Первый период истории русского раскола

Первый период истории русского раскола

Некоторые из нынешних раскольнических мыслей в первый раз внесены были в Россию еретиком Мартином, пришедшим к нам из Армении около половины XII века (1149 г. ). Но с тех пор, как все лжеучение Мартина, представлявшее собою странную смесь армянства и латинства с собственными заблуждениями еретика, было рассмотрено и осуждено киевским собором 1157 г., эти первые раскольнические мысли, чуждые Русским и принесенные к ним совне, как бы исчезли в нашей Церкви1. Не прежде, как с XV столетия они стали обнаруживаться у нас вновь. Сначала, в продолжение всего ХV века, проявили себя только два раскольнических мнения, не разом, а одно за другим, и им не приписывали великой важности. Потом в первой половине XVI столетия, особенно по случаю исправления Богослужебных книг преп. Максимом Греком, обнаружилось уже несколько таких мнений почти вместе и с большею силою, имея у себя жарких приверженцев. В самой половине XVI века на Стоглавом соборе или, точнее. в книге: Стоглав некоторые из этих мнений возведены были своими приверженцами на степень догматов, хотя и не утверждены подписом присутствовавших на соборе отцов. Наконец, в период печатания церковно-богослужебных книг, особенно при патриархах Филарете (1619–1634) и Иосифе (1642–1652), главные раскольнические мнения незаметно внесены были в богослужебные и учительные книги некоторыми справщиками их, приверженцами этих мнений, и, чрез книги распространившись по всей России, до того утвердились, что, едва стали потом исправлять церковные книги и исключать из них эти мнения, последовал раскол со стороны невежд, которые не могли понять нужды в исправлении книг. Таким образом, первый период истории русского раскола представляет нам следующие четыре постепенности: 1) начало или первое обнаружение раскольнических мнений в XV веке: 2) умножение и усиление раскольнических мнений в первой половине XVI века; 3) покушение возвести некоторые из этих мнений на степень догматов в самой половине XVI столетия во дни Стоглавого собора: 4) ошибочное внесение главных раскольнических мнений к концу XVI и особенно в первой половине XVII века в печатные церковно-богослужебные книги.

Глава I. Начало раскольнических мнений в XV веке

I. Первое из раскольнических мнений, обнаружившихся в XV веке, есть мнение о сугубой аллилуии. В 1419 году (августа 12) митрополит Фотий, разрешая разные церковные вопросы псковского духовенства, между прочим отвечал: «что ми пишете о аллилуии и на славех, сице глаголи: слава Отцу и Сыну и св. Духу и ныне и присно в веке веком, аминь: аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тобе, Боже; аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тобе, Боже; аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тобе, Боже»2. Значит, во Пскове возник уже тогда вопрос касательно употребления аллилуии, и некоторые или употребляли, или только хотели употреблять ее не так, как здесь научает м. Фотий, т. е. не трижды, а, вероятно, дважды.

