 |
Джексон: Царица Небесная! Нет.. Я не хочу, чтобы ты находился с ним в одном помещении. 1 страница
|
|
|
|
Глава 17
Лиленд
Просыпаюсь на диване, который воняет пивом и сигаретами. Не спеша сажусь и оглядываюсь в поисках того, что меня разбудило. Прошло два дня, как я ушёл из дома Джексона, и только сейчас я почувствовал себя... странно. Ненормально.
Безусловно я привык к тому, что мне прислуживают, и хочу, чтобы ещё какое-то время кто-то обо мне заботился. Это единственная причина, по которой я бы вернулся. Не могу винить себя за то, что наслаждаюсь ролью принца.
Вздыхаю и иду к своему рюкзаку с одеждой. Последние два дня я наблюдал за Риком Бергом, человеком, который, по всей видимости, убил девочку-подростка, Наташу Гиббс. Он сосед Гиббсов, и предположительно подсматривал за ней. Полиция арестовала Рика после того, как однажды ночью Наташа пропала, но так как у них не было никаких доказательств, его быстро отпустили.
На Наташу завели розыскное дело, пока не нашли её похороненной в лесу в двух милях от дома Рика. Наташа числилась пропавшей без вести десять дней, когда спасательно-розыскной отряд обнаружил свежий могильный холм. Она умерла от выстрела в голову, но на её теле также были обнаружены многочисленные следы побоев.
За последние несколько дней я узнал, что мистер Рик Берг каждый день уезжает на работу в три дня, а возвращается около одиннадцати. Сегодня я решил поразвлечься, проникнув в его дом, и разведать обстановку. Поскольку мне нужно убить ещё час до его отъезда на работу, собираю свои вещи и иду к машине. Честно говоря, я не могу больше оставаться в этом баре.
Садясь за руль, мои мысли возвращаются к Джексону. Безусловно его угроза была пустой, как я и предполагал. Полиция не рыскает по всему городу в поисках меня. Никто меня не ищет. Никому нет до меня дела, потому что Джексон держит рот на замке.
|
|
|
Но почему?
Еду в район Берга и наблюдаю за его домом, пока он не выходит, как делает каждый день. Берг оглядывается на дом Гиббсов, он всегда так делает, когда выходит из дома. Кажется, будто он всё ещё надеется увидеть её.
Наблюдаю за ним, пока он идет. Берг обычный человек, работающий на фабрике. Нет ничего примечательного ни в данных о нём, ни в его внешности. Но он смотрит на этот дом каждый божий день.
Он мог бы делать это потому, что на него устроена охота, но в его взгляде есть что-то ещё. Что-то, что полиция не заметила.
Когда Берг садится в свой грузовик и уезжает, я вылезаю из машины. Покрывало, которое я купил, чтобы прикрыть сиденья, соскальзывает вниз, и я накидываю его обратно, чтобы спрятать пятна крови.
Затем уверенной походкой направляюсь к дому. На мне капюшон, так что, если кто-то и заметит меня, то не сможет хорошенько рассмотреть, тем не менее, я стараюсь выглядеть вполне беспечным, чтобы не вызвать подозрений. Иду к задней двери, где у меня будет больше уединения, хотя почти уверен, что Гиббсов нет дома.
Подойдя к двери, достаю набор отмычек и нахожу то, что мне нужно. Вставляю отмычки в замок и ковыряясь до тех пор, пока замок не поддается, и дверная ручка не поворачивается. Теперь мне просто нужно зайти внутрь.
Вхожу и вижу, что в доме полный бардак. Я знаю, что сам не особо умею поддерживать чистоту и порядок в доме, но этот практически завален коробками и всяким хламом. Берг, похоже, страдает синдромом накопительства, поэтому в грудах этого барахла трудно что-то найти.
Бродя по дому, обращаю внимание на окна, выходящие на соседский дом. Большинство из них настолько завалены хламом, что трудно что-то увидеть.
