 |
Модели традиционного природопользования 5 глава
|
|
|
|
1907 г.). Определить размер этого потока крайне сложно, поскольку он зависел от колебания цен
на привозные и местные товары. Например, фунт уса гренландского кита в конце XIX—начале XX
в. стоил на Чукотке от 1,5 до 4 долларов, так что один добытый кит давал местным охотникам
товарной продукции для обмена на сумму 2 — 6 тыс. долларов.
Судя по известным случаям обмена с китобоями и торговцами, эскимосы отдавали несколько
видов местного сырья, которые к тому времени имели для них ограниченное утилитарное
значение. Прежде всего это были китовый ус, моржовые клыки и различные виды пушнины, что в
целом не подрывало эскимосского жизнеобеспечения. Так, в 1895 г. жители Авана получили с
американских судов 4,5 т муки, 880 кг галет, 800 кг сахара и другие товары, отдав
за это треть уса одного гренландского кита, клыки от 43 моржей (примерно половина годовой добычи),
5 медвежьих, 22 песцовых, 36 нерпичьих и 140 оленьих шкур, а также 14 комплектов мужской меховой
одежды для китобоев.
Так удалось рассчитать основные нормы расхода продукции в эскимосской системе жизнеобеспечения.
Учитывая вероятные неточности, все цифры были округлены до значений, удобных для операций с
крупными числами. По этим нормам можно определять годовые потребности эскимосских коллективов
и строить балансы жизнеобеспечения, имея данные о численности населения, количестве хозяйств (или
жилищ) и числе собак в каждом поселке. Эти расчеты ежегодных потребностей пяти эскимосских
общин в пище, топливе и корме для собак (в тыс. ккал), шкурах оленей и морских животных,
сделанные на три условные даты — 1920, 1933 и 1937 гг., приведены в табл. 7.
Продукция эскимосского хозяйства. Другую часть баланса системы жизнеобеспечения составляет
|
|
|
реальная продукция, полученная коллективом за конкретный отрезок времени, например за
календарный год. Чтобы оценить ее, мы должны обратиться к статистике традиционного производства
азиатских эскимосов.
Учет добычи морских животных по отдельным эскимосским поселкам был организован с конца 1920-х
годов; регулярная и достаточно надежная статистика существует с начала 1930-х годов. Для более
раннего периода (1910—1925 гг.) имеются разрозненные оценки или общие сведения о промысле
морского зверя местным населением Чукотки 3?. Эти данные в сочетании с рассказами пожилых
охотников-эскимосов о размерах промысла в 1920-е годы позволяют восстановить примерный уровень
добычи для пяти выбранных общин условно на 1920 г. По-видимому, это наиболее
ранний срок, на который можно сейчас оценить размеры эскимосского морского промысла, опираясь
на статистические данные и некоторые косвенные исчисления.
Всего за 1920-1937 гг. имеется 37 годовых серий добычи большинства видов морских животных по
общинам и поселкам (табл. 8), причем для четырех общин — Сиреники, Наукан, Чап-лино и Кивак —
эти данные образуют единый шестилетний ряд (1932 — 1937 гг.), а для общины Сиреников —
непрерывный девятилетний (1929—1937). Этих данных вполне достаточно, чтобы оценить
продуктивность эскимосского жизнеобеспечения и даже рассмотреть ее в динамике, сравнив годы
удачного и неудачного промысла, а также общую ситуацию конца 1920-х и середины 1930-х годов.
При подсчете балансов все серии добычи за 1920-е годы сопоставлялись с условным уровнем
потребностей на 1920 г.; для периода 1930—1936 гг. — с 1933 г., а для 1937 г. имеется и оценка, и
фактическая продукция (табл. 7 и 8).
К сожалению, местная статистика промыслов не дает сведений о продукции других отраслей
эскимосского хозяйства: рыболовства, охоты на птиц, собирательства и т. п. Нет в ней сведений и о
|
|
|
покупке эскимосами продовольственных товаров или обмене с чукчами-оленеводами. Этот пробел
восполняет лишь один источник: данные похозяйственного обследования 1937 г.? тде имеются
сведения о добыче морских животных, птицы, пушных зверей, улове рыбы по всем поселкам Чукотки,
а также частичные данные о приобретении эскимосскими семьями продовольственных товаров
и конкретных случаях обмена с тундровыми оленеводами 38. Эти материалы были использованы для
расчета полных балансов жизнеобеспечения на 1937 г. и сравнения с уровнем потребностей в 1930-е
годы.
