3. Типология и эволюция консервативной 5 страница

Внимание Оласки к религиозной проблематике было не случайным. Возрождение социального консерватизма в качестве солидаристской, а не националистической программы невозможно без активной поддержки со стороны христианской общественности. В этом плане возросшая активность Католической и Православной церквей стала принципиально важным фактором изменения идеологического пространства на рубеже XX-XII вв. Важнейшую роль в этом процессе сыграл Иоанн Павел II (1978-2005). Поляк по происхождению Иоанн Павел II проявил себя решительным противником марксизма и либерализма. В них он видел порождение вульгарного материализма, угрожающее духовным ценностям человечества. Основной проблемой современности папа считал не отсутствие материальных благ, а «кризис смысла», утрату истинного представления о целях и ценности человеческой жизни. Особое значение понтифик придавал защите свободы, достоинства и прав человека. Естественными и неприкасаемыми Иоанн Павел II считал права на жизнь, свободный поиск и познание истины, на труд и «экономическую инициативу», на справедливое обращение. «Источником и синтезом этих прав, – отмечал он, – является религиозная свобода, понимаемая как право жить в истине своей веры и в согласии с трансцендентным достоинством собственной личности». Предвидя рост общественного внимания к христианским ценностям, Иоанн Павел II санкционировал подготовку уникального документа – «Компендиума социального учения Церкви». Компендиум был адресован «всей христианской общине, в особенности тем ее участникам, которые непосредственно занимаются решением политических и административных задач, затрагивающих социальные, мирские отношения». В содержательном плане Компендиум представляет собой собрание цитат и фрагментов из различных документов Церкви, посвященных «четырем основные ценностям социальной доктрины»: достоинству человеческой личности, общему благу, субсидиарности, солидарности. Компендиум завершается утверждением: «Церковь своим социальным учением стремиться содействовать созиданию “цивилизации любви”, сделав любовь “постоянной и высшей нормой всякого действия”».

Позицию Церкви по социальным и общественно-политическим вопросам Иоанн Павел II называл «толкованием действительности в духе Евангелия». Он исходил из идеи«активной церкви», внедряющей христианские принципы в частную и общественную жизнь. «Церковь должна вникать во все, что противостоит усилиям, направленным на улучшение жизни человека», – отмечал понтифик. Он занимал бескомпромиссную позицию при обсуждении проблем эвтаназии, абортов и разводов, терроризма и милитаризма. Но одновременно Иоанн Павел II проявлял искренний интерес к современным культурным тенденциям, покровительствовал католическому молодежному движению, стремился видеть церковь уверенно вступающей в век информационных технологий и глобализации. Проблема веры, по мнению Иоанна Павла II, неотделима от всего комплекса современных культурных проблем развития человечества. Культура рассматривалась им как органичная часть религиозного опыта и, тем самым, важнейшее свидетельство духовного единства всех конфессий. Характерно, что именно Иоанн Павел II в 2004 г. инициировал общественную полемику по вопросу о подготовке проекта конституции Европейского Союза. Папа обратился с призывом включить в преамбулу конституционного договора упоминание о христианском наследии Европы. Он обратил внимание общественности на трактовку в проекте «основ европейского единства» лишь как набора духовных ценностей и социальных принципов, «берущих свое начало в цивилизациях Греции и Рима», и заявил, что «европейская идентичность была бы непонятной без христианства». В поддержку идеи включения в текст конституции упоминания о христианской основе европейской культуры высказалась Конференция европейских Церквей, а также Русская Православная Церковь.

