 |
Глава IV. История секты поповщинской
|
|
|
|
I. Не менее мрачную картину представляет история и секты поповщинской. Секта эта образовалась не вдруг, или точнее, не вдруг усвоила себе то правило, которого держится ныне и которое составляет ея главное отличие от безпоповщины. Сначала поповцы принимали к себе священников, рукоположенных только до патриарха Никона, а последующее рукоположение русской Церкви, как и все прочие таинства, в ней совершаемые, отвергали, подобно безпоповцам. Вся разность между одними и другими обнаруживалась только в том, что поповцы предоставляли у себя право совершать церковныя требы преимущественно лицам посвященным, за весьма немногими частными исключениями, а безпоповцы предоставляли это право большею частию лицам непосвященным, хотя не отвергали и приходивших к ним священников. Но когда все священники старого рукоположения один за другим скончались, и безпоповцы остались совершенно без всякого священства, поповщинская секта решилась принимать к себе беглых священников русских, рукоположенных уже после п. Никона, и таким образом получила свой настоящий вид.
II. Первыя семена поповщины посеяны были в нескольких местах разом. Но мы начнем историю этой секты с пределов нижегородских, где образовался самый древний из частных поповщинских толков, когда другие толки еще не существовали.
1. Насадителями раскола в нижегородской области, сколько известно, были: иеромонах Авраамий, монах Ефрем Потемкин и старец нижегородец Сергий. Все они действовали еще во дни патр. Никона, едва раскол возникал, и хотя два первые, Авраамий и Ефрем, принесли покаяния пред московским Собором 1666 г., но оставленные ими ученики успели уже умножиться и утвердиться в нижегородских пустынях, особенно в чернораменских лесах (Балахновского уезда), которые представляли все удобства для укрывательства суеверов500. Здесь мало-по-малу устроилось несколько скитов поповщины, так называемых керженских, и в числе их сделался наиболее известным (около 1690 г. ) скит старца Онуфрия, основателя аввакумовщины или онуфриевщины. Этот старец случайно получил от другого старца Сергия некоторые догматические письма Аввакумовы. Перечитывая их со всем своим братством, Онуфрий увлекся мыслями пресловутого расколоучителя, совершенно еретическими: а) о пресв. Троице, будто Она трисущна, рассекается на три равные естества, и Отец, Сын и Св. Дух имеют каждый особое седение, как три царя небесные; б) о воплощении, будто «Бог Слово излия себе во утробу Девы не себе самаго, но силу существа своего естественну», и воплотился от Нея только благодатию своею, а не ипостасию; в) о Христе Спасителе, будто Он «сидит на престоле, соцарствуя св. Троице», как Бог особый; г) о сошествии Его во ад, будто «Христова душа от креста на небо ко Отцу пошла, воскресши же от гроба, Христос сниде во ад с телом по воскресении из мертвых» и проч. 501. Онуфрий и его братия не только сами усвоили себе эти безрассудные мысли, но старались еще распространять их и защищать. Жители других скитов керженских многократно вразумляли Онуфрия, но он оставался непреклонен. Тогда они вздумали делать сходки или собрания, чтобы соборне обличать еретика. Первое такое сходбище было в 1693 году, в присутствии некоего боярина Феодора Токмачева502, но оставалось бесплодным; второе – вскоре затем при старце Евфросине, так же безуспешное; третье – в 1698 году: на этот раз Онуфрий согласился отказаться от писем Аввакумовых только условно, сказав: «аще в них обрящется противность Церкви, то и мы не приемлем оных». Вскоре последовало и четвертое, еще более многолюдное собрание для той же цели при старце Никодиме; но все напрасно. Наконец, видя безуспешность попыток вразумить еретика, старцы и бельцы всех скитов собрались все вместе и, рассмотрев письма Аввакума, которыя писал он против диакона Феодора, о пресв. Троице, о воплощении Бога Слова, о сошествии Его во ад и проч., единогласно признали их противными слову Божию и написали общее определение: «отвергаем и держати оныя всякому под церковною клятвою запрещаем». Определение состоялось 28 ноября 1699 года503. Но аввакумовщина успела уже широко распространить свои ветви: в начале ХVIII-го столетия она господствовала не только на Керженце, но и в лесах брынских (калужской губернии) и во многих городах ростовской епархии504. Сильнейший удар этому еретическому толку нанесли сами обитатели Онуфриева скита, по смерти своего наставника в 1717 г., когда, собравшись вместе с обитателями других скитов, торжественно отвергли Аввакумовы письма, как неправославные, просили прощения в своем прежнем заблуждении и упорстве, и постановили отлучать от церкви всякого, кто стал бы читать те письма и по ним мудрствовать и учить. Имя аввакумовщины и онуфриевщины начало мало-помалу исчезать, хотя самые следы лжеучения между раскольниками сохранились еще надолго505.