Поднимаюсь по лестнице и нахожу его спальню в таком же состоянии. Единственное отличие — довольно легко подойти к окну. Перед окном нет ничего, кроме коробки с углублением сверху. Похоже он часто сидел на ней. Открываю коробку и вижу, что она заполнена одеждой, которая не дает картону сломаться под его весом.
|
|
|
С любопытством перебираю одежду, желая узнать, есть ли там что-нибудь ещё, но не нахожу больше ничего интересного. Насколько я понимаю, это окно выходит прямо на окно её спальни.
Безусловно, этот урод подглядывал за девочкой.
Подхожу к его кровати и вижу книгу на прикроватной тумбочке. Взяв её в руки, я понимаю, что между страниц вставлена фотография. Осторожно, чтобы не потерять страницу, открываю книгу и натыкаюсь на фото девочки-подростка в костюме чирлидерши, стоящей перед домом со своими подругами.
Кладу снимок на место и закрываю книгу.
Что ж... Этого более чем достаточно, чтобы допросить его.
Возвращаюсь к своей машине, где мне придется ждать его до вечера. И как только Берг будет у меня, я заставлю его во всем сознаться.
Вместо того, чтобы ждать у дома, я уезжаю и катаюсь по городу, чтобы убить время. Часть меня хочет поехать к детективному агентству Джексона и поприставать к ему, но я знаю, что веселье закончилось. Мне нужно держаться от Джексона как можно дальше.
Честно говоря, я думал, что, если окунусь в дело с головой, мне это поможет. Но на самом деле, понимаю, что до жути боюсь его. Вот оно это радостное возбуждение, которое я люблю. Когда я вломился в его дом и рылся в его вещах, мне это очень нравилось. Когда нашел фотографию, которую полиция не смогла обнаружить, моё внимание было полностью поглощено этим. Но как только я покинул дом, мои мысли снова вернулись к Джексону. Не понимаю, почему. Я ведь едва знаю этого человека, если не считать полторы недели, которые провел с ним, и моих домогательств ранее.
***
Вернувшись к дому Рика, оставляю машину на улице, так как уже стемнело, и направляюсь к дому, чтобы схватить Рика до того, как он зайдет внутрь.
Сидя в темноте его двора, стараюсь сосредоточить свое внимание на Рике и этом деле, но продолжаю отвлекаться. Знаю, что в разгаре дела нельзя позволять себе думать о чем-то другом, но не могу удержаться и постоянно возвращаюсь мыслями к Джексону.
Когда подъезжает грузовик Рика, я с трудом прогоняю эти мысли и переключаю своё внимание на человека, выходящего из грузовика. Свет на его крыльце выключен, поэтому, как только фары грузовика гаснут, мы погружаемся в темноту. Рик проходит мимо мусорного бака, где я прячусь, и не замечает, когда я подхожу к нему сзади. Накидываю ему на шею веревку и туго затягиваю.
|
|
|
Он крупнее меня, но, чтобы задушить человека много не надо. Рик дергается и пытается бороться, но я столько раз это делал, что вскоре он оседает в моих руках. Борьба изначально была нечестной, но его движения отдаются в моём боку резкой болью.
Боль накатывает новой волной, пока я тащу его обмякшее тело обратно к грузовику и запихиваю Рика на пассажирское сиденье. Я связываю ему руки кабельной стяжкой. Затем делаю то же самое с его ногами, прежде чем привязать его руки к двери. После чего достаю из упаковки полиэтиленовую скатерть и накрываю ею водительское сиденье, чтобы не оставить никаких своих следов. Это ненадёжно, но сойдет. На мне шапка и капюшон и моя одежда чистая и новая.
Отъезжаю от его дома, когда голова Рика поворачивается из стороны в сторону на пассажирском сиденье. На полпути к кладбищу он приходит в себя. Поначалу, Рик выглядит растерянным, затем резко отшатывается и испуганно смотрит на меня. Я заклеил его рот скотчем, поэтому всё, что он может делать — это бормотать и дергаться.
— Не двигайся или я пристрелю тебя, — предупреждаю, наводя на него пистолет. Мой любимый пистолет остался у Джексона, но этот тоже стреляет довольно неплохо.
Рик вжимается в сиденье, выпучив глаза, и продолжает бормотать что-то, чего я не могу разобрать. При условии, что он будет продолжать в том же духе, всё будет нормально.
Доехав до кладбища, паркую грузовик и выхожу. Обойдя машину, подхожу к его двери, пока Рик лихорадочно оглядывается в поисках того, что могло бы ему помочь. Когда открываю дверь и отвязываю его от ручки, Рик бросается вперед, планируя сбить меня с ног.
Я легко отступаю в сторону и наблюдаю, как он падает на землю. Рик барахтается на земле, как вытащенная из воды рыба, пока я стою вне досягаемости.
|
|
|
— Ты закончил? — с любопытством спрашиваю его.
Он замирает и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Его взгляд полон ужаса. Интересно, наслаждался ли он выражением страха на лице Наташи, когда отвел её в лес и застрелил?
Злобно ухмыляюсь, отчего он начинает дрожать.
— Сейчас я освобожу твои ноги и, если ты попытаешься бежать, я прострелю тебе колено. Понятно?
Он продолжает пялиться на меня, поэтому я слегка пинаю его ногой.
— Ты понял меня?
Рик кивает, и я достаю нож и просовываю его между стяжками. Разрезаю их, затем поднимаюсь и машу, чтобы он тоже встал на ноги. Он подчиняется, и я вижу, как Рик лихорадочно ищет глазами, куда убежать, но остается на месте.
— Идем навестим могилу Наташи. Уверен, ты знаешь, где это. Иди.
Немного помедлив, он начинает идти, показывая мне, что я прав, и он точно знает, где это. Участок земли, где она похоронена находится недалеко от машины, и Рик ведет меня прямо к нему. Оказавшись перед могилой, я срываю скотч с его губ.
— Итак, Рик, это ты убил её? — спрашиваю.
Он резко качает головой:
— Нет!
— А кто?
— Я не знаю! — отвечает он, его слова звучат почти как мольба.
— Рассказывай.
Он качает головой, поэтому я перекладываю пистолет в левую руку и бью его по лицу правой.
— Хочешь попробовать ещё раз?
— Я не знаю! — кричит Рик.
Я снова бью его, на этот раз мой кулак попадает по щеке и носу.
Рик поднимает руки, чтобы защитить своё лицо, но он дурак, если полагает, что это остановит меня. Даю ему немного времени подумать, пока наблюдаю при свете фонаря, как из его носа течет кровь.
— Попробуем ещё раз?
Теперь он практически рыдает:
— Пожалуйста! Перестаньте!
Я направляю кулак сквозь его слабый блок и бью по голове сбоку, заставляя отшатнуться. Этот удар вызывает у меня боль в боку, но я игнорирую её.
— Хватит! Я не знаю!
— Ты наблюдал за ней из своего окна? У тебя её фотография в спальне. Очевидно же, что ты знаешь что-то, что никому не рассказываешь.
— Она... — Рик мотает головой.
Я поднимаю руку, сжатую в кулак, но прежде чем успеваю ударить, Рик падает на колени. На этот раз он сворачивается калачиком, защищая лицо, и всхлипывает. Я даю ему минуту, потому что он близок к тому, чтобы расколоться. Его просто нужно ещё немного подтолкнуть.
— Мы говорили, — шепчет он.
— О чем?
— Это началось с того, что... она повесила на своё окно листок с надписью «привет». Она была хорошенькой девушкой. Я не знал, что она несовершеннолетняя. Я ответил «привет». И с этого всё началось. Мы оставляли друг другу маленькие записки, пока не начали разговаривать летом, когда её родители были на работе. Она заставила меня поверить, что учится в колледже. Только намного позже я узнал, что она несовершеннолетняя. Но её родители были строгими, особенно отец. Он бил её, когда она была недостаточно хорошей. Она говорила мне о своих чувствах, о том, что никогда не сможет оправдать его ожиданий.
|
|
|
— Её мама была хорошим человеком, но оставалась с ним жить только потому, что... думаю, она считала, что ей некуда больше идти. Она была очень религиозной. Не верила в развод, по крайней мере, Наташа говорила, что именно поэтому они были вместе.
Рик делает глубокий вдох.
— Наташа... Я любил её... Я не причинял ей вреда. Клянусь. Каждый синяк и каждый удар достался от её отца. Однажды она попросила меня увезти её отсюда, а я сказал, что мы не можем это сделать. Ей было шестнадцать. Мне тридцать... Она была так расстроена из-за меня, но я думал, что она успокоится. Вернувшись домой с работы, я нашел записку на кухонном столе. Это было похоже на прощание. Что-то о том, что она всегда будет любить меня, но теперь хочет навсегда остаться в нашем любимом месте.
— Я понял, что она имела в виду лес, поэтому побежал туда. И когда добрался до места... нашел её мертвой. Она застрелилась.
— Почему ты не вызвал полицию? Позволил бы кому-то другому разбираться с этим?
— Не знаю... по нескольким причинам. В своей записке она просила меня оставить её в нашем любимом месте. Я знал, что они заберут её, и чувствовал... чувствовал, что это меньшее, что мог сделать. Мне казалось, что, если бы я просто... — у него вырывается рыдание. — Если бы я просто... увез её куда-нибудь, она до сих пор была бы жива. Я похоронил её там, сделал это для неё.
— Ну а когда её нашли, почему не признаться тогда?
Его рыдания звучат ужасно. Я не привык слышать, как люди плачут не о себе. Этот человек оплакивает любовь, которую потерял.
— Я не знаю. Я боялся, что попаду в тюрьму... другая часть меня была рада, что её мать не знала о том, что Наташа покончила с собой. Она и раньше говорила о самоубийстве... но говорила, что её семья очень религиозная. И что покончить собой — значит отправиться в ад.
Я фыркаю при этой мысли.
— Не так-то просто попасть в ад, — говорю я. — Может, ты и хотел сохранить это в тайне, но они должны знать, иначе не остановятся, пока ты не сядешь за это в тюрьму. — Я раздумываю о том, что хочу сделать, но есть только одна вещь, которая кажется правильной. — Идем.
— Куда? — неуверенно спрашивает он.
— Вставай.
Он медленно встает и идет обратно к грузовику. Когда он забирается внутрь, я снова привязываю его руки к ручке, сажусь за руль и завожу машину.
Рик пристально смотрит на меня, затем произносит:
— Спасибо, что поверил мне.
— Я научился распознавать ложь. — Человек так не плачет о себе. Так ведет себя только тот, кто потерял частичку себя.
Подъезжаю к полицейскому участку и паркуюсь возле него.
— Если не расскажешь им правду, мы снова увидимся. Понял?
Он согласно кивает, его лицо покрыто слезами и кровью.
Вылезаю из машины и звоню в участок. Отвечает мужчина.
— Добрый вечер. Мистер Рик Берг сидит в своем грузовике на стоянке, и он хотел бы рассказать вам, ребята, о том, что случилось с Наташей Гиббс.
— Кто это?
Вешаю трубку и продолжаю идти. Путь до моей машины будет неблизким, поэтому решаю найти место, где кто-нибудь меня подвезет.
Но теперь, когда мои мысли не заняты Риком и Наташей, моё настроение мрачнеет. Всю жизнь у меня не было никого, кто бы заботился обо мне. Никому не было дела, вернусь я домой или нет. Да, тот человек, который научил меня стрелять, уделял мне внимание, но для него я был собакой, которую он дрессировал. Возвращаясь домой, я не становился семейным любимцем. Меня отодвигали в сторону до следующей охоты.