В 2005 г. под именем Бенедикта XVIна Святой престол был избран немецкий кардинал Йозеф Ратцингер. На протяжении последней четверти века он занимал посты префекта Конгрегации вероучения, Председателя Папской библейской комиссии, Комиссии по подготовке Катехизиса Католической Церкви и Папской международной богословской комиссии. Помимо Иоанна Павла II именно Ратцингер оказывал решающее влияние на формирование официального курса Святого престола в вопросах вероучения. В те годы Ратцингер снискал репутацию «великого инквизитора», последовательного противника модернизации католицизма. «Богословский диалог необходим, но самое актуальное на современном этапе – это духовное и моральное очищение», – утверждал он. Настоящим манифестом консервативного крыла церкви стала «Доктринальная нота об участии католиков в политической жизни», разработанная под руководством Ратцингера в 2002 г. Нота предостерегала от «ложного» понимания демократических ценностей, от абсолютизации принципов плюрализма и свободы слова. В ней заявлялось о непримиримой позиции церкви по вопросам абортов и эвтаназии, однополых браков. Христиане призывались к отказу от поддержки политических решений, «вдохновленных утопической перспективой», «направляющих совесть человека к исключительно земным чаяниям», «выхолащивающим и пересматривающим христианское стремление к вечной жизни». Правильный образ политического поведения католиков Ратцингер сформулировал следующим образом: «Верующие не могут поддерживать решения, компрометирующие или игнорирующие фундаментальные требования этики, оправдываясь общим благом общества. Когда политика направлена против нравственных принципов, не допускающих нарушений, исключений и компромиссов, участие в ней католиков должно стать более явным и ответственным». После избрания на Святой престол Бенедикт XVI усилил критику государственной политики, которая «препятствует христианству играть должную роль в общественной жизни Европы». «Мир политики следует своим законам и идет своим путем, исключив Бога, как не имеющего отношения к нашей жизни, – утверждает он. – То же самое происходит в мире коммерции, экономики и в частной жизни. Бог остается в тени. Но общество, абсолютно исключающее Бога из своей жизни, разрушает само себя». В своих энцикликах Бенедикт XVI обращался и к таким неординарным для апостольских посланий темам как мировой финансовый кризис, развитие предпринимательского сообщества в эпоху глобализации, институционализация гражданского общества, гуманитарные аспекты технического прогресса, экологическая безопасность.

На рубеже XX-XXI вв. значительно возросла и активность Русской Православной церкви. В 1990-х гг., когда в России наступил пик активности нетрадиционных религий и сект, а из-под юрисдикции Московской патриархии вышло значительное число приходов на Украине и в Молдове, РПЦ столкнулась с огромными проблемами. В этой ситуации Церковь сосредоточила силы на увеличении общественной значимости религии. В 1994 г. Архиерейский собор решил выработать концепцию, которая отражала бы взгляд на вопросы церковно-государственных отношений и проблемы современного общества. Разработка «Основ Социальной Концепции Русской Православной Церкви» завершилась к 2000 г. Этот документ, несмотря на свой внутрицерковный статус, был адресована не только православному сообществу, но и широкой общественности не зависимо от конфессиональной принадлежности. Помимо традиционной оной для церкви позиции по социальным и нравственным вопросам обращает на себя правовая концепция, отраженная в «Основах... ». Универсальным принципом правоотношений здесь называется отказ человека от нанесения вреда другим людям («не делай другому того, чего не желаешь себе»). И эта максима позволяет говорить о наличии единой христианской социально-государственной этики, несмотря на сохранение принципа отделения церкви от государства. Признание такой единой этической основы общества, защищающей свободу человека, но препятствующей его своеволию, называется ключевой задачей. Ставя ее, Церковь весьма жестко критикует существующий конституционный строй. В «Основах…» подчеркивается, что ключевым компонентом конституционной доктрины стала теория естественного права, которая «в своих построениях не учитывает падшести человеческой природы», а также принципы позитивного права, «в соответствии с которыми право есть человеческое изобретение, конструкция, которую общество создает для своей пользы, для решения задач, определяемых им самим». Определение законности исходя из самого наличия закона ведет, помысли автором документа, к отрицанию нравственности законодательства. Поэтому позиция Церкви по отношению к государству характеризуется как «критическая лояльность», предполагающая активное вовлечение христиан в общественный контроль над политически процессом во имя защиты отечественных нравственных устоев и патриотических ценностей. Стремление РПЦ включить курса «Основы православной культуры» в программу государственных образовательных учреждений, активная поддержка программ военно-патриотического воспитания и ввода института армейских священников, жесткая позиция по разнообразным вопросам культурной жизни (от абортов и клонирования до демонстрации кинофильмов и издания книг, затрагивающих интересы верующих) породили острую общественную дискуссию по более широкой проблеме – о границах личного права на свободу совести. Позицию РПЦ по этому вопросу емко выразил патриарх Кирилл: «Мы считаем, что общечеловеческих ценностей на свете две: это свобода и нравственное начало. Если свобода человека раскрывается в системе нравственных координат, то это сочетание обеих фундаментальных ценностей человеческого бытия способно соединить и примирить все существующие культуры и цивилизации».