Для более раннего периода оценку всех видов полученной продукции удалось сделать условно на 1920
г. по воспоминаниям примерно двух десятков современных информантов старшего поколения из
разных эскимосских поселков. Для общины Сиреников по полевым исследованиям 1975 г. получена
вполне надежная реконструкция всех видов хозяйственной деятельности в 1920-е годы, включая охоту,
рыболовство, собирательство, обмен с оленеводами и покупку продовольственных товаров. По __________этим
данным были сделаны дифференцированные оценки для остальных общин, которые корректировались
фрагментарными сведениями Приполярной
переписи 1926/27 г. (для Восточной Чукотки ее материалы малодостоверны) или аналогичными
расчетами жизнеобеспечения эскимосов Аляски и о. Св. Лаврентия (табл. 9).
Последним шагом был пересчет полученной натуральной продукции в соответствующие единицы
потребления: килокалории пищевых продуктов, корма для собак, жира для отопления, эквиваленты
сырья для бытового производства и обмена. Для этого требовалось рассчитать «полезную продукцию»
средней туши кита, моржа, тюленя, одного центнера рыбы, убитой птицы, обмененной туши оленя и т.
п. Большинство необходимых для этого цифр были взяты из диссертации Д. Фута для лучшей
сопоставимости таких расчетов по разным районам Арктики, поскольку оценки Д. Фута уже
использованы при реконструкции жизнеобеспечения эскимосов Баффиновой Земли, о. Св. Лаврентия,
внутренних районов Аляски 4. Унификация методик реконструкции представляется весьма
желательной, хотя ранее я пользовался собственными подсчетами, основанными на отечественных
|
|
|
источниках, местной документации по Чукотке 1920—1950-х годов, сообщения своих информантов 4|.
Впрочем, расхождения здесь оказались незначительными (табл. 10). Лишь после этих весьма
длительных пересчетов объем полученной натуральной продукции мог быть сопоставлен с
потребностями эскимосских общин и выражен в виде баланса жизнеобеспечения.
Анализ балансов жизнеобеспечения. Определение разницы (сальдо) между реальным производством и
рассчитанными потребностями составляет суть балансового анализа системы жизнеобеспечения.
Имеющиеся данные позволяют построить/такие балансы на 1920 и 1937 гг. для каждой из пяти общин,
в целом для всех азиатских эскимосов и отдельно для двух типов их промысловой экономики: с
ориентацией на добычу крупных морских млекопитающих (поселки открытого побережья) и на охоту
на тюленей (поселки в бухтах и проливах).
Балансы дают возможность определить роль продуктов разных видов деятельности: морского
промысла, рыболовства, собирательства — в эскимосском рационе (табл. 11). Кроме того, мы можем
оценить по годам эффективность охоты на морских животных, дававшей эскимосским коллективам до
90—95% всей получаемой продукции. Для этого мы располагаем данными о потребностях и реальной
добыче морского зверя по пяти общинам в общей сложности за 37 календарных лет в период 1920—
1937 гг. (табл. 12). Они могут быть суммированы для оценки общей продуктивности эскимосского
морского промысла и соотношения двух его основных моделей (табл. 13).
В общей сложности в нашем распоряжении было несколько десятков годовых балансов
продуктивности эскимоссрого зверобойного хозяйства в первые десятилетия XX в. Подчеркну, что в
пределах всего обширного эскимосского ареала подобный анализ можно провести лишь для
территории Западной Гренландии, где статистика местной охотничьей добычи, или точнее, закупок
продукции промыслов по факториям, ведется с конца XVIII — XIX вв. Нет
сколь-либо сопоставимых по полноте данных и для большинства районов Крайнего Севера
Евразии. Все это повышает ценность материалов по азиатским эскимосам для анализа форм
|
|
|
адаптации аборигенов Арктики к их суровой среде обитания.
Тем не менее мы должны помнить: данные 1920—1930-х годов, как и воспоминания информантов
старшего поколения, отражают последний этап в истории традиционного и уже сильно трансфор-
мированного жизнеобеспечения азиатских эскимосов. Коллективизация берегового населения
Чукотки реально развернулась с начала 1930-х годов и в первые годы шла преимущественно в
виде простейших форм производственной и потребительской кооперации: товариществ или
артелей по совместной добыче морского зверя, потребительских кооперативов и т. п. Вплоть до
конца 1930-х годов усилия советских организаций на Чукотке были направлены на поддержку и
укрепление традиционной структуры хозяйства кореннрго населения. Поэтому первые артели-
колхозы с их натуральным распределением всей добытой продукции, отсутст: вием плановых
показателей, слабой обобществленностью средств производства так или иначе вписывались в
старую модель жизнеобеспечения. Только в 1940-е и особенно 1950-е годы социально-
экономические преобразования привели к заметной модернизации прежних форм существования.
Значит, данные 1920-х —начала
1930-х годов характеризуют последнюю стадию традиционного трансформированного
жизнеобеспечения, материалы 1940-х годов — ранние этапы современного жизнеобеспечения, а
модель середины 1930-х годов — некоторую промежуточную, переходную ситуацию.
Расчеты балансов и воспоминания информантов подтверждают, что у азиатских эскимосов этот
переход происходил в благоприятных условиях. Суммарная продукция промыслов в 1930-е годы,
как правило, заметно превышала потребности эскимосских общин. В благоприятные по условиям
охоты годы (1931, 1933, 1934, 1935 и 1937) добыча морских животных в большинстве общин в
1,5—2,5 раза перекрывала потребности в пище, топливе, корме для собак — при очевидной
невозможности полной утилизации всей полученной продукции.
Однако при избыточном производстве в отдельные годы эскимосское жизнеобеспечение
отличалось общей неустойчивостью потребления, резкими годовыми колебаниями прихода
продукции, периодическими нехватками продовольствия. Особенно напряженным был баланс
эскимосского хозяйства в 1920-е годы. Ни в одной из общин уровень добычи морских животных
не обеспечивал полностью потребностей в мясе морского зверя (если брать норму потребления в
1,2 кг мяса в день и< полный расход корма для собак). Эта недостача должна была покрываться
повышенным потреблением животного жира или неполноценным кормлением упряжных собак.
|
|
|
Роль альтернативных местных источников
5* 67
существования (рыболовства, собирательства и т. п.), тем более покупных и обменных продуктов, была
слишком незначительной, чтобы компенсировать при необходимости неудачу морского промысла.
Значит, воспоминания пожилых информантов, как и многочисленные свидетельства в источниках
1920-х годов о бедственном положении береговых жителей Чукотки, получают прямое подтверждение
42.
Сложнее оценить обеспеченность эскимосов шкурами морских животных для бытовых нужд, торговли
и натурального обмена. Казалось бы, в 1920-е годы зверобойный промысел в целом покрывал
потребности населения в шкурах, хотя в каждой из общин ощущалась нехватка определенного вида
сырья (табл. 12). Устойчивые и весьма заметные излишки давала только добыча лахтака в Сире-никах
и нерпы в Наукане. Но в 1920-е годы продажа шкур морских животных в фактории была для эскимосов
почти единственной возможностью приобрести необходимые им покупные продукты питания, оружие,
боеприпасы, другие привозные товары. В 1925 г. охотники из семи эскимосских поселков: Чаплине,
Сиклюк, Аван, Уре-лики, Кивак, Имтук, Сиреники — сдали в факторию в бухте Провидения 3116, а в
1927 г. — даже 3665 нерпичьих шкур ", в то время как общая зарегистрированная добыча не
превышала 3—4 тыс. шт. нерпы в год. Такой размер продажи был вынужденной ме-
рой и был вызван нехваткой других видов товарной продукции. Неудивительно, что пожилые
информанты постоянно вспоминали об остром недостатке в 1920-е годы шкур нерпы на пошив
одежды и обуви (в Имтуке и Сирениках) или шкур моржа для покрытия жилищ и смены
покрышек байдар (в Уреликах, Аване, Киваке). В 1930-е годы, несмотря на заметный рост
морского промысла, только в двух общинах — Чаплино и Киваке, население было с избытком
обеспечено всеми видами шкур морских животных. Имеющиеся диспропорции могли, правда,
удовлетворяться путем обмена между общинами, особенно в виде «подарков» или взаимопомощи
родственников, живущих в разных поселках. Но для нормального жизнеобеспечения эскимосам
были необходимы еще излишки продукции для обмена с оленеводами.
