 |
Современные технологии существуют в сложном взаимосвязанном единстве, включая в себя уровень обра- 5 глава
|
|
|
|
Наука (первоначальное знание), техника и технологии возникают в результате развития и структурирования социума. Вне социальной структуры ни наука, ни технологии существовать не могут.
Технологии неразрывно связаны с процессами в социальной организации. Мне представляется невозможным само обособление технологий от общества, в котором они
173
сформировались или в котором проходили стадии эволюционной трансформации. Как уже неоднократно подчеркивалось, общество и технологии оказывают взаимное воздействие друг на друга (положительными и отрицательными обратными связями), и выделение в данном случае воздействия технологий на общество вызвано потребностями описания, а не реальным доминированием технологий над социальными процессами.
Технологии формировали социальные структуры и институты: охоту, собирательство, поддержание огня и передачу знаний, другие устойчивые связи между людьми. Начиная с промышленной революции процесс влияния технологий усиливался по мере расширения видов профессиональной деятельности. «Новая социальная организация связана с формированием социальных групп, ядром которых становится принадлежность к тому или иному типу технологических или институциональных организаций. Будущее – за социальными организмами, срощенными с той или иной технологией. Корпорации газовиков, компьютерщиков или региональных чиновников начинают формировать свои типы людей, особые социальные отношения и способы жизни» [129, c. 45], – пишет С.В. Попов. В этом описании я не согласен лишь с прогнозом, тем более что именно такое описание будущего уже было дано Г. Уэллсом в романе «Машина времени» [164]. Подобное будущее возможно, но не как доминанта, а как составная часть социальной организации людей. Предпосылки существуют и сегодня, а английский философ-фантаст видел их уже в начале XX века. Если подобное, насквозь технократичное в своей организационной структуре, общество возникнет, то оно окажется нежизнеспособным, а вот принести несчастье людям, человечеству и природе успеет.
|
|
|
Жизнь, конечно, сложнее и преподнесет множество самых неожиданных вариантов развития. Но выделенные С.В. Поповым новые принципы социальной организации,
174
связанные с воздействием технологий на общество, достаточно интересны для рассмотрения. Благодаря технологиям унифицируется этика: на смену прежним идет этика технократизма [99; 101]. В политике применяют методы управления обществом как некоторым социальным механизмом, подчиненным жесткой системе причинно-следственных отношений. Такой технократизм проявился во множестве тоталитарных режимах, а в философии получил обоснование в работах Платона и И.-Г.Фихте.
Зафиксированная С.В. Поповым тенденция рассматривается им всесторонне. Помимо формирования общества на основании требований профессиональных сообществ, он обращает внимание на процесс интеграции региональных экономик в единую сеть на основании единых стандартов [129, c. 45]. Этот процесс наблюдался с середины XIX в., когда англичанин Дж. Витворт (Whitworth) добился в Великобритании стандартизации болтов и гаек (BSW), и усиливался по мере развития техники и технологий до конца XX века.
Замеченное С.В. Поповым развитие не единственное направление эволюции. Имеется и встречный процесс, направленный на расширение ассортицы, которая, кстати, не всегда оказывает негативное воздействие на развитие техники и технологий, а заодно и экономики [65, c. 312]; также наблюдается цифровой разрыв, отражающий неравенство доступа в Интернет, технологический разрыв и разрыв в познаниях [56, c. 285-311]. Поэтому можно смело утверждать, что унификация экономики и культур не будет иметь такого тотального технократического облика. Однако тем более необходимо внимательно вглядываться в будущее, чтобы предостеречь самих себя от повторения множества ошибок, совершенных в прошлом.