Я почти не знаю Джексона, но за эти полторы недели, которые провел с ним, он показал мне больше стабильности, заботы и поддержки, чем я видел за всю свою жизнь.
Но чтобы вернуться к нему, мне придется отказаться от очень многого. Мне придется отказаться от того, ради чего я тренировался. За что боролся. От всего.
И кем я стану?
Пугающая мысль.
Гораздо страшнее любого пистолета.
Глава 18
Джексон
— Джексон!
Подпрыгиваю от неожиданности и смотрю на Мейсона.
— Что?
— Ты же знаешь, что этому бизнесу хана, если мы оба не будем работать, — говорит он, подходя к моему столу. — Что с тобой происходит?
— Ничего. Просто задумался, — отвечаю, возвращая свое внимание на экран монитора. Мейсон наблюдает за мной, прислонившись к моему столу.
— Не можешь об этом говорить?
На мгновение задумываюсь и понимаю, что, наверное, не помешало бы рассказать ему хоть что-то.
— Я немного помогал своим знакомым в обмен на обещание, что они не вернутся к тому, чем занимались ранее... но конечно же они не сдержали обещание.
— Жестокий парень или типа того?
— Что-то в этом роде, — нерешительно отвечаю я.
Мейсон опускается в свое кресло, которое скрипит под тяжестью его тела, потому что он решил купить самое дешевое офисное кресло, которое смог найти.
— Хм-м... Тяжелый случай. Иногда... Думаю, им кажется, что они не знают, как действовать, отказавшись от того, к чему привыкли. Для них это норма, и они начинают по-настоящему так думать. Так вот, забирав у них то, к чему они привыкли, им кажется, что это перебор. Может, тебе стоит попробовать постепенно отучить их. Глядишь, и поможет.
— Можно попробовать, — отвечаю ему, хотя знаю, что никогда больше не столкнусь с Лилендом.
Тут звонит мой телефон, и я вижу, что это Генри.
— Алло?
— Ты ни за что не поверишь, что случилось прошлым вечером, — говорит он.
— Песочный человек, — не теряя времени, отвечаю Генри. Пожалуйста, только бы я ошибся. Пожалуйста, только бы я ошибся.
— Думаю, да. Однако, он не оставил записку...
— Что произошло? — С силой сжимаю телефон. — Я сейчас приеду.
— Ты ведь даже не знаешь, стоит ли приезжать, — отвечает Генри, но я уже машу Мейсону, что должен идти, и бросаюсь к двери. Покинув офис, я спускаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
— Просто успокойся, — вздыхает Генри. — И я всё объясню. Так вот в полицейский участок поступает звонок. Прямой звонок, не через службу спасения 911. Мужчина говорит, что у него в машине Рик Берг, готовый признаться.
Рик Берг?
— Кто это?
— Где тебя черти носили? Ты что, не слышал об убийстве Наташи Гиббс?
Слышал ли я? Боже, я был настолько поглощен Лилендом, что не обращал внимание ни на что другое.
— Нет...
— Больше недели она числилась, как пропавшая без вести, а затем её нашли мертвой. Родители подозревали их соседа, Рика Берга. Его привезли в отдел по расследованию убийств и допросили, но у них на него ничего не было. И вот, мы получаем этот звонок, что он на парковке. Мой человек идет туда, Берг весь в крови, избитый и готовый сознаться. И он тут же нам всё рассказывает.
— Так это он убил эту девушку?
— Нет, он заявляет, что девушка застрелилась.
— И вы, ребята, не обнаружили следы продуктов выстрела на её руках во время вскрытия? — интересуюсь я. Как правило, это хороший способ определить, кто стрелял, когда никто не хочет или не может признаться. Каждый раз, при выстреле из пистолета, на руках остаются следы. Что помогает полиции установить стрелявшего.
— Нет. Ничего. Мы спросили об этом у него, и он сказал, что на ней были перчатки, которые он с неё снял, потому что хотел сохранить их. Объяснил, что это её отец избивал девушку. Она не выдержала и покончила с собой.
