных государств или политических сил, и невозможности полной беспристрастности исследователя. 0'Тоал с позиций постмодернизма рассматривает геополитику как политический дискурс, в котором доминируют государственные деятели, заинтересованные в формировании служащего их целям специфического и упрощенного геополитического видения мира. Современная геополитика понимает национальную безопасность не только как военную, но и экономическую, экологическую, культурную и т.д. В отличие от традиционной геополитики силы, ее можно назвать геополитикой взаимозависимости. Государство более не воспринимается как единственный или бесспорно главный субъект политической деятельности на всех уровнях анализа.

0'Тоал выделяет «высокую» и «низкую» геополитику. Высокая геополитика, называемая также практической или формальной, создается дипломатами, государственными деятелями, политиками, экспертами всех уровней. Низкая, или «популярная», геополитика складывается из набора мифов и социальных представлений о месте страны в мире, распространяемых системой об-^ разования, средствами массовой информации и официальной пропагандой, составляющих неотъемлемый элемент государственного строительства. Геополитическую нагрузку несут невинные, на первый взгляд, мультфильмы, карикатуры, мелькающие на экране телевизора картинки и даже поп-музыка [Dobbs, 2000]. Геополитика и формируемая в том числе на ее основе внешняя политика, еще недавно удел сильных мира сего, становятся элементами национального самосознания, и общественное мнение задает для нее все более жесткие рамки [Dijkink, 1998; O'Loughlin, 1999]. И «высокая», и «низкая» геополитика способствуют динамике территориальности людей и социальных групп и изменениям на политической карте мира.

Политико-географы признали, что они сами способствуют формированию политического дискурса и несут за него ответственность. Согласно современной теории познания, принципы которой внедрялись, хотя и с разных позиций, представителями радикальной и гуманистической географии, а ныне разделяются большинством географов, специалисты в области общественных наук не могут быть беспристрастными: каждый из них – продукт своего времени и своей социальной среды. Географ не имеет права

считать результаты своей работы универсальным, объективным знанием – это всего лишь отражение его личного опыта.

Следовательно, и понятия, которыми он оперирует, представляют собой не объективные и извечные данности, а всего лишь средства для классификации предметов и явлений, меняющиеся в зависимости от обстоятельств, в том числе географических. Вовсе не абсолютны такие понятия, как общество, государство, народ, нация, раса, страна. Взять, например, черную и белую расы. Это совершенно разные понятия в Северной Америке и Бразилии, где метисов относят к «белым».

Создание и использование подобных категорий имеет вполне осязаемые и политически значимые пространственные последствия. Они – одна из основ идентичности человека, его представлений о том, что именно отличает социальную группу, с которой он себя отождествляет (своих), от других людей (чужих). На таких представлениях основывается отношение к национальным, религиозным, культурным, сексуальным и иным меньшинствам, маргина-лам и т.п. Эти представления отражают диалектику самооценки и отношения к окружающему миру, в том числе отношение к вполне реальным географическим границам, например политическим и административным.

Постмодернистские подходы, по своей природе междисциплинарные, приводят к пересмотру многих традиционных понятий политической географии. Согласно постмодернистским взглядам в мире нет ничего жестко-исключительного, черно-белого, а существует неисчерпаемое разнообразие сочетаний и переходов от одного явления, процесса, периода к другому.

⇐ Предыдущая26272829303132333435Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: