Право на вооруженное сопротивление

Западная политическая и юридическая наука занимает, в целом, позитивную позицию в вопросах прав угнетенных на восстание и сопротивление угнетению. Этот вопрос достаточно деликатен: нередко такое право ставит под вопрос суще­ствующее позитивное право. Как считают некоторые политологи, возникающие в итоге осуществления этого естественного права противоречия во многом порожда­ются самим законодателем.

В широком смысле слова законодатель представляет собой совокуп­ность управляющих. И он охотно признает за управляемыми право избирать. Одна­ко это право освобождает управляемых от их зависимости от управляющих лишь в момент голосования. Как отмечал А. де Токвиль, «граждане выходят из зависимо­сти лишь на момент избрания своего хозяина, а затем вновь попадают в нее» [129, с.496].

Американские и французские революционеры в конце XVIII в. вполне опреде­ленно указали на права управляемых на сопротивление угнетению. Декларация 1789 г. определила сопротивление угнетению как есте­ственное и неотъемлемое право человека. Показательно, что Конституция 1793 г. во Франции в разработке данного вопроса пошла еще дальше, чем Декларация прав человека и гражданина, высказавшись в поддержку права на восстание управ­ляемых. В документе 1793 г. помещены следующие статьи:

· Ст. 33: Сопротивление угнетению является следствием других прав человека;

· Ст. 34: Угнетение против общества имеет место даже когда один единственный человек угнетается. Угнетение против всего общества есть там, где все его члены угнетаются;

· Ст. 35: Когда правительство нарушает права народа, восстание всего народа или части его является самым священным из прав и самым необходимым долгом.

В такой постановке вопроса сопротивление угнетению, включая и восстание, способно привести к существенному изменению распределения власти между управляющими и управляемыми. Последние могут выйти из-под полной и прямой зависимости от первых с помощью силы. И наоборот, победа управляющих в таком противоборстве может обернуться утверждением деспотической и даже тираниче­ской по сути формы власти.

Использование права на восстание ставит под вопрос право на существова­ние обладателей власти, а вместе с ним и весь юридический порядок, который как раз и нарушается самими управляющими. Сопротивление угнетению и право на восстание, как естественные права, как бы зарезервированы для ситуаций высшей несправедливости и угнетения, что исходит от власть придержащих, хотя подобного рода настроения могут наводиться определенными политическими си­лами.

Выступления против власти, по мнению В.В. Желтова,всегда связаны с опасностью еще более тяжких последствий для населения. Они способны вызвать хаос и бес­порядки, что нередко ведет к обратному для общества результату, нарушая при­вычный порядок вещей, порождая практику произвола. В случаях массовых выс­туплений населения против власти, последняя всегда стремится представить эти выступления не как политические, а как уголовные. И на этом основании стремит­ся оправдать применение физического насилия. Для оправдания своих действий власть широко использует возможности средств массовой информации, стремясь с их помощью склонить на свою сторону общественное мнение [53, с.391].

Однако средства массовой информации могут использоваться народом в деле борьбы с угнетением. Весьма эффективным, например, является обраще­ние угнетенных к мировому сообществу. Очень современно звучат и в наши дни слова А. де Токвиля: «В наше время у угнетенного гражданина есть лишь один способ защиты — это апелляция ко всему народу, либо, если народ остается глух, обращение ко всему человечеству» [129, с.496].

22.2.5.2. Противоречивость применения насилия для защиты прав человека

Соответствие между тем, как государство гарантиру­ет права человека дома, и природой его международной политики не всегда возможно установить объективно. Эти отношения являются сложными. Известно, что госу­дарство, которое нарушает права человека дома, не обя­зательно будет агрессивно в своей внешней полити­ке. Практически все государства убеждены, что отрицание прав человека не может привести к интервенции между­народной силы для исправления несправедливости и за­щиты отдельных личностей. В международной полити­ке процесс, получивший в середине 1990-х гг. название «гуманитарная интервенция», ранее происхо­дил достаточно редко.

С другой стороны, известно, что полное отрицание прав человека может привести к вооруженным конфлик­там. Но подобная ситуация, как правило, является реак­цией ООН и мирового сообщества, которая широко официально обсуждается и в последнее время исполь­зуется, когда отрицаются право наций на самоопределение, права меньшинств или происходит борьба про­тив расистского колониализма.

Связь между отрицанием прав человека и «гуманитар­ной международной интервенцией» является очень сложной. Весьма характерным примером здесь являют­ся события, происходившие в бывшей Югославии в 1990-е гг.

Форма связи между правами человека и миролюби­вым миром заслуживает тщательного исследования. Эта проблема изучается научной школой, созданной учены­ми Скандинавии. Они уравнивают игнорирование прав человека с отвержением демократических ценностей мира. Особенность этого подхода заключается в том, что современный мир отождествляется с поняти­ем глобальной справедливости. Другая проблема состоит в том, что осознание лич­ностью своих прав может не принести ей психологичес­кого мира, а дать ощущение напряжения и крушения надежд в борьбе за реальные права человека.

Возможно, более убедительным является тот аргу­мент, что ранее Советский Союз, который реально не гарантировал международные права человека дома, ин­тересовался и предпринимал попытки искоренить на­рушение прав личности за границей. Он всегда поддер­живал чужие усилия, когда они были направлены против американских союзников типа Южной Кореи и ЮАР [85]. Сегодня на аналогичных позициях стоят США.