|
|
|
Желание свести многообразие культур к некоему «Единому культурному проекту» я отождествляю с технократизмом [92; 101]. Он проявляется как в качестве желания уни-
175
фицировать все и всех, так и в алармизме, видящем в происходящих культурных тенденциях исключительно перестройку на англо-саксонский лад. В.Л. Иноземцев считает, что глобализации как формирования единой цивилизации не происходит, а осуществляется приспособление мира к потребностям «западной» модели общества [52 c. 60]. Этот процесс осуществляется не с каким-то злым умыслом или по чьей-то злой воле, как считают некоторые [160 c. 22], а формируется стихийно как попытка адаптации людей к новым, заданным технологиями условиям существования [112]. «Глобализация навязывает человечеству типовые механистические алгоритмы жизни, мышления, творчества» [18, c. 31], – пишет В.В. Бычков, добавляя, что научно-технический прогресс «предопределен развитием человеческого разума» [18, c. 52]. Так или иначе, воздействия технологий на организацию общества избежать не удастся, как не удавалось и ранее. Любое общество имеет регламентированные правила своего поведения, в рамках этих писанных правил общество является одновременно и техническим, и технологическим объектом. В этом нет ничего удивительного, мы способны к рациональной организации. Другое дело, что эта организация не может быть полностью рациональной и полностью систематизированной[92]. В обществе всегда остается место для интуитивного, биологически обусловленного, эстетически предпочтительного и т.д. и т.п. В том числе и высокая культура была и останется уделом небольшого числа живущих на планете. Формализовать все невозможно. Но вот что вызывает неподдельную радость – это рост общего числа потребителей культурной продукции. Технологии позволяют донести ее массовому потребителю. Качество продукции вызывает у эстетически-утонченных философов закономерное возмущение. Это вполне естественно. Рафаэлей
|
|
|
176
всегда на всех не будет хватать, даже уорхолов – и то мало. Массовый потребитель будет покупать массовый товар, а борьба за его качество оправдана и благородна. Высокое искусство всегда является верхней частью культурного «айсберга», не будет массовой (народной) культуры – не будет и шедевров.
3.2. Технологический и/или технический императив
Представление о преобладающем влиянии науки на общество широко распространено: «ни одна сфера духовной культуры не оказала столь существенного и динамического влияния на общество, как наука» [156, c. 3]. Из этого допущения следует закономерный технократический вывод: «соединяясь с властью, она (наука – А.М.) реально начинает воздействовать на выбор тех или иных путей социального развития» [156, c. 9]. Вслед за ними непреодолимым влиянием на социальную организацию общества наделяются технологии и техника.
Специфическая, отличная от науки роль техники и особенно технологий в литературе рассмотрена не была. По аналогии с преувеличенной ролью науки родилась идея технологического (технического) детерминизма. В отечественной философии его определение дает Б.Г. Юдин: «Технологический императив – суждение, в соответствии с которым все то, что становится технически осуществимым, неизбежно будет реализовано» [192, c. 462]. Технологический императив – иная, более мягкая формулировка технологического детерминизма, который утверждает прямое влияние технологий на общественное устройство. Область действия императива начинается с науки, откры-
177
вающей потенциальные технические возможности. Так как техника и технологии обычно не различаются, то утверждение о технологическом императиве вполне может быть перенесено и в область техники. В сфере научного знания гносеологический оптимизм утверждает безграничность познания, а представления о технологическом императиве позволяют сделать прогноз о непродолжительном времени решения любой научной проблемы[93]. Технологический императив распространяется его приверженцами на все элементы Великой Триады.
|
|
|
В западной литературе крупным критиком этого направления являлся Жак Эллюль. Тем не менее, он отдал должную дань демонизации технологий: «Прежде всего, технология как система подчиняется своему собственному закону, своей собственной логике» [206, p. 346], – писал этот французский философ. С его точки зрения существующее положение человека в мире технологий ничтожно. Люди с самого рождения проникнуты технологией[94], и поэтому вся их работа подчинена ее развитию [206, p. 346]. Технологический императив, по Ж. Эллюлю, формирует мировоззрение и не позволяет посмотреть со стороны на происходящие инновации.
Эту ситуацию необходимо изменить. В критике технологического императива следует опираться на историю
178
науки и техники. Эволюция общества и науки вносит постоянные изменения, влияющие на технологии извне. Так же сами технологии испытывают воздействия других технологий. Никакого доминирования «собственного закона и собственной логики» не просматривается. Технологии подчинены не только общественным процессам, но и специфической части интеллектуальной деятельности – науке. Новые открытия могут отправить в небытие перспективно развивающиеся технологии, начиная от производства каменных орудий и высокотехнологичного возведения пирамид до производства паровозов, кинескопов и видеокассет. Слава Богу, не все технологии обладают вселенской силой и всепроникающей способностью (в том числе в наш мозг). Про средства массовой информации и Интернет сказать такое язык не поворачивается, но придется: они не обладают тотальной возможностью формировать наше мировоззрение. И, хотя общественное бытие статистически формирует общественное сознание, сознание конкретных индивидуумов обладает широкой характерологической вариативностью, бессознательной избирательностью и сознательной критичностью к поставляемой извне информации. Рабы по природе были и во времена Аристотеля, и останутся в далеком будущем. Данный тип не репрезентативно представляет все человечество, и это облегчает тяжесть при ощущении технологического пессимизма. Имя Аристотеля вызывает и другое важное древнегреческое воспоминание – телеологию предметов. Учение о целеполагании, а именно это означает телеология, в наше время мимикрировало. Технологический императив предписывает развитию техники и человеческим действиям цель, лежащую вне границ рационального контроля. Эта имманентная технике и технологиям суть означает приписывание технике и технологиям имманентно им присущее враждебное отношение к человеку и окружающему миру, т.е. демонизм техники, описанный в первой главе.