|
|
|
|
|
|
Все керженские скиты принимали к себе в начале попов, только поставленных до патр. Никона, и перекрещивали переходивших к ним от русской Церкви; но с первых лет XVIII столетия, по примеру, как увидим, других своих единоверцев, стали принимать и беглых попов, рукоположенных после Никона, и мало-по-малу отменили перекрещивание. В частности жители Онуфриева скита и их последователи отличались еще тем, что почитали расколоучителя Аввакума во святых, покланялись его иконе, отправляли ему службу и, следуя его учению о самосожигательстве, любили предаваться самовольной смерти и всех таких самоубийц называли св. мучениками. Оттого в области нижегородской и других соседственных, где распространилась аввакумовщина, многие тысячи людей сожглись в овинах и избах, а другие погибли в морильнах голодною смертию, будучи заперты своими лжеучителями506.
2. Весьма рано также появилась поповщина на Дону, на Кубани и в других окрестных местах, куда занесена двумя старцами Иовом и Досифееем. Иов родился в Литве от благородных родителей и вывезен в Россию ростовским митрополитом Филаретом Никитичем, когда последний возвратился из литовского плена. Несколько времени Филарет, уже патриарх, держал Иова при себе келейником, потом постриг его в монашество, рукоположил во священника и, отпустил от себя на пустынное жительство. Иов, поселившись в тверском уезде, основал здесь один за другим два монастыря: Раков и Никольский. Во дни патр. Никона, пристав к числу самых жарких расколоучителей и опасаясь за это преследования, удалился в рыльский уезд (курской губернии), где в 1669 г. основал третий монастырь, по имени Льгов. Не считая себя безопасным и на новом месте, Иов вскоре бежал на Дон: здесь также собралось к расколоучителю множество последователей, и он при реке Чире построил четвертый монастырь, поставил в нем церковь, но не успел освятить ее за смертию своею, скончавшись ста лет. После Иова прибыл сюда известный уже нам тихвинский игумен Досифей, столько содействовавший распространению раскола в странах поморских вокруг Курженской обители. и потом (ок. 1683 г. ) скрывшийся от поисков начальства. По просьбе учеников Иова он освятил им церковь, вместе с диаконом Герасимом, и служил в ней в продолжение пяти лет: это была первая собственно раскольническая церковь, и потому весть о ней быстро разнеслась по окрестным странам между раскольниками. Страшась быть открытым, Досифей (в 1688 г. ) бежал с двумя другими священниками, Пафнутием и Феодосием, и с некоторыми из своих последователей за Астрахань в глубокую степь, где поселился на реке Куме близ Черкесов, а покинутые им на Чире церковь и обитель были разорены. Другие из его последователей тогда же утвердились на реке Медведице, а многие (больше 500 человек) близ Тамбова и Козлова в крепостях, откуда производили разбои. Когда Досифей скончался, оставшиеся после него ученики отправились с реки Кумы на Кубань, взяв с собою тело своего учителя и подсыпав под него множество сребра; но хищные Татары, напав на них во время пути, отняли сребро, как и другие пожитки, а тело рассекли на части и разметали по полю на сведение зверям507.
|
|
|
|
|
|
Не знаем, кто были преемниками Иова и Досифея: но известно, что посеянный ими раскол уже никогда в тех местах не прекращался, – что в 1692 г. раскольники жили по рекам Куме, Судаке, Кубани и Аграхани, откуда некоторые пытались было бежать в Крым; с 1693 по 97 г., соединяясь по временам с Крымцами, производили разбои по Волге и вокруг Каспийского моря, нападали даже на города; в 1698 г. многие поселились за Тереком в гребнях, т. е. в горах и ущельях большой и малой Кабарды, откуда чрез несколько времени переселились по эту сторону Терека и основали пять станиц508. Известно, что в 1705 г., когда число раскольников на Дону увеличилось от сосланных туда из столицы за мятежи многих стрельцов и от беглых людей, они произвели бунт в самой Астрахани, думая ратовать за старую веру и бороду, которую не хотели стричь; а в 1708 г. – новый бунт, после которого главнейший бунтовщик Игнатий Некрасов, ограбив Саратов, Царицын, Дмитревск, бежал с семейством своим и со многими последователями за Кубань, отдался в подданство хану крымскому и основал общество так называемых некрасовцев, остававшихся до 1777 г. в подданстве хана, потом перешедших в Турцию и в недавнее время возвратившихся в недра отечества509. Известно, что и Пугачев (1771–1774) принадлежал к числу донских раскольников и весьма много пользовался ими в своих разбоях510. Наконец, не подлежит сомнению, что донские и кубанские раскольники, как сейчас увидим, находились в постоянных сношениях со своими единоверцами, поселившимися в Стародубье и особенно на Ветке511, и, как принадлежавшие с ними к одному согласию, по всей вероятности, по примеру их, с начала XVIII в. принимали к себе беглых русских священников для отправления церковных треб.