Главный обмен береговых охотников с оленеводами-чукчами проходил в конце августа—начале
сентября. Чукчи подгоняли свои стада в условленные места на побережье или в долинах крупных
рек, куда на байдарах приезжали эскимосы. Зимой береговые жители ездили в оленеводческие
стойбища на собачьих упряжках. Обмен обычно велся между постоянными партнерами, иногда на
протяжении двух-трех поколений. Оленеводы поставляли шкуры, оленье мясо и жилы; эскимосы
— продукты морского промысла и некоторые покупные товары (чай, табак, спички,
металлическую посуду, патроны).
В 1920-е годы, судя по балансам жизнеобеспечения, в эскимосском хозяйстве имелись реальные
излишки лишь немногих видов сырья: лахтачьих или нерпичьих шкур, животного жира; покупных
же товаров остро не хватало и самим эскимосам. Поэтому береговые охотники поставляли в
тундру в основном полуфабрикаты и готовые изделия: ремни, заготовки для подошв, торбаса
(меховые сапоги из шкур тюленей), плащи из моржовых кишок; кроме того, лахтачьи шкуры и
изредка моржовое мясо. В обмен получали оленьи туши (в среднем по 2—3 на каждого
приезжавшего эскимоса) и по 6 — 8 оленьих шкур, что было явно недостаточно, исходя из
обычных потребностей берегового хозяйства. Поэтому эскимосам в -то время приходилось
постоянно экономить полученные оленьи
шкуры: в береговых поселках новую зимнюю одежду обычно шили раз в два —три года, а не
каждый год, как в оленеводческих стойбищах в тундре.
В 1930-е годы, когда морской промысел стал обеспечивать эскимосам значительные излишки
продукции, они стали вывозить в тундру большее количество сырья — мяса, жира, шкур и покуп-
ных продуктов, резко увеличив интенсивность обмена с оленеводами. В результате в береговых
селениях стало чаще появляться свежее оленье мясо, улучшилось качество меховой одежды. По-
видимому, такие циклические колебания были обычны для взаимоотношений берегового и
тундрового населения.
Напротив, объем торговли на факториях или до этого-с американскими торговыми шхунами
определялся колебаниями рынка и был в известной степени вне контроля коренного населения.
Здесь эскимосы поставляли ценное сырье: китовый ус, моржовый клык, пушнину, нерпичьи и
медвежьи шкуры и лишь в редких случаях — готовые изделия (торбаса, рукавицы, теплую
одежду). Падение товарной стоимости китового уса после 1915 г., ограниченность у эскимосов
пушнины, других излишков сырья резко снизили размер
этой торговли в 1920-е годы, сведя ее к приобретению минимума необходимых средств
производства (ружья, патроны, капканы, железные изделия) и некоторых продуктов (мука, чай,
табак).