Соединенные Штаты также не будут заинтересованы в экономической справедливости дома, и не похоже, что они будут искренне интересоваться попытками выполне­ния этих прав за границей. США использовали декларации об экономических правах для защиты союзников типа шаха в Иране или режима Пакистана, который занимался некими «демократическими» земельными реформами.

Следовательно, правительства великих стран не свя­зывают при необходимости свое поведение дома с по­ведением за его пределами. Однако ясно, что природа режима — имеется в виду его основная политика — име­ет прямое отношение к государственной внешней по­литике.

Сегодня на примерах Европы и Ближнего Востока отчетливо видно, что если государства не принимают общих стандартов международных прав, то это стимулирует возможность длительных возрастающих между­народных конфликтов. Этого, однако, недостаточно для утверждения, что авторитарные государства прирожден­но агрессивны в своей внешней политике. Некоторые авторитарные государства могут иметь хорошо выпол­няемые экономические права (как показал опыт реформ А. Пиночета в Чили). Не верно также и утверждение, что демократические права государства являются прирож­денно миролюбивыми. США продемонстрировали в сво­ей истории насильственные действия в своих интересах весьма широко, особенно в Центральной Америке.

Отрицание общепризнанных прав человека может провоцировать также и гуманитарные акции со сторо­ны демократических стран в форме иностранной воо­руженной интервенции. Это один из сложнейших воп­росов защиты и реализации реальных прав личности. Иностранная интервенция в данном случае является «гу­манитарной интервенцией», когда международные обя­зательства исправить нарушения прав человека связаны с намерением изменить политическую структуру обще­ства с нарушением режима [85].

Но случаи чисто «гуманитарной интервенции» редки. США использовали «операцию Стэнливилл» для спасе­ния нескольких белых от внутреннего насилия (наруше­ния прав) в старом Бельгийском Конго в 1950 г. Изра­иль высадил десант в аэропорту в Уганде в 1970 году для освобождения заложников. До сих пор в политологии идут дебаты о том, подходила ли концепция «гуманитар­ной интервенции» под действия государств по спасению их собственных граждан и национальных интересов. Очень характерна в этом смысле позиция США по отно­шению к современной Югославии.

Использовав силу в Гренаде в 1983 г. США не только демократизировали ее общество и раскрепо­стили нацию крошечного Карибского острова, но так­же свергли промарксистских лидеров и провели насиль­ственные выборы, которые возглавляло назначенное правительство. Со стороны может показаться, что подоб­ные действия не имеют ничего общего с общеприняты­ми принципами демократии. Однако цель — демокра­тизация общества и приведение его законодательства к мировым стандартам — была достигнута. Известно боль­шое количество публикаций о том, необходима ли была вооруженная интервенция в Гренаду, где имелись значи­тельные злоупотребления правами человека. Хотя современная американская политическая, а тем более международная наука отрицает существование самого термина «гуманитарная интервенция», для иллюстрации подобного процесса всегда приводится пример Гренады.

Некоторые исследователи аргументируют, что подоб­ная принудительная интервенция была позволительна для США в силу «американской традиции» прав челове­ка и порядка принятия решений, установленного в пар­ламенте США Дж. Картером. Существует аргументация, согласно которой часть Устава ООН гарантирует непри­косновенность местной юрисдикции государств лишь вместе с международными обязательствами, получивши­ми признание. Решение проблемы предотвращения или легализации подобных вооруженных конфликтов воз­можно лишь в рамках ООН. Аргумент о том, что США только используют силу как инструмент международно­го воздействия вместе с поддержкой легальных требо­ваний ООН, является дополнительным обоснованием давления на правительства, которые нарушают права че­ловека, например, в Гренаде, Никарагуа, Косово, Маке­донии и на Кубе. Следует заметить, однако, что США ни­когда не используют силу для исправления нарушений прав человека в лояльных им правых режимах.

В случае с Югославией есть еще один фактор, под­черкивающий важность проблемы «гуманитарной интер­венции». Государства, проводящие «гуманитарную интер­венцию», склонны к использованию гуманитарных претензий как маски для стратегических и идеологичес­ких целей. По сути дела, в случае Югославии США исполь­зовали различные претензии для усиления и рационали­зации своего глобального влияния в Европе и мире.

Также характерен пример вьетнамской оккупации Кампучии. Очевидно, что Вьетнам сместил подлинно геноцидный режим Пол Пота, но в результате своих дей­ствий он установил марионеточный режим по своему идеологическому выбору и посредством этого отрицал возможность самоопределения Кампучии вместе с от­рицанием основных индивидуальных прав человека.

Известно, что Индия произвела интервенцию в Вос­точный Пакистан в начале 1970 г. для того, чтобы ос­тановить резню молодых бенгальских мужчин пенджабами из западного Пакистана, но Индия при этом также не исключила возможность разбить этой агрессией по­литических соперников в Пакистане.

Вместе с тем, в современной истории человечества существует много примеров очевидного, грубого нарушения меж­дународно установленных прав человека, за которыми не последовали вооруженные «гуманитарные интервен­ции», предназначенные, как принято сегодня считать, для прекращения злоупотреблений правами человека. Речь идет в первую очередь о режимах, которые Вашингтон считал дружественными к себе.