Выйдя на улицу, я замедляю шаг.
— Думаешь, он говорит правду?
— На данный момент — это по-прежнему дело убойного отдела, но они начинают подозревать, что он говорит правду.
— Вот дерьмо.
— Я подумал, тебе будет любопытно, потому что мне кажется, его привез Песочный человек.
— Я смогу посмотреть материалы дела?
— Нет, ты вообще не должен об этом знать.
Вздыхаю, бросая взгляд на свою машину, в которую мне не терпелось запрыгнуть.
— Если бы ты хотел узнать больше, тебе стоило пойти работать в полицию, — произносит Генри почти насмешливо. Он уже не первый раз предлагает мне присоединиться к нему.
— Я сам во всём разберусь.
— Когда разберешься, дай мне знать.
— Хорошо.
Весь день я вплотную занимаюсь этим делом, но ничего не нахожу, потому что никто не хочет со мной сотрудничать. Около семи вечера возвращаюсь домой, удивляясь, почему меня так заботило, кто привез парня. Даже если это был Лиленд, это не имеет значения. На этот раз он никого не убил.
А если не он, то тогда уж точно это не играет никакой роли.
Вхожу в тихий дом, подхожу к холодильнику и открываю его. Нет смысла себе что-то готовить, поэтому с силой захлопываю дверцу и направляюсь в спальню.
И тут раздается звонок в дверь.
Вероятно, это моя мать, готовая содрать с меня шкуру за два пропущенных семейных обеда. Наверное, в одной руке у неё картофелечистка, а в другой — нож. Но когда я подхожу к двери и открываю её, то вижу, что там никого нет.
Никакой машины на подъездной дорожке, ни одного человека на улице. Выхожу на крыльцо, чтобы получше оглядеться, но либо я ослышался, либо какой-то ребенок решил пошутить.
Когда оборачиваюсь, у меня душа уходит в пятки, и я подпрыгиваю от неожиданности. Лиленд стоит на кухне, держа в руках пакет из KFC.
— Прости, что так долго. Очередь в KFC была возмутительно огромной, — говорит он.
Я смотрю на него, а он внимательно наблюдает за мной, словно пытается предугадать мои действия.
— Что ты тут делаешь?
— Ты попросил меня переехать к тебе, — невинно отвечает Лиленд.
— Ты ушёл.
Лиленд ставит пакет на стол.
— Да... и я хочу вернуться... если ты не против. Я даже не знаю, почему. Я хотел уйти. Мне нужно было это сделать, но как только ушёл, всё, что мне хотелось, это вернуться обратно. Это очень глупо. Я ведь едва тебя знаю. Большую часть того, что о тебе знаю, я выяснил, пока следил за тобой. Но я устал быть единственным, кому не всё равно, жив я или мёртв. Я устал прятаться в тени, притворяясь никем и ничем. Пожалуйста... пожалуйста, позволь мне вернуться.
Он на самом деле хочет вернуться?
— Почему я должен тебе верить? Я попросил тебя довериться мне, а ты всё испортил своим уходом и тем, что сделал прошлым вечером.
Лиленд выглядит опустошенным, и мне непривычно видеть его таким.
— Знаю! Но мне нужно было... нужно было доказать себе, что возможно такой образ жизни не стоит того, потому что... пока я делал свою работу, я погрузился в неё на сто процентов, но как только остановился... мне захотелось вернуться сюда. Я не хотел есть в одиночестве, когда не с кем поговорить и никому нет дела.
Я колеблюсь, обдумывая его слова:
— А что, если мне всё равно? — знаю, что это ложь. Я уже слишком сильно о нём беспокоюсь. — Я тебя почти не знаю.
— Мы можем попробовать? — с надеждой спрашивает Лиленд. — Как и раньше. Нам необязательно быть кем-то друг для друга. Я просто хочу, чтобы кому-то было не всё равно, умру я или нет. Я всего лишь хочу, чтобы на моих похоронах присутствовал хотя бы один человек.