Догадка эта восходит на степень несомненной истины, если только поверим, насколько возможно поверить, житию преп. Евфросина, псковского чудотворца, составленному спустя около семидесяти лет по смерти его († 1481) клириком Василием (1547)3. В житии, между прочим, повествуется: препод. Евфросин, в мире Елеазар, родившийся неподалеку от Пскова, и потом принявший пострижение в одном из псковских монастырей, а из монастыря в 1425 году4 удалившийся в пустыню в 25 стадиях от Пскова, в которой и основал впоследствии свою обитель, – еще до принятия монашества и по принятии скорбел и «сетовал безмерною печалию пред Богом о пресвятыя аллилуиа»: потому что видел будто бы «велик раскол посреди Христовы церкви и разногласие, овем бо двоящим, овем троящим пресвятая аллилуиа». Многих спрашивал он из «старейших от церковныя чади о великой той вещи», и никто не мог ему «протолковати тайны о божественней аллилуия». Тогда он отправился в Царьград, и достиг туда «в добрую пору», во дни царя Калианина при патриархе Иосифе. «за долго лет» до взятия Константинополя Турками. Обратился прежде всего к патриарху, и патриарх много беседовал с ним «от божественного писания о тайне пресвятыя аллилуия» и повелел ему двоить аллилуию. Пошел в соборную-софийскую церковь, и там услышал «дважды глаголема пресвятая аллилуия». Обходил святые места в области царствующего града и честные монастыри, везде спрашивал о тайне аллилуии, и от всех слышал один наказ «дважды глаголати пресвятая аллилуия». Патриарх благословил преподобного иконою Богородицы, дал ему «писание о божественней тайне святого аллилуия» и отпустил его с великою честию восвояси. Возвратившись в свой монастырь, препод. Евфросин предал бpaтии «писание от патриарха о пресвятей аллилуия и св. икону Богородичную», и уставил в своей обители «чин церковный дважды глаголати святая аллилуия»5. Но едва только узнали об этом во Пскове, как на преподобного восстало псковское духовенство: потому что «утвердися обычай един всем Псковичем по мирским церквам и монастырским пресвятая троити аллилуия». В особенности вооружился против Евфросина священник Иов, пользовавшийся за свою ученость величайшим уважением от всех Псковичей – мирян и духовных, которые называли его «столпом церковным и твердым учителем и наставником православию» и обыкновенно обращались к нему с вопросами «о всяком писании неразрешенем и о церковном устроении, купно же и о законных вещех». Этот-то Иов начал рассуждать: «един Бог в Троицы, и троичным гласом великолепную славу вси воспеваем, добре троящи пресвятая аллилуия; а оный чернец, иже в пустыни пребывает, откуду взят себе сия, и где навыче, от какова обычая, двоити пресвятая аллилуия? И како изуме селику вещь водрузити в церковь Божию? А мы не вемы о сей вещи, кроме обычай наших, издревле установленных. Егда оный пустынник вящше разумеет пяти великих соборных церквей наших, от них же и вся псковская страна учением просвещается? » И вслед за тем начал говорить всем пяти соборам Пскова, всем духовным и мирянам на препод. Евфросина, что он «от своего самочиния обыкл бе в монастыре своем двоити пресвятую аллилуию; темже и вредил есть законное правило церковное, и истинныя уставы и обычея церковныя преложил есть нашего исправлениа, и письменныа вещи, и кроме преданных уставы святых отец на свой обычай прелагает, самогласно мудроствующе, а не яко мы единонравен обычей, согласие дрежаще святыя аллилуии, по уставу писменну сматряюще преданному от Собор святых отец Божиа Церкви»6. Тогда посланы были из Пскова в обитель к Преподобному на состязание Филипп диакон и некто священник, «оба мудра зело философа». Они стали убеждать Евфросина оставить свой новый обычай, и говорили: «Зело щадим седины старости твоеа, да некогда паче до конца восстанут на тя вси собори наши церковнии, с ними же купно и все множество народа христолюбивого града Пскова....; понеже вся церкви Божиа по всей земли нашей троят в законе пресвятая аллилуия. Тако же благолепно есть всякому христианину; а ты, не якоже мы дрежим и церкви Божиа и закон, но паче самочинием ведомую от всех селику вещь церковную смел еси дргезнути и преложити на свой обычей»7. Евфросин потребовал у присланных к нему объяснения, почему они троят аллилуию. Они, между прочим, отвечали: «Троицу славим, троащи пресвятую аллилуию: понеже бо аллилуия Отцу, аллилуия Сыну, аллилуия Святому Духу, и паки единого Бога воображающе на утроичное кождо аллилуия вопиа: слава Тебе, Боже». И еще: «издревле друг на друга смотряюще, тако вси навыкохом троити святая аллилуия: понеже бо тако и лепо есть, занеже Бог в Троицы славим есть. Идеже троится аллилуия: ту соврешена есть Троица – Отец и Сын и Святый Дух, неразлучное божество»8. Евфросин с своей стороны сказал им, что он не от своего самочиния ввел у себя обычай двоить аллилуию, а принял его от вселенской Церкви, от цареградского патриарха Иосифа, давшего ему на то и свое писание, а потому решительно отказался согласиться с псковичами касательно троения аллилуии9. Священник Иов и его единомышленники после сего еще более вооружили всех Псковичей на преп. Евфросина, так что его самого начали называть во Пскове еретиком, на иноков его обители, при встрече с ними, указывали пальцами, как на вероотступников, монастырь преподобного лишился всяких приношений и даже, проходя мимо церквей его, окрестные жители не хотели пред ними делать поклона. Евфросин в крайней горести обратился с жалобою на Иова к новгородскому архиепископу Евфимию и, изложив в своем послании к нему сущность спора и ход всего дела, писал: «яко прискорбен, молютися, суди прю нашу и настави мя на истину... да егда, Святителю, судиши нам верховною ти властию: то паче, Господа ради, возбрани ему (Иову) и запрети суровству его»10. Св. Евфимий будто бы «ничтоже внял или разсудил о ключимей скорби на св. отца», и вместо того, чтобы действительно разрешить прю и сказать, должно ли двоить или троить аллилуию, будто бы только отвечал Евфросину: «увеси, отче, яко аз немощен есмь таковому орудию уставити меру, и не дрезну открыти запечатленное сокровище Богом». Вслед за тем предоставил преподобному на совесть двоить аллилуию в своей обители, замечая: если «ты сам своима очима и ушима видел еси то и слышал, паче мене, от патриарха царяграда Иосифа и от всего клироса вселенская церкви»11. Прочитав послание архиепископа, Евфросин уразумел, что «никтоже высшею властию ему помогает», никто не ополчается за него против нападения со стороны Псковичей, в особенности Иова, и обратился с молитвою к Богу, в которой одной и находил для себя утешение до самой своей кончины, последовавшей в 1481 году12.