Активность христианского движения сыграла важную роль в возрождении социального консерватизма. Однако на политической арене этот фактор стал принципиально значимым лишь к концу 2000-х гг., когда в Европе резко обострились межконфессиональные отношения (показательным примером стал международный ренонс судебного процесса над участницами российской панк-группы «Pussy Riot»). Но первоначально «новое издание» социального консерватизма эволюционировало в ином направлении – от солидаристской риторике к воинствующему имперскому патриотизму. Так, в США взлет «сострадательного консерватизма» уже спустя считанные годы сменился имперско-миссионерским курсом на глобальную войну с «мировым терроризмом». Однако политическое фиаско президента Дж. Буша-младшего наглядно показало, что образ врага может стать мощным инструментом для временной мобилизации общества, но воссоздать систему национальной идентичности на такой основе невозможно. Не случайно, что альтернативой американцы посчитали первого в истории США чернокожего президента Барака Обаму. Некоторые европейские консерваторы также не избежали ошибок, характерных для их американских коллег. Примером является российско-грузинское противостояние 2000-х гг., взаимоотношения России со странами Балтии и Польшей. Но большинство европейских правоцентристских партий взяли курс на синтез культурного национализма, управляемой демократии и умеренного государственного патернализма, что и является характерной чертой социально-консервативной идеологии. Ставка делается на достижение национального единства в условиях «вызова глобализации», пробуждение «национального духа» и исторической памяти, укрепление общественной морали. Большое значение придается пресечению сексуальной вседозволенности, осуждению гомосексуализма и порнографии, ограничению практики абортов (в католических странах), ужесточению контроля над употреблением спиртных напитков молодежью, борьбе против наркомании. Символом усиления общественного внимания к этим проблемам стал высокий рейтинг таких европейских политиков как Ангела Меркель (ФРГ), Николя Саркози (Франция), Дэвид Кэмерон (Великобритания), Владимир Путин (Россия), Лех и Ярослав Качинские (Польша), Михаил Саакашвили (Грузия), Вацлав Клаус (Чехия), Мирча Джоанэ (Румыния). На волне социал-консервативных настроений был избран 45-1 президент США Д. Трамп. Идеи социал-консервативного толка стали основой платформы пятого поколения руководителей КНР во главе с Си Цзяньпинем (т. н. концепция «китайской мечты»).  

Естественно, что в каждой из этих стран переход к политике социального консерватизма имел существенную специфику. В некоторых (например, в ФРГ и Румынии) он происходил на фоне консолидации крупнейших правоцентристских и левоцентристский партий и оформления «больших коалиций». В других (например, в Украине и Италии) такая же ситуация привела к патовому противостоянию правящих и оппозиционных партий. Наконец, в-третьих (например, в России и Франции) произошла консолидация всего политического истеблишмента вокруг одной правящей партии и вытеснение оппозиции на периферию общественно-политической жизни. Определенную специфику имело и идеологическое оформление нового политического курса. Так, например, для стран-«старожилов» Европейского Союза более приемлемой оказалась мягкая форма культурного национализма, основанная на идеях европеизма (показательный пример – инициативы ФРГ, Франции и Италии по созданию Конституции Европейского Союза и пропаганде европейской идентичности). Для «малых» стран из числа новичков ЕС (Польша, Венгрия, Эстония, Латвия, Литва, Румыния и др. ), а также восточноевропейских стран постсоветского пространства (Украина, Грузия, Белоруссия, Россия) более востребованным оказался классический культурный национализм. Не случайно, что в последние годы в этих странах обострилась борьба за «историческую память», а в некоторых случаях дело доходит и до прямых этнополитических конфликтов (балканские войны 1990-х гг., военные события в Грузии в 2008 г. ). На фоне растущего риска этно-национальной и геополитической конфронтации важную роль приобретает утверждение менее конфликтных социально-консервативных ценностей. Однако события начала 2010-х гг. показали иную тенденцию. Даже в наиболее благополучных странах Европы социальный консерватизм начал заметно смещаться «вправо». Точкой отсчета стал крах проекта Европейской конституции в 2005 г., а пиком – прозвучавшие в 2011 г.  заявления ведущих европейских лидеров А. Меркель, Д. Кэмерон и Н. Саркози о провале «проекта мультикультурализм» в Европе. Важным прецедентом стало и принятие в апреле 2011 г. новой конституции Венгрии. В ней отражены практически все ключевые постулаты социально-консервативной доктрины, в том числе декларируется, что народ Венгрии объединяют «Бог и христианство», заявлено о «праве на жизнь с момента зачатия», а брак однозначно назван «союзом мужчины и женщины» (что фактически ставит вне закона аборты и гомосексуальные браки), расширяется политический контроль над СМИ (во имя общенациональных интересов), сокращаются полномочия Конституционного суда (для «консолидации» законодательства). Новая венгерская Конституция названа «исторической» (что характеризует ее органическую, а не договорную природу), страна переименована из «Венгерской Республики» в «Венгрию», а в государственном гербе появилась корона Святого Иштвана, что можно трактовать как отсылку к правопреемственности современной Венгрии со средневековой венгерской монархией, охватывавшей территорию Словакии, Закарпатья, Воеводины, часть Хорватии, Австрии, Словении и Румынии. Причем, корректировка герба сопряжена отнюдь не с геральдическими дискуссиями – в конституции закрепляется юридическая и политическая ответственность Венгрии за «всех венгров, живущих за пределами страны».