Улучшение снабжения и подъем местного промысла в 1930-е годы вновь привели к оживлению
торговли на Чукотке и заметному повышению доли покупных продуктов в эскимосском рационе:
до Ю—20% в большинстве поселков в 1937 г. и максимума в 50 — 60% в Уреликах в бухте
Провидения (табл. 11). И в этом случае мы имеем дело с длительными колебаниями потребления:
в конце XIX — первые годы XX в., когда продукция эскимосов, в первую очередь китовый ус,
имела высокую рыночную стоимость, обеспеченность привозными товарами была даже выше, чем
в 1920—1930-е годы. Соответственно высокой была и доля покупного продовольствия,
доходившая тогда, видимо, до 15—25%
Если размер продукции, поступавшей в начале XX в. в эскимосскую систему жизнеобеспечения,
можно отразить хотя бы примерными цифрами, то оценить расход продуктов, идущих на обмен,
много сложнее. Отметим лишь, что при обмене продовольствием с оленеводами поставки
эскимосов по калорийности намного превышали полученное оленье мясо, поскольку мясо и жир
морского зверя в два-три раза калорийнее оленины. Напротив, торговля на факториях и с
американскими судами не вела к заметному выходу энергии из местной системы
жизнеобеспечения, так как не затрагивала продукты питания. Но она требовала огромных
дополнительных расходов труда и времени для получения неутилитарной для эскимосов пушнины
или же производства излишков потребляемого ими сырья — шкур морских животных, моржовых
клыков, китового уса.
Оба эти пути получения товарной продукции использовались эскимосами в XIX —первой
половине XX в., но второй явно выглядел более доступным или предпочтительным с
психологической точки зрения. В 1937 г. охотники пяти эскимосских общин добыли вместе около
300 песцов (в среднем по 1,5 шт. на семью) и 75 лисиц. В том же году в четырех южных общинах
(без Наукана) было сдано на фактории 976 моржовых, 183 лахтачьих и 3880 нерпичьих шкур 45,
или соответственно 65, 44 и 82% (!) всего полученного сырья. Следовательно, рост эскимосского
промысла в 1930-е годы может отчасти объясняться стремлением местных охотников увеличить
количество товарного сырья для приобретения привозных продуктов.
Тот же путь был избран эскимосами и во второй половине XIX в., когда при высоком спросе на ус
гренландского кита они резко активизировали добычу этих животных. Три-пять убитых китов в
год были обычным явлением для целого ряда береговых поселков46, что приносило их обитателям
гигантский избыток мяса, жира, корма для собак, не возможный в условиях доконтакт-ного
жизнеобеспечения.
Расчеты балансов не только подтвердили известную по многим источникам «всеядность»
эскимосского природопользования, но и
позволили определить роль разных видов добываемых животных в структуре потребления (табл. 11 и
13). Азиатские эскимосы в первые десятилетия XX в. были настоящим «моржовым народом» —
вероятно, в большей мере, чем любая другая часть эскимосского этноса, кроме очень близких к ним по
типу хозяйства обитателей островов Крузенштерна, Св. Лаврентия, Кинг и мыса Принца Уэльсского на
американской стороне Берингова пролива. Добыча моржа была стержнем их жизнеобеспечения, давая
в большинстве поселков 60 — 80% калорийности потребляемой пищи в зависимости от успешности
промысла.
Именно промысел моржа обеспечивал равновесие между численностью населения, его потребностями
и используемыми ресурсами. Существование за счет остальных видов промысловых животных
требовало от эскимосов совершенно нерациональных затрат труда и времени. Это видно из следующих
расчетов. Общая ежегодная потребность жителей пяти общин в мясе и корме для собак составляла в то
время около 1 млрд ккал. Такое количество продукции могли обеспечить: 1670 моржей (фактическая
добыча 1400— 2200, средняя — 1500 шт.) или 75 китов (средняя добыча 4—5) или 10100 лахтаков
(фактически 550—600) или 43,5 тыс. нерп (фактическая добыча — 4—8 тыс. шт.). Еще более трудным
было бы жизнеобеспечение за счет рыболовства (требуемое количество — около 1 млн кг рыбы,
фактическая добыча — 50—90 тыс. кг) или охоты на птицу. Так что при всей «всеядности»
эскимосского жизнеобеспечения конкретное соотношение разных видов пищи явно зависело от затрат
труда на ее получение.
Все же это соотношение не было жестко фиксированным в пространстве или во времени. Если мы
сравним состав добытых морских животных по разным общинам в 1920—1930-е годы (граф. 1), то
очевидно, что у каждой из них был свой, достаточно своеобразный вариант морского зверобойного
хозяйства. Можно лишь поражаться, как у столь маленького этноса с единым хозяйственно-
культурным комплексом каждая ячейка могла создать свой вариант освоения среды обитания
(антропогеоценоз). Такая пространственная вариативность, пластичность, быстрая заменяемость одних
объектов охоты другими в случае каких-либо изменений промысловой обстановки несомненно были
весьма эффективным механизмом адаптации в условиях традиционного жизнеобеспечения.