В своем месте мы покажем, что это житие преп. Евфросина, написанное с явной целью возвысить сугубую аллилуию одним из самых жарких поборников ее, есть совершенный вымысел в тех частях своих, которые направлены к означенной цели, и потому не заслуживает ни малейшего доверия. А здесь заметим только, что сказанное жизнеописателем как бы невольно, или по неосмотрительности против собственного намерения, конечно заслуживает нашей веры в некоторой степени и приводит нас к следующим заключениям: 1) Если во дни препод. Евфросина и еще до пострижения его (след. около 1419 г., когда писал м. Фотий известное послание свое во Псков), некоторые во псковской области и двоили аллилуию, то разве весьма не многие: потому что едва только преп. Евфросин (допустим пока это за справедливое) ввел сугубую аллилуию в свою обитель, как на него восстало все псковское духовенство, все пять соборов, от которых вся страна псковская учением просвещалась. 2) Попытка этих некоторых, весьма не многих, сугубить аллилуию была тогда во Пскове совершенно нова: потому что, по словам самого жизнеописателя, утвердися всем псковичам обычай един троити аллилуию. 3) Не только в псковской, но и в новгородской области дотоле не употребляли сугубой аллилуии; иначе новгородский архиепископ непременно запретил бы священнику Иову восставать на преп. Евфросина, обличил бы Псковичей за их неправый обычай и повелел бы им, по примеру Новгорода и обители преп. Евфросина, сугубить аллилуию. 4) И вообще, по всей России не употребляли тогда сугубой аллилуии: преп. Евфросин, защищая свой обычай пред Псковичами и новгородским архиепископом Евфимием, ни разу не сослался на пример Москвы или Киева, или какой-либо русской области, где бы двоили аллилуию, а указывает только на церковь цареградскую; сами Псковичи говорили: все церкви Божии на всей земли нашей троят аллилуию, – чему подтверждением может служить и известное уже нам послание всероссийского митрополита Фотия во Псков о троении аллилуии. 5) Если допустить, что псковское духовенство в жару споров своих с преп. Евфросином и считало его нововведение делом очень важным, противным православной Вере: зато новгородский архиепископ Евфимий отнюдь не приписывал ему такой важности и, предоставив преп. Евфросину на совесть двоить аллилуию, отнюдь не запретил Псковичам троить ее.

Новым доказательством мысли, что в пределах новгородской архиепископии был в XV в. спор о двоении или троении аллилуии, и что этому спору не приписывали еще тогда важности, служит послание Димитрия Толмача из Рима к новгородскому архиепископу Геннадию, писанное в 1493 году. Димитрий писал: «велел ми, Господине, отписати к себе о трегубном аллилуиа. Высмотрев в книгах, ино, господине, того и здеся в книгах неописано, как говорити, трегубно ли, двугубно ли... Но мнеся помнить, что и у нас о том спор бывал меж великих людей; и они обоя единако судили: занеже трегубное аллилуиа, а четвертое слава Тебе, Боже, являет триипостасного Божества единосущнаго; а сугубое аллилуия являет в две естестве едино Божество (надлежало бы сказать: в двух естествах единое лице Христа-Бога). Ино как ни молвит человек мыслию, так и добро». И сам Геннадий в своем сочинении о миротворном круге повторил эти слова Димитрия Толмача: «о трегубней аллилуия иные убо единако судят: занеже трегубне аллилуия, а в четвертое слава Тебе Боже являет триипостасного Божества и нераздельнаго: а сугубое аллилуиа являет в двух естествах едино божество (едино Божеское лице Христа). Ино как молвит человек тою мыслию, так и добро. Аллилуия же толкуется: хвалите Господа, или Сущаго»13.

