Эрик Берн

Эрик Берн был сорокашестилетним врачом-психиатром, когда отказался от дальнейшего обучения психоанализу после пятнадцати лет работы в этом русле.

Он отказался от дальнейших усилий в этом направле­нии, после того как в 1956 году Институт психоанализа Сан-Франциско отказал ему в членстве в качестве пси­хоаналитика. Вероятно, этот отказ был для него болез­ненным, но зато подтолкнул к осуществлению давнего желания внести свой вклад в теорию психоанализа.

Он никогда не рассказывал о том, как это произошло и как он воспринял отказ, возможно, потому, что сердил­ся на них. Я подозреваю, что это случилось потому, что он был недостаточно верен психоаналитической концеп­ции (и он не был ей верен, когда я встретил его два года спустя). Он считал, что терапевт должен играть более ак­тивную роль в процессе терапии, чем это позволялось психоаналитической концепцией.

В течение десяти лет он исследовал проявления интуи­ции. Его интерес к этому вопросу зародился, когда он в качестве армейского психиатра принимал десятки моби­лизованных каждый день. Чтобы развлечься, он приду­мал игру. Она состояла в том, чтобы угадать профессию человека по его ответам на два вопроса: «Вы нервничае­те? » и «Вы когда-нибудь раньше были на приеме у пси­хиатра? »

Берн обнаружил, что может довольно точно угадать профессию пришедшего к нему человека, особенно если он механик или фермер.

Это открытие привело к написанию Берном ряда ста­тей об интуиции, которые, в свою очередь, привели к раз­витию теории транзактного анализа.

Когда Эрик Берн учился на врача, его научили диаг­ностировать «психопатологию», применять к пациентам психиатрические понятия и без угрызений совести навя­зывать им свои цели. Следовательно, для него не было обычным делом прислушиваться к своей интуиции.

Именно тогда, как он часто говорил потом, он решил отказаться от той «ерунды», которой его учили, и «начать слушать, что говорят ему пациенты».

Так он начал использовать интуицию в терапевтиче­ской работе. Вместо того чтобы пользоваться понятиями и категориями традиционной психиатрии и с их помо­щью решать, что пришедший к нему человек является «латентным гомосексуалистом» или «параноидным ши­зофреником», он повернулся к личности пациента и стал собирать информацию о нем, опираясь на интуитивное восприятие.

Например, пациента-мужчину, которому раньше Берн поставил бы диагноз «тяжелая латентная гомосексуаль­ность», он теперь интуитивно воспринимал как человека, который чувствует себя «как если бы он был малень­ким мальчиком, который, будучи обнажен и сексуально возбужден, стоит перед старшими, мучаясь от невыноси­мого стыда и ужасно краснея». Берн стал называть такие образы образами эго. Здесь важно заметить, что ключе­вая разница между образом эго и диагнозом в том, что источником образа эго является информация, исходящая от клиента, а диагноза — исходящая от самого психиатра и его наставников.

Берн продолжал пользоваться интуитивными образа­ми эго в терапии и скоро обнаружил, что отношение к клиентам в контексте их чувств и опыта больше помога­ет им, чем отношение к ним в рамках психиатрического диагноза.

Со временем Эрик Берн стал видеть в каждом клиен­те образ эго, связанный с детством человека, и включать в «историю болезни» его детские переживания, которые проявились во время беседы. Детский образ эго одной из пациенток был «маленькой девочкой со светлыми во­лосами, стоящей в саду, обнесенном забором, среди цве­тущих маргариток», одного из пациентов — «мальчиком, которому страшно, потому что он едет в машине с ра­зозленным отцом, который ведет ее на предельной ско­рости».

Эрик Берн понял, что образы эго есть у каждого чело­века, и назвал их состояниями эго. Он увидел, что «дет­ское» состояние отличается от «взрослого», которое явля­ется своеобразной «вывеской» и потому наиболее заметно. Позже Берн стал различать два «взрослых» состояния, одно — рациональное, которое он назвал Взрослым, и дру­гое — не обязательно рациональное, которое он назвал Ро­дителем, потому что оно, как правило, было скопировано человеком с его родителей.

Берн продолжал наблюдать за пациентами, стремясь забыть то, чему его учили. Так он открыл значимость поглаживаний и структурирования времени. Он увидел транзакции, игры, времяпрепровождения и, наконец, сценарии. К концу 60-х годов его теория была развита по­чти полностью.

Он перестал ставить пациентам диагнозы. Берн часто шутил, что клиенту, который проявляет меньше иници­ативы, чем терапевт, ставят диагноз «пассивно-зависи­мый», а проявляющему больше инициативы, чем тера­певт, — «социопат».   

Бери поддерживал теоретические связи с психоанали­зом, но они со временем становились все слабее, а из его групповой работы психоанализ очень быстро исчез пол­ностью.      

В первые годы своей работы Берн считал, что транзактный анализ хорош для формирования «социального контроля» («настоящую» терапевтическую работу он в то время считал прерогативой психоанализа). Затем его убеждения изменились, и он стал считать, что основную терапевтическую работу выполняет транзактный анализ, а психоанализ необходим при работе со сценариями. Еще позже анализ сценариев Берна окончательно утерял пси­хоаналитические черты, и тогда его «психоаналитическое мышление» стало проявляться лишь от случая к случаю, при клиническом разборе.