|
|
|
179
Другим аргументом, служащим обоснованием этого демонизма, является телеология элементов Великой Триады, которая предписывает направление исследованиям, научно-техническому прогрессу и эволюции технологий. В конечном счете она определяет развитие общества и приводит к гибели любую цивилизацию, идущую по пути развития техники. Мифологизм этого построения подтверждается и альтернативой – созданием идеального общества от технократического коммунизма до ноосферного человечества, а сегодня и возвращением к «зеленым» корням неоязычества.
Американский философ Б. Бимбер писал: «У идеи, что технологическое развитие определяет социальное изменение, есть замечательное устойчивое влияние на популярное и академическое воображение. Несмотря на лучшие усилия историков и других, показать, что отношения между технологией и обществом являются взаимными, а не однонаправленными, сохраняются требования к автономному влиянию технологии на общества» [198, p. 80]. Такая устойчивость заблуждения вынуждает снова и снова рассматривать эту проблему, донося до интересующихся читателей альтернативную точку зрения.
«Техника» и «технология» обычно рассматриваются в литературе как синонимы[95], и приведенные далее цитаты несут на себе отпечаток такого поверхностного взгляда. Картина рассматриваемого здесь императива генетически связана с представлениями о линейном детерминизме, связывающем причину (технику и технологии) и следствие (общество).
Незаслуженно малоизвестный в России французский священник и философ Ж. Эллюль видел связь общества и технологии следующим образом: «Человек, который действует и думает сегодня, не существует как независимый субъект
180
относительно технологического объекта. Он находится в технологической системе и модифицирует себя при помощи технологического фактора. Индивид, который использует технологию сегодня, удовлетворяет ее требованиям. И наоборот, только человек, который служит технологии, действительно в состоянии использовать ее» [207, p. 325]. После такого напутствия, вводящего в состояние ступора, стоит вспомнить вульгарного Псевдо-Маркса, утверждавшего, что бытие определяет сознание. Читая работы Ж. Эллюля, невозможно не задавать себе вопрос: «Это философ нас специально пугает или он действительно так думает?» В любом случае его интуиция или рациональный анализ вызывают огромный интерес. Он пишет: «Чтобы эксплуатировать и использовать технологии в максимально возможной степени и максимизировать их результат, мы должны быть в состоянии организовать общество определенным способом, мы должны быть в состоянии расположить людей таким образом, чтобы они работали определенным методом, и мы должны заставить их потреблять определенным способом» [206, p. 354]. Тут и следа нет от спасительного выделения технологий. Для этого философа совершенно очевидно, что все общество целокупно и представляет единую технологическую цепочку, ужасную в своем неразрывном единстве. О свободе воли нет и речи, поэтому и картина получается столь удручающая. Не обладая избыточным оптимизмом, все же замечу, что картина не представляется мне такой мрачной. Во-первых, для эксплуатации технологий необходимо организовать не все общество, а лишь ту часть, которая занята в данном производстве. Описание Ж. Эллюля применимо к тоталитарным (технократическим) обществам, где действительно все подчинено загадочной Дирекции Единого Заказчика – государства. Во-вторых, нет ничего противоестественного в том, что продукты технологий применяются определенным образом: этому действительно надо учить, равно как необходимо учить и применению технологий (высшее и специальное образование, инструктаж на
181
производстве, техника эксплуатации, техника безопасности и т.д.). Попытки решать социальные проблемы путем переселения жителей трущоб в современные комфортабельные здания быстро приводят последние в непригодное состояние. Раздельный сбор мусора также требует приучения и принуждения людей. Бесконечно повторяемые правила использования эскалатора в метрополитене резко снижают травматизм и увеличивают пропускную способность этого технического приспособления, служат на благо индивидууму, обществу и технологиям. Наконец, в-третьих, практика как раз показывает, что люди начинают проявлять творческий подход как к самим технологиям, так и к технике, в поисках техно-гуманитарного баланса создавая новые социальные связи, не предусмотренные при внедрении технологий и техники.
В сборнике «Does Technology Drive History? The Dilemma of Technological Determinism», посвященном теме социального и технологического влияния, представлены различные точки зрения. Наиболее интересными мне представляются взгляды Р.Л. Хейлбронера, изучившего связь трех элементов: «экономического детерминизма и его технологического коррелята», а также капитализма [210, p. 64; 211, p. 72-73]. Позиция этого экономиста и философа достаточно ясна. Экономика жестко детерминирует технологическое развитие. Если раньше это утверждение не носило статуса всеобщности, то сегодня без огромных финансовых вливаний науку невозможно развивать. Экономика, в свою очередь, детерминирована обществом и в лице руководителей фирм или госаппарата определяет направления научного исследования. Таким образом, детерминизм есть, в конечном итоге он приводит к модели общественного императива развития Великой Триады. С подобным опровержением технологического императива следует согласиться.
П. Пердью рассмотрел взаимосвязь технологий, социальной организации и климатических особенностей в России [226, p. 184 – 187]. После нашумевшей книги А.П. Пар-
182
шева «Почему Россия не Америка» взгляд иностранного исследователя особенно интересен. По мнению П. Пердью, «технологические тормоза не менее действенны, чем технологические импульсы» [226, p. 182-183]. Эта точка зрения комплементарна техно-детерминизму. Она предполагает, что отсталость технологий создает отсталые общества. Именно из этой концепции вытекает внимательный подсчет количества компьютеров, мобильных телефонов и других устройств на душу населения [230]. Эти цифры увлекают и не позволяют видеть всю абсурдность явленного статистического бытия[96]. Например Россия – наследница СССР – является единственной страной в мире с атомным ледокольным флотом. Это предмет нашей национальной гордости. А вот Сомали и США не обладают таким гаджетом. Из этих сравнений можно сделать вывод о равном технологическом отставании Америки и территории в Африке, утратившей государственный статус. Подсчет технических устройств – прямое следствие псевдо-марксовского изречения о «бытии и сознании». Точно так же, как добычей угля и выплавкой стали коммунистические деятели пытались обогнать и перегнать Америку, их на-
183
следники пытаются реформами образования и нано-сколковизацией переломить негативную тенденцию. Деградация общества, в котором человек и его свободы подавлены и жестоко регламентированы, неминуема, а технологический детерминизм к этому не имеет отношения.
Технологические тормоза или стимулы становятся значимыми не сами-по-себе, а лишь в контексте применяющего или не применяющего их социума, также важен способ применения Великой Триады. Например, в России создаются научные роты [133]. Не вызывает удивления, что аналогичных воинских подразделений нет ни в одной армии мира, но опыт насильственного инженерного труда применялся И.В. Сталиным в больших масштабах – так называемых шарашках. Результат их работы по-прежнему воспринимается многими как положительный и требующий повторения. Не следует забывать, что стимулом работы было не только освобождение после выполнения работы (осуществляемое не для всех), но и просто сохранение жизни. Заплатить достойную зарплату просто не приходит в голову и тем, и этим современным «эффективным менеджерам». Не мистический подсчет компьютеров по материальной ведомости, не научные роты, а возможность отечественных ученых плодотворно трудиться на Родине обеспечивает прогресс и развитие страны.
Техно-детерминизм – форма современного мифологического сознания, дающего простые, доступные любому ошибочные ответы. Игнорирование иных факторов, кроме единственного, выбранного интуитивно, – свойство мифологического объяснения. Подсчет компьютеров вне их интеграции в общественные коммуникации, роли в документообороте, обработке и передаче экономически значимой информации – все это проявление техно-мифологии.