То же показывает анализ внутригодового и сезонного соотношения прихода — расхода продукции в
эскимосских общинах. Известно, что для всех групп эскимосов была характерна резкая внут-ригодовая
изменчивость хозяйственной деятельности. Соответственно от месяца к месяцу и по сезонам менялись
размер и состав получаемой продукции, общий характер питания.
У азиатских эскимосов хозяйственный год делился на четыре сезона: зимний (декабрь — начало
апреля), весенний (середина апреля — июнь), летний (июль — август) и осенний (сентябрь — ноябрь)
по ведущему для данного времени виду промысла. Зимой
главным занятием мужчин была охота на тюленей во льдах у продушин и на кромке припая.
Весной в поселках на открытом побережье шла коллективная охота с кожаных байдар на лахтаков
(апрель—май) и мигрирующие на север стада моржей и гренландских китов (апрель — июнь), а
также добыча пролетной птицы. Летом основное время уделялось рыболовству, охоте на птиц,
сбору яиц на птичьих базарах, собиранию съедобных растений; морской промысел был
эпизодическим: добыча моржей, лахтаков, сивучей на открытой воде, ловля нерпы сетями.
Осенью в поселках открытого побережья вновь начиналась коллективная охота на моржа (в
сентябре — октябре) и гренландского кита (в октябре — ноябре) на путях обратных миграций
животных в районы зимнего обита-
ния.
По воспоминаниям информантов, только в осенние и весенние месяцы промысловая продукция
превышала уровень потребностей, летом — примерно ему соответствовала, а зимой — была явно
недостаточной. Фактически все благосостояние эскимосов зависело
каждый год от двух коротких пиков промысла во время сезонных миграций морских животных
(граф. 2), когда объем полученной пищи мог в десятки (!) раз превышать результаты усилий всей
остальной части года. Так, в 1933 г. в Наукане только за два весенних месяца (май —июнь) было
получено более 60% годовой продукции морского промысла, в то время как в феврале, апреле и
декабре — по 1,5, а в ноябре — лишь 0,5%47. Примерно такое же соотношение прихода и расхода
энергии было характерно и для других эскимосских групп, живущих за счет эксплуатации сезонно
меняющихся ресурсов 8.
Для смягчения подобной неравномерности азиатские эскимосы в течение года несколько раз
составляли крупные запасы продовольствия49. Создание пищевых резервов справедливо называют
одной из наиболее эффективных форм адаптации, позволяющей обществам с присваивающей
экономикой достигнуть стабильности жизнеобеспечения, прочной оседлости, высокой плотности
населения 50. В этом отношении азиатские эскимосы начала XX в. были типичными
представителями хозяйственно-культурного ареала оседлых обитателей Северной Пацифики,
живущих за счет сезонно изменяющихся морских промысловых ресурсов. Их своеобразием можно
считать повышенную степень оседлости, сравнительно слабую зависимость от рыболовства и
свойственную их экосистеме ограниченность ресурсов, которые могли самостоятельно осваивать
более слабые члены коллектива (старики, женщины, дети) и даже одиночные мужчины-охотники.
Нагрузка на экосистему. Чтобы судить об эффективности традиционного жизнеобеспечения,
необходим еще один показатель: мы должны знать, какой экологической «ценой» поддерживался
положительный баланс эскимосского промыслового хозяйства, т. е. какова была его нагрузка на
экосистему. Для этого требуется определить долю, которую составляла в начале XX в. добыча
местных охотников (включая и непроизводительные потери) от численности и величины
ежегодного воспроизводства стад промысловых живот-
ных.
V.