3. В Стародубье (черниговской губернии) раскол занесен бывшим московским священником при церкви всех Святых, что на Кулишках, Косьмою, который, не желая покориться определениям московского собора 1667 г., бежал с двадцатью прихожанами к другу своему, стародубскому полковнику Гавриилу Иванову. Полковник принял беглецов милостиво и приказал куркувскому атаману Ламаке отвести им для жительства местечко Понуровку, где они в 1669 г. и поселились при реке Ревне. Быстро сбежалось к ним из России множество последователей раскола, и населили в стародубских лесах и пустынях четыре слободы: Белый колодезь, Синий колодезь, Замешево и Шелому. В числе прочих пришел сюда из Белева другой священник старого поставления, Стефан с сыном своим Димитрием, который основал еще слободу Митьковку. Оба священника отправляли для своих пасомых все службы, кроме литургии – за неимением храма; приходящих от русской Церкви перекрещивали и новопоставленных попов не принимали. Так продолжалось до смерти царя Феодора Алексеевича (1682). С воцарением Иоанна и Петра Алексеевичей прислан был указ от соправительницы их Софии на имя черниговского архиерея и стародубского полковника Симеона, чтобы беглых людей, живущих в стародубских слободах, возвратить на место их родины и обращать к православию: раскольники разбежались, и, хотя чрез несколько времени возвратились в Стародубье, но многие вместе со священниками своими Косьмою и Стефаном для большей безопасности удалились в Польшу. Здесь поселились они на острове Ветке (простирающемся в окружности не более двух верст) во владениях пана Халецкого. За первыми беглецами последовали многие другие из разных стран России и в нескольких верстах около Ветки населили большие слободы: Косецкую, Романово, Леонтиево. Попы Косьма и Стефан отправляли и здесь свои службы и принимали приходящих точно так же, как было в Стародубье. Но вскоре пришли между собою в несогласие: Косьма достал колокола и начал созывать к службе звоном, а Стефан называл это тщеславием и говорил, что звон может только скорее открыть их убежище, – почему и удалился из Ветки в Лоев – в слободу Карповку, где и умер, заповедав своим духовным чадам оберегаться вообще новин и не принимать нового рукоположения. В девятое лето по населении Ветки основалась еще в двадцати верстах от нее раскольническая слобода Былев. Чрез год пришел сюда из льговской обители иеромонах Иоасаф, бывший келейником у старца Иова, скончавшегося на Дону, и поселился в пяти верстах от слободы. Народ не уважал пришельца и называл его Асапом, вместо Иоасафа, за то, что он имел только крещение старое, а рукоположение новое, хотя сам Иоасаф уверял, будто тверский архиерей, по просьбе Иова, рукоположил его по старым книгам, по древнему чину. Непринятый отправился на Дон к тихвинскому игумену Досифею и спрашивал его, что делать. Досифей бросил жребий, который будто бы указал Иоасафу священнодействовать. Тогда Иоасаф снова прибыл к Былеву и уже сами жители просили его поселиться близ слободы и отправлять для них службы. В это время умер на Ветке поп Косьма, и ветковцы, по случаю наступления Пасхи, упросили Иоасафа прибыть к ним и совершить торжественное богослужение. Иоасаф согласился, а вслед за тем, по просьбе ветковцев, переселился к ним совершенно. Видя, что запасные дары Евхаристии, принесенные прежними священниками, истощились, Иоасаф убедил своих прихожан построить церковь, но не успел освятить ее, скончавшись чрез пять лет по переселении на Ветку. Преемником Иоасафа был иеромонах Феодосий из города Рыльска, последний священник старого крещения и поставления, рукоположенный будто бы самим патриархом Иосифом. Держась раскола, Феодосий бежал из рыльского Никольского монастыря в пустыню на Донец; будучи схвачен рассыльными белогородского архиерея, отправлен в Москву; оттуда, лишенный сана и монашества, сослан в Кирилло-Белозерский монастырь на заточение; здесь чрез семь лет обратился было к православию, но притворно: потому что вскоре бежал на поморье, затем в керженские скиты, где несколько времени отправлял церковные требы; наконец прибыл в Калугу, и в одной праздной церкви, в великий четверток, ночью совершил литургию для приготовления запасных даров. Как только услышали о Феодосии ветковцы, немедленно пригласили его к себе. Феодосий охотно явился на зов и повелел им церковь, построенную Иоасафом, распространить в длину и ширину, достал из Калуги старый иконостас с царскими дверьми будто бы времен царя Иоанна Васильевича IV, и, призвав к себе из Рыльска брата своего Александра, священника нового рукоположения (т. е. после патр. Никона), и из Москвы такого же священника Григория, освятил вместе с ними ветковскую церковь (в 1695 г. ) во имя Покрова Пресв. Богородицы на ветхом антиминсе, который похитила из некоторой церкви старица Мелания Белевская, а подписал тогда же уставщик основанного на Ветке скита Афанасий512.