Принятие «христианской» конституции Венгрии вызвало негативную реакцию не только со стороны либеральной общественности, но представителей Совета Европы и Европейского Союза, а также лидеров крупнейших европейских стран, включая ФРГ и Францию. Причина такой обструкции заключается не только в геополитических разногласиях, но и в опасениях относительно возрождения агрессивного культурного национализма. Таким образом, современные социальные консерваторы оказались в весьма двусмысленном положении. С одной стороны, кризис идентичности, охвативший общество в начала XXI в., растущая потребность многих людей в устойчивой и привычной системе жизненных координат, делают ценности социального консерватизма очень востребованными. Но движение общества в этом направлении требует пересмотра многих устоявшихся стереотипов «западной демократии», возрождения культурного национализма, отказа от индифферентной позиции «светского государства» в религиозной сфере. Такая перспектива не только вызывает протест со стороны либеральной общественности и немалой части молодежи, но и нежелательна для политического истеблишмента, тесто связанного с бюрократическими структурами Европейского Союза. С другой стороны, на фоне экономического кризиса конца 2000-х гг. выросло давление со стороны левых общественных движений, с успехом использующих популистскую риторику. В итоге, социальные консерваторы лишаются шанса использовать свое основное идеологическое оружие – идею общенационального единства. Политика правящих партий социал-консервативного толка приобретает технократический характер, что резко сокращает их социальную базу. Альтернативой остается сдвиг к более радикальному культурно-конфессиональному и этнолингвистическому национализму. А это, в свою очередь, грозит не только обострением внутриполитических процессов, но и подрывом системы международной безопасности. Наглядным примером таких рисков послужил украинский кризис 2014 г.

Идеи либерального консерватизма в современном мире востребованы в гораздо меньшей степени. Стратегия в духе идеологемы «либеральные меры и сильная власть» оправдана в условиях «догоняющей модернизации», но не отвечает запросам «масс», испытывающих кризис идентичности и риски глобализации. Мало устраивает она и либеральную общественность, рассматривающую усиление властных полномочий государства как угрозу «сетевой демократии» и мультикультурализму. Поэтому, как и столетие назад либеральный консерватизм остается элитарным идеологическим проектом, позволяющий временно объединить политический истеблишмент в решении насущных модернизационных проблем непопулярными методами. Примерами такой политики являются правительственный курс М. М. Касьянова в России в начале 2000-х гг., политика французского правительства М. Вальса в 2014-2016 гг. и платформа Ф. Фийона на президентских выборах 20107 г., отчасти – политика Д. Кэмерона в Великобритании и Либеральной национальной партии Квинсленда в Австралии в первой половине 2010-х гг.