В начале XX в. в водах северной части Тихого океана обитало, видимо, всего около 1 тысячи (но
разным оценкам, от 600 — 800 ДО 1 — 2 тыс.) гренландских китов51. Это были остатки некогда
мощного стада, истребленного американскими китобоями во второй половине XIX в. Темпы его
воспроизводства, судя по современным данным, вряд ли превышали 6—8% в год52, т. е. примерно
40 — 60 животных. Охотники Чукотки использовали меньшую часть этой популяции, состоявшую
из нескольких сотен животных, которые совершали ежегодные миграции вдоль азиатской стороны
Берингова пролива. Средний размер их добычи в первые десятилетия XX в. составлял 8—12 голов
в год при, очевидно, таком же числе утонувших и раненых животных53. Значит, в удачный год
охотничья нагрузка вполне могла соответствовать или даже превышать темпы прироста
эксплуатируемой части стада. На долю эскимосов, состав-
лявших около 27% берегового населения, приходилось в среднем 2/3 добычи гренландских китов на
Чукотке: ежегодно 2—3 кита в Сирениках и Имтуке, 1 — 2 в Наукане, 1 — в Чаплине и 1 — попе-
ременно в Аване и Киваке (см. табл. 8).
Охотой на серого кита эскимосы, напротив, занимались менее активно, чем приморские чукчи. В
целом в поселках на азиатской стороне Берингова пролива в 1920—1930-е годы добывалось примерно
10—12 серых китов, в основном сосунков и детенышей. Этот пресс, видимо, не оказывал критического
воздействия на воспроизводство популяции (ее численность в то время оценивается в 3—6 тыс. голов),
о чем говорит быстрый рост стада в последующие десятилетия.
Промысловые запасы моржа в водах Чукотки в 1930-е годы оценивались в 50—60 тыс. голов;
ежегодное пополнение этого стада, судя по современным данным, вряд ли превышало 5 — 8 тыс.
животных 54. Общая добыча моржа аборигенами Чукотки в 1920-е годы составляла 1,5 — 2,5 тыс.
животных (с учетом потерь — 2 — 3 тыс.). К середине 1930-х годов она возросла до 4,5—5,5 тыс., а
фактически, видимо, до 6—7 тыс., включая потери и хищническую охоту ради продажи клыков. На
долю эскимосов приходилось 40—50% общего количества добытых моржей 55. В отдельные годы,
когда дополнительно велся судовой промысел, нагрузка на популяцию явно превышала темпы ее
воспроизводства. Следствием этого стало заметное снижение добычи моржа местными охотниками в
последующее десятилетие — как минимум вдвое по сравнению с уровнем 1935-1937 гг.56
Охотничий пресс на популяцию тюленей можно оценить косвенным образом. Аборигенная добыча
лахтака на Чукотке держалась примерно на одном уровне с 1910-х до 1940—1950-х годов — около 2
тыс. голов в год без каких-либо признаков истощения стада. Значит, местный промысел не оказывал
заметного воздействия на его прирост. Напротив, добыча нерпы-акибы устойчиво росла в 1920—1930-е
годы, достигнув в среднем 30—35 тыс. шт. в год (из них 25% — доля эскимосов). Еще как минимум
столько же составляли непроизводительные потери убитых и раненых животных. Поэтому быстрое
сокращение добычи акибы на Чукотке в 1940— 1950-е годы скорее всего объясняется истощением
наиболее эксплуатируемых локальных стад в предшествующие десятилетия 57.
Увеличение добычи нерпы на Чукотке произошло, видимо, в самом начале XX в. и объяснялось
стремлением местных охотников компенсировать потери сырья и товарной продукции из-за снижения
поголовья китов и моржей и падения спроса на китовый ус. В середине XIX и., до распространения
огнестрельного оружия и развития торговли, добыча была примерно вдвое ниже (3—5 тыс. шт. по всем
эскимосским поселкам)58 и вряд ли оказывала заметное воздействие на воспроизводство популяции.
Промысел эскимосами других морских животных: белухи, нарвала, сивуча, а также белого медведя —
был незначительным. Важ-
аее было давление на окраины ареалов, где не обеспечивалось нормальное воспроизводство стада. Так,
добыча белого медведя на Чукотке (несколько десятков голов в год) могла лимитировать южную
границу его ареала в районе Берингова пролива, так как охотники преследовали и уничтожали всех
|
|
|