|
|
|
С этого времени начинается новая эпоха в истории Ветки и в истории всей поповщины. Ветка стала быстро возвышаться и сделалась как бы главою поповщины. Сюда спешили суеверы целыми толпами со всех концов России, привлекаемые рассказами о безопасности убежища и разных удобствах жизни, а еще более вестью о новоустроенной церкви, которая была тогда у поповцев единственная: вокруг Ветки населилось до четырнадцати слобод, в которых число жителей, во второй четверти прошлого столетия, простиралось от тридцати до сорока тысяч513.
Отсюда, по благословению настоятеля Феодосия и его преемников, беглые попы, монахи, монахини разносили запасные дары во все прочие поповщинские скиты нижегородские, донские и в самые отдаленные города и селения России, и производили святотатственную продажу для обогащения Ветки. Только по указанию или с одобрения ветковского настоятеля принимаемы были во всех прочих скитах и приютах поповщины священники для отправления треб церковных514. А что всего важнее, только со времен Феодосия, который первый призвал к себе на помощь священников нового рукоположения, брата своего Александра, принявшего вскоре монашество, и затем из Калуги Бориса, у поповцев начался обычай принимать к себе таких священников, и поповщина образовалась в настоящем смысле слова, резко отделившись от безпоповщины515. Но, с другой стороны, с этого же времени начали возникать в поповщине разные споры, и, кроме толка Аввакумова или Онуфриева, еще существовавшего, явились одно за другим три новые согласия.
Ветковское согласие. Ветковское согласие имеет два главных отличия. Первое: ветковцы употребляют собственное миро, которое сварил им, за оскудением древнего мира, настоятель их Феодосий, соединив для сего вместе росной ладан, мастику, корицу, гвоздику и другие благовонные вещи516. Этим миром они помазуют крещаемых младенцев и взрослых, переходящих к ним из русской Церкви. Второе отличие состоит в образе принятия священников и других, приходящих из русской Церкви. Сначала до самого Феодосия включительно, ветковцы перекрещивали всех приходящих и однажды перекрестили даже беглого попа, а чтобы он не лишился при этом священства, погружали его в воду в полном священническом облачении. Потом начали совершать перекрещивание только для виду, а не самым делом. Именно, приходящий священник, после предварительного приготовления постом и покаянием, являлся в церковь или часовню в полном священническом облачении: тут находились уже купель с водою, кум и кума и раскольнический поп. Последний совершал над первым по порядку весь чин крещения от начала до конца, не погружал только крещаемого в воду, обводил его вокруг купели по-солонь, помазывал члены его своим воображаемым миром, отворачивая для этого и приподнимая на нем ризы, но отнюдь не снимая их, чтобы не снялось самое священство, и тем оканчивал принятие. Подобным же образом принимаемы были и миряне, с тем только различием, что их обыкновенно перекрещивали без погружения и миропомазывали по нескольку человек разом, поставляя пред каждым, вместо купели, особый горшок с водою517. Еще позднее стали принимать, по местам, мирян чрез одно миропомазание, а беглых попов даже без миропомазания, заставляя их только проклясть мнимые ереси русской Церкви518. Кроме того достойно замечания, что ветковцы – а) самосожигательство отвергают: по крайней мере, отвергал настоятель их Феодосий519; б) принимают иконы, писанные и не единоверными им художниками; в) сообщаются в пище и питии с православными, не подвергаясь за это епитимии, и не считают грехом ходить вместе с ними в бани520; г) попы их, на время отсутствия из прихода, избирают простых мужей, которым предоставляют власть принимать приходящих от русской Церкви, исповедывать умирающих и грехи последних, изложенные на бумаге, повелевают пересылать к себе для разрешения; д) свадьбы венчают в избах и клетях; е) запасные дары дают старцам и старицам и простым мужам, женам и девицам, которые не только сами себя причащают этими дарами, но причащают и других521. Этого согласия держались не только все, обитавшие собственно на Ветке, с ее окрестными слободами, но держались и держатся весьма многие на Керженце, на Дону, в Стародубье и в других местах.