Ответ на вопрос о степени влияния технологий и техники, удовлетворяющий историческим фактам, – это решение, принятое человеком в конкретной ситуации. Реализо-
184
ванный им выбор может быть основан как на технологической (технической) традиции, т.е. быть детерминирован предшествующим состоянием, так и на преодолении его ограничений. Наиболее значимыми являются решения, принятые по созданию новых технологий и изобретению техники. Примером стагнации являются QWERTY-эффекты – сковывающие развитие принятые ранее технические решения. Как мы видим, вариантов много и техно-детерминизм не охватывает их все. Создание атомной бомбы в Америке было не единственным детерминантом их применения в Хиросиме и Нагасаки. Решение принималось на основе желания сократить потери американской армии при оккупации Японии, стремления показать Сталину и всему миру мощь нового оружия. Наконец, против технической предопределенности говорит и тот факт, что ядерное оружие никогда больше не применялось. Различные страны и правительства избегали техно-детерминированного соблазна. В завершение пошевелю осиновый кол, забитый в «живучий» детерминизм. Идея об онтологическом отличии закономерного от случайного восходит к К. Лоренцу, утверждавшего, что для связи между причиной и следствием необходима передача энергии [170, c. 84]. В разнообразии рассматриваемых в литературе случаев влияния технологий на развитие самих себя (а также техники на технику, науки на технику и другие всевозможные варианты) упущен человек, который только и может осуществлять передачу энергии[97]. А так как человек подвер-
185
жен воздействию множества энергетических факторов, то однозначность влияния Великой Триады на его поступки размывается и становится неоднозначной. На фоне подобных энергетических обменов более эффективным, например в экономической сфере, становится учет влияния техно-факторов на общественные процессы наряду и во взаимодействии с другими факторами.
Связь общества и науки рассматривает В. Лоуренс. Не разделяя идею техно-детерминизма как окончательного объяснения линейного причинно-следственного взаимодействия, он выделяет пять положений, на основании которых наука, техника и технологии[98] оказывают ограниченное влияние на общество. Во-первых, делает вывод философ, социальные ценности не могут быть произведены только из науки, как считали в середине XX века [220, p. 421]; во-вторых, несмотря на то что научное знание является равновозможным для использования как на пользу, так и во вред человечеству, реализуемые при помощи научного знания цели не могут не быть основаны на вненаучных ценностях; в-третьих, у нового научного знания в момент его появления может быть изначальная пагубная или благотворная потенция для его дальнейшего применения; в-четвертых, техническая деятельность обладает ценностной нагрузкой, которую вносят как ученые и инженеры, так и ценности общества; и наконец, в-пятых, технические эксперты принимают свои решения для и от имени общественности [220, p. 431]. Такой рациональный подход можно считать наиболее взвешенным при анализе взаимодействия социума и Великой Триады.
С.В. Кричевский пишет: «На основе своего опыта профессиональной деятельности и научных исследований в космонавтике полагаю, что чисто техническими метода-
186
ми мы в принципе не можем сейчас и не сможем в будущем правильно выбирать и эффективно решать задачи освоения космоса» [63, c. 219]. Технократизм вопреки собственному позиционированию как рациональной и эффективной системы организации трудовой деятельности оказывается непригоден даже с точки зрения профессионалов.
Приведенные выше цитаты показывают, что рассмотренные по отдельности проблемы техники и технологий в отрыве от социальных процессов представляются неправомочными [46, c. 19]. Экстерналистская модель развития науки, техники и технологий имеет право на существование, но она представляется «неинтересной» и устаревшей моделью, давно отвергнутой профессиональным сообществом.
3.3. Город – единство взаимодействия социума и Великой Триады
Влияние элементов Великой Триады на общество я рассмотрю на примере одного из самых сложных и многогранных социо(техно)-био-геокомплексов, а именно города[99].
Можно сказать, что «город обладает особой технократической силой». В нем переплелись все стороны жизни людей. Его функционирование определяется коммуникациями, возникшими под влиянием технологий, а сама жизнь людей в максимальной степени зависит от технической реальности. Кажется, что здесь доминирует власть техники. Вульгарное бытие почти всегда определяет адекватное ему сознание, под-
187
чиняя его носителя проблемам транспорта, жилищно-коммунальных услуг и другим технологическим особенностям быта. Город вызывает «привыкание», устраняя потребность в природе, в личностном общении, в любви. Для горожан погода становится досадным недоразумением, своего рода песчинкой, попавшей в глаз. Из окон квартир, присутственных мест, сквозь лобовое стекло автомобиля, на экране телевизора, в необъятных просторах Интернета открывается нам мир во всем своем великолепии. Мы смотрим, вдыхаем его аромат, становимся соучастниками, держим руку на пульсе мировых событий. Город рождает миражи, и миллионы мотыльков летят на его рекламные акции.
Город существует, пока в нем остаются жители. Иллюзия исключительно техногенного бытия и превосходства технологий над человеком создана людьми, частью из них она сознательно поддерживается для одурманивания остальных.
И все же город существует, реально существует, и вырваться из него на зеленую травку, туда, где блестит солнышко, мы надолго не сможем. Город всерьез и надолго поработил нас, предписав ритмы и правила, описав круг общения. Аналогично, греясь у костра, в тесном кругу единоплеменников, древние люди следовали ритмам танца, подчинялись сменам времен года.