Каким же образом в ХV в. могло возникнуть во Пскове мнение о двоении аллилуии, когда в церкви русской, и во всей Церкви восточной православной всегда только троили, а не двоили аллилуию? Далее увидим, что некоторые у нас называли сугубую аллилуию прямо заимствованием от Латинян; и это более, нежели вероятно. Латиняне, действительно, имеют обычай не только трегубить, но и, всего чаще, су губить аллилуию и вообще употреблять ее более или менее трех раз14. А псковское духовенство находилось тогда с латинским в самых близких сношениях, до того, что некоторые псковские православные священники крестили детей по латинскому обряду, чрез обливание и даже миропомазывали крещенных «латинским миром», как видно из пастырских посланий во Псков митрополита Фотия (прежде 1430 г. )15 След., по крайней мере, первая мысль о сугубой аллилуии могла явиться во Пскове от Латинян. Потом эта мысль мало-по-малу могла усиливаться и приобретать себе последователей, особенно потому, что во Пскове была тогда крайняя скудость в Богослужебных славянских книгах, с которыми можно было бы справиться для разрешения недоумений16. Когда же начались споры о сугубой и трегубой аллилуии, тогда, по обыкновению, ни одна, ни другая сторона не хотела уступить, и делу приписали величайшую важность, хотя сторонние наблюдатели рассуждали о нем совсем иначе.

II. Другое раскольническое мнение. обнаружившееся в XV веке, есть мнение о хождении по-солонь. Оно обнаружилось в самой Москве. В 1478 году, по освящении Московского Успенского собора, митрополитом Геронтием, говорит летописец, неции прелестницы клеветаша в. князю Иоанну Васильевичу III на митрополита, что он не по солнечному всходу ходил с крестами вокруг церкви. В. князь прогневался на святителя, сказав: «яко того ради гнев Божий приходит». В следующем (1479) году началось исследование дела. Прежде всего обратились к писаниям и богослужебным книгам: но в писаниях ничего не нашли, по солнцу или не по солнцу должно ходить при освящении церкви. Стали говорить, и многие архимандриты и игумены говорили за митрополита, а один, вероятно, бывший на Афоне, заметил, что и на св. горе так же ходили против солнца со крестами при освящении церкви. С усилением спора князь позвал для состязания чудовского архимандрита Геннадия и ростовского владыку Вассиана. В присутствии их митрополит, со своей стороны, привел то свидетельство, что диакон, когда кадит в алтаре вокруг престола, начинает обыкновенно с правой стороны и идет против солнца; а они, решившись защищать сторону князя, не представляли никакого свидетельства, а только умствовали: «Солнце праведное – Христос на ада наступи, и смерть связа, и души свободи, и того ради исходят на Пасху, тоже образуют на утрении»17. И долго еще препирались, но «не обретоша истины». В 1482 году, когда надлежало освятить в Москве несколько новых церквей и приделов, в. князь снова начал прю с митрополитом за то, что он при освящении соборной церкви ходил с крестами вокруг нее не по солнцу. Митрополит в огорчении удалился в Симонову обитель, приняв намерение и вовсе отказаться от митрополии, если князь не оставит своего требования, чтобы ходить по солнцу. Целый год князь не дозволял освящать новых церквей и приделов, желая положить что-нибудь одно. Но «вси священники, и книжники, и иноки, и миряне по митрополите глаголаху, а по великом князе мало их, един владыка ростовский, князь Асаф, да архимандрит чудовский Генадий». Тогда в. князь послал к митрополиту сына своего с приглашением возвратиться на кафедру, а вскоре прибыл к нему и сам, сознал неправость своего мнения и представил на волю митрополита ходить в крестных ходах, якоже велит, как было в старину; устава же не учинили. Митрополит возвратился на стол свой18.

Из всего сказанного можно видеть – а) что до XV века в книгах вовсе не было определено, как ходить вокруг церквей, при освящении их: по солнцу ли, или против солнца, от чего и могла произойти разность в обычаях, послужившая поводом к спорам; б) что обыкновение ходить при этом против солнца было принимаемо и защищаемо тогда самим первосвятителем русской Церкви и всеми священниками, книжниками, иноками и мирянами, след. было повсемственным и общеизвестным, между тем как мысль о хождении по-солонь была внушена в. князю какими-то прелестниками, клеветавшими на митрополита, и защищаема только двумя духовными особами: след. хождение такого рода если и употреблялось уже в некоторых епархиях, то весьма немногих, как обычай местный и частный; в) что в защиту хождения против солнца указывали в XV веке на примере св. горы афонской и на живое свидетельство или пример диакона, который вокруг самого престола в алтаре ходит при каждении против солнца, тогда как хождение по-солонь старались защитить не какими-либо примерами или свидетельствами, а только неясными и неопределенными умствованиями; г) что сам князь признал, наконец, хождение по-солонь неправым и предоставил митрополиту совершать крестные ходы вокруг церквей, как было в старину, т. е. признал хождение против солнца древним.

Таким образом в продолжение XV века обнаружились только два раскольнических мнения, и оба имели против себя как первосвятителей русских, так почти все русское духовенство. Но к концу пятнадцатого, или точнее, в первой половине шестнадцатого века явились обстоятельства, которые содействовали и умножению и усилению раскольнических мнений.