Диаконово согласие или диаконовщина. Основателем диаконовщины был диакон Александр, живший в одном из керженских скитов. С одной стороны он восстал против ветковцев, говоря, что они – а) несправедливо употребляют незаконное миро, которое сварил для них настоятель Феодосий, и б) неправильно совершают во время службы троекратное каждение, кадя дважды прямо, а третий раз поперек, тогда как по уставу будто бы надобно кадить крестообразно, т. е. раз прямо, потом поперек, как крестообразно мы ограждаем себя рукою. С другой стороны, вопреки всех раскольников, он начал учить согласно с православными, что – в) должно почитать и четвероконечный крест, как осьмиконечный, и г) можно употреблять молитву: «Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас», как и молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». С этими мыслями, которыя знали еще весьма немногие, диакон в 1706 г., в самый день крещения Господня, при многочисленном стечении народа, когда совершался крестный ход на воду, решился кадить крестообразно: народ, заметив это, взволновался и едва не лишил новокадильника жизни; но Александр спасся бегством, склонив на свою сторону попа своего скита Димитрия и многих других последователей, без всякого сношения с Веткою522. Начались жаркие споры между керженскими скитниками: одни защищали мысли диакона и даже писали в защиту их книги523, другие опровергали и называли новое учение еретическим524. Сам Феодосий писал к керженцам послание (прежде 1717 г. ), в котором убеждал, чтобы попы Герасим, Тихон, Димитрий и диакон Александр перестали кадить крестообразно, а кадили бы «по древнему церковному обычаю ради усмирения и соединения церковнаго», угрожая им, в случае неповиновения, отлучением от церкви525; но было уже поздно. Диаконовщина утвердилась не только в одном из керженских скитов, но и в Стародубье и во многих городах и селениях. Отвергая миро, приготовленное на Ветке, диаконовцы – а) говорили, будто имеют миро древнее, освященное от архиереев, бывших до Никона патриарха, и что к этому миру они «за оскудение приливают масла по правилу св. Матфея иерусалимскаго»526; б) мирян, приходящих от русской Церкви, принимали в свое согласие чрез помазание этим миром; в) иногда также принимали и беглых попов; впрочем в принятии попов и диаконов определенного чина не держались; г) св. дары принимали от церкви ветковской, несмотря на свое несогласие с ветковцами; д) мало-по-малу ослабили свое уважение к четвероконечному кресту, говоря, что «сицевый крест по всему первообразному Христову кресту подобен быти не может»527. Диаконовцы, соответственно главному отличию своему, известны еще под именем новокадильников.