— И ты откажешься от своего оружия и всего остального?
Лиленд кивает, но ему и не нужно. Выражение его лица — достаточное доказательство того, что он это сделает.
— От всего.
— И ты расскажешь мне всю правду?
— Всю, до мельчайших подробностей.
Я киваю, хотя не уверен, стоит ли соглашаться. Но что-то подсказывает мне, что я должен дать ему хотя бы ещё один шанс.
— Ладно.
— Хочешь поговорить, пока едим?
— Давай я достану тарелки, — предлагаю, направляясь к шкафчику.
Лиленд
Это кажется... правильным.
Сидеть за столом напротив Джексона, словно мы старые друзья.
— Ты ведь не перенапрягался? — спрашивает Джексон, садясь напротив меня за небольшой круглый кухонный стол.
— Нет. Всё в порядке.
— У тебя швы могли разойтись, пока ты возился с этим парнем.
Видите? Джексон уже переживает, навредил я себе или нет. Никому никогда не было дела спросить меня об этом.
— Знаю... Но это была сделка кое с кем, чтобы мне позволили пожить у них. — Непривычное теплое чувство охватывает меня.
Накладываю себе в тарелку курицу, картошку и зеленые бобы, но всё кончается тем, что расплескиваю подливу на стол, так как продолжаю смотреть на Джексона, чтобы увидеть выражение его лица.
— Расскажи мне всё с самого начала, — просит Джексон.
Мне очень не хочется, но понимаю, что должен это сделать.
— Это долгая история.
— У меня впереди целая ночь.
Откусываю кусочек картошки и киваю. Я никогда никому не рассказывал историю своей жизни. Она всегда была чем-то личным, поэтому мне непривычно этим делиться.
— Ну... пожалуй, начну с приемной семьи. С двенадцати до тринадцати лет меня переводили из одной приемной семьи в другую. Я был не самым лучшим ребенком. Рос с дерьмовым отцом, который никогда не заботился обо мне и не обращал на меня внимания. Мне всегда приходилось самому о себе заботиться. Это был единственный способ выжить, что я и делал. Так вот, когда я попал в патронажную систему, не все приемные семьи были в восторге от моих привычек. Мне нравилось прятать вещи... я не привык, чтобы на столе всегда была еда, поэтому, когда попадал в новую приемную семью, я крал еду и прятал её, на случай если она у нас закончится. Я мог взять вещь, которая мне не принадлежала, чтобы если вдруг настанет тот день, когда мы станем нищими, у меня всегда что-то будет.
— Во второй семье, в которую я попал, было почти так же ужасно, как и в доме моего отца. Человек, который должен был якобы «заботиться обо мне» обращался со мной, как с дерьмом. Он всегда орал на меня за то, что я делал что-то не так, и он просто... я до жути его боялся. Клянусь, он был педофилом. Я боялся принимать душ один и мылся только когда его жена находилась в соседней комнате. Я ужасно боялся что-либо делать, когда он был дома. Ему нравилось прижимать меня к стене и просто шептать, что именно я сделал не так, чтобы я едва мог его расслышать, и от этого чувствовал себя невероятно беззащитным. Я ничего не мог поделать, когда он впадал в одно из своих... настроений. Просто... у меня возникало такое чувство, что, если останусь здесь, он заберет у меня всё, и я никогда не смогу стать прежним. И вот однажды он зашел слишком далеко, и я сбежал.
— Я был глупым ребенком. Мне следовало бы рассказать об этом женщине из службы опеки, но я был убежден, что только сам могу о себе позаботиться. Я думал, что смогу защитить себя от боли, если больше не буду жить в этом доме.