Город, как и пещера каменного века, не самодостаточное образование, его существование и развитие зависят от условий, находящихся не только в его пределах, но и расположенных далеко за ними. В городе сконцентрировано разнообразие взаимоотношений социума и технической реальности. Биологические и геологические части социо(техно)-природной системы максимально трансформированы. В городе, особенно в мегаполисе, воздействие технической реальности на социум обнажено и явлено в самом приглядном и неприглядном виде. Все плохое и хорошее становится доступным для изучения.
188
Первым техническим проявлением городской силы является его планировка. Она стихийно формировалась технологией. Ядром города выступала торговая площадь на перекрестке дорог или края моста (переправы). Это могла быть зона безопасности вокруг феодального замка или территория сакрального места, связанного с религией. Для множества городов Западной Европы зародышем планировки послужили военные лагеря римлян с продольно-поперечным расположением улиц. Эта планировка сохранялась веками и продолжает существовать в настоящее время. На основе этих примеров легко допустить, что техно-детерминизм существует.
Трудно понять, насколько он предписывает сохранять городскую планировку. Лондон и Москва после пожаров (1666 и 1812 гг. соответственно) были восстановлены в границах прежних улиц, что может быть рассмотрено как его всевластие. Но необходимо учитывать важнейшее социально-экономическое условие – владение землей. Изменение планировки вызвало бы серьезные трудности с перераспределением собственности. Аналогично сохранялись формы полей со Средних веков по наше время [73, pис. 32, 33 на c. 241]. Таким образом, экономические и юридические причины оказываются более действенными, чем предшествующие технические детерминанты. В тех случаях, когда политическая воля или социальные изменения происходят, перепланировка становится возможной и никакая техно-предопределенность не властна над человеческими решениями[100].
Человеческие решения могут предписывать техно-предопределенность. В первую очередь, это непосредствен-
189
ные правила эксплуатации, накладываемые технологиями на персонал. Вопросы психологии эксплуатации техники, создания комфортного интерфейса и прочие проблемы сопряжения техники и использующего ее человека выходят за рамки данного исследования. Во вторую очередь, это градостроительство и архитектура. От воздействия технологий относительно легко избавиться, достаточно поменять работу, и тотальное воздействие изменится на другое. Можно подождать появления нового поколения технологий, что в наше время происходит значительно быстрее, чем длится отпущенное нам земное время. В случае градостроительства и архитектуры ситуация несколько иная. Время городской планировки и время эксплуатации зданий по-прежнему превосходят человеческую жизнь. Хочешь избавиться от планировки города – переезжай в другой. Планировку квартиры или дома изменить в некоторых случаях невозможно. Ответственность архитектора за реализованный проект значительно выше, чем создателя иных форм техники и технологий. Заложенные изначально характеристики на многие десятилетия и столетия определят жизнь и предписывают некоторые формы поведения. Дороги предписывают пространственную мобильность горожанам. Это влияние будет не тотальным (возможны варианты движения), но тоталитарным (этих вариантов не много, единственный вариант является предпочтительным)[101]. Человек как горожанин подчинен размерам бытия, в старости или при травме он обнаружит враждебное пространство, лишающее его пространствен-
190
ной мобильности[102]. Благими намерениями мостится одна единственная дорога, все остальные строятся на основе разума и иных строительных материалов.
Проект города-столицы Бразилиа (Бразилия), созданный Л. Коста и О. Нимейером для южноамериканской страны, был создан для утверждения общества социальной справедливости. Городская планировка, широкие проспекты, жилище для всех слоев населения, правительственные задания – все было пронизано заботой о людях. Город спустя некоторое время оказался «безупречно структурированным пространством для идеальных воображаемых жителей, отождествляющих счастье с беспроблемной жизнью, поскольку в ней отсутствуют неоднозначные ситуации, нет необходимости делать выбор, не существует риска и шанса на приключение. Для всех остальных (за исключением политических функционеров и государственных служащих – А.М.), город оказался пространством, лишенным подлинной человечности – всего, что наполняет жизнь смыслом и ради чего стоит жить» [10, c. 67]. Наполняя ватманы линиями будущих проспектов, архитекторы исходили из того, что, если город будет пригоден для машины, то он будет удобен и для человека. В результате оказалось, что большинство жителей этой утопии живет в нищенских пригородах, в условиях более ужасных, чем в старых городах. Насыщенная маскарадами южноамериканская жизнь не бьет ключом на огромных пространствах площадей и проспектов.
|
|
|