Епифаниево согласие или епифаниевщина так названная по имени лжеепископа Епифания Яковлева528. Этот Епифаний был сначала простой монах Козельского монастыря киевской епархии. Будучи обличен в нечистой жизни, забрав не мало монастырской казны и раздав монастырское имущество своим родным, он выпросил себе в киевской канцелярии пашпорт будто бы для проезда до Триполя на домовую вотчину, но, пройдя караул, бежал через Днепр за границу. За Днепром, в городе Сороке, Епифаний составил два подложных письма: одно от лица киевского владыки к ясскому митрополиту с просьбой, чтобы последний посвятил его – Епифания во епископа для Чигирина; письмо было подписано именем киевского архиерея и скреплено Киево-Софийской печатью, вырезанной самим Епифанием; другое – от жителей Чигирина, выражавших желание иметь у себя епископом Епифания. С этими письмами, которыя при том наполнены были клеветами против св. Синода будто бы от лица всего украинского духовенства, Епифаний явился в Яссы. Митрополит поверил письмам, и 22 июля 1724 г. рукоположил обманщика во епископа на Украйну в город Чигирин. Новопоставленный тогда же писал письма к униатским епископам львовскому и володимирскому, прося у них себе покровительства и позволения жить в их епархиях для производства клириков. Прибыв на Украйну, Епифаний посвятил в иеродиаконы и в попы более четырнадцати человек раскольников; но вскоре был схвачен и отправлен в С. -Петербург, где, по случаю кончины Императрицы Екатерины I (6 мая 1727 г. ), определено было освободить виновного от розыска и телесного наказания, не лишать его даже монашеского имени и одеяния, а сослать только в Соловецкий монастырь на всю жизнь, чтобы там он употребляем был на работы, к каким окажется годен. В 1729 году Епифаний успел бежать из Соловецкого монастыря и, пробираясь за границу в Польшу, достиг было уже Киева под именем иеромонаха Софийской кафедры Антония, но на киевском форпосте случайно был узнан наместником Золотоношского монастыря, схвачен и заключен в Киево-Михайловской обители. Бежал и отсюда; но снова пойман в вотчине одного киевского монастыря, где называл себя уже епископом, и в ноябре 1731 г. препровожден в Москву. Здесь до указа содержался при синодальной конторе, дерзко позволяя себе благословлять приходящих и отправлять часы в епитрахили. В январе 1733 г. последовал указ: монаха Епифания, после телесного наказания, отослать за крепким караулом в Соловецкий монастырь и там постоянно содержать в оковах; вскоре впрочем этот указ заменен другим: Епифания лишить монашества и, по светскому суду, сослать в горные сибирские заводы на вечную работу. Но едва только ссыльный отправлен был в дорогу, как отбит был у посланных с ним солдат и ямщиков в коломенском лесу воровскими людьми с Ветки. В следующем году преосвященный киевский Рафаил доносил св. Синоду, что лишенный монашества Епифаний действительно находится у раскольников на Ветке и отправляет службы, как епископ, в саккосе и омофоре. Наконец, в 1735 г. лжеепископ пойман на Ветке, привезен в киевскую крепость, здесь тяжко занемог и, по просьбе его, исповедан православным духовником, приобщен св. тайн, соборован маслом и, по смерти, погребен, как мирянин, при церкви преп. Феодосия в киевской крепости. Когда вся история Епифания огласилась, раскольники многие признали его обманщиком и отреклись от него и рукоположенных им священнослужителей. Другие, напротив, упорно продолжали признавать Епифания настоящим епископом, рукоположенных им священников и диаконов – законными и православными, предоставляли им у себя отправлять все требы и таким образом образовали из себя особое согласие в поповщине. Согласие это ничем не отличается от ветковского, кроме странной привязанности последователей своих к Епифанию: они молятся за него в своих часовнях, как за истинного епископа, поминают его не только как епископа, но даже как страдальца, ходят на могилу его в Киев для поклонения, несмотря на все насмешки за это со стороны других раскольников. Последователи Епифания, хотя не были многочисленны, но успели утвердиться в разных местах, на самой Ветке и в слободах стародубских, где имели даже к концу прошлого века свои церкви и монастырь529.
История Епифания много повредила ветковцам. Давно уже русское правительство недовольно было Веткою, которая служила притоном для беглых русских попов, солдат, крестьян, преступников: дело Епифания обратило на нее еще более внимания. Императрица Анна Иоанновна в 1733 г. Высочайшим манифестом приглашала ветковцев возвратиться в Россию на свои жилища, обещая простить всех виновных: ветковцы не согласились. В следующем году приглашение было повторено неоднократно, и также осталось без ответа. Тогда (в 1735 г. ) дано было повеление полковнику Сытину окружить Ветку войском и возвратить в отечество беглецов под стражею. Сытин, напав на Ветку внезапно с пятью полками, нашел в ней до сорока тысяч человек всякого сброду. Определено было: а) всех ветковских монахов и монахинь разослать по русским монастырям на покаяние, – почему, например, иеромонах Иов, много лет начальствовавший на Ветке, после Феодосия, брата его Александра и Антония, сослан в Иверский валдайский монастырь, а другой иеромонах Варсонофий – в Спасопреображенский переяславский; б) мирян, которые покажут сами, откуда бежали, возвратить на прежние места их жительства; в) а тех, которые утверждали, будто не знают, откуда и как явились на Ветке, отправить для поселения в Ингерманландию под надзором начальства530. Сытин провел целый год над исполнением этого указа: Ветка опустела; ее жилья и скиты были сожжены. Ветковцы упросили только полковника, чтобы им дозволено было перевести свою Покровскую церковь в Стародубье. Разобрав ее, сделали из бревен плоты и пустили их по реке Соже в слободу Святскую, а иконостас и прочие мелкие части отправили туда сухим путем. Но буря разбила плоты так, что дуб весь погиб в реке, а привезенные уже на место мелкие части сожжены молнией; остались царские врата, боковые двери да четыре иконы. Ветковцы говорили еще о мощах своих прежних настоятелей: Иоасафа, Феодосия, Александра и Антония: Сытин велел выкопать все четыре гроба, запечатал их и отпустил с ветковцами, известив о том правительство. Близ Новгорода Северскаго получено Высочайшее повеление открыть гробы пред всеми: тогда жалкие суеверы увидели в гробах, вместо нетленных мощей, одни кости, сознали свой обман и перестали хвалиться мнимыми угодниками. Гробы были сожжены. Этим, однакож, не окончилось существование Ветки.