— Это было наивно, знаю. Улица — не место для тринадцатилетнего подростка. Тем не менее, какое-то время я терпел. Я вырос, зная, как держаться подальше от людей, которые могли бы меня обидеть. Но тяжело раздобыть деньги или еду, не воруя, когда тебе еще недостаточно лет, чтобы работать. Ну, я имею в виду работу, которой хотел бы заниматься. И вот однажды я нашел свою спасительную благодать в лице этого пекаря. Он давал мне выпечку, которую они напекли на день, но не могли продать по полной цене на следующий день. Хлеб, кексы, почти всё, что он выпекал. — Вздыхаю и делаю глоток воды. — Я начал зависеть от него, поэтому, когда однажды он пригласил меня войти, я ни секунды н колебался. До сих пор помню, как радовался, когда зашел в пекарню, потому что началась зима, и у меня жутко болели пальцы. Когда я вышел из туалета, меня уже ждала еда в кабинке. Я скользнул за стол, почти умирая с голоду. Но, когда этот пекарь сел рядом со мной, зажав меня в кабинке, я понял, что что-то не так. Именно в этот момент я уловил эту... энергетику от него. Которая заставила меня почувствовать себя добычей, а он был хищником. Я знал, что он причинит мне боль. Он ничем не отличался от того человека из приемной семьи.
Джексон смотрит на меня с беспокойством. Он перестал есть, поэтому указываю вилкой на его курицу. Одного взгляда на него достаточно, чтобы я понял, что ему не всё равно, что он не отвернется, как все остальные, и этот факт вызывает во мне множество эмоций.
— Твоя еда остывает, — говорю я, желая ненадолго сосредоточится на чём-то другом.
Он опускает взгляд на свою тарелку, но, кажется, даже не замечает её.
— Ты в порядке? — с беспокойством в голосе спрашивает Джексон, и я снова вспоминаю, почему вернулся.
— Я в порядке, честно. — Улыбаюсь в ответ. — Это произошло много лет назад. И он не успел зайти слишком далеко. Просто... зная, что он собирался сделать, понимаешь? Это чувство беззащитности и одиночества. Но он дал мне вилку и нож. До сих пор не знаю, зачем был нужен этот нож. Может, просто привычка брать салфетку, нож и вилку. Но как только я почувствовал его руку на себе, я понял, что у меня было два выхода. Отдать ему часть себя или забрать часть его. Поэтому... я воткнул нож ему в грудь. Понятия не имею, как мне повезло попасть в жизненно-важный орган. Тогда я ещё ничего не знал о том, как убивать, и этот удар ножом был нанесен в момент паники. Но пекарь выпал из кабинки и начал биться в судорогах.
— И вот тогда я заметил, что был не один. В пекарне находился кто-то ещё. Может, пекарь забыл закрыть дверь, не знаю. Не думаю, что он знал, что мы были не одни, иначе, сомневаюсь, что он сделал бы то, что сделал. И вот я стою и смотрю на умирающего человека. Я не... я не осознал ещё, что убил его, понимаешь? Я лишь знал, что этот мужчина... этот человек собирался причинить мне вред, и я остановил его. Но другой человек говорит такой: «Ты его убил». И я помню, как замотал головой, потому что я этого не делал! Я лишь не дал ему причинить мне боль. А этот человек подошел ко мне и схватил за лицо. Его глаза были такими холодными, и я должен был понять, что он монстр. Только монстр другой породы. Он сказал мне, что я отправлюсь в тюрьму. Что буду жить и умру за решеткой. Я был ребенком, конечно же я поверил ему, но он сказал мне, что, если я пойду с ним, он защитит меня. Сделает так, что пекарь исчезнет, и никто не узнает о его смерти. Вот так запросто. И... я поверил ему. Потому что, когда до тебя доходит, что ты только что убил человека в первый раз ты чувствуешь... онемение, словно ничего не понимаешь. Это такое... странное чувство.
— Оно мне знакомо, — мрачно произносит Джексон. И я задаюсь вопросом, кто был тем первым человеком, которого он убил. А ещё мне хочется узнать историю его жизни. Я хочу знать о нём всё.
— Да... Держу пари, что знаешь, — тихо соглашаюсь в ответ.
|
|
|