Не прошло двух лет, как она снова населилась беглецами, а чрез пять лет достигла почти прежнего состояния. Со всех сторон посыпались к ветковцам от последователей раскола разные подаяния и милостыни, как к мнимым страдальцам за веру. Сначала они построили себе большую часовню, которую богато украсили иконами наподобие церкви: потом чрез двадцать лет (в 1758 г. ) соорудили близ часовни новый храм, также во имя Покрова Пресв. Богородицы, только еще благолепнее прежнего. Явились беглые попы-настоятели: поп Дионисий, начальствовавший десять лет, за ним поп Иван Феодоров, поп Лазарь (в монашестве и схиме Лаврентий), схимник Григорий, иеромонах Валериан и наконец замечательнейший поп Михайло родом из калмыков. Вокруг церкви составились две обители: мужская, в которой находилось до 1200 монахов, кроме неостриженных бельцов и прислужников, и через дорогу от мужской на расстоянии двадцати шагов женская, заключавшая в себе, кроме многочисленных белиц, до ста постриженных монахинь: сношения между насельниками той и другой обители были ежедневные, постоянные, и совершались без всякого надзору и зазору. Снова простые монахи и монахини начали разъезжать по разным городам и деревням русским и развозили от ветковской церкви запасные дары евхаристии, просвиры, благословенные хлебы, освященную воду: по местам, где приходилось, сами крестили, исповедывали, причащали, – и с богатой добычею возвращались на Ветку. В окрестностях ее по лесам и кустарникам развелись многочисленные скиты, укрывавшие в себе разных беглецов и злодеев, которые ночью и даже днем производили грабежи и разбои по русской границе, так что путь сделался непроходимым. Желая прекратить такие беспорядки, Императрица Елисавета Петровна в 1760 г. издала манифест, которым приглашала ветковских беглецов возвратиться в отечество, обещая им полное прощение; но без успеха. То же повторили Император Петр III при своем вступлении на престол и Императрица Екатерина II двукратно – в 1762 и 1763 годах. В последних указах не только прощались беглецам все их вины, без всякого истязания, но и предоставлялось не брить бород и носить свое платье; возвращаться по произволу к прежним помещикам, или записываться в купечество и государственные крестьяне; селиться, где угодно, целыми слободами не только в Сибири и других отдаленных местах, но и в губерниях: курской, воронежской и казанской; сверх того давались льготы на шесть лет, освобождавшие от всяких податей и рекрутства. Но и эти условия не подействовали на ветковцев. Тогда дано было Высочайшее повеление генерал-майору Маслову, чтобы он, взяв военную команду, вступил в Польшу, забрал там всех беглецов русских и возвратил в отечество. Маслов в 1764 г. с двумя полками внезапно окружил Ветку, подобно Сытину, нашел в ней до 20, 000 человек обоего пола, и через два месяца отправил всех, по указанию начальства, большей частью в Сибирь на поселение. Так совершилось второе, окончательное падение Ветки, служившей около семидесяти лет главнейшим гнездом и опорою поповщины531!
4. Место Ветки заняло на время Стародубье, находившееся от нее в восьмидесяти верстах, куда тогда же перешел и настоятель Ветки, поп Михайло калмык, с некоторыми другими, и, что гораздо важнее, перевезена ветковская Покровская Церковь. Но прежде, нежели изобразим это последнее событие и последующее возвышение стародубских слобод, коснемся предшествовавшего их состояния, когда они, как бы закрываемые Веткою, оставались в тени. Со времени удаления из Стародубья на Ветку (ок. 1682 г. ) первых попов Косьмы и Стефана, вместе со многими последователями, стародубские пределы не опустели, напротив начали еще более наполняться бесчисленными беглецами из России, особенно в первые годы царствования Иоанна и Петра Алексеевичей. Непроходимые по всей Стародубщине леса много способствовали укрывательству беглецов-раскольников, которые смело селились в них и вскоре основали до семнадцати слобод или посадов532. В начале ХVIII века (в 1708 г. ), когда Карл XII, пользуясь изменою Мазепы, вступил в Малороссию и достиг стародубского края, здешние поселяне показали пример верности Государю. Вооружившись, кто чем мог, они в разных местах нападали на неприятелей, несколько сот их побили, а других взяли в плен и представили самому Монарху, находившемуся в Стародубе. Государь Петр I был столько доволен этим, что простил всех стародубских беглецов, предоставил им земли, на которых они самовольно поселились, в потомственное владение и даровал разные льготы. Но по отношению к вере стародубские раскольники долго находились в крайнем невежестве и самом жалком состоянии. Не было у них ни молитвенного дома или часовни, ни постоянных пастырей. По временам только приходил какой-либо поп с Ветки или монах и совершал у них христианские требы, обыкновенно же это отправляли кое-как старики. Так, в лучшей из слобод, по имени Зыбковской, один бедный старик вздумал отправлять службы в своей хижине по Часослову и Псалтыри, – для чего повесил у хижины доску, в которую ударял по праздникам, приглашая народ на молитву. Мало-по-малу слобожане до того привыкли к службам старика, что пожелали иметь его своим духовником, и, исповедуясь у него, просили и причастия. Старик сначала отказывался; потом, как сам говорил, нашел будто бы какие-то старинные крохи евхаристии, запекал их в новые лепешечки теста, и тем причащал народ многие годы. Когда некоторые из слобожан достали себе где-то беглого попа: старик сильно вооружился. «Какие ныне попы, говорил он, и где их взять? Я ваш отец духовный»..., и многих слабоумных удержал за собою. В другой слободе, Злынке, старики также привыкли отправлять службу только по Часослову и Псалтыри, воображая, что других книг и нет на свете. Когда один из них, купив в Москве старопечатный Октоих, привез в свою слободу и велел читать по нему канон, то, едва только начали первую песнь: «колесницегонителя Фараона»..., между присутствующими поднялся крик: «что эта за книга? зачем она здесь? Это по новой вере... Что в ней за колеса да Фараон написаны? В печь ее, да сжечь». Никто не мог уверить простаков, что книга была старая533.
Первый из попов, известный по имени, явился в Стародубщине (не прежде 1740 г., след. уже после первого разорения Ветки) поп Патрикий, – человек в высшей степени хитрый, лицемерный, пронырливый. Он жил в слободе Зыбковской, держался диаконова согласия и во всей диаконовщине пользовался такою властию и славою, какой ни прежде ни после него никто не имел. Он рассылал свои послания во всем диаконовцам, находившимся не только в России, но и за границей в Австрии, Польше: рассылал и одобрял в их общины беглых священников, и вообще все дела в диаконовщине в продолжение многих лет зависели от его решения. Внешняя важность и сановитость, белые волосы и борода, достигавшие едва не до колен, возбуждали к нему еще более уважения в народе. Но Патрикий был столько самолюбив и своекорыстен, что вовсе не заботился о духовных нуждах народа и во всей Стародубщине не позволял быть другому священнику. А как сам не мог один отправлять всех христианских треб в семнадцати слободах, то и попускал разные нестроения. Старики и старухи, с ведома его, исповедывали больных и причащали, и для этого нередко остатки запасных даров растворяли в новой квашне, испекали хлебы и запасались новым причастием.
С другой стороны, как ни был хитер Патрикий, но однажды дался было в обман, из которого с трудом выпутался. Иеродиакон новоиерусалимского монастыря Амвросий, человек еще молодой, но ловкий и честолюбивый, опасаясь наказания за разные свои вины, особенно за хищение церковного имущества, бежал в слободу Зыбковскую под именем иеромонаха Афиногена и просил Патрикия принять его в свое согласие. Патрикий принял его с радостью, полюбил и вскоре отправил в качестве священника с великими похвалами в разные драконовские скиты и селения, находившиеся за границей по берегам Днепра, а потом в 1750 г. в слободу Борскую, в пределах Польши. Остановившись в местечке Гомеле, Афиноген велел построить в слободе Борской церковь, освятил ее во имя знамения Пресв. Богородицы и начал отправлять службу к величайшей радости всего населения. Не довольствуясь саном священства, самовольно похищенным, обма
|
|
|
